СТУПЕНИ НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ. КАТЕГОРИЯ КАЧЕСТВА

Сын. Пока мы отдыхаем, я хочу задать тебе вопрос: скажи, раз сущность имеет много порядков от менее глубокой сущности до все более и более глубокой, то не имеют ли и явления различные стороны, которые тоже познаются не все сразу, а последовательно — сначала одна, за ней другая и т. д.?

Отец. Твоя мысль работает и учится ставить правильно вопрос. Правильно поставленный вопрос — это уже само по себе важно: ведь он уже содержит в себе если не самый ответ, то его поиски или возможность правильности ответа. А теперь подумай, откуда у тебя возник твой вопрос. Мы говорили с тобой, что наука, научное познание движется от явлений к сущности и что сущность имеет бесконечное множество ступеней или порядков. Значит, наше познание движется как бы переходя все время с одной ступени на другую. Вот у тебя и возникла мысль о том, не проходит ли наука тоже ряд ступеней при изучении явлений. И я на это тебе отвечу: да, проходит, потому что движение науки есть непрестанное восхождение нашего познания от более низких ступеней на все более высокие.

Сын. А есть какое-нибудь особое название у этих ступеней?

Отец. В диалектике они называются категориями. Категория — это очень широкое понятие, такое широкое, шире которого уже нельзя себе представить. Когда любая наука развивается, то она вырабатывает одно за другим свои особые понятия. Но если сравнить две или больше наук, то, независимо от своеобразия каждой науки, все они на определенном этапе своего развития достигают сходных ступенек. Мы уже говорили с тобой, что всякая наука начинает с изучения явлений, а затем переходит к раскрытию сущности этих явлений, к проникновению в их сущность. Явление и сущность — это тоже категории диалектики. Но ведь явления очень различны, разнообразны. Механические явления не похожи на химические, биологические явления отличны от геологических, а все явления природы отличны от явлений социальных. Но несмотря на все их различия, они все будут явлениями. Категория явления и выражает то, что обще всем явлениям в мире. То же и категория сущности: она выражает то общее, что присуще сущности любых явлений, независимо от их особенностей.

Сын. Значит, для того, чтобы разобраться в категориях, надо понять их как ступеньки, по которым движутся все науки?

Отец. Совершенно верно. И тут ты увидишь глубокую связь между логикой, которая изучает мышление, ищущее и раскрывающее истину, и историей науки, которая изучает, как в различных отраслях человеческого знания эта истина достигалась и достигается на деле. Логика с ее категориями оказывается выжимкой, или концентратом, истории науки. А если сказать короче, то логическое есть обобщение исторического, логика есть итог истории науки, есть вывод из нее. Такая логика называется диалектической.

Сын. Я это, кажется, понял. Только мне трудно пока мыслить так отвлеченно. Ведь гораздо легче представить что-то сложное и отвлеченное, если пояснить это живым примером.

Отец. Но примеры, как и сравнения, могут только пояснять, но не доказывать, не убеждать. Между тем история науки выполняет здесь совсем другую роль: это словно морская вода, из которой можно извлечь растворенную в ней соль, если заставить на солнце воду испариться. Соль — это логика с ее категориями, которая извлекается из морской воды.

Сын. А как же это делается?

Отец. Попробую тебе рассказать. Существуют две категории — качество и количество. Ты сам нередко пользуешься ими. Скажи, что ты понимаешь, когда называешь их?

Сын. Я как-то не задумывался об этом. Но, пожалуй, скажу так: когда мне надо сказать, что это за вещь, я говорю «качество», а когда я спрашиваю: сколько? — то имею в виду «количество».

Отец. В общем-то это, конечно, верно, но ведь ты только другими, более простыми словами сказал то же самое, что ты должен был объяснить: качество — это что такое данная вещь, а количество — это сколько взято чего-то. Но ничего нового в твоем ответе не было по сравнению с моим вопросом.

Сын. Значит, надо подойти к этому вопросу как-то иначе?

Отец. Правильно! Надо подойти исторически, помня, что каждая категория есть ступенька развития человеческого познания, развития науки. Ведь сначала, когда ты попадаешь в какую-нибудь незнакомую для тебя страну, ты сразу не можешь разобраться в том, что тебя окружает. Твои впечатления еще очень смутны, отрывочны, они словно мелькают, не оставляя точных знаний об этой стране, о ее людях, об их нравах и обычаях. Так было и в истории науки. Возьмем с тобой физику и химию. Эти науки стали науками только двести лет назад с небольшим. А до этого они еще не стали на прочную научную основу. В древности люди видели, что вокруг них происходят различные явления природы, вызванные прежде всего такими стихиями, как вода, воздух и огонь. При этом все эти явления и все эти стихии совершаются на Земле. Здесь наши далекие предки уловили, хотя еще и очень смутно, наличие в природе трех агрегатных состояний вещества: газообразное (воздух), капельно-жидкое (вода), твердое (земля) — и тепла(огонь) — как ту силу природы, которая заставляет одно состояние переходить в другое, например, превращаться жидкость в пар (воду в «воздух»). На таком основании древние мыслители пытались объяснить все явления природы исходя из учения о четырех «корнях», или «элементах-стихиях»: огня, воздуха, воды и земли. В результате они создали очень наивную картину, как если бы в ее основе лежали только смутные, мелькающие впечатления человека об окружающем его мире.

Сын. И такой картине соответствовало положение Гераклита: все течет, все изменяется?

Отец. Совершенно верно! Как хорошо, что ты напомнил о Гераклите именно сейчас. Он говорил: все изменяется, а ведь мало сказать «все» — надо это обнаружить и проследить в каждом отдельном случае, у каждой отдельной вещи. А сделать это древним было нелегко.

Сын. Но все же они это сделали?

Отец. Нет, они только приближались к этому. Для того чтобы проследить, что происходит с каждой отдельной вещью, нужно эту вещь выделить из всех остальных, вырвать ее из той связи, которая существует у нее с остальными вещами, как бы отвязать ее от них. А научиться этому было не так просто. В учении древних о четырех «элементах-стихиях» были смешаны между собой или, лучше сказать, еще не разделены и не обособлены друг от друга физические и химические явления. Надо было научиться их разделять и различать. Тогда можно было бы идти дальше в их изучении. Задача была похожа на то, чтобы в потоке мелькающих впечатлений, где все течет, все изменяется, нащупать первые устойчивые островки. Так на болоте отыскиваются кочки, по которым можно идти вперед. Что представляют собой эти «островки» или «кочки», было еще неясно, но только известно, что они устойчивы и сохраняются, несмотря на совершающиеся вокруг них непрестанные изменения. Такими островками в средние века стали алхимические начала, о которых мы уже говорили с тобой недавно. Сначала возникло представление о начале металличности; ему была приписана высшая способность к ковкости, плавкости, затем летучести. Поскольку из всех металлов более других такой способностью обладает жидкая ртуть, то это начало и было названо «ртутью» (меркурием). Но «ртутное начало» не было обычной ртутью, а считалось именно началом металличности, носителем отмеченных свойств, особенно летучести тел. Представление о «ртутном начале» возникло у ранних греко-египетских алхимиков в Александрии. Спустя тысячелетие к этому первому «началу» арабские алхимики добавили второе — «серное начало» (сульфур), которое было носителем свойства горючести. Сульфур был не обычной серой, а считался только носителем свойства горючести. Алхимики не говорили просто, что данное тело обладает свойством летучести или горючести, а утверждали, что оно содержит в себе в качестве своей составной части, или «начала», меркурий или сульфур. Значит, здесь свойства тел были превращены в самостоятельные вещества, в особые субстанции.

Сын. Это плохо укладывается в моей голове. Как же можно свойство превращать в особое вещество?

Отец. Действительно, сегодня это понять очень трудно. Но тогда люди только учились находить в потоке смутных, мелькающих впечатлений нечто устойчивое, постоянное. Этим «нечто» и оказались какие-то общие свойства тел, такие, как летучесть и горючесть. Алхимики и превратили эти свойства в особые субстанции, чтобы легче их изучать. И в этих «субстанциях» в зародыше уже содержалось первое разделение свойств, а значит, и явлений, на физические (связанные с летучестью веществ) и химические (связанные с их горючестью, то есть с их изменениями под влиянием химических реакций). Когда в конце средних веков арабские алхимики открыли сильные минеральные кислоты, то к первым двум свойствам добавилось еще одно — растворимость тел. В эпоху Возрождения швейцарский ятрохимик (медицинский химик) Филипп Парацельс добавил к двум прежним началам третье (соль) как носитель растворимости; в этом начале, кроме химических свойств и явлений, нашли свое отражение в зародыше физико-химические свойства и явления. Так и возникло учение о трех началах. В нем выразился тот факт, что к XVI веку наука научилась в потоке мелькающих впечатлений находить нечто прочное, устойчивое.

Сын. Но ведь все это учение было неверным?

Отец. Конечно, но мы должны уметь исторически правильно его оценивать. Для своего времени, когда надо было научиться выделять нечто устойчивое в потоке мелькающих впечатлений, это учение выполнило свою роль, и на это ушло более тысячелетия — так медленно шло развитие науки на первых порах. Его особенность состояла в том, что как только ученые сумели перейти от мелькающих впечатлений к выделению этого «нечто», так сейчас же они заявили, что достигли цели и конца познания и что дальше, собственно говоря, двигаться некуда. Такая остановка на достигнутой ступени познания, как ты уже знаешь, называется метафизикой, которая прямо противоположна диалектике. Диалектика учит, что познание бесконечно, что нигде и никогда оно не может исчерпать всего и остановиться на достигнутом. Метафизика же, будучи антидиалектикой, утверждает, что познание способно достигнуть исчерпывающей, или абсолютной, истины и на этом остановиться. Этим метафизика разрывает реальный процесс познания и вносит в него препятствия для его дальнейшего развития. Делается это обычно на любой ступени познания. В данном случае имела место абсолютизация отдельных свойств тел в виде овеществления этих свойств, превращения их в особые субстанции. Я тебе сейчас только напоминаю еще раз о том, о чем я уже говорил раньше.

Сын. А как же было разрушено это неверное учение?

Отец. Это произошло во второй половине XVII века и в первой половине XVIII века. Прежде всего по-иному стали толковаться свойства тел. Раньше они представлялись как особые, неизменные, раз навсегда данные субстанции. Если в теле присутствует сульфур, это тело горюче независимо ни от чего. Однако при более глубоком и всестороннем изучении свойств тел оказалось, что в одних условиях одно и то же тело с одним и тем же сульфуром в его составе горит, а в других условиях — нет. Ведь хорошо было известно, что огонь и вода — это две противоположности и что вода тушит огонь, не дает телу гореть, выделять из себя мифический сульфур. Дальше — больше. Вот ключ и замок. Нельзя сказать, что ключ обладает отпирательной или запирательной способностью. Эта его способность целиком зависит от того, что форма ключа соответствует определенным образом форме того замка, к которому этот ключ подходит. Значит, свойства этих двух тел — это их определенное отношение между собой, а вовсе не какая-то особая «сущность» или «субстанция». Вне этого отношения между ключом и замком нет и их свойств. Ключ, взятый отдельно, без замка, представляет собой только кусок железа какой-то непонятной формы. Только его отношение к замку делает его ключом.

Сын. Понимаю! Значит, свойство не есть что-то вечное, постоянное — оно изменяется в зависимости от отношений между вещами, от условий, в каких они находятся.

Отец. Совершенно верно. И такой взгляд на свойство как на отношение был огромным шагом вперед по сравнению с предыдущим взглядом, когда свойство было превращено в субстанцию, возведено в абсолют.

Сын. А может быть, и на этот раз метафизика вмешалась в дела науки и попыталась сделать со свойством как отношением то же самое, что она раньше сделала со свойством, превратив его в особую субстанцию?

Отец. Ты догадлив, мой друг. Действительно, метафизика, верная своему стремлению абсолютизировать достигнутую ступень познания, превратила отношение вещей в нечто абсолютное. Тогда наибольшее развитие получила механика. Поэтому было естественно, что все отношения вещей стали сводиться к чисто механическим, толковаться как механические. Раньше, например, говорили, что ощущение боли есть особая способность тела. Теперь же Бойль рассуждал так: иголка обладает особой заостренной формой. Отношение этой формы к нашей коже и выступает как определенное ощущение боли. Боли нет ни в игле, ни в коже, это лишь их отношение. Голландский философ Бенедикт Спиноза объяснил резкие свойства азотной кислоты («селитренного спирта») тем, что ее острые частицы стоят вертикально и укалывают нас, а мягкие свойства селитры — тем, что те же частицы ложатся плашмя и не укалывают нас. Такое абсолютное сведение химии и других естественных наук к механике привело к выработке своеобразного механического взгляда на мир, и это была разновидность метафизики.

Сын. Неужели тогда допускали возможность свести к механике и живые существа, даже человека?

Отец. Да, речь шла именно об этом. А ведь на деле наука подошла к тому, чтобы нащупанные ею ранее в потоке мелькающих впечатлений «островки» превратить во что-то вполне определенное. Качество вещи и есть такое ее определение, вычленение ее из всеобщей связи вещей и явлений.

Сын. Мне это не вполне понятно: как это качество вещи может быть ее определением?

Отец. А что значит определить вещь? Это значит прежде всего отделить ее от всех других вещей. Для того чтобы сказать, чем она является, надо сказать, чем она не является. Значит, определение включает в себя обязательно отрицание, другими словами, указание тех границ, за которыми данная вещь перестает быть самой собой, выступает уже как другая вещь или «отрицается». Тот же Спиноза говорил поэтому, что всякое определение есть отрицание. Вместе с тем определение предполагает отношение между вещами: по одну сторону границы — одна вещь, по другую — другая, а граница и есть их отношение.

Сын. И это есть качество вещи? Или же я неправильно понял твои объяснения?

Отец. Для качества характерно следующее: оно указывает, во-первых, на то, что присуще данной вещи как ее отличительная, только ей свойственная особенность, выделяющая ее из всех других вещей, а во-вторых, на то, что совпадает с самой этой вещью и не может быть от нее отнято. Отнять от вещи ее качество — значит уничтожить саму эту вещь, превратить ее в другую. Если мы отнимем от дерева его качество, например, путем его сжигания, то получим другую вещь, которую нельзя уже назвать деревом.

Сын. А можно ли назвать качеством совокупность всех свойств данной вещи?

Отец. Сказать так будет не совсем точно. Ведь то или иное свойство у вещи может измениться, или исчезнуть вовсе, или же появиться заново, а вещь останется той же вещью, то есть будет обладать тем же качеством. Например, если ты выкрасишь белую рубашку, что сейчас на тебе, в синий цвет, она останется рубашкой, хотя и другого цвета. Или если ты укоротишь ее рукава — она будет все-таки рубашкой. А попробуй разрезать ее на узкие ленты, как во время войны делали иногда из рубашек бинты, разве она останется тогда рубашкой? Нет, так как она утратит тогда свое качество, благодаря наличию которого она может служить одеждой для верхней части твоего тела. Это и значит, что качество неотделимо от вещи. В диалектике это положение выражается так, что качество есть тождественная (в смысле совпадающая) с вещью (с явлением или с «бытием») ее определенность.

Сын. Теперь мне стало яснее, но все-таки в голове укладывается с трудом: как это качество может быть тождественной с вещью ее определенностью? Может быть, ты сумеешь мне это пояснить?

Отец. Хорошо, попробую. Вот понюхай этот цветок. Чувствуешь его запах? Потрогай котелок, что греется на костре. Чувствуешь его тепло? Посмотри на восходящее солнце. Видишь, какое оно красное? Ведь ты каждый раз ощущаешь своим обонянием, осязанием и зрением то или иное качество вещей. Немецкий философ Фейербах говорил поэтому так: первое, с чего начинается познание человека, — это ощущение, а в нем неизбежно дано и качество. В истории же науки качество вещей находится не в виде первого ощущения, а в виде ясно очерченного круга, в который попадают все вещи, существенно одинаковые между собой, или, как говорят, обладающие одним и тем же качеством. Так химики в XVIII веке путем качественного химического анализа нашли, что каждый металл представляет собой качественно особое вещество, особое качество. Таковы железо, медь, серебро, золото, свинец, олово, ртуть и другие. Эти металлы при химических превращениях веществ. не исчезают и не теряются, а сохраняются. Раньше считалось, что при растворении в сильной минеральной кислоте медь исчезает, перестает существовать. Но если в синий раствор образовавшейся соли меди опустить железный гвоздь, то его поверхность покроется блестящим красноватым металлом — той самой медью, которая перед тем была разрушена и растворена в кислоте. Оказывается, она не была уничтожена, а сохранялась как бы в замаскированном виде в образовавшемся синем растворе. Значит, медь как качественно особое вещество сохраняется при всех своих превращениях. Так химики пришли к первому своему научному понятию — «химический элемент», которое было введено в химию Бойлем. Это была ступень качественного исследования вещества.

Сын. Но ведь на этом развитие химии не остановилось?

Отец. Нет, конечно. С этого оно только началось, так как только с этого момента химия стала превращаться в науку. И без малого сто лет (точнее, около 90 лет) она развивалась на основе качественных исследований. И химикам все это время казалось, что они наконец достигли истины, познали до конца вещество и научились его исследовать.

Сын. Ты говорил сейчас о химии. А как обстояло дело в физике?

Отец. Совершенно таким же образом, как и в химии. В XVIII веке, как раз в то время, когда химики нашли свои качественно определенные виды вещества — химические элементы, физики стали вводить представления об основных физических силах природы, считая их невесомыми жидкостями, или флюидами, которые, по мнению физиков, существуют в природе наряду с механической силой. Это были превращенные в особые вещества («материи») качественно различные виды движения материи: тепловое движение было приписано особому его носителю — теплороду. Для объяснения электромагнитных явлений были придуманы особые электрические (положительная и отрицательная) и магнитные «жидкости». Оптические явления связывались с их особым материальным носителем — светородом, а иногда с мировым (или световым) эфиром, который будто бы наполняет собой все мировое пространство. С этой точки зрения, флогистон был-де носителем причин химических явлений. Это была стадия, когда каждый качественно отличный круг физических явлений был соотнесен с качественно определенным видом физических сил природы, превращенных в особые субстанции, или флюиды. А сейчас обрати внимание на котелок, в котором варится наш обед. Не заметил ли ты, что когда мы были наверху, на горе, то вода закипала быстрее, чем здесь, в долине? Да и кипяток был там как будто не такой крутой и горячий, каким он бывает обычно, когда мы пьем его внизу?

Сын. Верно, верно! Я это заметил, но не придал этому значения. А разве это так и нужно? Но отчего же это происходит?

Отец. Сейчас я тебе ничего не скажу, а в свое время мы с тобой об этом побеседуем. Не забудь только, что там, на горе, вода закипела быстрее и кипяток оказался холоднее, чем здесь, в низине.

Поиск по сайту: