Глава 6. Утром Майя проснулась от солнечного луча, пощекотавшего ей нос

Утром Майя проснулась от солнечного луча, пощекотавшего ей нос. Некоторое время лежала, не понимая, почему ей в спину не впивается ее костистый диванчик. Ей казалось, что за последнюю неделю диванчик изрядно похудел и все его острые ребра еще сильнее стали выдаваться наружу.

Но сейчас диванчик вел себя смирно. Приподнявшись, Майя поняла почему: вчера она уснула не в кухне, а в комнате, на широкой кровати, рядом с Антоном.

Она осторожно, украдкой посмотрела на него и сразу отвела взгляд, будто обожглась. В утреннем свете лицо у него было мужественное, собранное. Странное дело: сон не смягчил черты, не размазал, а заострил их и придал лицу цельность. Как будто во сне с Антона спала маска незаметного курьера, и открылся жесткий, скрытный человек, совсем чужой, занесенный в тихую жизнь Майи не то штормом, не то ураганом – словно моряк, выброшенный на побережье возле маленькой деревушки, где женщины благочестивы и скромны.

«Да уж, скромны, – подумала Майя, вспоминая вчерашнюю ночь и краснея. – Господи, что на меня нашло… После убийства Веры! Какой ужас…»

Но она запретила себе думать о Вере. Рана была слишком свежа.

Предстояло как-то выпутаться из создавшегося положения. С одной стороны, «а что такого?» – говорила Майя, убеждая себя, что смешно разводить церемонии между двумя взрослыми людьми, которым захотелось секса.

С другой стороны, ей было неловко, и скрывать это от самой себя было бы глупо. И еще Майя злилась. «Чувствую себя школьницей после первого поцелуя, которая гадает, позвонит ей понравившийся мальчик или нет».

Так и не придя ни к какому решению, она тихонько встала, завернулась в одеяло и подошла к окну. Во дворе, независимо задрав облезлый хвост, прохаживалась полосатая мурка, а по веткам за ней скакали, перебрасываясь грубыми шуточками, распоясавшиеся воробьи. В окнах дома отражались старые липы, и казалось, что в каждой квартире зеленеет свое майское дерево.

Проснувшийся Антон наблюдал за женщиной сквозь полуоткрытые ресницы. Взъерошенные волосы у Майи на затылке торчали, как иголки у ощетинившегося ежика. Одеяло тянулось за ней по полу, как королевская мантия. Все вместе смотрелось смешно: ежик в мантии.

Она наклонилась вправо, высматривая что-то во дворе, и Антон залюбовался ее профилем. Короткая стрижка подчеркивала высокую линию скул, нежную кожу, казавшуюся голубоватой в утреннем свете, безупречную шею с впадинкой возле косточки…

Антон давно пользовался женщинами, не привыкая ни к одной; он легко начинал необременительные отношения и так же легко заканчивал их. Его все устраивало. Просыпаясь по утрам в теплой чужой постели, он не чувствовал ничего, кроме приятной неги во всем теле. И партнерш он интуитивно старался выбирать себе под стать: таких же легкомысленных, не ищущих серьезных и долгих связей. Правда, рано или поздно почти каждая пыталась привязать его к себе, и тогда он уходил. В игру с привязанностями Антон больше не играл.

И к этой женщине он не собирался привыкать. Собственно говоря, она уже больше не нужна ему, и можно уходить, тем более после того, что случилось вчера. Но он решил пока остаться. «Может быть, через пару дней, – сказал себе Белов. – Здесь мне пока ничего не грозит, раз они решили, что меня увезли в больницу. А если вернусь к себе, черт его знает, что меня может там ожидать».

Майя внезапно обернулась, словно почувствовав его взгляд, и Антон не успел притвориться спящим. Поэтому испытал секундную растерянность, когда яркие синие глаза уставились на него. Надо было защититься, надеть проверенную маску пресыщенного любовника, ласково сообщающего своей крошке, что вчера они провели прекрасную ночь… Довольная ухмылка уже тронула его губы, но он не успел ничего сказать. Майя прижала к его губам теплую ладонь и покачала головой.

Когда минуту спустя она убрала ладонь, улыбки на его губах уже не было. Женщина прижалась к нему, благодарно потерлась нежной щекой о его колючую кожу, и Антон, против воли, закрыл глаза, провел ладонью по ершику на ее затылке.

– На работу не опоздаешь? – хрипловато спросил он.

– У меня сегодня выходной, – помявшись, ответила Майя.

Заминка не ускользнула от Антона.

– Выходной? В пятницу?

– Весь салон сегодня не работает, – пояснила она. – Так что выходной у всех.

Это была правда: накануне Верман объявил, что им с Семой нужен свободный день «для обмозговать наше положение». Майе подумалось, что он просто-напросто не может больше видеть за стеклами витрин машину с испачканными грязью номерами – ежеминутное напоминание о том, что Хрящ не выпускает их из-под колпака.

«Отдохните, Моня, – сочувственно сказала она тогда. – Выйдем в субботу, ничего страшного за один день не произойдет».

– А что с салоном? – спросил Антон. – Почему именно пятница – выходной?

Что-то, видимо, отразилось на лице Майи, потому что Антон привстал и всмотрелся в нее.

– Э-эй, – позвал он. – Что-то случилось?

И тогда Майя неожиданно для себя выложила все, что произошло.

Антон слушал очень внимательно и ни разу не перебил ее. Майя уже отвыкла от мужчин, которые умеют так слушать.

– И теперь я не знаю, что делать и как им помочь, – закончила она. – Верман с Дворкиным оказались между молотом и наковальней, и мне больно на них смотреть. Что бы они сейчас ни придумали – все будет плохо. Если то, что они говорят о Хрящевском, истинно хотя бы наполовину, то им нужно бежать и скрываться. Но бежать они не хотят – считают, что он их найдет.

– Правильно считают, – подтвердил Антон. – Н-да, любопытная история… Слушай, мне только одно в ней непонятно.

– Что?

– Верман попытался смошенничать. И мне его ничуть не жаль, потому что он сам выбрал свою участь. Не обижайся, но для меня он всего лишь жулик, который решил кинуть глупую девицу. Девица оказалась подставной, но это дела не меняет.

– Я не обижаюсь, – грустно сказала Майя, думая о том, насколько далека эта характеристика от Мони Вермана.

– Тогда объясни мне: что ты делаешь в этой истории? Тебе предложили уйти, но ты этим предложением отчего-то не воспользовалась. Но почему? Твоих евреев ждет печальное будущее. Кто бы ни добрался до них первым, Купцов или Хрящевский, им в любом случае не поздоровится. Но зачем тебе быть замешанной в этом? Сейчас нужно держаться как можно дальше от них, потому что они лезут в откровенную уголовщину. Ты это понимаешь?

– Понимаю.

– Тогда позвони и скажи, что ты не выйдешь на работу ни завтра, ни послезавтра – вообще больше никогда. Это единственное верное решение. Поверь мне, Майя, я знаю, кто такой Хрящевский: с ним действительно лучше не шутить. Считай, что твой Верман отныне чумной. Уходи от него.

Майя покачала головой и сильнее закуталась в одеяло.

– Я не могу.

– Почему? Он что, шантажирует тебя? Не выплачивает тебе денег?

– Не в этом дело, Антон. Все он мне выплачивает, – отмахнулась Майя.

– А в чем же тогда?

Она подумала немного, разглядывая его. В конце концов, этот человек уже столько знает, что бессмысленно наводить таинственность вокруг ее незамысловатой семейной истории.

– Наверное, нужно кое-что рассказать, чтобы ты лучше понял… – медленно начала Майя. – Тебе правда интересно?

Антон кивнул, совершенно искренне.

– Тогда слушай.

Она пристроилась поближе к нему, обхватила колени, и в ее облике появилось что-то детское.

– Меня воспитывал отец. Маму я помню, но не очень хорошо: она заболела и умерла, когда мне было три года. Ее родители хотели забрать меня к себе в Воронеж, но отец не согласился. Кстати, из-за этого вся родня с ним перессорилась – они-то считали правильным, чтобы ребенка воспитывали дедушка с бабушкой, а не одинокий мужчина. Вслух выразили ему свое неудовольствие, а втайне рассчитывали, что он образумится, отдаст меня. К тому же бабушка с дедушкой очень тосковали после смерти дочери и высказали папе, что он поступает жестоко: у них такое горе, а он даже не пытается помочь им пережить его. Вот если бы у них была маленькая девочка, о которой они могли бы заботиться, воспитывать ее – тогда другое дело.

– А что твой отец?

– Папа заявил, что не позволит затыкать родным ребенком дыры в чужом горе. Он вообще был резким человеком, а смерть мамы сильно ожесточила его. Он ее очень любил. Много лет спустя признался мне, что хотел жениться второй раз исключительно затем, чтобы у меня была мачеха – но не смог. Оказался не в силах представить кого-то на ее месте. Папа был однолюб, что казалось невероятным при его внешности: высокий, синеглазый, черноволосый. В него влюблялись женщины, писали ему удивительные признания – а он не знал, что делать с этими признаниями, смущался, мучился, даже со мной пытался советоваться, когда я подросла. Он был такой немножко неуклюжий во всем, кроме своей профессии.

– Чем он занимался?

– Он был ювелир, причем самоучка. Я любила смотреть, как он, такой большой, встрепанный, сидит над рабочим столом, и из-под его рук выходит тончайшее, нежнейшее украшение. Папа проводил со мной очень много времени: читал мне, лепил из пластилина целые города со смешными человечками, играл во все дурацкие игры, которые я придумывала…

Майя замолчала, с улыбкой глядя куда-то за спину Антона.

– А бабушка с дедушкой?

Она встрепенулась, словно он разбудил ее своим вопросом.

– Бабушка?.. Да, меня отправляли к ним на лето под Воронеж. Она и дед практически не общались с отцом, связующим звеном была только я. И его дело не считали мужским, так прямо и говорили: бабское занятие. Я огорчалась, даже плакала из-за этого. Только потом узнала, что самые известные ювелиры – мужчины.

– То есть вырастил тебя отец…

– Да. Я все это рассказываю затем, чтобы тебе было понятнее, что случилось потом. Три года назад я стала замечать, что папа хуже себя чувствует. Он храбрился, бодрился до последнего, и мне пришлось буквально силком привести его на обследование. И тут начались сложности… Мы ходили от одного врача к другому, пока наконец очередной диагност не сказал: опухоль надпочечников, но нетипичной локализации. Не буду грузить тебя медицинской терминологией… Самое главное, этот врач посоветовал клинику в Германии, специализирующуюся именно на диагностике и лечении такой болезни, и предупредил, что у нас, в России, могут возникнуть сложности с тем, чтобы точно определить заболевание. К тому времени мы с отцом уже и сами это видели. Забегая вперед, скажу, что врач оказался прав: это действительно была опухоль, и именно надпочечников.

Майя тяжело вздохнула.

– Когда я связалась с немецкой клиникой и мне назвали стоимость обследования и операции, я чуть не заплакала. У нас не было таких денег. Не было даже десятой их части. Можно было продать квартиру, но за три месяца до этого, как нарочно, выяснилось, что в нашей квартире каким-то образом оказались прописаны три человека.

– В этой?

– Да. Наверное, это послужило катализатором папиной болезни, потому что он страшно волновался и нервничал, переживал, что нас выкинут на улицу и мы останемся без своего жилья. Я успокаивала его, объясняла, что мы имеем дело с распространенным мошенничеством, но отец меня почти не слушал.

Антон нахмурился, слушая ее рассказ.

– Чем все закончилось с квартирой? – спросил он.

– Было заведено уголовное дело, нашли виновных, последовал суд, на котором дали условный срок паспортистке нашего района и еще каким-то мелким чиновникам… Но это случилось потом. А тогда мы оказались владельцами квартиры, которую не могли продать.

Одеяло сползло с ее плеча, и Белов поправил его. Она даже не заметила этого, погруженная в свои воспоминания.

– Что мне было делать, Антон? Я пошла к папиным друзьям – просить их о помощи. Пыталась занять у одного, второго, третьего… Все отказали. У папы начались сильные боли, его положили в больницу, но я видела, что лечение – симптоматическое, оно лишь облегчает на время его страдания. И тогда, наверное, от беспросветного отчаяния я пошла к тому человеку, который вовсе не был папе другом – он считался его конкурентом, и они с отцом терпеть друг друга не могли.

– Неужели к Верману?!

Майя кивнула.

– Не могу объяснить, что мной двигало – ведь казалось очевидным, что Моня откажет. Но он согласился. Помню, я смотрела на него как баран, не в силах осознать, что мне сказали «да»… Верман прекрасно знал о нашей ситуации и не мог не понимать, что нам нечем будет возвращать ему деньги. Вопрос с квартирой тогда висел в воздухе, мы фактически остались нищими, со смешными копеечными сбережениями. Но Моня все равно согласился. Я помню, как он наморщил лоб и проронил: «Пускай твой отец будет здоровым, чтобы мне было над кем посмеяться». До папы доходили шуточки Вермана, который любил позубоскалить в его адрес. Моня говорил, что русский ювелир – все равно что еврейский извозчик: смешно всем, кроме его клиентов. А папа не умел парировать, и его это задевало.

– Верман заключил с тобой договор? Что-то потребовал взамен? – уточнил Антон.

– Ничего, в том-то все и дело! Он дал денег, мы с папой оформили визы, уехали в Германию, и там его сначала обследовали, а потом, когда диагноз подтвердился, прооперировали. Операция прошла нормально, хотя восстанавливался он долго, около месяца. Когда мы вернулись в Россию, Моня был первым, кому отец позвонил.

– Так ты рассказала отцу, откуда деньги?

– Да.

– И не боялась, что он откажется…

– …взять их? Боялась, конечно! Но обмануть отца я бы не смогла. К тому времени он так измучился, что, кажется, ему было почти безразлично. Но когда мы вернулись и он позвонил Верману, я слышала, что он едва сдерживает слезы.

– А что Верман?

– Не знаю, я не стала подслушивать их разговор, а отец больше к этому не возвращался. Он был так счастлив оттого, что его больше не мучает боль, он так наслаждался каждой минутой жизни… Мы гуляли с ним во дворе под липами, он говорил о маме, о том, как они познакомились, как вместе ездили дикарями в Крым – обо всем том, что он не успел рассказать мне до болезни и, наверное, боялся, что уже не успеет. Наверстывал упущенное. И, знаешь, это время после его выздоровления – оно вспоминается как одно из самых счастливых в нашей жизни.

Майя помолчала, смяла уголок одеяла в руке и закончила:

– А через восемь месяцев папа умер.

– Подожди… – приподнялся Белов. – Как – через восемь месяцев?!

– Да. У него случился инфаркт, когда меня не было дома. В этом никто не виноват, ни врачи, ни сам папа, просто столько ему было отмерено жизни.

– Получается, что операция была зря? – не подумав, сказал Антон.

– Эта операция добавила к папиной жизни восемь счастливых месяцев, – горячо возразила Майя. – За это время я узнала о своих родителях столько, сколько не узнала за всю предыдущую жизнь. И я помню каждый день, который мы провели вместе, все прогулки до единой!

Она отвернулась от него к окну.

– Прости, я ляпнул глупость, – Антон осторожно притянул ее к себе. – Прости!

Майя взглянула на его огорченное лицо и смягчилась.

– Но я все равно пока не понимаю, как ты попала к Верману, – признался Антон. – Он взял тебя в рабство?

Майя покачала головой:

– Ты действительно не понимаешь. После смерти папы я пришла к Верману и сказала, что с квартирой все окончательно решилось и теперь я наконец-то могу продать ее и расплатиться с долгом…

…Моня в тот день светился, и даже лысина его блестела, будто натертая сливочным маслом. Когда Майя закончила свою небольшую речь, он испытующе взглянул на нее, словно проверяя, не разрыдается ли она прямо у него в кабинете. Но Майя спокойно выдержала его взгляд. Она уже все для себя решила. Продаст квартиру, расплатится с долгом, на оставшиеся деньги купит комнату в районе поприличнее. Она даже кое-что присмотрела…

Майя ждала формального ответа и соболезнований, но не дождалась. Вместо этого Верман сказал совершенно неожиданное. Такое неожиданное, что все спокойствие мигом слетело с Майи.

– Я извиняюсь, Марецкая, но если ты бедная женщина с одной шубой, зачем корчить из себя вдову Ротшильда? – невинно поинтересовался Моня. – Если тебе очень хочется разбрасываться квартирами в Москве, то разве я что скажу против? Моя тетя Рая из Одессы сильно хотела переехать на Брайтон-Бич! Она даже начала чихать от родного города, так сильно хотела туда отсюда. Врачи сказали – аллергия… Ха! Что бы они понимали, те врачи! Так что тетя Рая уже навострила лыжи, и тут Моня сказал ей свое слово против. И шо ты думаешь?

– Шо? – автоматически переспросила Майя, ошеломленная свалившейся на нее тетей Раей из Одессы, аллергией, врачами и одной шубой, которой у нее в жизни не было.

– Таки тетя Рая уехала! – с трагической торжественностью провозгласил Моня. – И к чему тогда было мое слово?! Тетя Рая чихала на него, как и на родную Одессу, но если Одесса переживет и не поморщится, то Моня может и огорчиться!

Верман выдохся и умолк. Майя тоже смущенно молчала, пытаясь нащупать нить для дальнейшего разговора.

– А если тебе так не терпится расплатиться, – вдруг совсем другим тоном сказал Моня, – то не делай глупостей, а иди ко мне работать. Мне нужен ювелир, а у тебя хорошие руки, в отца. Будешь сидеть в салоне, клепать колечки-сережки, и всем наступит радость: мне не придется искать нового человека, а ты останешься при своей квартире.

Майя изумленно смотрела на Вермана. Ей казалось, что старый хитрый еврей смеется над ней, но она никак не могла понять, в чем подвох.

– Вы что, действительно хотите, чтобы я работала у вас?! – опасливо уточнила она.

– Боже ж мой, Марецкая, если бы я хотел тебя обмануть, ты бы уже брела босая, без квартиры и шубы! – раздраженно воскликнул Верман. – Можешь работать – так приходи, не можешь – иди на все стороны и плачь, что не будешь каждый день видеть Моню! Иди и начинай, прямо отсюда, чтобы я видел твои искренние слезы.

Две недели спустя Майя вошла в салон «Афродита», сжимая в руке сумку с инструментами.

– … Вот так я и оказалась у Вермана, – закончила она. – Теперь тебе ясно, почему я не могу бросить его и Сему? Даже если бы Моня оказался самым наглым мошенником в этом городе, все равно не смогла бы. Слишком большой на мне долг, Антон, и я сейчас говорю не о деньгах.

Белов кивнул. Быть может, подумалось ему, старый прохвост предвидел, что случится, и умело сыграл на чувствах Майи, заполучив в ее лице верного и преданного сторонника… Но это ничего не меняет.

Ему в голову пришла забавная мысль. Несколько время назад все каналы новостей повторяли сюжет о дерзком ограблении в «Сокольниках».

– Вот было бы смешно, – вслух сказал он, – если бы и «Зевса» украл твой Моня.

У Майи расширились глаза, и она схватила Антона, словно хотела остановить его.

– Что?! – изумился Белов. – Слушай, только не говори мне…

Она облизнула губы, и лицо у нее стало отчаянное.

– Что – тоже он?!

Марецкая вздохнула как человек, которому не оставили выбора. И рассказала про Повара и Кулька.

– Я боюсь за нашего Яшку, – закончила она. – Сама не знаю почему. Мне все время кажется, что и он сам чего-то опасается.

– Судя по тому, что ты рассказала, вашему Яшке ничего не грозит, – успокоил ее Антон. – А вот Верману – запросто. Хотя хуже Хрящевского ничего не может быть…

Возразить Майе было нечего. Но молчание угнетало ее, и она включила старенькое радио на столе.

– Давай хоть новости послушаем… – начала она и споткнулась на полуслове.

– Продолжаются поиски бриллианта «Зевс», похищенного две недели назад с ювелирной выставки на глазах десятков свидетелей, – говорила ведущая. – Громкое дело привлекло внимание общественности. По самой скромной оценке стоимость редкого бриллианта составляет не менее трех миллионов евро. В настоящее время ведутся поиски похитителей на основании составленных фотороботов. Известно, что грабителей было двое и они проникли на выставку под видом монтажников электрооборудования. В своем комментарии представитель банка «Зевс» выразил надежду, что бриллиант, бывший символом банка, вскоре вернется обратно. А теперь переходим к прогнозу погоды…

Майя выключила радио. Определенно, сегодня ей никуда не деться от Мони и его бед. Вот только…

– Почему фотороботов? – вслух спросила она, удивленная неточностями в сюжете. – Как же так? А камеры?

– Меньше слушай новости, – посоветовал Антон. – Половину переврали, половину добавили от себя. Конечно, ищут по снимкам с камер, и тем двоим лучше сидеть тихо и не высовываться.

– Вот и Моня им то же самое посоветовал. Слушай… – Майя замерла, осененная неприятной мыслью, – а вдруг Повар с Кульком не вытерпят и отправятся продавать «Зевса»?

– На ближайший сельский рынок? Надеюсь, они не такие идиоты. Забудь. А если ты думаешь, что Хрящевский сможет каким-то образом отловить их раньше оперативников и использовать балбесов против Мони, то ты ошибаешься.

– Почему? – спросила Майя, думавшая именно об этом.

– Потому что ему нет нужды искать сложные пути, когда есть простой. Верман и так подставился по полной. Больше уже некуда.

Антон встал, и Майе показалось, что он чем-то смущен.

– Что? Антон, что-то не так? Это из-за моего рассказа?…

– Нет, нет. Послушай, сейчас мне нужно кое-куда съездить, и мне понадобится твоя помощь. Мне не очень удобно просить тебя о помощи, но придется.

Идею о поездке Майя восприняла в штыки. Но как ни старалась она отговорить его, Антон лишь качал головой в ответ на все ее аргументы.

– Мне нужно кое-что проверить, – твердил он. – Я обернусь за пару часов. Только мне нужна одежда…

Он так настаивал и упрашивал ее, что Майя согласилась – и следующий час потратила на покупку джинсов и рубашки, чувствуя себя при этом отвратительно. Ей казалось, что другие покупатели исподтишка поглядывают на нее, а консультанты, стоит ей отвернуться, перемигиваются за ее спиной. Уже на выходе Марецкая спохватилась, что к джинсам нужен ремень, и ей пришлось возвращаться… «Это просто насмешка над здравым смыслом, – с ожесточением сказала она себе, копаясь в ремнях. – Выгляжу как приличная женщина, покупающая подарок мужу. А кто я на самом деле? Девица на побегушках при каком-то уголовном элементе».

Торопливо расплатившись, Майя побежала прочь, прочь из этого магазина, свидетеля ее позора, но на полпути остановилась, вспомнив кое-что.

«Господи… Еще носки!»

Придя домой, Майя молча вывалила из пакета ворох одежды.

– За размер носков не ручаюсь, подбирала на глаз, – сухо сообщила она.

Антон так обрадовался, словно был заключенным в тюрьме, которому жена принесла в булке напильник. Увидев, как отлично сели на него все вещи, Майя испытала мрачную гордость.

Белов быстро собрался, тщательно зашнуровал ботинки.

– Не беспокойся, Май, все будет нормально, – бросил он.

Фраза вышла совершенно дежурной, и, чтобы смягчить ее, Антон притянул женщину к себе. Майя послушно позволила себя обнять, но выглядела такой внезапно уставшей и расстроенной, что Антон легонько, в шутку встряхнул ее:

– Эй! Ты чего?

И вдруг заметил, что она чуть не плачет.

Белов даже растерялся. Что, она переживает из-за отца? Рассказанная ею утром история довела ее до слез? Он так прямо и спросил, но вместо честного ответа получил неожиданную реакцию: Майя вырвалась, зло сказала, что она ни из-за кого не переживает, и ушла в другую комнату. Еще и шипела на него оттуда, как кошка, пока он пытался объяснить, что ему нужны деньги на метро.

– В сумочке кошелек, – сухо сказала она, поняв, чего от нее хотят.

Когда за Антоном закрылась дверь, Майя села на стул и обхватила себя за плечи. Как он говорил? Каждый сам выбирает свою участь? Вот Антон и выбрал, и ей не стоит принимать слишком близко к сердцу его решение.

Но на душе у нее было сумрачно и тоскливо. Куда и зачем он поехал? Раны не зажили, и, если на него нападут, он даже не сумеет спастись бегством.

«Сам будет виноват, – жестко сказала себе Майя. – Не смей раскисать».

Белов в эту минуту спускался в метро. Проехав пять станций, вышел и уверенно направился к массиву жилых домов вдалеке.

Окруженная юными новостройками, в самой середине массива притаилась дряхлая пятиэтажка неопределенного серо-бурого цвета. Возле нее отирались мутного вида личности в не по сезону теплой одежде. На теплотрассе раскинулись две дворняги. Одна, услышав шаги, приоткрыла глаз, но облаивать Антона поленилась.

Он прошел мимо дворняг, мимо личностей, мимо потягивающих пиво подростков у подъезда, поднялся на второй этаж и толкнул самую обшарпанную дверь, над которой даже не было звонка.

За дверью оказалась комната, заваленная разнообразным хламом, словно кто-то всю жизнь копил вещи, но не хранил их аккуратно, а небрежно разбрасывал вокруг. Тюки с тряпьем, стулья, книги, смирный безрукий манекен в шляпе с пером – чего здесь только не было!

В комнате царил такой полумрак, что Антон первым делом подошел к окну и раздвинул мятые шторы.

– Что за колхоз ты у себя развел? – осведомился он, глядя вниз, во двор. – Гопники какие-то, собаки… Еще корову бы купил.

– Понадобится – куплю, – проскрипели сзади из угла за дверью. – А пока ты, избушка, обернись к лесу задом, ко мне передом. И ручки, ручки не забудь!

Антон поднял руки вверх и медленно обернулся. Из угла на него смотрело дуло пистолета. Обладатель скрипучего голоса, скрытый за грудой мусора, не показывался.

– На свет подайся, добрый молодец, – приказали из угла.

– Петр Семеныч, хорош дурить, – сердито попросил Белов. – Вылезай, у меня к тебе дело есть.

Последовало минутное молчание. После чего, подслеповато щурясь, из-за груды выбрался маленький, щуплый, похожий на сурка человечек в огромных черепаховых очках.

– Антоша! – ахнул он. – Ты ли это?!

– Я, я! Не узнал?

– Не узнал. А что трепали, будто тебя лихие люди порешили?

– Вранье, – отмахнулся Белов. – Не порешили. Но хотели. Расскажу в другой раз, сейчас тороплюсь. Петя, мне кое-что нужно…

– Волыну не дам, – тотчас отказался человечек.

– Я не за этим. Нужно, чтобы ты из меня бобра сделал.

Петр Семеныч окинул Антона изучающим взглядом с ног до головы, подумал и кивнул:

– Эт’ можно. Нишкни и не отсвечивай.

Белов отыскал стул, вытащил его из кучи и уселся в сторонке, наблюдая за тем, как Петр Семеныч действует.

Человечек застыл посреди комнаты, поводя носом по сторонам – ни дать ни взять сурок-дозорный. Затем принял решение – и проворно задвигался. С фантастической быстротой и ловкостью он выхватывал из куч нужные ему вещи и бросал на руки Антону. Тот только успевал подхватывать: гнедой замшевый пиджак, брюки цвета топленого молока, кожаные туфли, невесть откуда взявшийся золотой браслет, кольцо…

– Остановись! – взмолился он. – Этого хватит!

Петр Семеныч оглядел его недовольно, поморщился:

– А сорочка? Твоя ни к черту не годится.

– Обойдусь. Застегну пиджак, видно не будет.

– Образ должен быть достоверным! – нравоучительно поднял палец человечек. – Эх, нет на тебя моего дружка, Мишки Гройса. Вот кто в этом мастер! Гениальный актер, мог бы Гамлета в театре играть. В кого хочешь перевоплощался с легкостью, все детали продумывал! Эх, Мишка, Мишка… Но совсем ушел от дел, уехал к морю…^[1]

Петр Семеныч вздохнул, но тут же встряхнулся и прикрикнул на Антона:

– Что стоишь, как Брежнев на трибуне! Раздевайся, живо.

Увидев перевязанную ногу и затянувшуюся рану в плече, ничего не сказал, только нахмурился. Несмотря на показную суровость, Петр Семеныч к Антону относился хорошо – связывали их старые дела, такие старые, что Белов почти и забыл о том времени. Но Петр помнил.

Весь свой реквизит он знал досконально, умел выстроить за кратчайшие сроки любой образ. И он же мог научить любого человека вживаться в этот образ: походка, осанка, речь, жесты…

Сейчас Антон поставил перед ним несложную задачу: предстояло изобразить состоятельного человека, по которому с первого взгляда было бы видно: вот идет мужчина при деньгах, важный, собой довольный. Одним словом – бобер.

Конечно, можно было бы купить дорогой костюм и не мучиться. Но Антон знал: состоятельный человек – это не только одежда. Даже не столько одежда. В России людей с деньгами легко вычислить по взгляду, особой легкой властности и небрежности манер, по той чуть утрированной свободе, с которой они ведут себя.

Все это Белов мог сыграть. Но ему нужно было изменить и лицо – а для этого никто не годился лучше Петра Семеныча.

За десять минут «сурок» переодел его, отступил на шаг, оглядел придирчиво с ног до головы – и загарцевал вокруг, словно королевский портной, подгоняющий костюм по монаршей мерке.

– Фактура у тебя, фактура, – довольно бормотал он себе под нос, одергивая на Белове брюки. – На такую фактуру любая фурнитура сядет.

– Какая еще фурнитура? – рассмеялся Антон.

Чудак отмахнулся. Он колдовал над Беловым вдохновенно и отвлекаться не хотел.

Наконец с костюмом было покончено.

– Пойдем личико малевать, – скомандовал Петр Семеныч. – А то видок у тебя – Джеймс Бонд на отдыхе.

Они протиснулись между кучами барахла, и в стене обнаружилась незаметная дверца, а за ней – крошечная каморка. В отличие от главной комнаты, здесь было чисто и светло.

– Садись, – кивнул Петр Семеныч. – Обойдемся носом, ну и годков тебе прибавим… Эх, нет на тебя Мишки Гройса! Ты знаешь, какой это был первоклассный специалист? Некоторые называли его мелким мошенником… Ха! Посмотрел бы я на тех «некоторых» после того, как их обработал бы Миша Гройс. Он мог раздеть человека, не прикоснувшись к нему пальцем. А голос? Менял голос так, что даже я его не узнавал. Я, его старый приятель! Вот был бы он здесь, расписал бы тебя в лучшем виде. Я, конечно, тоже постараюсь, но скажу тебе прямо, Антоша: по сравнению с Гройсом я – подмастерье.

Петр Семеныч мог сколько угодно превозносить неизвестного Белову старого мошенника, но когда двадцать минут спустя Антон взглянул на себя в зеркало, то лишь ошеломленно покачал головой. Он и прежде видел результат работы Петра Семеновича. Но на этот раз преображение оказалось кардинальным.

Вместо худощавого, обросшего, мрачного мужика, зашедшего в квартиру час назад, в зеркале отражался холеный господин лет пятидесяти, с намечающимся брюшком, с горбинкой на мясистом носу. Щетина осталась, но приобрела благородный седой оттенок.

– Парик не дам, – буркнул хозяин, – обойдешься своими. Височки тебе подправил, а в остальном сойдет. Нынче мужики за своими прическами не следят, так что выделяться не будешь. Грабли покажи.

Белов протянул ему руки. Петр Семеныч придирчиво осмотрел их и вынес вердикт:

– Годные. Лети, соколик, куда хошь.

– Спасибо, Петь, – от всей души поблагодарил Антон. – За мной должок будет, ага? Заброшу через пару недель.

– Если меня не будет, оставишь моим мальчикам, – предупредил хозяин.

На лице Антона отразилось сомнение:

– Алкашам, что ли?

– Мои запивохины службу несут лучше цепной собаки, – гордо возразил Семеныч.

– Так то служба, а то деньги. Ладно, сам разберусь.

Хозяин хлопнул себя по лбу так, что очки на его переносице подскочили:

– Антоша, что ж я забыл-то! Охо-хох, старый стал. Теряю квалификацию.

Он уковылял в лабиринт вещей и вернулся обратно через пару минут, неся портмоне и ключи на брелоке.

– Ты ведь, Антоша, голышом, считай, пришел… А самое-то важное мы и упустили. Что за бобер без машины?

Уже стоя в дверях, Антон обернулся:

– Петр Семеныч, а что за цирк ты устроил, когда пушку на меня наставил? Твои ребятки тебя должны были предупредить, едва я вошел в подъезд. Скажешь, подвели?

Хозяин усмехнулся:

– Нет, не подвели. Но ты у нас паренек непонятный, они тебя не раскусили. Плывет, говорят, какой-то челнок, но кто такой – не ясно. Хотели тебя проводить, но я сказал: обойдусь. Между прочим, – добавил он, помолчав, – у тебя там в лопатнике кой-какая мелочь имеется… А то ходишь, как босяк.

Расставшись с Петром Семенычем, Антон поймал частника и добрался до места своего назначения. Вылез он в переулке, не доехав до магазина метров триста. На него навалилась усталость, рана начала ныть, но он не мог позволить себе выбраться из развалюхи «мазды» на глазах у сотрудников салона. Легенда есть легенда, даже если она рассчитана всего на десять минут игры.

«А если я ошибся? – спросил он себя, медленно идя по зеленеющей улице. – Мне хватит сил только на одну точку из всей сети. А потом?»

Он промокнул вспотевший лоб платком, сунутым в карман все тем же предусмотрительным Петром Семенычем, и продолжил путь. На противоположной стороне улицы его ждал самый крупный магазин Николая Хрящевского – «Падишах».

«Падишах» был известен всей Москве. Лучшие украшения продавались именно здесь, и сюда попадали новинки ювелирного рынка. Это был не маленький салон Вермана, а колосс среди салонов, ювелирный гигант, ослепляющий своей роскошью. Роскошь выставлялась напоказ: справа от вывески медленно вращался, сияя гранями на солнце, огромный «бриллиант» из стекла. В витринах извивались длинные, словно удавы, ожерелья, покачивались кулоны размером с яблоко, соблазняли невероятные кольца – каждое не меньше полуметра в диаметре, с «камнями», похожими на большие разноцветные леденцы.

Антон на несколько секунд задержался, созерцая все это великолепие. Затем выпрямился, выкатил вперед живот, надел на лицо скучающее выражение и, помахивая ключами на пальце, направился к стеклянным дверям – бизнесмен, оставивший машину неподалеку и заскочивший за подарком молоденькой любовнице.

Белова интересовал лишь один отдел, и он не стал притворяться и терять время.

– Покажите мне, что у вас новенького, – попросил он консультанта. – Чего хочется? Даже не знаю… Подарок любимой. Колечко какое-нибудь… для начала.

Он подмигнул и обаятельно улыбнулся.

Консультант с пониманием кивнула и принялась выкладывать перед ним кольца. Холеный красавчик-клиент внимательно рассматривал их, но откладывал в сторону одно за другим. Потом захотел обозреть комплекты, потом оценивающе взглянул в сторону подвесок… Но женщина видела, что мужчина не развлекается, к выбору относится серьезно: камни он изучал очень пристально, даже пару раз попросил лупу.

Антон почти уверился, что его догадка была неверна. Только для проверки этой догадки он и предпринял рискованную поездку и теперь испытывал разочарование с облегчением пополам. Разочарование – от самого себя, потому что ошибся (а ошибаться Антон не любил). Облегчение – оттого, что слишком уж гнусным было его предположение, нехорошим, опасным, и если бы оно оправдалось, то…

– Здесь не очень чистый камень, – извиняющимся тоном сказала консультант. – Но и цена приятная. Зато огранка выше всяких похвал.

Клиент застыл, разглядывая кольцо белого золота. Словно не слыша ее, судорожно схватился за лупу.

Милая девушка-консультант что-то ворковала, но Антон и впрямь будто оглох. В ушах у него стоял шум раскачивающегося вагона, бодрый перестук колес. Что он тогда сказал, вывалив свой груз из мешка? «Не самая лучшая партия».

Партия действительно была не самой лучшей. Один из камней и вовсе был с видимой трещинкой в форме английской «S», хоть и крошечной, но вполне заметной.

Кольцо с этим бриллиантом и держал сейчас в руках Антон Белов.

Он очнулся, заметив недоумение, мелькнувшее во взгляде консультанта.

– Никогда не видел включений такой интересной формы, – объяснил Белов свой интерес, возвращая кольцо. – Спасибо, что-то мне ничего не приглянулось.

И пошел к выходу, игнорируя попытки девушки «предложить кое-что еще». Это выглядело грубо, но он и не должен быть вежливым.

Он вышел на улицу и скрылся в ближайшем переулке. Антон шел, не разбирая дороги, уходя все дальше от опасного «Падишаха». Его начало потряхивать, словно от озноба, по лбу стекали капли холодного пота.

Худшие его опасения подтвердились. Догадка Белова оказалась справедлива, но никакого удовлетворения от этого он не испытал. Более того – Антон многое отдал бы за то, чтобы ошибиться. Его охватила ярость, когда он осознал, что произошло и кто организовал нападение на него.

«Нападение? Нет, это было не просто нападение, а попытка убийства. Ему требовалось убить перевозчика, убить посреди жилого района, с выстрелами и привлечением внимания! Сволочь…»

Антон бессильно опустился на ступеньку возле дома, не обращая внимания на взгляды прохожих. Платок, который он то и дело прижимал ко лбу, промок насквозь. «Мне срочно нужна машина… Иначе я свалюсь где-нибудь здесь».

Из последних сил он поднялся, доковылял до обочины и поднял руку. К счастью для него, работа Петра Семеновича и тут сослужила хорошую службу: к представительному мужчине, хоть и бледному и, похоже, крепко выпившему – так, что еле стоял на ногах – тут же подскочила грязная «Лада».

Но Антону было не до того, чтобы выбирать средство передвижения. Он кулем повалился на заднее сиденье, пробормотал адрес и облегченно закрыл глаза.

Майя возвращалась с продуктами из магазина. Увидев у подъезда немолодого мужчину, державшегося рукой за стену, она перепугалась и бросилась к нему, решив, что человеку плохо. Мужчина обернулся – и Майе хватило одного взгляда: она узнала Антона.

Сдержав восклицание, подхватила его под руку и быстро повела в дом.

– Ты ранен? – тихо спросила она. – Ранен?!

Антон покачал головой.

– Устал… – выдавил он, вцепляясь в перила, чтобы не обрушиться всем весом на Майю.

Кое-как они дотащились вверх по лестнице, ввалились в квартиру. Через три минуты Антон уже крепко спал на своей кровати.

Консультант Жанна, работавшая в ювелирном магазине «Падишах», закончила свою смену и собиралась домой.

– Что-то вид у тебя встревоженный, – бросила, проходя мимо, коллега. – Все в порядке?

Жанна, подводившая губы, замерла перед зеркалом с открытым тюбиком в руках. Встревоженный? У нее?

– Нет, просто устала, – отмахнулась Жанна и поймала себя на том, что говорит неправду.

Ничуть она не устала. Посетителей в «Падишахе» было не так уж много, ее не терзали капризные или сложные клиенты, как случалось иногда. Наоборот – люди приходили воспитанные, интересные, как, например, тот высокий молодой человек с усиками, который выбирал колечко и при этом загадочно поглядывал на нее. Жанна уже размечталась, что он преподнесет кольцо ей, как внезапно в салон впорхнула стриженая тщедушная девица и вцепилась в красавца. У него, бедняги, даже усики обвисли от огорчения… «Но колечко-то они так и не купили», – злорадно подумала Жанна.

Она любила «примерять» клиентов на себя. Представляла себя замужем то за одним, то за другим. Выбирала! И в конце дня подводила итоги: кого бы взять? Память у Жанны была превосходная, и ей ничего не стоило мысленно воспроизвести лица мужчин, приходивших в салон.

Сегодня было на кого обратить внимание. Вот, например, клиент, который сначала долго рассматривал украшения, а потом вдруг ушел, словно вспомнил что-то важное. Приятный мужчина, обходительный, хоть и в возрасте…

И тут Жанна поняла, что подспудно тревожило ее весь остаток дня. Этот самый клиент! По виду – типичный чиновник: к ним часто захаживали такие. Но что-то в его взгляде было такое, что сбило Жанну с толку. Мужчина улыбался, болтал с Жанной, но глаза у него оставались серьезными – она, со своим женским чутьем, всегда замечала такое. Жесткий у «чиновника» был взгляд, недобрый, словно он не за украшениями пришел, а убить кого-то. А украшения – так, для отвода глаз…

«Киллер, – мелькнуло в голове у Жанны, – и смотрел как волк».

Она машинально спрятала помаду в сумочку и нерешительно пошла к выходу. Что за глупости? Ей что-то померещилось, а она приличного мужчину уже в убийцы записала. Может быть, у человека на работе проблемы! Может быть, у него душа за Россию болит!

Жанне снова вспомнились темно-голубые глаза и волчий взгляд. Девушка постояла, развернулась и пошла обратно, к менеджеру салона.

Та не нашла в ее рассказе ничего криминального, но на всякий случай отправила к начальнику охраны. «Падишах» охранялся своими – одной из структур, подчиненных Николаю Хрящевскому. Жанна второй раз неловко изложила свои подозрения.

– Сергей Иванович, я ничего плохого не могу сказать об этом человеке, – закончила она. – Просто было что-то странное… даже не знаю, как это описать.

– А не надо ничего описывать. Надо запись посмотреть – вот и все.

Нашли запись. Сергей Иванович наклонился к монитору.

– Что это он за лупу схватился? – пять минут спустя спросил он.

– Хотел бриллиант как следует рассмотреть. Это разрешается, – успокоила его Жанна.

Теперь она сама не понимала, отчего забеспокоилась. Клиент как клиент, въедливый немножко, вот и все. Запись не передавала того ощущения опасности, которое исходило от него.

– Он как хищник, – тихонько сказала Жанна. – Кажется, украшения его совсем не интересовали.

– А что интересовало?

– Н-не знаю. Я, наверное, зря вас побеспокоила.

– Зря ничего не бывает, – философски заверил ее начальник охраны. – Ничего, разберемся с вашим красавцем.

Когда девушка ушла, он еще два раза просмотрел запись. На систему охраны в «Падишахе» не поскупились, и камеры внутри стояли отличные, так что Сергей Иванович мог во всех подробностях рассмотреть лицо клиента.

Начальник охраны считал всех женщин дурами, однако был уверен в том, что к их интуиции надо прислушиваться. Некоторая парадоксальность такой позиции его не смущала. Поэтому и к словам Жанны он отнесся серьезно. Девчонка работала в салоне третий год, значит, успела присмотреться к клиентам. Отчего она выделила именно этого?

После второго просмотра Сергей Иванович вывел на монитор крупным планом лицо мужчины и задумался. Его тоже что-то насторожило. Он не мог сформулировать, что конкретно, и эта неопределенность ему не нравилась.

Начальник охраны был ответственным человеком и перестраховщиком. На секунду у него мелькнуло желание выкинуть из головы всю эту ерунду с нервной девчонкой и ее клиентом, но он поборол его и позвонил приятелю, работавшему в той же структуре рангом выше.

– Валентин Петрович? Здравствуй! Слушай, мне твой совет бы нужен. Есть пять минут?

Пяти минут не понадобилось. Валентин Петрович, открыв присланный файл, минуту смотрел на подозрительного визитера, а затем остановил запись и выругался. Он изучал не одежду, а лицо, и незатейливый грим не смог обмануть его. Дымов твердо знал: в «Падишах» приходил тот самый человек, который, по словам его помощников, упал с крыши и разбился насмерть больше двух недель назад.

Поиск по сайту: