ИСТОКИ И СТАНОВЛЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ПРАВОВОЙ МЫСЛИ 6 страница

Противники конституции говорили, что в ней чрезвычайно монархические тенденции, поскольку исполнительная власть вверяется одному лицу. Публий возражал: президент – должностное лицо, избираемое народом на четыре года, тогда как король – постоянный и наследственный правитель. Президент подлежит суду в порядке импичмента за измену, получение взяток и другие тяжкие преступления. В случае осуждения большинством в две трети сената отстраняется от должности и подлежит еще суду и наказанию в обычном судебном порядке. Личность короля священна и неприкосновенна – нет конституционного суда, перед которым он ответствен, для него нет наказания, если нет национального революционного кризиса. Президент налагает ограниченное вето на акты законодательной власти, вето короля – абсолютно. Президент имеет право командовать армией и флотом нации, король в дополнение к этому может объявлять войну и многое другое.

Публий настаивал, что наличие дееспособного президента не противоречит республиканской форме правления. Нужен один президент и многочисленное законодательное собрание. Оно наиболее приспособлено для обсуждений, стремительность принятия решений здесь чаще зло, чем добро. Различия во мнениях и столкновение партий в этой ветви власти, хотя иногда и препятствует полезным планам, чаще способствует размышлениям и осмотрительности, пресечению крайностей большинства. Ни когда решение принято, надо действовать. Самые необходимые качества исполнительной власти – сила, быстрота и ответственность. Положение, когда исполнительная власть не несет никакой ответственности, недопустимо при свободной форме правления. В республике каждое должностное лицо лично ответственно за поведение на своем посту. Многолюдье в исполнительной власти ликвидирует ответственность и затрудняет поиски виновных. Оно лишает народ двух величайших мер безопасности, которые могут быть использованы для успешного применения делегированной власти. Во-первых, сдерживания со стороны общественного мнения, которое утрачивает свою эффективность, поскольку непонятно, кого следует осуждать за плохую политику, и во-вторых, возможности легко и ясно выявить проступки доверенных лиц, чтобы либо снять их с постов, либо наказать, если они того заслуживают.

Хорошее правительство, включающее все три ветви власти, согласно Публию, должно удовлетворять двум требованиям: быть верным цели, стоящей перед правлением, каковой является благосостояние народа, и знающим, какими средствами этой цели лучше всего достичь. Никакой пользы американцам от того, что законы для них издаются теми, кого они сами избрали, не будет, если этих законов столько, что их не перечтешь, если они столь нескладны. Что в них не разберешься, если их слишком часто отменяют или пересматривают. [c.90] Закон, согласно определению, должен быть правилом для поведения, но как может быть правилом то, что мало кому известно и еще менее постоянно.

Главная задача законодательства – урегулирование многообразных интересов различных социальных групп (землевладельцев и промышленников, торговцев и банкиров и многих других меньших по значению групп с различными чувствами и взглядами). Это множество интересов обеспечивает безопасность гражданских прав, что необходимо при республиканской форме правления. В гл. 51 “Федералиста” Д. Мэдисон, который впоследствии дважды избирался президентом США, изложил свое понимание принципа разделения властей (рассматривается в соответствующей главе учебного пособия), которое сохранило все свое значение до сегодняшнего дня. Точности ради, следует сказать, что большая часть статей “Федералиста” в той или иной мере касается этой тематики.

§ 2. Либеральные теории XIX в.

В XIX в. в передовых странах Западной Европы победили капиталистические отношения. Промышленная революция в Англии, произошедшая в последней четверти XVIII – начале XIX в., стала первым опытом массового производства и дала начало быстрому росту национальной экономики. Прялка “Дженни” в 16 раз увеличила производительность труда в текстильной промышленности. Ткацкий станок, паровая машина Уатта и другие технические изобретения обеспечивали высокие темпы роста производительности труда. Рост предпринимательской активности требовал квалифицированной рабочей силы и привел к формированию промышленного пролетариата. Но этот процесс сопровождался массовым разорением крестьян и ремесленников, бедственным было положение рабочих, не объединенных в профсоюзы, не добившихся еще никакой законодательной регламентации их труда. В XIX в. у капиталистов не было ни моральной, ни правовой ответственности по отношению к рабочим, труд и личность которых они безжалостно использовали. На создавшуюся ситуацию очень чутко отозвалась как либеральная, так и социалистическая политическая мысль. “Все искали новое общественное устройство, – пишет Г. Ласки. – У всех было ощущение, что невозможно выжить в этом чудовищном мире. Именно в этот период передовыми умами завладела философия социализма, ставившая целью найти путь к такой форме социального устройства, которое положит конец эксплуатации человека человеком”17. [c.91] Социалистические идеи в этот период еще не в такой степени, как поздний марксизм, и в особенности его большевистский вариант, порвали с принципами либерализма. Либерализм так же, как и социализм, искал ответы на вызовы времени. Причем он был озабочен, в первую очередь, сохранением индивидуальности, личности, ее свободы перед лицом тирании общественного мнения, возрастающего единообразия условий жизни, создаваемых развитием промышленности, наступлением государства на гражданское общество, усилением позиций бюрократии в государстве, возникновением новой аристократии промышленников.

Утилитаризм Иеремии Бентама. В условиях развития капиталистических отношений продолжали развиваться взгляды последователей либерализма. В Англии к числу ярких представителей либерализма относился Иеремия Бентам (1748–1832), теоретик морали и права, представитель утилитаризма (лат. – польза, выгода).

В работах “Деонтология, или Наука о морали”, “Фрагмент об управлении”, “Принципы законодательства” и др. Бентам развил представление о пользе как главном принципе, которым человек руководствуется в своей деятельности. “Природа подчинила человека власти удовольствия и страдания – писал Бентам. – Им мы обязаны всеми нашими идеями, ими обусловлены все наши суждения, все наши решения в жизни. Тот, кто утверждает, что он свободен от этой зависимости, тот не знает, что говорит: стремиться к удовольствию и избегать страдания составляет его единственную задачу даже в ту минуту, когда он отказывается от величайших удовольствий или берет на себя самые сильные страдания”18.

Полезность выступает у Бентама главным критерием оценки всех явлений. Польза есть то общее, что характеризует все поступки, приносящие удовольствие. Польза и благо – одно и то же (“благо есть удовольствие или причина удовольствия”). Оценивая мораль с точки зрения принципа полезности, Бентам указывал, что целью моральной деятельности является достижение наибольшего количества счастья для наибольшего числа людей.

Мораль и законодательство выступают у Бентама как наука и искусство “направлять действия людей таким образом, чтобы в результате получилось наибольшее возможное количество счастья”19. Общая польза и есть общественное благо. “Наука состоит в том, чтобы знать, в чем заключается благо данного общества, искусство – в том, чтобы найти средства для осуществления этого блага”20. Несмотря на то что “центр морали и законодательства один и тот же”, их “окружности не совпадают”. [c.92] Главное различие между ними, по мысли Бентама, состоит в том, что законодательство влияет на поведение людей исключительно при помощи наказаний, а каждое наказание есть вред, оправданный только в том случае, если из него вытекает большее количество пользы.

Исходя из этого, Бентам определял, что деятельность законодателя (правительства) подобна врачу, выбирающему лекарство (зло) против болезни (большего зла). Поскольку всякий закон как нарушение свободы есть зло, то “задача правительства заключается только в выборе зла”21. При этом действовать нужно так, чтобы (1) быть уверенным, что каждый случай, который законодатель хочет предупредить, есть действительно зло, и (2) это зло более значительно, чем то, которым хочет воспользоваться законодатель.

Бентама обвиняют за калькуляцию в вопросах морали и права, за “моральную арифметику” при решении вопросов добра и зла, преступления и наказания. Эта арифметика, когда моральное благо исчисляется “наиболее возможным счастьем наибольшего числа людей” (что само по себе – прекрасный лозунг, заимствованный у Бентама социалистом Р. Оуэном), основана на принципах индивидуализма и гуманизма, понимаемых в буржуазном духе. В основе общества при таком подходе оказываются интересы отдельного частного лица – индивида. Его потребности и интересы есть его частное дело. человек сам в состоянии определить свой интерес и свою пользу, за него это не должны делать никакие авторитеты, он должен заботиться о себе сам и не полагаться на чью-либо помощь. Но и общество при таком подходе – не какая-то органическая целостность со своими особыми интересами, навязываемыми индивиду, а всего лишь сумма индивидов, и потому общественный интерес – это совокупность личностных интересов.

Исходя из такой арифметики, из принципа пользы, которому, по Бентаму, всегда инстинктивно следовали в решении практических вопросов морали и права, оспаривая его рассудком, он отвергал “ложные” и “невразумительные” положения школы естественного права, различение права и закона, возможность возникновения общества и государства путем общественного договора. Что значит правильно или неправильно рассуждать о законе? – спрашивал Бентам. Правильно – это значит знать благо (удовольствие) и зло (страдание), которые должен повлечь за собой закон: чем больше благ, тем больше доводов в его пользу, чем больше зол, тем больше доводов против него. Рассуждать неправильно – это значит представлять в защиту или в опровержение закона не его хорошие или дурные последствия, а что-то еще. [c.93]

Либеральные идеи Бентам дополнил демократическими. Он стал сторонником республиканского государственного устройства, считал, что “состав законодательного собрания будет наилучшим при наибольшем количестве точек соприкосновения с народом”22, выступал за расширение избирательного права, за упрощение и совершенствование законодательного процесса, за демократизацию судебной процедуры, за эффективный контроль деятельности законодательной и исполнительной власти с помощью свободной прессы, общественных дискуссий и т.д.

Политические взгляды Джона Стюарта Милля. Д.С. Милль(1806–1873), сын философа Джеймса Милля, последователь и критик Бентама, известен как яркий представитель доктрины классического либерализма. Наиболее известные политические произведения Д.С. Милля – это трактат “О свободе”, принесший ему заслуженную славу, и “Представительное правление”.

Во введении к трактату “О свободе” Милль указывал, что его интересует не философский аспект свободы (freedom – свобода воли), а гражданская или общественная свобода человека (liberty). Согласно Миллю, угроза свободе индивида идет как от тирании правительства, на что уже давно было обращено внимание политических мыслителей, так и от тирании господствующего в обществе “общественного мнения”, или взглядов большинства. Обществу свойственно “тяготение, хотя и не уголовными мерами, но насильственно навязывать свои идеи и правила тем индивидуумам, которые с ним расходятся в своих понятиях”23. Поэтому важно установить границу, далее которой общественное мнение не может законно вмешиваться в индивидуальную независимость, важно ответить на практический вопрос о согласовании личной независимости и общественного, контроля.

Милль считал, что в обществе закон и общественное мнение должны обязывать людей к исполнению известных правил поведения. Но какие. же должны быть эти правила – вот в чем самый важный вопрос. В каждую эпоху, в каждой стране господствующие правила воспринимаются людьми как несомненные, само собой разумеющиеся. Между тем эта почти всеобщая иллюзия представляет собой один из примеров магического влияния привычки. Во всех обществах, писал Милль, есть несколько принципов, играющих важную роль в образовании правил поведения, которые налагаются законом или общественным мнением. [c.94] В первую очередь, это интерес господствующего класса. Там, где один класс господствует над другим, большая часть общественной нравственности обусловлена интересами господствующего класса. Второй принцип, играющий важную роль в образовании правил поведения, состоит в раболепстве, в желании угодить своим временным господам или богам. Кроме того, на нравственные понятия оказывает влияние общественный интерес.

Симпатии и антипатии общества или наиболее могущественной его части определяют, какие именно правила должны соблюдать индивиды. Мыслителей занимал вопрос, что должно быть предметом симпатии и антипатии, а не вопрос, должны ли общественные симпатии и антипатии быть законом для индивидуумов. Никто из них не вступался за еретиков, не действовал во имя свободы. Власть общества над индивидуумом вызывала против себя протест только в деле религии, и только в религиозной сфере права индивидуума по отношению к обществу были заявлены как принцип.

Посему Милль заявил: люди индивидуально или коллективно могут вмешиваться в действия индивидуума только в том случае, если тот причиняет кому-либо вред, но никто не имеет права принуждать индивидуума что-либо сделать или не сделать, ссылаясь на то, что, по их мнению, так ему будет лучше, так он будет счастливее, или потому, что так поступать похвальнее. Сфера жизни индивидуума, которая имеет непосредственное отношение только к нему самому и есть сфера его индивидуальной свободы. Она включает, во-первых, свободу совести в самом широком смысле, абсолютную свободу мысли, чувства, мнения касательно всех предметов, и практических, и спекулятивных, и научных, и нравственных, и теологических. Во-вторых, свободу выбора цели, устройства жизни по своему усмотрению. В-третьих, свободу действовать сообща с другими для достижения цели, которая не вредна другим людям.

“Несвободно то общество, какова бы ни была его форма правления, в котором индивидуум не имеет свободы мысли и слова, свободы жить, как хочет, свободы ассоциации, – и только то общество свободно, в котором все эти виды индивидуальной свободы существуют абсолютно и безразлично одинаково для всех его членов”24. Даже у всего рода человеческого, будь оно единого мнения, нет права заставить молчать одного индивидуума, думающего иначе.

Материальное благосостояние людей зависит от их умственного благосостояния, считал Милль. [c.95] Свобода мнений необходима по следующим причинам: 1) мнение, которое хотят насильственно уничтожить, может быть верным, отрицая это, мы претендуем на непогрешимость; 2) лишенное возможности быть высказанным, мнение обычно содержит часть истины, а господствующее мнение редко или почти никогда не представляет собой всей истины, поэтому только при столкновении мнений может быть открыта недостающая часть истины; 3) если даже общепризнанное мнение истинно, то без права на критику оно превращается в глазах людей в предрассудок; 4) делая себя недоступной для критики, доктрина утрачивает смысл, превращаясь в догму, она утрачивает влияние на характер поступки людей, препятствует зарождению искренние убеждений, исходящих из разума и опыта.

Милль высоко ценил доктрину немецкого либерала Вильгельма Гумбольдта (1767–1835) об индивидуальности как высшей ценности. Согласно этой доктрине, конечная цель человека, та цель, что предписана ему вечными, неизменными велениями разума, состоит в “наивозможно гармоническом развитии всех его способностей в одно полное и состоятельное целое”. Все свои усилия человек должен направлять на развитие своей индивидуальности. Для этого необходимы два условия – “свобода и разнообразие личных положений”25. Что касается второго условия, то Милль отмечал еще в начале XIX столетия движение в сторону массового общества, угрожающее свободной индивидуальности.

В прежние времена различные классы общества, различные местности, промыслы, ремесла жили своей особой жизнью, составляли особые миры. Теперь отдельные миры сливаются в один мир: все читают, слышат, видят одно и то же, посещают одни и те же места, у всех одинаковые цели, надежды и опасения, все имеют одинаковые права, одинаковые средства для их охранения. Конечно, отмечал Милль, разнообразие положений еще значительно, но с каждым днем все более сглаживается. Этому способствуют политические перемены нашего времени, имеющие одно направление – привести всех к одному уровню, распространение просвещения, подчиняющее людей общим влияниям, улучшения в средствах сообщения, увеличивающие контакты жителей отдаленных местностей, наконец, само процветание торговли и промышленности. И над этим сглаживанием индивидуальных различий работает еще самая могущественная сила – общественное мнение. “Теперь, пока еще общая ассимиляция не совсем совершилась, – теперь более, чем когда-либо, своевременно заявить право индивидуальности”26, – писал Милль. [c.96]

Милль заметил еще одну закономерность политической жизни, имею щую большое значение вплоть до сегодняшнего дня: наступление государства на гражданское общество, расширение масштабов и влияния бюрократии при деградации институтов гражданского общества и индивидуальной инициативы, лежащей в его основе. Как быть, когда правительственное вмешательство продиктовано не тем, чтобы стеснить индивидов, а тем, чтобы помочь им? Милль поддерживал либеральный принцип невмешательства государства в дела гражданского общества. Во-первых, индивидуумы всегда сделают лучше, чем правительство, всякое дело, которое касается их самих. Во-вторых, предоставление частным лицам возможности быть присяжными, управления большими промышленными и филантропическими предприятиями посредством свободных ассоциаций и т.д. служит могущественным средством к умственному воспитанию индивидуумов и развитию их способностей, а потому способствует разнообразию. Правительственная же деятельность всегда и во всем имеет наклонность к однообразию. В-третьих, самый важный довод: всегда в высшей степени вредно увеличивать правительственную власть без крайней к тому необходимости. Если правительство возьмет на себя удовлетворение многообразных общественных потребностей и привлечет к себе на службу самых способных людей, “то тогда в государстве образуется многочисленная бюрократия, в которой сосредоточится... вся практическая интеллигенция страны”, а “вся остальная часть общества станет по отношению к этой бюрократии в положение опекаемого, будет ожидать от нее советов и указаний, как и что ей делать, – тогда честолюбие самых способных и деятельных членов общества обратится на то, чтобы вступить в ряды этой бюрократии”27. В результате – самая способная и дисциплинированная часть общества превратится в одну бюрократическую корпорацию, управляющую остальной частью, и наступит всеобщее порабощение, включая самих членов бюрократии.

В. Эбенстайн, профессор Принстонского университета, перу которого принадлежит большой труд по истории политической мысли, таким образом подытожил главные выводы Милля: ценность государства определяется ценностью его граждан. Спор капитализма и коммунизма (а Милль был хорошо знаком с работами социалистов-утопистов, но игнорировал К. Маркса) решается одним соображением: “в какой из двух систем больше свободы”. Он предвидел, что социализм зайдет в тупик, если откажется от либерального наследства, восприняв философию “всемогущего государства”. Национализация – кратчайший путь к политическому самоубийству. [c.97] Альтернативу частной собственности можно найти в кооперативах, муниципалитетах, профсоюзах и других ассоциациях, основанных на добровольном союзе, а не на суверенной власти государства. Частную собственность нужно не разрушать, а стремиться каждого сделать собственником. Необходима “ассоциация рабочих, коллективно владеющих капиталом и работающих под руководством избранных ими менеджеров. Нельзя подавлять личную свободу ради сильного государства28.

Политические взгляды Алексиса де Токвиля. Среди французских либералов XIX в. имя А. де Токвиля (1805–1859) пользуется широкой известностью, главным образом благодаря его книге “Демократия в Америке”, не устаревшей до сих пор.

Токвиль происходил из аристократии, члены его семьи были убежденными роялистами и пострадали во время революции. Сам он, однако еще будучи студентом факультета права в Париже, имел либеральные убеждения. Став чиновником министерства внутренних дел, Токвиль вместе с другом Бомоном получил разрешение в счет отпуска посетить Соединенные Штаты и изучить недавно происшедшие там изменения в управлении тюрьмами. Но Токвиль намеревался написать книгу об Америке, “по возможности наиболее полное и научное” описание того, как на деле функционируют американские учреждения, о “которых все говорят и которых никто не знает”. Пробыв в США всего девять месяцев, он написал произведение, которое принесло ему славу “естественного преемника Монтескье”. Из идей современников идеи Токвиля были наиболее близки взглядам Д.С. Милля, который отозвался об этой книге как о классическом произведении.

По оценке известного британского политолога XX в. Гарольда Ласки, книга Токвиля – плод не столько применения научного метода, сколько большой интуиции. Ему не удалось правильно оценить некоторые важные стороны американской действительности, в частности, роль политических партий, быстрый рост промышленности, ведущий к стремительному развитию городских агломераций. Более того, та Америка, которую описывал Токвиль, стремительно уходила в прошлое. Тем более удивительны те многочисленные прозрения и выводы, к которым пришел Токвиль. Г. Ласки отмечал, что значительное число тех людей, с которыми Токвиль общался в Америке и которые делились с ним своими суждениями, были настроены критически к американской действительности. И то, что Токвиль сумел преодолеть как их влияние, так и влияние среды и своего воспитания, отнесясь непредвзято к описываемому им режиму, который был ему самому малосимпатичен и на который он не мог возлагать больших надежд, – это настоящий подвиг29. [c.98]

К каким же выводам пришел Токвиль? Одним из первых он сказал “о близящемся неизбежном наступлении демократии во всем мире”. Общество, предупреждал Токвиль, “меняет свой облик, человечество преобразует условия своего существования и в недалеком будущем его ожидают перемены в судьбах. Этот процесс установления равенства носит неизбежный, всемирный и долговременный характер. Уничтожив феодальную систему и победив королей, демократия не отступит и перед буржуазией и богачами”30. Под “демократией” Токвиль понимал движение общества к равенству, которое сметало все привилегии, особенно в области политики. Вместе с тем он понимал под демократией и стремление к уравниванию всех сторон жизни общества, и республиканскую форму правления, и “народ”, и всеобщее избирательное право.

Как человек либеральных убеждений, он больше всего ценил свободу, закон, уважение к правилам, но не демократию. По его словам, по натуре он был и остался аристократом, боящимся и презирающим чернь. Но после посещения Америки “интеллектуально он склонился к демократии”, не будучи демократом по убеждению. Как отмечал французский писатель XIX в. Сент-Бев, отношение Токвиля к демократии было “браком по расчету, по необходимости, а не по любви”31. Токвиль понял, что американская и французская революции – не изолированные явления, а часть процесса демократизации, что подлинный выбор теперь надо будет делать не между аристократией и демократией, а между демократией, обладающей порядком и моралью, и демократией, не знающей дисциплины и порядка, способной установить тяжелейшее иго над личной свободой человека. В Америке его как раз и привлекло общественное устройство, сочетающее уважение к свободе при осуществлении равенства полнее, чем в какой-либо другой стране.

Токвиль отмечал гениальность американской политической системы, передавшей власть в руки большинства, во главе которого стояли самые просвещенные классы. Законы, принятые американской демократией, вызывали глубокое уважение. Люди были свободны, мыслили независимо, верили в свои силы ив возможность преуспеть, умели сотрудничать. Не существовало закрытых социальных групп, и люди легко поднимались по социальной лестнице. Благодаря огромным размерам и богатым ресурсам государства американцы направляют энергию на достижение богатства и ком форта, а не на борьбу за власть. [c.99] Более всего его удивляло, что американцы говорили о процветании государственных дел в то время, как президент и конгресс вели ожесточенную борьбу. Его поразило мнение американцев, что лучшим доказательством жизнестойкости их общественного строя является тот факт, что они легко обходятся без помощи правительства, а их общество развивается вопреки деятельности администрации.

Однако Токвиль предвидел и возникновение новых, возможно еще более жестоких противоречий, связанных с развитием капитализма. Он предрек образование новой аристократии – промышленной. Демократия поощряет рост промышленности, увеличение производства товаров, необходимых для благосостояния народа. Равенство возможностей расширяет круг предпринимателей, растет и численность рабочих. Но при производстве массовой продукции труд рабочего все больше концентрируется на отдельной детали, и его личность деградирует. А предприниматель, управляющий целым предприятием, совершенствует свой разум. Предприниматель походит на администратора огромной империи, а рабочий на тупого раба. Чем же это не новая аристократия? “Промышленная аристократия, набирающая силу на наших глазах, – одна из самых жестоких аристократий, когда-либо появлявшихся на земле... Именно в эту сторону друзья демократии должны постоянно обращать свои настороженные взоры, ибо если устойчивым привилегиям и власти аристократии когда-либо вновь суждено подчинить себе мир, то можно предсказать, что войдут они через эту дверь” 32.

§ 3. Социалистическая мысль XIX в.

Грубоуравнительный, “казарменный коммунизм” XVI-XVIII вв. (Мор, Кампанелла, Уинстенли, Мелье, Морелли, Бабеф) предлагал в качестве - идеала одинаковость жизни и “равное счастье” для всех, вытекающие отсюда принудительный характер труда и жесткую регламентацию потребления, аскетическую строгость нравов, возврат “к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека”33. В отличие от него социалистические учения периода промышленного капитализма XIX в., принадлежащие перу Шарля Фурье и Роберта Оуэна, основывались на признании относительной прогрессивности капиталистического строя, содержали идеи о решающей роли науки и производства в переходе к обществу социального равенства, о возвышающихся потребностях свободно живущих в нем людей. [c.100]

Шарль Фурье (1772–1837) происходил из семьи торговца колониальными товарами. В юности он обучался в Париже точным и юридическим наукам, но после переехал в Лион, бывший в то время самым крупным торговым и промышленным Центром Франции. Его исследования в области общественных наук, как он сам признался, начались с яблока. Фурье заподозрил наличие фундаментальной неисправности в хозяйственном механизме индустриального общества, когда сравнил цены на яблоки в рамках одного климатического пояса (в Парижском ресторане одно яблоко стоило столько же, сколько сто таких же яблок, и даже лучшего качества, в той области, из которой приехал Фурье).

Исторические воззрения сформировались у Фурье под влиянием взглядов французского философа Кондорсе. Фурье рассматривал историю человечества как путь от социальной беспорядочности и дисгармонии к социальной гармонии, к справедливому общественному строю. “Общественные уклады: дикости, патриархата, варварства и цивилизации – это лишь тернистые тропы, ступени для того, чтобы подняться к лучшему общественному порядку – строю согласованности”34. Фурье считал, что современный общественный уклад – цивилизация – пережил детство в период античности, а ныне находится в состоянии упадка. Фурье дал всестороннюю критику цивилизации (капитализма).

Фурье считал, что французская революция не привела к победе разума и свободы, что современная цивилизация – это “антипод провиденциальной судьбы, мир дыбом, социальный ад”35. Главную роль в экономике играет торговый капитал, пожирающий все общество, в то время как “честный собственник”, который “силой опыта и утомительных трудов создает ценности и едва добивается легкого прироста своего небольшого дохода, находится в угнетенном положении”36. Миллионы тружеников переживают страдания и лишения из-за анархии, производство ведется “беспорядочно, безо всякого метода по части пропорционального вознаграждения, безо всякой гарантии приобщения производителя, или рабочего, к растущему богатству”37. Более того, при существующем строе, согласно Фурье, до двух третей населения ведут паразитический образ жизни. “Паразиты” состоят из четырех разрядов: домашние (большинство женщин, детей и слуг), общественные (вооруженные силы, большая часть государственных чиновников, половина промышленников, девять десятых торговцев), второстепенные (безработные, юристы, экономисты, бездельники и т.д.), из “стержневых классов” (биржевые игроки, Спекулянты и др.). [c.101]

Политический строй цивилизации служит интересам богатых классов. “На деле право является иллюзорным, когда не можешь осуществлять его. Свидетельство тому - конституционное право на суверенитет, которое имеет народ. Вопреки этой блещущей великолепием прерогативе, плебей не имеет даже возможности пообедать, если у него нет ни су в кармане”38. Для бедняка нет ни правосудия (у него нет средств даже для вчинения иска), ни возможности освободиться от повинностей, от которых свободен богач, он или безработный, или трудится по 16 часов на фабрике, представляющей собой “смягченную каторгу”.

Поиск по сайту: