Глава 4. В пятницу утром в парке «Сокольники» было многолюдно: по дорожке, ведущей к павильону номер четыре, ручейком тянулись посетители

В пятницу утром в парке «Сокольники» было многолюдно: по дорожке, ведущей к павильону номер четыре, ручейком тянулись посетители. Здесь проходила ежегодная ювелирная выставка, каждую весну собиравшая ювелиров со всей России.

В небольшом павильоне царила неуловимая атмосфера старинного восточного базара. Слева искрились авантюрины, по которым словно рассыпался золотой песок, голубела бирюза, сверкал горный хрусталь. Справа манили к себе глубокие, как вода, загадочные аквамарины, за ними полыхали рубины, и царственные сапфиры, вобравшие в себя морскую синь, приковывали взгляды. Кроваво-красная яшма, бледные селениты, нежные фиалковые аметисты, и рядом – высокомерные изумруды, холодные, недостижимые, как зеленые звезды.

Но центром выставки были все же не они. Напротив входа стояла небольшая стеклянная витрина, а возле нее толпились люди. Каждому хотелось посмотреть на чудо, главную приманку этого сезона – шестнадцатикаратный синий бриллиант «Зевс».

«Зевс» возлежал на белоснежной подставке, подсвеченный со всех сторон мощными лампами, и, казалось, от него исходит сияние. Позади высился огромный рекламный плакат банка «Зевс», которому принадлежал редкий бриллиант. «Мы – на Олимпе» – гласила надпись на плакате. Между плакатом и витриной стоял охранник, словно архангел у врат рая, решающий, кого пустить на Олимп.

Табличка возле витрины предупреждала, что бриллиант «Зевс» скрыт за пуленепробиваемым стеклом. Прочный стеклянный саркофаг был водружен на подставку, а подставка – на четыре металлические ноги. Вся конструкция выглядела весьма внушительно.

– Смотри, Гош, как сияет! – восхищенно сказала женщина в группе зрителей. – Сколько ж он стоит, а?

Вместо Гоши ей ответила строгая девушка в очках:

– Стоимость синих бриллиантов может достигать миллиона долларов за карат.

Позади строгой девушки кто-то завистливо вздохнул.

Женщина наклонилась к витрине и прочитала: «Бриллиант „Зевс“, страна происхождения – Индия, найден в 2001 году. Уникален».

Больше о бриллианте не было сказано ничего. Уникален – и точка.

– А почему он не круглый, а с заостренными концами? – спросил кто-то.

Ответила та же строгая девушка:

– Такой вид огранки. Называется «Маркиз».

Вмешался охранник:

– Толпиться не надо, – веско проговорил он. И, подумав, добавил: – Пожалуйста.

Люди подались назад. Охранник удовлетворенно кивнул и вновь застыл как изваяние.

В это самое время у входа в павильон остановилась «Газель» с надписью по всему борту – «Горсвет». Из нее выскочили двое ребят в потертых серых комбинезонах, украшенных той же надписью. Один из парней – грузный увалень – вытащил из нутра «Газели» смотанный провод и двинулся к павильону, разматывая шнур. Второй, щуплый и узкоглазый, догнал его, размахивая какими-то бумагами.

Водитель в кепке, нахлобученной до бровей, остался дремать в машине, привалившись к окну.

Щуплый задержался ненадолго возле пункта охраны у входа, а здоровяк целеустремленно потащил шнур в центр зала – к витрине с «Зевсом».

– Осторожнее, пожалуйста, – бубнил он, и посетители шарахались в стороны. – Осторожнее. Наступать не надо, пожалуйста. Провод под напряжением.

Насторожившийся охранник спустился со своего пьедестала:

– Это что такое?

– Куликов распорядился усилить периметр, – пояснил толстяк. – Пока народ не повалил. Щас Санек подойдет, у него распоряжение.

Санек, похожий на хорька, уже спешил к ним.

– Витек, нам десять минут выделили, – запыхавшись, сказал он, не обращая внимания на охранника. – Управимся?

– Должны, – кивнул тот, кого он назвал Витьком.

– Слышь, братан, распишись.

С этими словами щуплый сунул охраннику какую-то бумагу.

– Все работы ведутся под твоим наблюдением, – предупредил он. – Чтобы потом не было чего…

Охранник бросил взгляд на выданное ему предписание. И тут же его что-то кольнуло в шею. Он вздрогнул, закрыл глаза и начал оседать. Но не упал, подхваченный пареньком, оказавшимся на удивление жилистым.

– Вот сюда пройдемте, – громко сказал паренек, утаскивая охранника за рекламный щит.

Тем временем толстяк обмотал провод вокруг стеклянного сейфа, щелкнул «карабином» и сделал шаг в сторону. Щуплый вышел из-за щита, бросил взгляд на напарника и коротко кивнул.

– Просьба разойтись, провод под напряжением! – громко сказал он.

Оба быстро двинулись к выходу, с сосредоточенным видом осматривая шнур. Посетителям хватило и первого предупреждения, поэтому путь перед ними оказался расчищен.

Не доходя двух шагов до внешней охраны, щуплый прижал палец к уху с телефонной гарнитурой и вполголоса скомандовал:

– Поехали.

Следом случилось немыслимое. Шнур у них под ногами пополз и натянулся. В центре павильона раздался страшный хруст, будто кто-то разминал скорлупу гигантского яйца, и стеклянный саркофаг накренился, выдирая за собой металлические ножки и обрывая провода. Последовал звук, похожий на выстрел – это треснула и разломилась одна из ножек, – пол вздыбился, и с ужасающим скрежетом сейф поехал к выходу, набирая скорость.

На все это ушло не больше десяти секунд. А в следующие десять сейф прогрохотал по ступенькам, съехал на асфальт и с режущим уши звуком поволочился за отъезжающей «Газелью». Открытые задние дверцы ее болтались, и было видно, как крутится внутри катушка, наматывая на себя змеиные кольца провода.

Парочка в серых комбинезонах проскочила мимо остолбеневшей охраны и бегом догнала свой фургон. «Газель» притормозила, и на глазах у всех в двадцати метрах от павильона лже-электрики дружно приподняли сейф и погрузили его внутрь. Толстяк забрался в фургон, подтащил остатки провода и захлопнул двери, а щуплый заскочил в кабину.

После чего «Газель» рванула с места, пронеслась через парк насквозь и вылетела на дорогу, не снижая скорости. Машин в этот утренний час было немного, и фургон беспрепятственно промчался по улице и скрылся из глаз.

Вместе с ним исчез синий бриллиант «Зевс».

..................

«Это пятница – тяжелый день, а вовсе не понедельник», – думала Майя, улыбаясь клиентам и ловя отражение своей вымученной улыбки в зеркале напротив. В ювелирном салоне должно быть много зеркал: они отражают лампы, они сверкают, они напоминают о роскоши.

И, конечно, много света! Свет для бриллиантов – это все. Светом можно убить камень, а можно оживить его. В потоке искусственных лучей любое украшение выглядит лучше, чем при дневном свете, и каждый ювелир знает об этом.

Сегодня Яши не было, и Майя помогала Моне Верману в магазине. Пятница – тяжелый день, потому что в пятницу в ювелирных магазинах всегда много клиентов. Кто-то ищет подарок любовнице в расчете на бурные выходные, кто-то хочет задобрить жену. Обычно женщин среди покупательниц больше, чем мужчин, но пятница – исключение из правил.

Вот в салон вошел вальяжный мужчина с брюшком, склонился над витриной. От предложенного Моней прекрасного комплекта отмахнулся: нет, не то, ему не нужны бесцветные бриллианты. И тотчас Моня, щелкнув пальцами, как фокусник, извлек откуда-то кольцо и серьги, включил дополнительную лампу, выложил украшения перед клиентом.

– Обратите внимание, – доверительно прошептал он. – Голубой бриллиант. Посмотрите! Видите, какой оттенок? Конечно, другая цена – но! Но зато, сами понимаете, вы имеете за свои деньги совсем другой уровень, совсем!

– Я знаю, что цветные бриллианты ценятся значительно дороже, – важно сообщил покупатель. – Это будет подарок, но еще и инвестиция.

Моня усилил свет лампы.

– Прошу вас, смотрите сами, – предложил он. – Выбирайте. Когда я вижу, что клиент понимает в камнях, я только отхожу и не мешаю.

На самодовольном лице мужчины было написано, что его и впрямь не проведешь. Он вглядывался в камни и видел, что те действительно голубовато искрятся.

«Глупый ты человек, – думала Майя. – Цветные бриллианты и в самом деле ценятся в десятки раз дороже обычных. Но только если это их природный цвет! Такие камешки, даже маленькие, уходят вмиг на любом аукционе за миллионы долларов, и в салоне их не найдешь. А те зеленые, розовые и синие бриллианты, которые можно изредка увидеть в дорогих ювелирных, – это облагороженные камни, то есть цвет в них добавлен искусственно!»

Правда, сейчас Моня предлагал клиенту кое-что другое. Бриллианты в серьгах и кольце, так красиво переливавшиеся под лампой, не были обработаны по цвету.

– Беру! – обрадовал клиент Моню, и тут же потребовал: – Сделайте скидку!

Когда он ушел, довольный удачной покупкой, Верман выключил лампу и убрал на полку. «Ах ты старый пройдоха, – про себя усмехнулась Майя. – Вот где был подвох! Твоя лампа, которую ты так предупредительно достал якобы для удобства клиента, на самом деле служит для совсем другой цели. В ней есть ультрафиолетовый спектр, а в его свете почти все бриллианты приобретают голубой оттенок. Камни с желтоватым отливом – самые малоценные, но ультрафиолет скрывает желтый цвет, и вот уже перед покупателем вместо посредственных бриллиантов – великолепные».

Она проглядела характеристики купленных украшений и убедилась в своей правоте. Да, цвет не самый удачный, но Моня замаскировал это, спрятал в ярком свете. «Забавно, что именно свет, который должен показывать все недостатки, помог ему скрыть их. Но при солнечном свете серьги и кольцо будут выглядеть иначе: станут молочно-желтыми, утратят прозрачность и глубину».

– Между прочим, – сказал Моня, – я дал ему возможность внимательно рассмотреть ярлык. И там, рыбка моя, все сказано как на духу.

– И про цвет сказано как есть?

– А как же! Цвет – пять, чистота – четыре.

– Посредственные камушки, – вздохнула Майя.

– Не стану спорить, – согласился Моня. – Но клиенту понравились, ты же видела.

– Потому что вы его убедили в этом.

Верман расхохотался:

– Так в этом, Марецкая, и состоит моя работа! Клиент должен уйти довольный и умиленный, как бабушка с утренника в детском саду. Что я ему предложил вначале? Цвет – два, чистота – два! А огранка! Гранил Сема, и надо ли еще что-то говорить? Но этот покупатель, он же лучше меня знает, что ему нужно. Конечно, ведь Верман работает какие-то тридцать лет, это не срок! Так лучше я продам Семины камушки тому, кто правильно понимает в этом деле. И все будут довольны.

Он не успел договорить, как в салоне появилась очень просто одетая женщина лет сорока. Джинсы, старомодный потертый свитерок, никаких украшений. На милом улыбчивом лице – ни грамма косметики. «Да, для Мони это не клиент, – подумала Майя. – Сейчас отправит ее ко мне. Видно же, что у нее нет денег на наши украшения».

Но Верман в очередной раз поразил ее. Лишь услышав робкое: «Я хотела бы колечко…», он тут же выложил несколько прекрасных колец. А подумав, добавил к ним еще пару.

Женщина, несмело улыбаясь, взяла в руки крайнее. Майя одобрительно подумала, что выбор очень неплох. Впрочем, из того, что предложил Моня, выбрать плохое было невозможно.

«Отчего он так старается? – удивлялась она, глядя, как Верман работает с посетительницей. – Она ничего не купит. Может, она просто ему симпатична?»

– Мне нравятся вот эти два кольца, – сказала женщина. – Может быть, вы посоветуете мне?

Она доверчиво взглянула на Моню.

– Без малейших сомнений, это. – Верман подвинул к женщине кольцо с бриллиантом поменьше. – Я знаю, что вы скажете! Вы скажете, что меньше карат… Но чистота – единица! И какая огранка! А цвет! Это – выгодное приобретение, поверьте мне, мадам.

Майя была совершенно уверена, что женщина поблагодарит за совет и уйдет. Вместо этого милая посетительница расплатилась с Моней, спрятала покупку в сумочку, поблагодарила его за помощь и неторопливо ушла, улыбнувшись на прощанье обоим.

– Что это было?! – не выдержала Майя, когда клиентка ушла. – Моня, я не понимаю! Такие свитера носила моя бабушка! Откуда у нее деньги на такое кольцо?!

– Я не был знаком с твоей бабушкой… – начал Верман.

– Боже мой, при чем здесь бабушка?! Я про эту женщину!

– Ах, про эту… Так по ней сразу было видно, что это дельная женщина. Она все понимает верно, она имеет такие возможности, что дай нам бог! Вполне обеспеченная женщина, без показухи.

– Я уже догадалась. Но вы-то как об этом узнали?!

– Марецкая, ты глядела на ее руки и шею? Ты видела эти складки? В них можно класть брильянты и перевозить через границу!

– Ну и что?

– А лицо? Ты оценила ее лицо?

– Очень милое, по-моему…

Моня закатил глаза.

– При чем здесь это?! Ты что, не видела, что на ее лице написаны сорок лет спокойной жизни с творожком на завтрак?

– Видела. Ну и что?

– Ты с ума меня сведешь! – завопил Моня. – Ты сделаешь мне больную голову и через тебя я стану такой же псих, как тот шлимазл, который задавил мою тетю Раю! Дворкин, выйдите сюда, я через вас буду говорить кое-что этой глупой женщине.

– Я уже уронил тапочки, пока бежал к вам, Верман, – флегматично отозвался Сема, не двинувшись с места.

– Хорошо, – сдался Моня. – Так и быть, скажу, чтобы ты не сидела в невежестве. Где мы читаем возраст женщины? Мы читаем его на шее и руках, это знает каждый ребенок. Твоей милой, как ты выразилась, даме шестьдесят лет, и это еще по моей галантной мужской оценке!

– Вы шутите?!

– Она думает, я шучу! Сема, вы слышите? Какие шутки? Если я вижу красивую женщину, у которой на лице написаны сорок пять лет, а на шее – на двадцать больше, то я говорю себе: «Моня, эта женщина имеет немножечко средств. У нее есть время и деньги сделать себе такое лицо, какое она захочет. У нее есть воспитание и скромность, чтобы не кичиться этим на весь квартал». Разве после этого я не проведу с такой дамой приятные двадцать минут, чтобы порадовать ее и себя?

– Верман, я что-то не уловил, – подал голос Сема, – вы все еще об украшениях?…

Днем у Майи был небольшой перерыв. Она спряталась в кабинете Мони, достала из холодильника припасенный салат из капусты и включила радио. Диктор, захлебываясь, сообщала о «беспрецедентном по своей наглости ограблении, совершенном на ювелирной выставке в Сокольниках».

Верман заглянул в кабинет и, услышав новости, замер, вскинув брови.

– Украли только один бриллиант, – сообщила Майя. – Зато какой! Как же они его не уберегли?

– Руководство банка «Зевс» пока отказывается комментировать случившееся, – закончила диктор.

– Мда, не уберегли, – согласился Моня. – Забавно, забавно…

Майя не успела узнать, что показалось ему забавным – Сема дал знак, что они нужны в салоне. Пришлось бросать недоеденный салат.

На этот раз в магазин ввалились двое: парень в кожаной куртке, а с ним под руку – девица с красной сумкой. Девица, выпустив приятеля, подлетела к ближайшей витрине и уткнулась в нее.

Моня толкнул Майю под локоть:

– Марецкая, ты видишь эту шиксу с сумочкой из кожи молодого дерматина? Иди и узнай, чего она хочет.

Узнать оказалось нетрудно.

– Вова, я хочу брюлик! – заныла девица. – Вот такой!

– Ты что, рухнула? – суровым шепотом спросил парень. – Новый год уже был.

– Он хале-е-есенький! Он мне подходит! Девушка, а покажите это колечко!

Майя подала ей кольцо.

– Ой, хочу-хочу-хочу! – запрыгала девица. – Ну Вова! Смотри, как блестит!

– Если я плюну, тоже блестеть будет, – мрачно проинформировал Вова. – Короче, Ленок, пошли. К Лехе опоздаем, он обидится. Как-никак, днюха.

Но девицу чужими днями рождения было не пронять. Майя знала такой типаж. Девушки модели «Ленок» были оснащены функцией игнорирования звуковых волн, не попадавших в резонанс с их эмоциональным состоянием.

– А как же мой день рождения? – трагически спросила она.

– Так, это… Сентябрь уже закончился вроде, – усмехнулся ее приятель.

Майя мысленно посочувствовала парню.

И оказалась права.

Девушка Лена, вскинув брови, исполнила небольшую сольную партию оскорбленной женщины. Для начала Вову обвинили в мелочности, жестокости, скупости и равнодушии. После вводной части ему сообщили, что он щедр, умен, добр и снисходителен к женским слабостям. Из заключительной части Вова узнал, что у Лены уже три дня как болеет бабушка.

Ошеломленный свалившимися на него знаниями, Вова достал кошелек и безропотно расплатился за покупку. Сразу же нацепив колечко на палец, счастливая Лена подхватила его под руку и вихрем унесла навстречу друзьям детства.

– Молодец, Марецкая, – лениво заметил Моня. – Держала лицо. «Брюлики!» – передразнил он. – Тьфу!

Покупатели все шли и шли, день все не кончался и не кончался. Мысли Майи были далеко отсюда – они вертелись вокруг раненого. Что, если ему стало лучше? А вдруг он нашел бриллианты и сбежал? Что тогда?

«Тогда скажешь спасибо, что легко отделалась! – жестко оборвала Майя саму себя. – Вот только жалко Веру с ее надеждами».

Задумавшись, она не сразу заметила, что у них новый клиент. В магазин вошла молодая девушка в обтягивающих брючках, на высоких каблуках. Девушка выглядела так, словно поставила задачу максимально увеличить все, что поддавалось увеличению. Увесистая грудь ее колыхалась, ресницы длиной с карандаш колыхались, и даже губы, казалось, колышутся на узком личике, слишком маленьком для них.

Покачивая бедрами, красавица направилась прямиком к Моне.

– Вы же Ве-е-ерман? – протянула она. – Мне про вас говорили. У вас консультации платные?

– Для вас, мадемуазель, хоть все мое время даром! – заверил Моня.

– Я хочу вам кое-что показать.

Девушка поставила на витрину сумочку, щелкнула замком и придвинула к Моне. Тот заглянул внутрь, и на лице его появилось озадаченное выражение.

– М-м-м… Пройдемте в мой кабинет! – проворковал он и увлек красавицу за собой.

Майе очень хотелось узнать, что за консультация потребовалась гостье, но тут появилась юная пара, желающая купить обручальные кольца, и она отвлеклась. Когда же вспомнила про девушку, той уже давно не было.

– Моня, какие у вас интересные посетители, – заметила она, когда ювелир появился из кабинета.

Верман выглядел возбужденным.

– Ты даже не представляешь, насколько интересные! Представь: папаша оставил ей в наследство восемь бриллиантов. Она хочет вставить их в ожерелье, которое сделала сама!

– А ожерелье-то приличное? – осторожно спросила Майя.

– Э, какая разница? Запомни, Марецкая: прилично все, на чем можно заработать без ущерба для физического облика и репутации.

Моня довольно потер руки.

Майя пожала плечами, не понимая, чему он радуется. Вставить камни в готовое ожерелье – несложная работа, с которой справится любой ювелир. Это не уровень Мони и Семы.

Но времени на обдумывание странного поведения Вермана у Майи не было: клиенты все шли, пятница никак не кончалась… Когда Верман закрыл дверь за ушедшим покупателем, Марецкая не поверила своим глазам: неужели все?!

– Наконец-то, – простонала она, падая на стул, – я думала, эта пятница будет бесконечной!

Из «аквариума» высунулся Сема и предложил:

– Уточка, там в холодильнике припрятан кусочек торта. Угощайся.

– Сема, вы мой спаситель!

Изголодавшаяся Майя нырнула в кабинет и с жадностью набросилась на торт. Тем временем Моня опустил наружные шторы, потушил подсветку витрин и включил сигнализацию.

Майя доедала последний кусочек бисквита, когда в заднюю дверь позвонили.

– Сема, гляньте, кого до нас принесло, – невозмутимо попросил Моня.

Дворкин покосился на изображение с глазка камеры и удивленно хмыкнул:

– Верман, это к вам. Ваши юные друзья, Повар и Кулек.

Моня так и подскочил. Схватив трубку домофона, он сердито рявкнул:

– Якова нет! Уехал по делам!

– А когда будет? – раздался искаженный трубкой голос.

– Хотите письменного отчета? – язвительно осведомился Верман. – Я вам не секретарша.

– Пожалуйста! – взмолился голос.

– Если Яша говорит, что у него дела, я не лезу к нему в душу, – немного смягчившись, ответил Моня. – Он будет завтра. Всего хорошего.

Ювелир повесил трубку, но через секунду она зазвенела снова.

– Сема, вызовите охрану! – вскипел Моня.

– Уже вызываю, но вы пока ответьте, чтобы этот звонок не дергал нам нервы, – попросил Сема.

– Что еще?! – взвыл Верман, схватив трубку.

Снаружи вздохнули.

– Моня, нам нужно с вами поговорить, – с напряженной вежливостью попросил говорящий. На этот раз Майя узнала голос Данилы-Кулька.

– Если у вас есть до меня разговор, приходите завтра.

– Это срочно. Пожалуйста! Только на пять минут! – упрашивал Данила.

– Нет.

– Только на минуточку! И мы больше не будем пить пиво у вас на заднем дворе.

– Черт с вами, – сдался Верман. – Но предупреждаю, если вы собираетесь меня грабить, наша охрана в соседнем здании.

Трубка истерически хихикнула.

– Нам только на минуточку… – повторил Кулек.

– Кой черт принес этих двоих на ночь глядя, – проворчал Моня и, шаркая, побрел к выходу.

Стоило ему отпереть дверь, как Повар с Кульком ввалились в салон.

Вид у обоих был диковатый и одновременно возбужденный, словно у гиен, которые завалили льва и теперь опасаются мести прайда. Данила нервно шмыгал и без конца потирал руки. Повар выглядел получше, но и он косился на дверь, будто ожидал погони.

– Так, ваша минуточка пошла, – брюзгливо известил Моня, сел и сложил пухлые ручки на коленях. – И шо вы имеете мне сообщить?

Данила полез во внутренний карман куртки, вытащил оттуда что-то размером с орех, зажатое в кулаке, и осторожно опустил на прилавок. Разжал пальцы – и на стекло выкатился продолговатый синий камень.

– В общем, это… – хрипло начал Кулек. – Это, короче, вот.

Данила беспомощно оглянулся на привалившегося к стене Повара, и тот почувствовал, что должен прийти приятелю на помощь. Но он так нервничал, что нужные слова не находились. Поэтому Коля ограничился подтверждением.

– Ага, – пробасил он. – Точно. Вот.

Несколько секунд Моня без выражения смотрел на камень. Затем поднял глаза на Данилу.

– Это что? – шепотом спросил он. – Что вы мне принесли?!

За его спиной Сема, как черепаха, вытянул голову вперед.

– Это «Зевс», – тщетно стараясь казаться спокойным, сообщил Кулек. – С выставки. Синий, значит, бриллиант.

Бисквит выпал у Майи из руки и мягко шлепнулся на стол. Моня шарахнулся от камня так, словно это была гремучая змея. Сема присвистнул.

Майя на цыпочках подкралась к двери и уставилась на камень. Действительно, синий!

– Врешь, – неуверенно предположил Верман.

Кулек не ответил.

– Так это – вы?!

Кулек потупился.

– Но как?! – заорал Моня. – Как вы, дебилы, смогли его украсть?!

Кулек с Поваром переглянулись, и Данила рассказал как. Незамеченная ими Майя сидела в кабинете, слушала и только диву давалась.

Они угнали старую «Газель», попросили знакомого помочь, и тот за небольшую плату согласился поработать водителем. Кулек без труда узнал, как зовут директора парка «Сокольники» и его заместителя, имеющего отношение к выставке, состряпал на компьютере липовое разрешение на непонятные работы и шмякнул печать из ластика. Документы ни у кого не вызвали подозрений, а фамилия «Куликов» и потертые костюмы электриков в буквальном смысле открыли для них двери павильона.

– Мы как рассудили-то, – объяснял взволнованный Данила. – Стрелять по сейфу бесполезно. По нам самим открыли бы стрельбу. Да и не пробьешь стекло, слишком оно толстое, сволочь. Тогда Повар говорит: а давай его целиком утащим, с сейфом. На фига, говорит, красть один бриллиант, если можно украсть в коробке?

– Странно, что вы весь павильон не утащили! – не выдержал Моня.

Данила шмыгнул и вытер нос рукавом.

– У меня был электрошокер. Я охраннику сунул бумагу, а сам его – тык в горло… Он и отрубился. Главное – все делать быстро, чтобы никто не спохватился. Мы так рассчитали, чтобы внутри не больше двадцати секунд. Иначе дело швах, засекут.

– Как вы достали бриллиант из сейфа? – полюбопытствовал Сема.

– Сейф сам треснул, пока мы его на шнуре тащили.

Им даже не пришлось ничего вскрывать, хотя они запаслись инструментами и автогеном. В том месте, где оторвалась железная ножка, по стеклу пошла трещина. Они расширили ее и вытащили свою добычу.

Кулек с Поваром ничего не боялись, когда обдумывали ограбление, не боялись, когда осуществляли его, и даже когда удирали по московским улочкам с бриллиантом, лишь хохотали над облапошенными придурками. Страшно им стало потом, когда они увидели новости. Парень-водитель сразу смылся, получив свою мизерную долю: он даже не знал, в чем участвовал. И Кулек с Поваром остались вдвоем. А третьим был «Зевс».

– Дуракам везет, – подытожил Верман, выслушав Кулька. – Ваше счастье, идиоты, что вас обоих там не пристрелили.

– Это был точный расчет, – самодовольно начал Кулек, но, заметив взгляд Семы, осекся. – Не, мы победители, реально! А победителей не судят.

– А что с ними делают? – ласково спросил Дворкин. – Как вы, голуби мои, видели свою дальнейшую жизнь с этим красивым камушком?

Выяснилось, что налетчики видели себя – отдельно, камешек – отдельно. Бриллиант они хотели продать через Яшу.

– Мы думали, сможем за деньги его сдать кому-нибудь. Он же диких бабок стоит!

Они действительно не подумали, что станут делать после ограбления. Единственной ниточкой, связывавшей их с ювелирным миром, был племянник Вермана. Кулек рассчитал так: Яшка найдет для них покупателя и за это получит свою долю. Двадцать процентов, все по-честному.

Но дозвониться до Яши они не сумели.

– Он знал? – прорычал Моня, привстав. – Знал о вашем плане?

Кулек испуганно затряс головой. Нет-нет, ни в коем случае! Они с Поваром опасались, что Яшка станет их отговаривать, и потому решили сообщить ему обо всем постфактум. Рассудили, что в этом случае Яше некуда будет деваться: не бросит же он друзей без поддержки, раз бриллиант уже у них!

Узнав, что племянник даже не догадывался об авантюре, Моня немного успокоился.

– Хорошо, – медовым голосом протянул он, – и зачем же вы пришли ко мне?

Кулек понимал, что юлить бесполезно. И честно признался, что после ограбления им с Поваром стало страшно. Они не могли дозвониться до Яши, не знали, что им делать с добычей, а услышав о том, что за их поимку банком объявлено вознаграждение, и вовсе перепугались.

Они боялись обратиться к знакомым, потому что были уверены, что те сдадут их с потрохами и бриллиантом. К тому же основная часть знакомых специализировалась на отъеме сотовых телефонов в ночных подворотнях. Кулек не без оснований предполагал, что синие бриллианты – это не их уровень.

И тогда они вспомнили про Моню. Вот кто станет их пропуском в мир больших состояний и сверкающих бриллиантов! Некоторое время Кулек и Повар всерьез обсуждали идею: зарыть бриллиант под верандой детского садика, а самим идти сдаваться на милость Верману. Но в конце концов тревога за их сокровище победила, и камень они потащили с собой.

Бледные, перепуганные, шарахающиеся от каждого прохожего и от собственной тени, они добрались до «Афродиты» и теперь понуро сидели перед двумя ювелирами, избегая глядеть на бриллиант.

– Сема, посмотрите внимательно на этих двух молодых людей, – попросил Верман. – Вы видите перед собой образцовых идиотов. Их можно помещать в музей мадам Тюссо, люди будут платить деньги, чтобы сфотографироваться с ними и выглядеть умными на их фоне. Запомните эти лица!

Кулек встрепенулся:

– Но камешек и в самом деле дорогой! Вы ведь можете продать его, правда? Возьмите себе сорок процентов. Нет, половину! А половину – нам. Верно, Коль?

Повар уныло кивнул. Он уже двадцать раз пожалел о том, что они решились стащить эту стеклянную дуру со всем содержимым. Одни проблемы от этого синего бриллианта.

Моня усмехнулся.

– То, что вы по умолчанию записали меня в перекупщики краденого, меня уже не удивляет. В свете ваших подвигов это выглядит совсем невинным. Я даже готов простить вам попытки втянуть нас с Яшей в это дело.

Кулек воззрился на него с подозрением: мягкость Вермана не сулила ничего хорошего.

– Шестьдесят процентов, – упавшим голосом предложил он.

Верман нехорошо засмеялся.

– Значит, я должен продать на загнивающий запад этот редчайший бриллиант и поделиться с вами по справедливости, так?

Повар кивнул. Кулек отчего-то воздержался.

– Хорошо, – согласился Моня. – Допустим. Даже если вообразить, что я согласился бы пойти на такое – только вообразить! Вы понимаете, что даже в этом случае ваш план все равно провалился бы с блеском?

Друзья переглянулись.

– Это почему? – рискнул осторожно спросить Повар.

Майя затаила дыхание.

Верман привстал со стула и набрал побольше воздуха.

– Потому что это – не бриллиант! – прогрохотал он, указывая на камень. – Дурни, это не он!

У Повара отвисла челюсть. Данила непонимающе глядел на ювелира. А Моня продолжал бушевать:

– Неужели вы, идиоты, не задались вопросом: почему редчайший камень стоимостью в несколько миллионов долларов стережет всего один охранник? Нет? Вам не пришло в голову, почему вы с такой легкостью украли его? Да потому что его толком и не охраняли! А почему его толком не охраняли? Потому что не видели в этом смысла! А почему не видели смысла? Да потому что НИКТО! НИКОГДА! НЕ ВЫСТАВЛЯЕТ! НАСТОЯЩИЕ! КАМНИ!

Моня выдохся и упал на стул. Дворкин сочувственно покивал, глядя на окаменевших приятелей.

Изо рта Повара вырвался жалкий писк:

– Как?!

– Верман, не вставайте, я им объясню, – Дворкин лучился добродушием.

И объяснил. Владельцы дорогих украшений или драгоценных камней давно отказались от практики выставлять свои сокровища на всеобщее обозрение: слишком уж велик риск ограбления или кражи. Как ни пытайся обезопасить себя, воры и грабители идут на шаг впереди. Но самое главное состоит в том, что зрители все равно не в состоянии понять, какой именно камень им показывают.

– Вы понимаете, голуби, – ворковал Сема, – что даже ювелир через стекло витрины не отличит бриллиант от подделки? Даже профессиональный ювелир! Что уж говорить об обычных людях. Ограните правильно зеленое стекло – и вот готов вам изумруд. Можно получить любой оттенок. Вместо бриллиантов используются фианиты. В конце концов, всегда можно изготовить синтетическую копию вместо природного камня, и только лабораторный анализ расскажет правду. А если нет разницы, зачем рисковать настоящим камнем? Все это – имитация! А кто будет всерьез охранять имитацию? Тратить деньги на охрану? Никто.

Кулек выглядел потрясенным. Его узкая мордочка съежилась и стала похожей на мышиную.

– Всюду обман, – прошептал он. – Всюду обман…

– Забавно слышать это от грабителя, – хмыкнул Моня. – Могу тебя утешить: Оружейной Палате ты вполне можешь доверять. Там все неподдельное. Не хотите попробовать забраться в Оружейную Палату?

Данила и Коля потерянно молчали. Наконец первый выдавил, указывая на принесенный камень:

– А что же это? Стекло?

Дворкин достал из кармана ювелирный пинцет и осторожно взял «бриллиант». Моня молча протянул лупу.

– Нет, этого недостаточно, – пробурчал Сема и ушел в свою мастерскую, где возился, что-то ронял и, наконец, затих.

Высунулся он минут через пять.

– Ручаться честным именем не стану, но, похоже, ваш камешек синтетический. Спрессовали его, голубчика, добавили в него синего цвета. Вот и получился фальшивый «Зевс». А настоящий лежит себе где-нибудь в банковском сейфе.

Моня удивился.

– Смотрите-ка, Сема, владельцы не поскупились на хорошую имитацию. Синтетика тоже стоит денег. Не таких, конечно… Да и продать вы его не сможете, камушек уж больно хорошо известен…

Повар не выдержал.

– Что нам теперь делать?! – жалобно спросил он. – Заберите у нас его, а?

Моня недобро прищурился.

– Под тюрьму меня подвести решили? Чтобы завтра к Верману пришли с обыском и нашли эту фиговину? Не дождетесь! Так и быть, я не стану звонить в милицию и сообщать им, какие дураки у меня были в гостях. Забирайте то, с чем пришли, и идите вон в ту дверь. Можете даже попробовать продать ваш искусственный брильянтик перекупщикам. Только учтите… – Верман понизил голос, – вы не ларек с пивом грабанули и даже не ювелирную лавочку. Подняли шума больше, чем водопад «Ниагара». Банк ни за что не признает, что выставлял подделку! Значит, для всех вы – те самые грабители, которые взяли «Зевса». Да за вами будут охотиться, как за морскими коровами!

– Верман, морские коровы вымерли, – подал голос Сема.

– Потому и вымерли. Сейчас оперативные группы уже шерстят свидетелей и просматривают записи с камер. И скоро ваши юные лица, не обремененные интеллектом, будут взирать на нас со стенда «Разыскиваются». Что вы смотрите на меня как на бога Кришну, господа Кулек и Повар? Думаете, я могу решить вашу маленькую проблему?

– У нас проблема только в том, чтобы покупателя на камень найти, – набычился Повар. Кулек толкнул его острым локтем в бок.

– У вас проблема в том, что господь недовложил мозгов в ваши головы! – констатировал Верман. – Все, забирайте имущество банка и идите. И когда вас возьмут, не вздумайте рассказать, зачем вы приходили к Моне Верману! Скажете, что узнавали цены на крупные бриллианты. Ступайте, господа грабители, ступайте. Вас ждет новая жизнь.

Данила с Колей нехотя встали. Кулек сунул камень в карман, как будто это была простая стекляшка, и оба поплелись к выходу.

Не дойдя до двери, Данила обернулся.

– Моня, что нам делать? – умоляюще спросил он. – Скажите серьезно, а? Пожалуйста!

Сардоническая ухмылка исчезла с лица Вермана.

– Я скажу, – отчеканил он. – Берите билеты в кассе, садитесь на электричку и уезжайте к бабушке в деревню. Там посидите пару-тройку месяцев, поможете старушке по хозяйству. Камень спрячьте и не вспоминайте про него. Вообще не вспоминайте! Через четыре месяца можете возвращаться. И чтоб о вас никто ничего не слышал! Проговоритесь хоть одной живой душе – и все, кранты кроликам. Тогда умные советы старого Мони Вермана вам уже не помогут.

В глазах у Данилы блеснула надежда.

– А ведь у нас правда есть дом в деревне! Под Тверью! Яша знает где.

– Вот пусть кроме Яши больше никто не знает, – остановил его Моня. – Если сбежите сейчас, есть шанс, что вас не схватят.

Кулек и Повар вылетели из салона так стремительно, словно собирались бегом бежать до своей деревни. Сема запер за ними дверь и обернулся к Моне с озабоченным видом.

– Не могу я их сдать, – отозвался Верман на невысказанный вопрос. – Меня же и приплетут. Скажут, Моня Верман подбил двух дурней на ограбление, а потом решил дать задний ход. Но как они все продумали, а?! Ты чуешь, Сема?

– Я чувствую, что все это плохо пахнет.

Тут Майя появилась на пороге комнаты как привидение, и оба ювелира вскрикнули. Моня схватился за сердце:

– Господи, Марецкая! Ты откуда?!

– Торт! – вспомнил Сема.

– Боже ж мой, мы думали, ты ушла…

Майя фыркнула.

– Через стену прикажете уходить? Нет, я сидела там и все слышала.

Моня и Дворкин посмотрели друг на друга.

– Вот что, уточка, – обратился к ней Сема, – ты сегодня ушла в восемь, никого не видела и ни о чем не слышала. Или хочешь посадить этих остолопов?

– Боже упаси, – открестилась Майя. – Пусть сами разбираются с правосудием, без моей помощи. Тем более, у них вовсе и не «Зевс», как выяснилось. Интересно, как же банк будет выходить из положения?

– Как обычно, – пожал плечами Верман. – Через месяц объявят, что за солидное вознаграждение бриллиант был возвращен владельцам. Будто мы не знаем, как это делается! А насчет тебя Сема все правильно сказал. Меньше знаний, Марецкая, меньше горестей.

«Меньше знаний – меньше горестей», – повторяла про себя Майя, спеша домой и гадая, что найдет в квартире.

В квартире все осталось как было. Антон крепко спал. Майя проверила, на месте ли бриллианты, и успокоилась – тайник был нетронут.

Подумав, она постучалась к Воронцовой.

– А, это ты! – обрадовалась Вера. – Заходи. Как там наш больной?

Майя внимательно посмотрела на нее, вспомнила слова Мони и твердо сказала:

– Нет никакого больного. И не было никогда. Мы с тобой вчера встретились, чаю попили и разошлись.

– Ты узнала, кто он такой? – тихо спросила Вера.

– В общих чертах. Все, Вер, забудь. Так оно безопаснее.

Вера немного подумала и вздохнула:

– Давай и правда по чайку.

Ожидая чая, Майя разглядывала фотографии на стенах. Рядом со снимками двух выросших сыновей Веры висели снимки мальчишек и девчонок из детского дома. Вера фотографировала сама, и почти все ее питомцы на фотокарточках улыбались.

– Вера, ты святая, – искренне сказала Майя, когда Воронцова вернулась с подносом. – Ты столько делаешь для этих детей!

Вера грустно улыбнулась и покачала головой.

– Что ты, Май. Я все это делаю для себя. Если какой-нибудь благотворитель скажет тебе, что им движет исключительно забота об обездоленных, – не верь! Он или врет, или заблуждается. Им движет забота о себе самом.

Она сложила на столе худые руки. На безымянном пальце все еще оставалось углубление от обручального кольца, которое Вера еле смогла снять после развода – так крепко вросло в кожу.

– Ты ведь знаешь, когда Коля ушел, я осталась совсем одна.

– А дети? – нахмурилась Майя. – Как же Витя с Сашей?

– Вите с Сашей я не нужна, – спокойно ответила Вера. – Не возражай. Я сама виновата в этом. Знаешь, я поняла, что маленькие дети любят своих родителей безусловно, всего лишь по факту их существования. Любят самых разных: и пьющих, и глупых, и жестоких… Самое главное, любят даже бесчувственных. Это – аванс, аванс любовью. И часто случается так, что родители не умеют распорядиться этим авансом. Они думают, так будет всегда. Но со временем безусловность детской любви исчезает. Как только дети подрастают, их любовь нужно подпитывать своей. Их нужно очень-очень сильно любить, а если не умеешь, то учиться этому. Я плохо умела. И не училась. И была рада, когда мальчишки уехали, потому что закопалась по уши в своих бедах с мужем. А беда была вовсе не в нем.

Она помолчала, размешивая чай.

– Детям в детдоме я пытаюсь возвратить то, что дали мне когда-то мои собственные сыновья. А я не ценила этого, принимала как должное. Это такое очевидное счастье – когда тебя любят собственные дети – что над ним не задумываешься. Или задумываешься, когда уже слишком поздно.

Вера взглянула на поникшее лицо Майи и улыбнулась:

– Ты что, расстроилась? Не нужно. Говорю же, мои детдомовцы вернули меня к жизни. Ребенок – он как лакмусовая бумажка. Вытаскивает из тебя все лучшее и худшее. Благодаря ему ты можешь понять, какая ты в действительности ленивая скотина, не готовая оторвать задницу от дивана, чтобы почитать ему сказку на ночь. Или увидеть, что ты не такое уж никчемное существо, каким себе казался…

– Вера, ты не никчемная! – горячо возразила Майя.

– Теперь уже нет. Знаешь, поначалу мне казалось, что моей жизни отмерен совсем небольшой срок. И нужно успеть как можно больше, раз уж предыдущие сорок лет своей жизни я занималась непонятно чем. А сейчас я чувствую, что еще много-много лет впереди, и я столько смогу сделать! Я просыпаюсь с этой мыслью каждое утро и чувствую себя счастливой. Глупо, да, Май?

– Не глупо, – сказала Майя, вставая. – Я завидую тебе, Вера.

Поздно вечером она поменяла Антону повязку и сделала укол.

– Вы устали? – неожиданно спросил он, пристально глядя на нее.

Майя покачала головой.

– Я вижу, что устали, – настаивал он. – Дайте руку. Да не бойтесь вы!

Она осторожно протянула кисть. Антон размеренными движениями принялся разминать ей ладонь, и через несколько минут Майя почувствовала, что усталость отпускает ее.

В темном окне она видела их смутные отражения: мужчина и женщина, сидящие на кровати рядом, точно близкие люди.

Майя не любила отражения. Они всегда показывали ей неожиданную сторону происходящего. Как будто там, за окном или стеклом, кто-то смотрел на нее и корчил рожи.

Так пару лет назад они сидели с Пашей в кафе. В тот день все шло хорошо: и Паша был мил и острил не так уж часто, и Майя чувствовала себя спокойно. Ей всегда приходилось делать над собой усилие, чтобы соответствовать ему: смеяться над шутками, которые не казались ей смешными, или делать внимательное лицо, когда было скучно его слушать. Но Майе казалось, что так и должно быть. Не зря же все подруги призывали ее «работать над отношениями». Вот она и работала, и в тот день ей показалось, что наконец-то ее усилия принесли плоды: у них с Пашей все было отлично!

И вдруг взгляд ее упал в окно. Там, в несуществующем заоконном кафе с размытыми столиками виднелись двое: яркий, как фазан, мужчина в красном шарфе и женщина с утомленным лицом. У женщины была голубоватого цвета кожа и густо-синие круги под глазами. К ее стулу была прислонена лопата. Только обернувшись, Майя поняла, что это вовсе не лопата, а ее собственный зонтик! В отражении она выглядела так, словно сутками без отдыха и сна работала, работала, работала, – и наконец выкопала себе подходящую ямку. Теперь осталось только лечь в нее и лежать, обессиленно прикрыв глаза.

«Это – я?!» – поразилась Майя, считавшая, что сегодня на редкость удачно подкрасилась.

– Подожди секунду! – попросила она Пашу и побежала в женский туалет.

Честное туалетное зеркало отразило совсем другое. Да, лицо немножко бледное, но в Москве все такого цвета. К тому же она давно не отдыхала.

«Вот ведь привидится, – рассердилась Майя, возвращаясь обратно и избегая смотреть в окно. – Стекло глупое!»

Почему «работа над отношениями» трансформировалась в копание могилы для себя самой, она не стала задумываться. Не хотелось. Зонтик Майя сдвинула в сторону и продолжала слушать Пашу, старательно глядя или на него, или в чашку с кофе.

И вот сейчас отражение снова смеялось над ней.

«Никого у тебя нет, – говорило отражение. – С мужем развелась, новые отношения не построила. Выгнала красавца Пашу. Подруги рассеялись, осталась одна соседка Вера. И вот сидишь рядом с каким-то уголовником и даже руку ему дала. А ведь ты терпеть не можешь, когда тебя трогают малознакомые люди! До чего ты дошла, Марецкая?»

– Идиотская ситуация у нас с вами, – подумала она вслух и спохватилась, что сказала лишнего. – Вы только не обижайтесь.

– Я не обижаюсь, – усмехнулся Антон. – Ситуация действительно не самая обычная. Предлагаю вам рассматривать ее как сделку. Я покупаю ваше молчание и вашу заботу обо мне.

– А это, – Майя кивнула на свою ладонь, – тоже имеет отношение к нашему контракту?

– Само собой. Я заинтересован в том, чтобы вы чувствовали себя хорошо. Кстати, спасибо за куриный бульон, который вы мне сварили вчера. Очень вкусный.

– Слушайте, что вы сделали с моей рукой? – перебила его Майя. – Я чувствую себя так, будто только что проснулась.

– Это ненадолго. Минут пять-десять. Потом вам захочется спать.

– А где вы этому научились? – с любопытством спросила она.

– Я жил в Конго. Рядом с нами была китайская миссия, и кое-что мне показывал местный врач. А потом устроился курьером, и нас еще немного подучили.

Майе очень хотелось спросить, что он делал в Конго и каким ветром его занесло в курьеры. Но проявлять любопытство было неловко.

– Да спрашивайте, ради бога, – ухмыльнулся Антон.

– Вас и мысли учили читать?

– Несложно догадаться, о чем вы думаете.

– Тогда – про Конго. Вы долго там жили?

– Три года. Работал по контракту.

Антон не стал уточнять, по какому, и сам задал вопрос, который беспокоил его:

– А вы живете здесь одна?

«Красивая женщина, – думал он, – наверняка у нее кто-то есть». Обручального кольца на пальце он не увидел, но это ни о чем не говорило. Антон с опаской ожидал ответа, потому что появление в этой квартире постороннего не сулило ему ничего хорошего.

– Я здесь не живу, – ответила Майя. – Эта квартира досталась мне в наследство, я ее сдаю. А сама обосновалась недалеко от работы. Жильцы недавно съехали отсюда, так что вам очень повезло.

– А где вы работаете?

– В ювелирном салоне.

Белов недоверчиво поднял брови.

– Правда-правда, – заверила Майя. – И если бы вы вздумали уверять меня, что перевозите ценное муранское стекло, то пробыли бы в этой квартире очень недолго.

– Вы спрятали камни?

Он знал ответ на этот вопрос, но предпочел услышать от нее.

– Конечно, спрятала! А вы думали, я оставлю их валяться в ванне? Пускай послужат гарантией того, что вы честно расплатитесь со мной и с Верой. Кстати, если вздумаете меня убить, то вашего ценного груза вам точно не найти.

– Зачем мне вас убивать?

– Мало ли… Убрать опасного свидетеля.

– Какой вы свидетель! – отмахнулся Антон. – Вы ничего не видели, ничего толком не знаете… Как свидетелю вам грош цена.

Из чувства противоречия Майю охватило желание защитить свой свидетельский статус и доказать, что она прекрасный свидетель, замечательный свидетель, что таких свидетелей еще поискать! Но тут же осознала противоестественность этой позиции и не стала возражать.

– Вы консультант? Продаете украшения? – спросил Антон.

– Нет, я их делаю. Но мы с вами, кажется, начали говорить о вас, а не обо мне.

– Хорошо, – покладисто согласился он. – Давайте поговорим обо мне.

Майя хотела задать множество вопросов, но почувствовала, что ее одолевает сон. Веки слипались, голова отяжелела. Что он такое с ней сделал, этот чертов перевозчик?!

– Слушайте, вы опасный человек, – удивленно пробормотала она, борясь с желанием немедленно закрыть глаза и упасть на постель. – Вам же ничего не стоит… усыпить… кого угодно… просто поздоровавшись с ним за руку…

– Для вас – не опасный, – вполголоса сказал Антон. – А сейчас встаньте и идите к себе. Я не смогу вас перетащить, если вы уснете здесь.

Майя встала, с трудом добралась до своего диванчика и свалилась на него, не раздеваясь. Через минуту она уже спала.

Сон ее был крепким. Поэтому она не слышала, как Антон поднялся, вошел в кухню и остановился, не включая свет. Он постоял немного, пока глаза не привыкли к темноте. Женщина дышала ровно и спокойно, и Антон не опасался, что она проснется.

Белов присел на корточки, тщательно обследовал плинтус и нашел кусок, легко отходивший от стены. Обнаружив тайник, он вытащил бриллианты, пересчитал. Снова бросил задумчивый взгляд на спящую. Пока что она нужна ему. Значит, не стоит ее пугать: пускай пребывает в заблуждении, что полностью его контролирует.

Антон вернул камни на место, закрыл стену плинтусом и бесшумно вышел из кухни.

Через пару дней Майя снова увидела девушку, приносившую бриллианты. Она пришла за готовым ожерельем. Сема Дворкин справился с работой в кратчайшие сроки, отложив все остальные заказы.

– А чо, по-моему, недурно получилось, – оценила девица, глядясь в зеркало.

Она приложила ожерелье к себе. Над черной майкой с нарисованным на ней черепом украшение смотрелось экстравагантно.

– Нам приятно было работать с вами, – заверил Моня. – Если вы решите заказать у нас еще что-нибудь, мы будем очень рады. Тем более, у вас такой талант! Вы не думали связать свою жизнь с профессией ювелира?

– С вами, что ли? – удивилась девица.

С губ Мони едва не сорвалось «Боже упаси!», но в последний момент он сдержался. «Профессионал», – уважительно подумала Майя.

– Я хотел сказать, что вы могли бы найти практическое применение вашим способностям. Многие ювелирные дома были бы рады заполучить такого дизайнера.

– А, это… – протянула девица. – Надо подумать. Вообще-то я правда дизайнер по образованию.

– Но по призванию вы – ювелир! – заверил Верман. – Приходите, обязательно приходите к нам еще!

– Дядя, с чего ты рассыпался перед этой теткой как бисер? – подозрительно спросил Яша, когда в салоне не осталось клиентов. – Сема вклепал ей камешки, это я понимаю. Но откуда такой запал?

Верман отмахнулся:

– Ай, Яша, от тебя столько вопросов, что у меня нет столько слуха. Займись делом и не мельтеши.

– Нет, все-таки объясни! Майя, ты ее видела? Силиконовая долина, холмы, я все понимаю… Но дядя, кажется, никогда не питал пристрастия к искусственным материалам.

– Времена меняются, – вздохнула Майя.

Ей и самой хотелось узнать, отчего Моня вел себя с девушкой так, словно она – бесценная клиентка, хотя видел ее первый раз в жизни. Может быть, он заметил что-то, недоступное им?

– Бриллианты у нее прекрасные, Яша, – добавила Марецкая. – А она, кажется, даже толком не понимает их стоимости. Приехала к нам с камнями на десять миллионов – и без охраны.

– А откуда у леди такие камушки? – осведомился Яша.

– Кажется, отец оставил в наследство.

– Отец?! – Яша расхохотался так, что затряслась его огненная шевелюра. – Я вас умоляю! Дядя, и ты проглотил эту байку о папе?

– Я скромный ювелир, я верю своим клиентам, – возразил Моня. – Может быть, девушка немного и приврала. Может быть, у нее нашелся щедрый друг, почему бы и нет? Но какая нам разница! Мы же не полиция нравов, чтобы читать морали бедной девушке!

– Хорошо, что ты сказал о полиции! – воскликнул Яша. – Я боялся говорить при тебе это слово, но теперь вижу, что можно! А что ты сразу кидаешь брови на лоб? Все молчат, но я спрошу громко, как детсадовец со стульчика: ты уверен, что к нам сюда не придет прокуратура?

Верман начал закипать.

– Яша, к нам сюда может прийти только «Скорая помощь», потому что ты сделаешь из меня психического! При чем тут прокуратура?! При чем?! Если мы помогли хорошей клиентке за небольшой процент сделать, как она хочет, то разве мы в чем-то виноваты? Подумай об этом и больше не терзай мне голову. Она и так через тебя пухнет, как беременная.

Яша подумал над тем, что ему сказали. Но по лицу его было видно, что Моня не убедил его до конца.

– Дядя, я поступлю в институт, – торжественно сказал он. – Получу юридическое образование. И когда я его получу, то приду к тебе и скажу, в чем ты был не прав. Жди!

Моня схватил себя за голову и начал раскачиваться на месте.

– Он хочет поступать на юридический! Боже, ты слышишь – этот мальчик хочет поступать на юридический! Какой юридический, когда ты готовый практикующий хилер: дядю режешь без ножа. Иди в медицинский, не разбазаривай талант!

Конец их спору был положен самым неожиданным образом.

Дверь распахнулась, и в салон вошел кряжистый мужчина с грубым лицом. В толстой коже виднелись ямки, как в кожуре мандарина. За ним следовали еще два человека, но на них никто даже не посмотрел: все взгляды были прикованы к первому вошедшему.

Его гладкие волосы были зачесаны на затылок, открывая невысокий лоб. Волосы блестели от геля так сильно, что вошедший казался облитым сиропом. Сочетание итальянской прически с физиономией типичного среднерусского бандита произвело на Майю неожиданное впечатление: ей срочно захотелось оказаться как можно дальше от этого места. Она не была трусливой, но этот человек с идиотской прической внушал ей страх.

Она бросила взгляд на Моню, надеясь получить поддержку, и с изумлением увидела, что Верман тоже испуган. Он не трясся как осиновый лист и даже не побледнел, но Майя достаточно хорошо знала его, чтобы понять: шефу не по себе.

– Здравствуйте, Николай Павлович, – сказал Верман, сохраняя достоинство. – Всегда рады видеть вас в нашем салоне.

«Николай Павлович»? Что-то знакомое… Майя напрягла память. И, кажется, она уже видела это лицо… Где?

– У меня к тебе есть разговор, – оборвал Вермана гость.

– Хорошо, – покладисто согласился Моня. – Прошу вас, пройдемте ко мне.

Он открыл дверь своего кабинета и незаметно кивнул Семе. Тот вышел из «аквариума» и присоединился к Верману. Теперь они оба стояли рядом: маленькие толстячки, смешливые Шалтаи-Болтаи. Вот только лица обоих были слишком серьезны.

Воздух вокруг словно наэлектризовался. На Майю никто не смотрел, так же, как и на Яшу, застывшего напротив. Но она знала: стоит им обоим пошевелиться, и те двое, что сопровождали Николая Павловича, отреагируют очень быстро.

– Вы хотите побеседовать наедине? – осторожно уточнил Верман. – Или я могу попросить моего коллегу присутствовать?

– Твой коллега пригодится, – усмехнулся гость. И, судя по выражению лица Семы, этот ответ его не обрадовал. Майя нутром чувствовала, что он предпочел бы никогда не пригождаться человеку по имени Николай Павлович.

– А еще при нашем разговоре будет присутствовать Алиночка, – тяжело добавил гость. – Витя, пригласи Алину.

Один из сопровождающих вышел. Остальные замерли. Майя не знала, кто такая Алина, но догадывалась, что ничего хорошего от этой женщины не приходится ожидать.

Казалось, расслабленным в их компании чувствовал себя только гость. Николай Павлович так и стоял посреди комнаты, засунув руки в карманы, и смотрел пустым взглядом сквозь стену. Майя видела через окно, что к ним собирается зайти покупатель, но у входа его поймали двое мужчин в коротких куртках и завернули обратно.

«Охрана внутри, охрана снаружи, – отметила она. – Да кто он такой, этот Николай Павлович?! И где Алина?»

Ответ на последний вопрос она получила быстро. Охранник распахнул дверь, и в салон, цокая каблуками, вошла девушка.

И вот тогда Моня побледнел.

Майя непонимающе взглянула сначала на Вермана, потом на девушку, гадая, чем вызвана его реакция. Элегантная молодая особа в брюках и строгом черном свитере под горло. Красивое тонкое лицо с хищным носом и пухлыми губами. Кстати, и это лицо тоже показалось ей знакомым… Совсем недавно она его видела…

Марецкая вдруг вспомнила.

Это лицо она видела полчаса назад. Девушка в майке с черепом и Алина были одним и тем же человеком.

Майя почувствовала себя совсем нехорошо. Она не знала, в чем причины удивительного превращения, но предполагала, что ничего веселого оно им не сулило.

А вот Моня не просто предполагал – он знал наверняка. При виде черноволосой красавицы Верман сглотнул и дернулся в сторону, будто собирался сбежать. Но вовремя опомнился и даже выдавил из себя подобие улыбки.

– Ты уже знаком с Алиной? – осведомился Николай Павлович, сверля Моню взглядом. – Это дочь моего старого друга. Я забочусь о ней и по мере своих скромных сил стараюсь оберегать от всяких прохвостов и мошенников.

Показалось Майе или нет, что при слове «прохвостов» голос Николая Павловича стал угрожающим?

Моня по-прежнему оставался бледным как простыня, но у него хватило мужества пробормотать что-то вроде «Алине очень повезло с опекуном».

– Она без тебя знает, что повезло, – перебил его мужчина. – А то, что не повезло, мы сейчас исправим.

Он прошел в комнату, придерживая девушку за плечи. Телохранитель выжидательно посмотрел на Моню с Семой, и тем ничего не оставалось, как проследовать за гостем. Майя и Яша остались на своих местах, беспомощно взирая друг на друга через витрины с драгоценностями.

Второй телохранитель, не проронив ни слова, подошел к двери и развернул табличку с надписью «Извините, мы закрыты». Придвинул стул и сел у входа, как сторожевой пес, держа в поле зрения и саму дверь, и людей в салоне.

Майя постояла-постояла и вдруг разозлилась на себя. Какого черта?! Может быть, у Мони и есть причины пугаться этих людей, но она-то почему струсила? Стоит и боится двинуться с места только потому, что какой-то мордоворот оккупировал выход и поглядывает на них акульими глазками?

Майя вскинула подбородок и направилась на другую сторону, где тосковал Яша. Мордоворот проводил ее недобрым взглядом, но ничего не сказал.

– Яша, это что? – шепотом спросила она. – Рейдерский захват? Почему Моня не вызвал охрану? И что это за тип с головой в глазури? Почему ты не пошел с ними?

– Я похож на идиета? – тихо осведомился Яша. – Если господин Хрящевский говорит, что он хочет беседовать с дядей Семой и Моней, то Яша молчит в тряпочку и ждет, когда все закончится.

Майя ахнула:

– Хрящевский?!

Охранник повернулся и окинул ее рыбьим замороженным взглядом.

– Хрящевский… – повторила она тише, прикрыв рот рукой. – Ой-ей-ей…

Так вот почему его лицо показалось Майе знакомым! Николай Хрящевский по кличке Хрящ – один из королей ювелирного рынка и человек с бурным криминальным прошлым. Прямой конкурент Амана Купцова, весьма недовольный тем, что провинциальный выскочка оттяпал у него часть делянки.

Про Хряща говорили разное. Кто-то утверждал, что он остался тем же бандитом, каким был пятнадцать лет назад, и его до сих пор не посадили лишь потому, что у Хрящевского нашлись высокопоставленные заступники. Другие возражали, что все это поклеп и происки конкурентов, недовольных тем, как успешно бизнесмен ведет свое дело. Николай водил дружбу с тремя российскими певцами, в его украшениях регулярно появлялась известная жена не менее известного кремлевского чиновника. Хрящ посещал благотворительные балы и появлялся в светской хронике с такой же частотой, что и в криминальной.

– Яша, что ему у нас понадобилось? – прошептала Майя.

– Я знаю? – нервно отозвался парень. – Надо ждать.

Ждать им пришлось целый час. Оба прислушивались, но из кабинета не доносилось ни звука.

– Не стреляют – уже хорошо, – сказал Яша.

Майя не поняла, пошутил он или же был серьезен, но предпочла не уточнять.

Наконец дверь распахнулась, Яша с Майей вскинулись. Хрящевский с Алиной и охранником проследовали мимо, не бросив на них даже взгляда. Колокольчик тревожно прозвонил – и все стихло.

В кабинете было тихо. Яша с Майей переглянулись. На лицах обоих промелькнула одинаковая ужасная догадка.

– Н-н-нет, – неуверенно пролепетала Майя. – Н-не могли же они…

– Звони в милицию, – приказал побледневший Яша, делая шаг в сторону приоткрытой двери.

И тут наружу вывалился Моня Верман. Майя и Яша облегченно выдохнули хором, и Майя уже собиралась отругать шефа за то, что заставил их так нервничать. Но пригляделась, и слова застыли у нее на губах.

Моня выглядел ужасно. Он всегда гордился своим щегольским обликом, но сейчас от его франтовства не осталось и следа. Жилет встопорщился, галстук съехал набок, а сорочка выбилась из брюк и надулась пузырем над поясом. Верман комкал в руке насквозь мокрый платок и безуспешно промокал им лысину. Из бледного он стал ярко-красным, и пожелтевший Сема, выползший за ним следом, составил с ним достойный цветовой контраст.

– Дядя, что случилось?! – бросился к нему Яша. – Попей воды: на тебе такое лицо, что страшно посмотреть! Боже мой, дядя Сема, и ты туда же! Майя, все-таки придется звонить до милиции.

– Стой! – прохрипел Верман. – Никакой милиции!

Он в изнеможении рухнул на стул.

– Закройте дверь и окна, – распорядился Дворкин, который лучше владел собой.

Майя принесла воды, и он жадно выпил всю чашку.

– Может быть, дать лекарство, Семен Львович? – тревожно спросила она. – Вы с Моней плохо выглядите. Хотя бы валидол, а?

Моня издал горловой звук – нечто среднее между кудахтаньем и кашлем. Майя не сразу поняла, что он смеется.

– Марецкая, мне с того валидолу толку – как покойнику с газировки. А если у тебя болит душа за старого Вермана, так принеси ему стрихнина, чтоб не мучился.

Сема тяжело вздохнул и вытер лоб ладонью.

– Стрихнин, вы не поверите, стоит денег, – сказал он. – Хватит с вас, Моня, и крысиного яду.

– И я буду лежать синий и некрасивый? – покачал головой Верман. – Нет уж, Сема, я не дам вам этого удовольствия. Я буду лежать такой, чтобы все поглядели на меня и зарыдали от зависти. Потому что я, стройный и безразличный, уже отдыхаю спокойно в своем лучшем костюме, а они бегают вокруг взволнованные и в мятых подштанниках.

Майя с облегчением поняла, что они шутят. Снова шутят! Значит, не все так плохо, как ей показалось?

Вернулся Яша, закрывший окна:

– Вы расскажете нам, в чем дело, или так и будете морочить голову? Дядя Сема, чего от вас хотел этот разбойник? Мы уже думали, вы не выйдете живыми.

– Пускай этот шлимазл говорит, – кивнул Дворкин на Моню Вермана. – Скажи, во что ты нас втянул, не стесняйся!

И Моня, понурившись, рассказал.

Когда девица с бриллиантами появилась в его салоне и попросила вставить их в ожерелье, он сначала наметанным взглядом оценил камни, а затем их владелицу.

– Камни – прекрасные! – горячо убеждал Моня слушателей. – Марецкая, ты права: редко увидишь восемь таких чистых камней.

Верман даже усомнился, не синтетические ли бриллианты достались девушке в наследство, но Сема разубедил его.

«Конечно, это все натуральное, – заверил Дворкин. – Есть небольшие включения, прозрачность не идеальна. Камешки хорошие, да. Похожи на те, что ты привез из Цюриха».

Сема бросил фразу про Цюрих без задней мысли, но Моню словно обожгло. Из Швейцарии, где проходила ювелирная выставка, он привез, среди прочего, восемь бесцветных топазов.

Стоило Моне упомянуть топазы, Яша вздрогнул.

– Дядя, ты не мог! – воскликнул он.

– Ювелир короля Португалии мог, а я не мог?! – запальчиво крикнул в ответ Верман.

– Стойте! Замолчите оба! – рассердилась Майя. – Почему топазы? При чем тут король Португалии?

Яша с Моней переглянулись.

– Пускай Дворкин объясняет, – уныло сказал Моня, утративший весь задор. – Дворкин, объясни Марецкой, что там с королем Португалии.

И Сема объяснил. Выяснилось, что король Португалии ни при чем. Но всемирно известный алмаз под названием «Браганза» весом в полторы тысячи карат когда-то был огранен и вставлен именно в его корону.

– Ну и что? – продолжала недоумевать Майя.

– То, что это никакой не алмаз. Это топаз. Большой бесцветный топаз, который по ошибке приняли за алмаз. Большие деньги предлагали за него королю, говорят, без малого сто миллионов фунтов стерлингов.

– Надо было брать, – подал голос Верман. – Сглупил король.

– За то, кто сглупил, мы еще поговорим, – строго сказал ему Дворкин и повернулся к Майе. – Так вот, уточка, бесцветный топаз – камень неинтересный. Скучный камень, говоря откровенно. Разве что похож на алмаз. Вот его иногда и используют, чтобы…

– Чтобы подделать бриллианты, – закончила Майя упавшим голосом. – Моня, скажите, что вы не могли этого сделать!

– Я и не мог, – мрачно сказал Моня. – Сема мог. У него руки золотые.

– А у тебя глаз стеклянный! – сердито засопел Сема. – Ты же видел девчонку, разговаривал с ней, павлином хвост распускал. Как же ты ее просмотрел, а?

Майя опустилась на стул. Так вот что придумал Верман! Он оставил себе бриллианты, которые принесла Алина, и заменил их бесцветными топазами в полной уверенности, что девушка не сможет опознать подделку. Сема огранил их как бриллианты, и получились точные копии. За тем лишь исключением, что они стоили во много раз дешевле оригинала.

И все могло бы пройти успешно… Но клиенткой оказалась не кто-нибудь, а подруга Николая Хрящевского.

– Моня, вы же – рентген, – умоляюще проговорила Майя. – Вы любого человека насквозь видите. Как вы могли так ошибиться с этой Алиной?

Верман вместо ответа только сокрушенно развел руками. Что он мог сказать? Был такой день – пятница, дурные клиенты валили косяком, и девчонка была невероятно убедительна в роли молодой дурочки, не понимающей, какое богатство на нее свалилось. Бес попутал Моню Вермана, не иначе!

– Актриса она первостатейная, эта Алина, – тихо сказал Дворкин. – Переиграла нашего Моню по всем фронтам.

– Я бы сказал, кто она первостатейная, но здесь женщины и дети! – вскинулся Моня. – И через это я промолчу.

Поиск по сайту: