На следующий день

– Дымов, в банке все подготовлено?

Хрящевский стоял перед зеркалом в своем кабинете и пытался справиться с галстуком. Он ненавидел галстуки, не умел их завязывать и, конечно, никогда в жизни не стал бы стараться ради поездки – и куда?! – в банк!

Но Дымов напомнил ему об эксцентричности немца. Черт его знает, предположил Дымов, какие еще у старого хрыча имеются заморочки? Вдруг отсутствие галстука он тоже расценит как неуважение. И сорвется сделка в последнюю секунду… Может такое быть?

«Может», – вынужден был признать Николай.

Терять десять миллионов очень не хотелось, да и вообще вся комбинация вырисовывалась такая красивая, что Хрящ плюнул и добросовестно попытался завязать удавку широким узлом.

– Подожди!

Умница Алина, заметив его мучения, спрыгнула с подоконника и подошла к любовнику. Развела его руки в стороны, и Николай так и стоял пугалом, пока она вязала ему виндзорский узел.

«Хороша, хороша моя красоточка», – думал он, откровенно любуясь ею. Глаза яркие, широко расставленные, и губки она сделала такие, какие ему нравятся: пухлые, даже слишком большие для ее узкого личика. Не зря он в нее вкладывается: девочка выглядит все лучше и лучше. А главное – кого угодно может изобразить! Нужна деловая дама – будет вам деловая дама. Хотите студенточку? Алина запросто становилась студенточкой. Капризная дурочка? Папина дочка? Шлюха? Диапазон ее ролей был широк, и Николай использовал это – правда, пока только в личных целях.

Но его все чаще посещала мысль применять ее способности в бизнесе. Первый опыт Хрящ провел с Верманом и остался очень доволен. Теперь ему подумалось, что зря он не взял Алину на переговоры с Краузе. Глядишь, запал бы старый пень на его красавицу и не придирался бы к Коле по пустякам. Сидел бы, ронял слюни и, может, даже раскошелился бы на одиннадцать лимонов.

Хрящевский хотел поцеловать девушку, но та скользнула ему за спину, смеясь. Обвила сзади руками и шепнула в ухо, покусывая мочку:

– Вернешься из банка – устрою тебе шабаш ведьмы… Одной… Зато какой!

Хрящ довольно усмехнулся.

– Ты скоро приедешь, милый?

Хрящевский посмотрел на Дымова.

– Часа через три, никак не раньше, – ответил на невысказанный вопрос Валентин. – Время уйдет на пересчет денег и проверку камня. Краузе должен хотя бы экспресс-тест сделать.

– Я буду ждать! – многообещающе шепнула Алина и отошла.

Хрящ глянул в зеркало и убедился, что узел вышел идеальным. «Нет, не станет старик придираться, – успокоил себя Николай. – Он так же заинтересован в „Голубом Французе“, как я в его деньгах. Даже больше».

– Дымов! – позвал он, вспомнив о других бриллиантах.

Шеф службы безопасности поспешно подошел к нему.

– Да, Николай Павлович?

– Вот что, Валя… Пока я буду в банке, разберись с перевозчиком. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Белов нам больше не нужен, а от ювелирши могут быть неприятности, если она начнет болтать. Да и от самого Белова тоже…

Дымов округлил глаза:

– Так ведь он еще бриллианты не вернул! Николай Павлович, мы же договорились: он возвращает камни и после этого уезжает из страны. Давайте прихватим его перед отъездом! Иначе все потеряем.

– Плевать! Когда Белов вернет камни, прихватывать его будет уже поздно: исчезнет, как ветер в поле, и ты его в жизни не найдешь. А пока камни у него, он рассуждает так же, как ты, и считает, что мы его не тронем. Ты установил, где он сидит?

– Конечно, – удивленно отозвался Валентин. – У своей бабы, Марецкой. Кстати, они сегодня оба дома.

Хрящевский по-птичьи наклонил голову набок и просвистел веселую мелодию.

– Вот видишь, как удачно все складывается! Это не случайность, Дымов, это знак. Отправь своих ребят к ней домой, пускай уберут курьера и Марецкую, а потом все обыщут. Может быть, камешки отыщутся в квартире. А если нет – значит, не судьба нам их найти. Я с ними все равно мысленно распрощался. Так что – давай, действуй.

Дымов не удержался. Задание ему не нравилось, и спешка была не по душе. Он нутром чувствовал, что они не готовы, а боссу, как обычно, требовалось подать все срочно и на блюдечке. Ждать Хрящевский не умел.

– Хлопоты могут быть с курьером, – сказал Дымов, весь скривившись от нехороших предчувствий. – Может…

Хрящевский обернулся к нему, и во взгляде его полыхнула такая ярость, что Валентин Петрович поспешно отскочил. Хрящ пошел на него, свирепо сжав кулаки.

– «Может»?! – заорал он в лицо помощнику. – Ничего не может! Нечего свою импотенцию валить на курьера! У тебя, мать твою, вся служба безопасности в подчинении, а ты с одним мужиком боишься справиться! Вылетишь к чертовой матери отсюда, понял?!

Алина тотчас растворилась – она всегда исчезала, когда Хрящ начинал буйствовать.

– Николай Павлович, да ведь огребем лишние проблемы! – попытался урезонить шефа Дымов. – Давайте все по-тихому сделаем, незаметно.

– Делай, но быстро! – отрезал Николай. – Я нутром чую, что перевозчик уже сидит на чемоданах! Только попробуй упустить его и бабу! Ты меня хорошо понял?

– Понял, – без всякого энтузиазма отозвался Валентин.

– Вот и действуй.

«Действуй! Легко сказать!»

Дымов вышел от начальства в самом мрачном расположении духа. Может, Хрящ полагает, что у него в отделе затесалась парочка наемных убийц? Нет, люди-то есть, и люди подготовленные, но ведь убить двоих, Белова с Марецкой, – это всего лишь половина дела!

От бессильной злости Валентин Петрович выругался. Самое сложное – не убить, а сделать это тихо и чисто! Что пользы от смерти перевозчика, если киллера схватят тепленьким рядом с телами?! А такое вполне может случиться, если Белов или Марецкая успеют поднять шум. И потом, два трупа, огнестрел… Прокуратура станет землю рыть носом и обязательно что-нибудь нароет. Черт, черт, черт!

А если не огнестрел? Одну задушить, второго – ножом… Нет, тоже плохо придумано: и шумно, и долго, а уж до рукопашной с перевозчиком и вовсе не стоит доводить. Еще неизвестно, кто выйдет победителем из той рукопашной…

Дождаться, пока оба выйдут из дома, и сымитировать нападение пьяной компании? Уже лучше.

«Молодец, Валентин Петрович, молодец, – похвалил себя Дымов. – Думай, думай!»

«Пьяную компанию» можно посадить в машину, чтобы четыре-пять человек ждали сигнала. Но как выманить Белова с Марецкой? Да еще и быстро? Нет, не годится этот план! К тому же сейчас везде понатыканы камеры, опасно затевать драку днем.

Дождаться, когда кто-то из них пойдет в магазин? Хорошая идея, подкупающая своей простотой. Вот только одна сложность – дожидаться можно до следующего дня.

Значит, надо вернуться к квартире. В квартире два человека легко справятся, если один – со стволом, занимается основным делом, а второй обеспечивает его безопасность у входа. Заодно, если потребуется, придет на помощь.

Дымов повеселел. Пожалуй, дельце вырисовывалось не такое дохлое, как он решил поначалу. Вопрос только в том, как попасть в квартиру. Кто бы ни подошел открывать, в него стреляют, а потом разбираются с оставшимся в живых. Если это женщина – то все просто. Если перевозчик – что ж, придется повозиться.

Валентин Петрович зашел в свой кабинет и распорядился доставить к нему двоих: Игоря Савушкина и Геннадия Реву. «Ребятки один раз уже напортачили, пусть теперь исправляют».

Ожидая их, Дымов напряженно думал. Итак, в итоге задача свелась к тому, чтобы заставить хозяев открыть дверь. Самый простой и неизменно срабатывающий способ – это визит нижних соседей с криками «Откройте! Вы нас заливаете!» Но с перевозчиком это вряд ли сработает. К тому же, вспомнил Валентин Петрович, дом небольшой, пятиэтажный, и Марецкая наверняка знает всех соседей в лицо.

М-да, не годится. Что еще? Снятие показаний счетчиков? Чушь собачья. Цветы на заказ? Глупость, раз Белов находится в квартире. Что, что гарантированно заставит одного из них открыть дверь, не вызвав беспокойства у второго?

И тут Дымова осенило. Он снял трубку, быстро набрал номер помощника.

– Саня, у нас остались записи телефонных разговоров Вермана?

– Конечно, – не раздумывая, ответил тот. – Он и сейчас у нас на прослушке. Он и Дворкин.

– Можешь прислать мне человека, который сделает нарезку из его голоса? И сколько времени это займет?

– А длинная запись нужна?

– Секунд десять, не больше.

– Тогда – час. Еще зависит от текста… Если слова редко употребляются, то придется повозиться. А если часто – то никаких проблем. Присылать?

– Присылай-присылай!

Валентин Петрович положил трубку и даже засмеялся от удовольствия. Он придумал, как гарантированно выманить перевозчика из его норы.

Генрих Краузе подошел к банку «Резидент» гораздо раньше намеченного срока. У Генриха выдалась бессонная ночь, и он рассудил, что, раз поспать толком ему все равно уже не удастся, нужно использовать свободные часы с пользой.

Ночью прошел дождь, и Генрих шел, аккуратно обходя лужи с белой каймой. Сегодня при нем, кроме распухшего желтого рюкзака, была трость с резным набалдашником. Выглядел немец усталым: даже превосходная его выправка исчезла. И плечи сутулил по-стариковски, и шаркал, опираясь на трость, и жмурил покрасневшие глаза, несмотря на очки-стрекозы.

Но в банке Генрих взбодрился чашечкой крепкого кофе и почувствовал себя лучше. Он спустился в хранилище, проверил обе ячейки – в одну все пачки купюр не поместились – и с особенной тщательностью исследовал переговорную комнату, выделенную для них банком.

Эта комната располагалась между другими двумя переговорными и была отделена от них лишь тонкими перегородками. Генрих знал, что во время встречи с Хрящевским вторая и третья переговорные будут свободны, и был спокоен на этот счет.

Сделка должна проходить в три этапа. Первый: они с Николаем спускаются в хранилище, где по очереди открывают ячейки. Краузе должен убедиться, что в ячейку заложен бриллиант, а Хрящевский – что его ожидают десять миллионов долларов.

Однако деньги они оставляли нетронутыми, а вот бриллиант забирали с собой. На втором этапе оба должны подняться в переговорную, где Генрих собирался провести быструю экспертизу бриллианта. Для этого у него с собой были геммологический микроскоп и отличный тестер – новая модель, только выпущенная в Германии. Краузе практически не сомневался, что Хрящевский не решится подсовывать ему подделку. Но не проверить камень он не имел права.

Если результаты его устроят, то впереди заключительный этап: Генрих получает камень, а Николай получает деньги. Краузе любезно предложил перевести доллары в евро, чтобы купюр было меньше, и Хрящевский согласился. Он витиевато выразил благодарность, прикладывая усилия, чтобы старик не заподозрил его в высокомерии. Слишком свежа еще была в памяти Хрящевского сцена в ресторане, когда он впервые столкнулся с чем-то, превосходящим его понимание, и вынужден был сдаться.

Но Краузе, казалось, совершенно успокоился. Для него не имело значения, будет ли русский забирать всю огромную сумму с собой или решит оставить свои миллионы в банке. Его беспокоило только одно: чтобы операция по передаче «Голубого Француза» прошла без накладок.

Немец настроил микроскоп, выложил и подготовил к работе тестер, закрыл глаза, не обращая внимания на суматоху вокруг, и стал терпеливо ждать, когда ему сообщат о приезде Хряща.

Антон на Майиной кухне с ловкостью профессионального повара рубил картошку. За то время, что они жили вместе, как-то само собой сложилось, что обеды готовит он. У Белова отлично получались простые блюда, к тому же – в чем он сам себе не признавался – ему нравилось кормить Майю. Аппетит у нее был отменный, на диетах она не сидела ни разу в жизни и жареную картошку считала лучшим блюдом в мире.

Антон повернулся к окну и в стекле увидел отражение Майи: бледное, истаявшее лицо с голубоватой кожей. Оно все равно оставалось прекрасным, но это была красота не живой женщины, а русалки, медленно уплывающей от него в стеклянную зеленую глубину.

Он обернулся, испуганный этим видением. Но действительность не совпадала с отражением: Майя выглядела вполне спокойной и даже зарумянилась от жара плиты, где шкворчала и пыхтела картошка.

– Жарко, – улыбнулась она, не поняв его испуга. – Открой окно, а?

Антон приоткрыл створку, и в кухню ворвался теплый ветер. Майя с наслаждением подставила ему лицо, прикрыла глаза от удовольствия.

«Это ты ее такой сделал, – заметил в голове Антона бесстрастный голос. – Русалкой. Из-за тебя она плохо спит по ночам и вздрагивает от любого шороха. Ты их всех втянул в это дело, и все будут расплачиваться. Скоро, уже скоро».

Белов стиснул зубы.

– Слушай… – он присел на корточки перед женщиной, взял ее узкие прохладные ладони в свои руки. – Когда все кончится, я отвезу тебя на море. Будешь там объедаться дорадой и креветками. Ты любишь рыбу?

– Я море не люблю, – сказала Майя смущенно, будто признаваясь в чем-то стыдном.

– А что любишь?

– Лес. Когда там сыро и грибами пахнет. Или когда солнечно и ягоды.

– Сосновый?

– Сосновый! – с улыбкой подтвердила она. – Идешь, а вокруг тебя стволы янтарные, золотистые, и все поют и тянутся вверх. И травинки тоже тянутся. Огромный сосновый хор! И пахнет смолой, разогретой на солнце, и травами, и весь воздух вокруг такой… густой от запаха. И в то же время прозрачный, лесной. Счастье пахнет сосновым лесом, – Майя закрыла глаза. – И шмели жужжат! Шмели жужжат, дятел барабанит, сосны скрипят, покачиваясь, а ты стоишь около сосны и пробуешь горькую смолу. А если ладонь к стволу приложить, то будет тепло.

Она открыла сияющие глаза. В них светился лес с исполинскими корабельными соснами, и пело лето – лучшее лето в их жизни.

Антон смотрел на нее, словно зачарованный. Если они выпутаются из этой переделки, все будет именно так – и лес, и шмели, и долгий солнечный июль.

«Если выпутаетесь», – шепнул тот же холодный, мертвый голос.

Белов дернулся, и чары спали. Он встал, хотел отпустить ее ладони, но Майя не дала. Она держала его, как будто хотела утянуть за собой туда, в сосновую благодать, в зеленое золото шепчущей листвы, в изумрудную мякоть мха.

– У меня картошка на плите, – вспомнил Антон. – Подгорит ведь!

Ему ничего не стоило освободиться, но он стоял, наплевав на картошку, глядя сверху вниз на ее мечтательное лицо.

И вдруг в кармане у него завибрировало, и тут же грянула бойкая «Хава Нагила». Майя вздрогнула и сама выпустила его. Телефон звонил – громко, навязчиво, и они с тревогой переглянулись. Звонок вырвал обоих из плена иллюзий: до соснового леса под летним солнцем было еще очень далеко.

– Это Верман, – сказал Антон, доставая телефон. – Что-то случилось.

Игоря с Генкой проинструктировал сам Дымов. На памяти «сержанта» такого прежде не случалось: инструктаж всегда проводил непосредственный начальник, а шеф только устраивал разносы – как в прошлый раз, когда они упустили перевозчика.

Игорю показалось, что Валентин Петрович сильно похудел со дня их последней встречи. Прежде сочные щеки теперь стекали вниз дряблыми брылями, а с шеи свисал неопрятный кожистый мешок, отчего шеф стал похож на фантастическую помесь индюка и английского бульдога. Глаза покрасневшие, все в прожилках лопнувших капилляров, а волосы встрепанные, словно Хрящ задал ему головомойку в прямом смысле.

Ничего хорошего ни Игорю, ни Генке это не сулило, но Савушкину все равно было приятно посмотреть на такого Дымова: не вальяжного, раздувшегося от жира и спеси, а осунувшегося и нервничающего.

– Ваша задача – тихо убрать их обоих, – втолковывал Дымов. – Понимаете, что такое тихо?

Игорь кивнул. «Тихо» означало, что придется использовать нож. Ножом «сержант» владел отлично, еще с того времени, когда закончил школу ножевого боя. И, конечно же, Дымов не мог об этом не знать.

– Ты – бьешь, – шеф указал на Игоря. – А ты – прикрываешь. – Ткнул толстым пальцем в Генку. – Белов спустится в подъезд, там вы его и будете ждать. Савушкин, ты спрячешься под лестницей, нападешь сзади. Гена должен стоять у дверей.

Савушкин поразмыслил и одобрил этот план. Он помнил, что в подъезде темно, и был уверен, что человека под лестницей Белов не заметит.

– Это еще не все, – Дымов наклонился вперед. – Как только уберете перевозчика, затащите тело под лестницу – и живо в квартиру. Там его подружка, зовут Майя Марецкая. С ней проблем не должно возникнуть. Все ясно?

Парочка снова кивнула. Что же здесь неясного? И перевозчика надо прикончить, и его женщину тоже. Все логично.

– На все про все у вас десять минут. Вопросы?

– Нас кто-то прикрывает? – спросил Генка.

– Нет, работаете сами. Гоша, а ты что такой задумчивый?

Игорь поднял на Дымова серые глаза.

– Валентин Петрович, с чего вдруг Белов спустится в подъезд? Он куда-то собрался и мы должны будем его поджидать? Тогда опасно. Любой сосед пройдет и срисует наши рожи.

– А ведь точно! – прозрел Генка. – А если перевозчик задержится? Если захочет потрахаться? Нам что, ждать его, козла?!

Дымов поморщился. Вот ведь послал бог идиотов… Впрочем, нет, Игоря идиотом никак не назовешь. Серенький парнишка, действительно серенький: кожа какого-то странного цвета, как у ящерицы. Мелкий, неприметный, но при этом весь словно сжатая пружина, и ножом владеет отлично. Ценный пацан, только немного сдвинутый. Впрочем, как раз таких Дымов любил и привечал – сдвинутых, странновато улыбающихся, в которых он чувствовал готовность убивать по его приказу и делать это с удовольствием. В Игоре все это было.

Генка, рыжий дурень, годился только ему в помощники. Зато исполнителен, как натасканная овчарка. Сработанные ребята, даром что у одного мозгов не хватает.

– Ждать вам его, козла, не нужно, – раздельно выговорил Валентин Петрович. – Как только зайдете в дом и займете места, Белову позвонят. После звонка он спустится вниз. Дальше дело за вами. Все ясно?

Парни помолчали, переглянулись. Шеф не спешил давать пояснений, но Игорь все-таки спросил:

– Что за звонок?

По толстой физиономии Дымова пробежала довольная ухмылка.

– Хороший звонок, – заверил он. – Можете послушать.

Он придвинул компьютер, открыл файл и нажал кнопку мыши. Из динамиков компьютера раздался взволнованный, торопливый голос, комкающий слова:

– Белов? Мне нужно с вами поговорить, быстро, сейчас же. Я у вас, жду внизу, приходите скорее, только без нее.

Все это говорящий произнес почти скороговоркой. Наступила тишина, и Игорь решил, что запись кончилась. Но из динамика раздалось еще одно слово – тихое, словно вздох:

– Пожалуйста…

– Ну как? – спросил Валентин Петрович, закрывая компьютер. – Убедительно?

– Ничего, – признал Игорь. – Кто это?

– Один из друзей Белова. На этот вопль о помощи перевозчик должен отреагировать. Наши ребята подключатся к линии, поэтому на определителе у перевозчика высветится номер Вермана. Скорее всего, он действительно спустится один, но если за ним увяжется Марецкая, то вам придется уложить их обоих. Справитесь?

Генка повернулся к Игорю, безоговорочно признавая его право решать. Савушкин прикинул расклад и кивнул: справятся.

– Что потом сделать с трупами? – спросил он.

– Ничего. Главное, не наследите. У Марецкой бывший приятель – ревнивый псих, мы попробуем его пристроить к нашей картине преступления.

– Какие-нибудь предметы нужно там оставить? – тут же спросил смышленый Савушкин. – Улики?

– Нет, это лишнее. Все, отправляйтесь, и как только войдете в подъезд – свяжитесь со старшим, чтобы он дал команду выманить Белова звонком. Давайте, ребятки – ни пуха ни пера!

– К черту, – нестройно ответили напарники.

В машине Игорь был так молчалив, что разговорчивый Генка, пытавшийся обсуждать с ним детали предстоящей работы, в конце концов притих, испуганно косясь на приятеля. Что-то странное творилось с Савушкиным. Он молча скалился, уставившись в одну точку, и выглядел жутковато, как оживший покойник.

Генка все же подергал его за рукав.

– Слышь, Гош! Гош, ты чо? Давай, выходи из транса! Нам ехать осталось – двадцать минут!

Савушкин на секунду очнулся и посмотрел на Гену так, что тот отпрянул.

– Все сделаю сам… – прошипел Игорь свистящим шепотом. – Не мешай.

И снова уставился перед собой.

«Сам так сам», – решил Гена и больше не лез с вопросами.

В душе Игоря клокотала буря. Перевозчик по-прежнему глумился над ним! Сбежал, затаился так, что они не отыскали его, всех перехитрил, как опытный волк, не уступающий в хитрости лисе! Но мало этого – он посмел выставить Савушкина идиотом! Все это время он был вовсе не в больнице, как предполагал Игорь, а в той самой квартире, где спрятался сразу после нападения!

Врачиху Игорь убил зря. Он ошибся, и сегодня понял это окончательно. Ему не под силу было представить, зачем тощей дуре понадобилось врать, когда она могла указать ему на квартиру своей соседки и этим попытаться спасти свою жалкую жизнь. Игорь все равно прикончил бы ее, но врачиха об этом не знала. Так почему же она соврала? Зачем пустила его по ложному следу?!

Савушкин ненавидел, когда кто-то совершал поступки, неподвластные его логике – это заставляло его чувствовать себя дураком. К тому же он сам промахнулся, выбрав не ту бабу, и мысль о собственной ошибке приводила его в бешенство. Кто был виноват в этом? Перевозчик! Перевозчик и его стриженая сучка – они вдвоем обвели его вокруг пальца и выставили на посмешище.

Игорь даже не задумался над тем, что никто – ни Дымов, ни Хрящ – не знал об убийстве врачихи. Все последние задания слились для него в один позорный провал. И больше всего в эти минуты Савушкин радовался тому, что Дымов разрешил использовать нож.

Он знал, как будет убивать перевозчика. Не точным ударом сзади из-под ребра, чтобы достать до сердца, – нет, это недостаточно надежно! А главное, не дает сполна насладиться тем, как из врага уходит жизнь. Нет, Игорь прыгнет сзади, схватит перевозчика за волосы и дернет его голову назад, чтобы задрался подбородок. А затем махнет лезвием по горлу противника – от уха до уха, отточенным, плавным движением. Как с врачихой. Перевозчик сначала вскинет руки, пытаясь достать убийцу, но уже через секунду ему станет не до Игоря. Он прижмет обе ладони к разверзшейся щели в своей шее, из которой толчками будет выплескиваться кровь, и осядет, скрючившись, под ноги Савушкину. Это случится очень быстро.

И последнее, что увидит курьер перед смертью, будет лицо Игоря, склоняющегося над ним с улыбкой.

Савушкин улыбнулся так, как будто это все уже произошло. Генка посмотрел на него – и тут же торопливо отвернулся к окну.

Несколько минут спустя черный «опель» притормозил возле продуктового магазина. Двое вышли из машины и тут же свернули во двор, а «опель» бесшумно уехал.

Во дворе стояла тишина, нарушаемая лишь воркованием голубей. Генка вслед за Савушкиным проскользнул к подъезду и, пока Игорь набирал код, цепко огляделся.

Никого. Дремлющие глазницы окон, зашторенные от солнца, смотрели не на них, а в глубь себя. Кодовый замок щелкнул, и Генка с Игорем исчезли в темной пещере подъезда.

Им пришлось постоять, чтобы глаза привыкли к сумраку. С верхних пролетов, золотясь и вспыхивая, опускались пылинки, и внизу их съедала темнота. Под лестницей она загустевала, и туда-то шагнул Савушкин. Миг – и от него ничего не осталось; темнота всосала его, как пылинку.

– Э-э, – тихо позвал Генка. – Пора звонить?

Из-под лестницы сверкнули белки глаз, и Генке показалось, что там не Игорь, а какой-то крупный зверь притаился и ждет.

– Сначала встань возле двери, спиной сюда, – вполголоса приказал Савушкин. – Я посмотрю.

Генка подчинился. Дымов предупредил, что он похож на Вермана разве что небольшим ростом, но весь расчет был на то, что в подъездном сумраке Белов вряд ли успеет приглядеться.

Игорь удовлетворенно кивнул: определить, кто стоит у двери, было невозможно. Он нащупал в кармане складной нож и шепотом окликнул:

– Эй! Я готов. Звони нашим.

Обхватил покрепче рифленую рукоять, выбросил лезвие и взмахнул рукой, примеряясь. Серебристый язык с тихим змеиным свистом рассек воздух.

– Мы на месте, – доложил Генка. – Готовы.

Двадцать секунд спустя в квартире на пятом этаже карман у Антона Белова завибрировал, и тут же грянула бойкая «Хава Нагила».

– Это Верман, – сказал Антон, доставая телефон. – Что-то случилось. Да, слушаю! – это относилось уже не к Майе, а к звонившему.

– Белов? – торопливо спросил Моня, не здороваясь. – Мне нужно с вами поговорить-быстро-сейчас же. Я у вас-жду внизу-приходите скорее-только без нее.

– Что произошло?! Где вы?!

Верман помолчал, а затем прошелестел:

– Пожалуйста…

И повесил трубку.

Антон подскочил к окну, перегнулся наружу. Никого – ни машин, ни людей. Как выразился Верман? «Я у вас, жду внизу».

Он перезвонил, но телефон оказался занят. Гудки за гудками, гудки за гудками… Ждать было нельзя – его просили поторопиться.

– Он в подъезде, – вслух подумал Белов. – Черт, значит, действительно что-то случилось.

– Кто в подъезде? Моня? – не поверила Майя. – Зачем?

– Сейчас выясню. Сиди в квартире, не выходи. Скорее всего, мы поднимемся минут через десять.

Антон не добавил, что ювелир не хотел впутывать Майю. И голос у Вермана был какой-то непривычно однотонный. Что могло так напугать его?

Он уже зашнуровывал кроссовки в коридоре. Майя стояла рядом, испуганно вцепившись в косяк.

– Не бойся, я скоро. Постараюсь притащить Вермана сюда.

Майя кивнула. Он видел по ее глазам, что ей не по себе, но успокаивать женщину времени не было: Моня просил спуститься сейчас же. Как-то он странно сказал… «Немедленно, сейчас же?» Нет, по-другому. Впрочем, неважно.

Антон вышел из квартиры и услышал, как скрипнула за его спиной дверь. Майя даже не стала закрывать замок. Он быстро побежал вниз по лестнице. Четвертый этаж, третий, второй… С площадки ему бросилась в глаза сутулая фигура, отчего-то уткнувшаяся лицом во входную дверь – точно водящий в прятках.

– Моня! – окликнул Белов, сбегая к нему. – Верман!

После ухода Антона Майя подошла к окну, растерянно поглядела вниз. Что-то очень не понравилось ей в звонке ювелира. Моня – тут? В ее подъезде? Но он никогда не бывал здесь прежде. Во дворе не видно даже местных старух – так у кого же, интересно, он узнал код, чтобы попасть в дом?

Конечно, дверь могла быть и открыта… Кто-то случайно вышел и оставил ее распахнутой, хотя и это странно: дверь тяжелая, закрывается сама. Или Моню впустили в подъезд жильцы, выходившие ему навстречу. Могло такое случиться? Конечно, почему бы и нет…

«Что ты так привязалась к этой двери? – сердито спросила себя Майя. – Вошел и вошел. Не взломал же он ее, в конце концов! Ты думаешь совершенно не о том! Зачем ему понадобилось приезжать сюда – вот в чем вопрос!»

Однако мысли Майи отчего-то упорно возвращались к тому, каким образом Верман оказался внутри. Вариант с соседями казался наиболее вероятным. Но тут Майя вспомнила то, что сразу успокоило ее: пару месяцев назад Сема Дворкин привез ей ювелирную горелку, и она по ошибке указала ему этот адрес вместо того, где жила последний год. Жильцы были очень удивлены, увидев Сему с горелкой в руках, а Майя после долго извинялась и кляла свою рассеянность. Наверное, с той поездки он запомнил код, а сегодня сказал его Верману.

Майя еще додумывала эту мысль, а руки ее уже сами набирали знакомый номер. В отличие от Антона, она звонила не Моне – она звонила Дворкину.

Ювелир снял трубку после первого же гудка.

– Сема! – Майя заговорила торопливо, перебивая его «здравствуй, голубка». – Сема, вы называли Верману код моего подъезда?

Дворкин помолчал. Это молчание продолжалось не больше пары секунд, но Майе оно показалось невыносимо долгим.

– А это мы сейчас у него самого спросим, – задумчиво сказал Сема. – Верман! – позвал он. – Верман, послушайте! Не выдавал ли я вам военную тайну, дабы вы могли попасть к безмерно уважаемой мною…

Майя отшвырнула трубку и бросилась к двери. Она вылетела на лестничную клетку, со всей силы ударившись локтем об косяк, и обострившимся от ужаса слухом расслышала эхо быстрых шагов – внизу, на первом этаже.

Она не успела. Антон уже спустился.

Майя закричала во весь голос. Это был даже не крик, а отчаянный, пронзительный визг. От него старый дом содрогнулся и стая голубей взметнулась с козырька над подъездом, испуганно взбивая крыльями воздух. Майя рванула вниз, перепрыгивая через пять ступенек сразу, цепляясь за перила, словно обезумевшее дикое животное. В голове билось одно: она опоздала. Она опоздала.

– Моня! – окликнул перевозчик и побежал вниз. – Верман!

Стоя под лестницей, Игорь слышал его приближающееся тяжелое дыхание. Перевозчик немного запыхался. Дымов рассчитал верно: Белов торопился на встречу с приятелем. Они все-таки выманили этого злобного матерого волка.

Теперь расчет не должен был подвести и его, Савушкина.

Счет пошел на доли секунды.

Раз – перевозчик спрыгнул на лестничную площадку.

Два – пробежал последние пять ступенек.

Три – вышел вперед.

Теперь его спина маячила перед Игорем. Белов в своей белой футболке был отлично виден в полумраке.

Савушкин бесшумно шагнул вперед, изготовился прыгнуть…

И в эту секунду откуда-то сверху на них обрушился истошный женский вопль. Перевозчик резко вскинул голову и замер на месте.

Игорь выскочил из-под лестницы, задержавшись всего на одно мгновение, но этого мгновения Белову хватило: он успел отпрыгнуть в сторону, и Савушкин схватил пустоту. Перевозчик толкнул Игоря и тот упал, влетев головой в стену.

На короткое время его оглушило. В себя он пришел от вскрика и не сразу осознал, что кричал Генка. Две фигуры стояли в дверном проеме, будто обнявшись. Это продолжалось лишь несколько секунд, а затем одна из фигур отскочила назад, а вторая мешком свалилась на пол.

Савушкин, не вставая, подался вперед и мазнул перед собой клинком. У него было преимущество – тесное пространство, в котором перевозчику некуда деться. План рушился к чертовой матери, но Игорь не думал об этом: им овладело бешенство.

– Ха! Ха! – выдохнул он, вскакивая и нанося один за другим два удара. Первый удар не достиг цели, но вторым нож вспорол белую ткань и кожу на груди врага. Кожа треснула, и футболка окрасилась кровью.

В полумраке Игорь не различал лица противника. Но зато он явственно расслышал шипение, как от боли. А в следующий миг Белов бросился на него.

Он был мощнее, крупнее, и ему удалось повалить Игоря и подмять под себя. Но Савушкин ни на миг не потерял решимости: безоружный перевозчик не сможет состязаться с ним, когда у него в руке нож. Извернувшись, как хорек, он ударил перевозчика сверху, целясь в шею. Один такой удар убивает человека за четыре секунды. Но Белов откатился вбок, и удар пришелся в плечо по касательной.

На этот раз громкий крик боли огласил подъезд. Не теряя ни мгновения, Савушкин вскочил, тесня жертву к дверям. Теперь он точно знал, что перед ним не противник, а жертва. Первая растерянность прошла, и Игорь атаковал – быстро, точно, как кобра, рассекая воздух сверкающим лезвием, не оставляя перевозчику ни одного шанса.

Он загнал его к двери, где на полу валялся Генка, и там случилось то, что должно было случиться: Белов споткнулся и упал. Савушкин безошибочно увидел, куда бить – как если бы перед ним маячила красная точка снайперского прицела. Точка эта была под кадыком Белова, в небольшой впадине на шее. Всего один укол, одно разящее движение – и он вспорет перевозчику горло и рассечет блуждающий нерв. Несколько секунд агонии – и наступит остановка сердца. Но до этого Белов успеет увидеть торжество на его лице.

Игорь вскинул руку для удара, и вдруг сзади в него кто-то вцепился. Этот кто-то с кошачьим шипением повис на нем, раздирая ему лицо, тыча пальцами в глаза, и Савушкин, не ожидавший нападения, ткнул назад ножом в «слепой» попытке поразить нового врага.

Лезвие вонзилось в мягкое, и его враг закричал и упал. Игорь в бешенстве обернулся и увидел на полу женщину, подругу Белова. Она пыталась отползти назад, зажимая рукой рану в плече.

– Ах ты с-с-с-сука, – удивленно сказал Савушкин, наклоняясь над ней.

И дернулся.

В тело его сзади, около позвоночника, глубоко вошел нож, и в мгновенном прозрении Игорь вспомнил, что у Генки тоже было с собой оружие. Старая добрая финка, которую рыжий таскал в ножнах на поясе. Значит, пока Белов с Генкой боролись, проклятый перевозчик выхватил у него финку…

Чудовищная боль взорвала Савушкина, и он опустился на колени, разжав кулак. Нож упал и отскочил со звоном. Внутри вспыхнуло свирепое адское пламя, пожиравшее Савушкина. Оно сожгло его ноги, обуглило позвоночник, подобралось к сердцу.

И последним, что увидел Игорь Савушкин перед смертью, было лицо женщины с яркими синими глазами.

«Как у той…» – успел подумать он – и умер.

Хрящевский вошел в банк «Резидент», сопровождаемый двумя телохранителями. Навстречу ему шустро выскочил юный менеджер с младенческой улыбкой.

– Здравствуйте! Вы – Николай? К Генриху Краузе?

Хрящевский зыркнул на менеджера и молча кивнул. Сунул ему под нос папку с документами на ячейку, в которую накануне они с Дымовым заложили «Голубого Француза».

Улыбка не исчезла с оживленной мордочки юнца, но приобрела искусственность. Никто не мог улыбаться искренне, знакомясь с Хрящом.

– Вас сейчас проводят, – с приторной любезностью сказал менеджер. – Сначала…

– Сначала к Генриху, – перебил его Николай. – Потом – к ячейке.

Он обернулся к телохранителям и сделал им знак ожидать в главном зале. Коротконогая плотненькая девица с таким значительным лицом, как будто она представляла самого председателя банка, отвела его в переговорную, где сидел Генрих Краузе.

– Николя! – приветствовал его Краузе. – Желаете передохнуть? Кофе? Здесь делают весьма хороший кофе.

Но Хрящевский отказался. Ему хотелось поскорее покончить с делом, из-за которого он чувствовал себя не в своей тарелке: слишком уж непривычно было играть роль собственного помощника. К тому же роль эта Николаю не нравилась.

– Тогда – приступим, – серьезно сказал Краузе и поднялся. – Давайте спускаться в хранительницу.

– В хранилище, – поправил Николай и увидел палку, прислоненную к столу. – Вы забыли свою трость.

– А-а, пустяк, – махнул рукой немец. – Можно без нее. Идти недалеко.

Но до хранилища оказалось не так уж близко, и к концу пути Краузе хромал. Это тоже раздражало Хрящевского: он терпеть не мог больных людей. Коротконогая девица неторопливо шествовала перед ними все с тем же важным видом, и Хрящу хотелось дать ей пинка.

Но когда немец открыл обе ячейки и Николай увидел пачки купюр, запаянные в прозрачный банковский пластик, это немного примирило его и со старческими причудами Краузе, и с его хромотой, и даже с глупой служащей банка, не понимавшей, с кем имеет дело.

– Я перевел деньги в евро, как мы договорились, – отчитался немец. – Вот чеки. Вот заверенный курс, по которому я сделал перевод. Пожалуйста.

Николая позабавила скрупулезность Генриха: «Одно слово – немец». Он небрежно придвинул к себе чеки, но рассматривать их не стал.

– Хотите пересчитать? – предложил Генрих. – Вот счетчик купюр. Пожалуйста, я подожду.

– Это преждевременно, пока вы не проверили бриллиант.

Пересчитывать купюры Хрящ считал унизительным, но и не делать этого было крайне опрометчиво. Даже если немец не собирался обжулить его, он мог просто-напросто ошибиться.

– Я понимаю, – согласился Краузе. – Позже. После моей проверки, да? Вдруг что-то пойдет не так, а вы зря потратили время. Это разумный подход.

Хрящ мысленно пожелал, чтобы Краузе со своим разумным подходом катился к дьяволу. «Разумный подход, как же!» Этой мышиной возней должен был заниматься Дымов, а не он сам! «Десять миллионов, – пришлось ему напомнить себе. – Не самая плохая цена за уступки выкрутасам старикашки».

Он поднял голову и призывно улыбнулся Генриху:

– Очередь за мной. Итак…

Хрящевский открыл ячейку. За его спиной немец, утратив невозмутимость, подергивался от нетерпения, словно приговоренный на электрическом стуле. «Крепко тебя прижало, – позлорадствовал Николай, – если ты, весь такой из себя европейский генрих генрихович, заглядываешь мне через плечо и ждешь не дождешься, когда тебе покажут твою драгоценность!»

Он выдвинул ящик. Немец сделал движение, словно собирался схватить шкатулку раньше Хряща, но заставил себя сдержаться.

В переговорной комнате Краузе сразу вцепился в лупу. Хрящ подвинул к нему шкатулку и с любопытством стал наблюдать за манипуляциями Генриха. Сначала тот исследовал «Голубого Француза» под лупой, затем настала очередь микроскопа, и в завершение Краузе достал из рюкзака непонятный прибор, похожий на пенал. Закончив, немец откинулся на спинку стула и умиротворенно улыбнулся.

– Годится? – осведомился Хрящ.

– Это, без сомнения, тот же самый камень, который я чуть не приобрел у господина Вермана, – подтвердил Краузе. – Что ж, поздравляю вас Николя. Вы позволите?..

Он потянул к себе шкатулку, блестя глазами.

– Ради бога, Генрих, – фамильярно заверил Хрящ. – Теперь мне осталось получить мои деньги – и мы квиты.

– Конечно-конечно! – заторопился немец. – Одну секунду.

Он схватил трость, приоткрыл ее концом дверь и позвал:

– Вероника! Мы готовы.

В переговорную вошла давешняя коротконогая девица.

– Все готово, – очень ответственно заявил ей немец. – Бриллиант у меня.

Хрящевский едва успел удивиться его официальному тону, как Вероника оказалась за его спиной.

– Николай Павлович, обе руки положите на стол, пожалуйста, – деловито сказала она. – Вероника Кравец, отдел по борьбе с организованной преступностью. Вы задержаны.

Хрящевский не успел опомниться, как небольшая переговорная наполнилась людьми. В каком-то отупении он смотрел, как из-под стола вынимают записывающее устройство, как отъезжает тонкая перегородка между двумя комнатами и два человека с камерой принимаются заполнять какие-то бумаги, как к нему подходит немолодой мужчина в форме с погонами. Хрящ начал приходить в себя.

– Что здесь происходит?! – процедил он. – Майор, какого хрена?! Звездочки с тебя давно не падали? Так попадают.

Тот усмехнулся.

– Николай Павлович, вашу попытку продать бриллиант «Зевс» могут подтвердить пять свидетелей. Я бы на вашем месте вел себя потише. Это добрый совет.

– Бриллиант «Зевс»?

Хрящевский перевел недоверчивый взгляд на Генриха Краузе. Старик сидел, закинув ногу на ногу, и ухмылялся, как сатир. Перед Хрящом забрезжил слабый луч понимания.

– Генрих… – выдохнул он. – Генрих Краузе!

– Не совсем так, – ответил ему старик, поднимаясь. – Но вы можете называть меня этим именем, дорогой Николя.

Хрящ вздрогнул, словно его огрели хлыстом. Краузе говорил на чистейшем русском языке.

– Как там говорят у нас в России? – «немец» стоял, сочувственно глядя на него. – Поиграли – и будет?

Глубина ловушки, в которую его заманили, явственно открылась Николаю. И каждый шаг Генриха Краузе предстал в истинном свете – обманная ступенька, ведущая его на дно этой ямы.

Хрящевский вскочил, отшвырнул в сторону майора, словно это был не живой человек, а кукла. Добраться, добраться до этой сволочи! Его отделяло от старика всего несколько шагов, и он знал, что никто не успеет его остановить.

Но в последний момент Краузе вскинул трость и крутанул ее в пальцах. Трость завертелась перед ним – быстрее, быстрее, еще быстрее – и вдруг будто бы сама развернулась и легонько ткнула Хряща в живот.

Николая как будто конь лягнул. Он охнул и сложился пополам. В глазах потемнело от боли, и Хрящ даже не почувствовал, как на руках защелкнулись наручники. Сквозь пелену он видел, как человек, называвший себя Генрихом Краузе, удаляется прочь: уверенными шагами здорового человека, помахивая уже ненужной тростью.

Поиск по сайту: