Стр. 84

пиком», уверившись в своем превосходстве, преимуществе живого над мертвым.

Монолог этот репетировали сначала своими словами, прослеживали самый ход мысли, ее последовательность, ее логику. Добивались истинной борьбы с подозрениями. Искали убедительности, подлинности победы над подозре­ниями. Требуемой жанром стихии варравинской подозри­тельности добивались через степень осторожности, собран­ности, зоркости, физической напряженности, сдержанно­сти дыхания. А затем искали и степень облегчения через простые аналогии: что такое тащить камень и потом осво­бодиться от него? Как это отражается на физическом са­мочувствии, как перестраивается дыхание, как освобож­дается человек от всякого мышечного напряжения, как наслаждается своей свободой? Так же Варравин наслаж­дается свободой от подозрений и страха. В нем растет уверенность в победе, он наглеет на глазах.

Теперь Варравин всерьез принимается за Маврушу, нагоняет на нее страху и «добивается» подступа к бу­магам. Сцена эта сначала получалась неинтересной, очень бытовой. Задумались — чем же берет Варравин на испуг Маврушу? Нашли типичные, яркие, острые средст­ва воздействия, так называемые «штампы», но отвеча­ющие жанру спектакля-карикатуры. Решили, что, оче­видно, берет он ее на испуг не только смыслом произно­симого, но и «генеральскими» приемчиками, то есть «зы­ком», «оловянным глазом», «усищами». И действительно, когда весь допрос зазвучал как «лай команд», подкре­пился выпученными глазами и устрашающими движени­ями усов и носа, сцена стала ярко комедийной. Были ос­меяны сами эти типические солдафонские приемы устра­шения «генералами»— «мелкоты» человеческой.

Теперь очередь Тарелкина издеваться над обману­тым врагом. Так и есть — Варравин возвращается с ки­пой бумаг, снова и снова перерывает их и не находит писем. Он бросает ненужные бумаги на пол, а просмотрев все и не найдя писем, по подсказу режиссера бросается еще раз перерыть все бумаги, для этого опускается на четвереньки, роется снова в бумагах уже на полу, отбра­сывая ненужное. Степень интенсивности поиска, его ка­чество оправдывали эту мизансцену. Возник интересный образ — Варравин рыскал в ворохе летающих вокруг не­го бумаг. Тарелкин не может отказать себе в удовольст­вии поиздеваться над врагом, упиться победой. Под ли­чиной Копылова появляется он перед Варравиным. Про-

Стр.85

исходит встреча двух упырей. Это ли не поле деятельнос­ти для умного, изобретательного актера!

Эпизод встречи обманутого в своих ожиданиях Варра-вина и злорадствующего Тарелкина решался не как за­вершающее звено схватки первого акта, а как завязка дальнейшего развития схватки. Это решение предполага­ло возникновение догадки у Варравина, что за личиной «Копылова» что-то скрывается! Начались репетиционные поиски, через какое поведение выражается эта догадка Варравина? Просто только подозрительным взглядом Варравина на «Копылова»? Этого было явно недостаточ­но. Интерес Варравина к этому «Копылову» слишком жгуч, да и нет особенных оснований это скрывать. Как же он реализуется? В каком поведении? Репетиция ста­ла поиском всевозможных поступков, с помощью которых Варравин мог бы подкрепить, подтвердить свою догадку, что «Копылов» это какая-то западня, хитрость. Но ка­кая?! Письма не найдены! Это еще более укрепляло вар-равинскую подозрительность к фигуре «Копылова». Режиссерский подсказ — встреча двух упырей, двух хищ­ных гадин, одной помельче, другой покрупнее, был под­хвачен студентами и реализован именно как встреча зве­рей, а не людей! Варравин не сдавался, словно чуял в «Копылове» Тарелкина. Он стал обходить кругами «Ко­пылова», приглядываться и принюхиваться. А Тарелкин, терзая Варравина, дразня намеками по поводу «пропа­жи», стал держаться на дистанции, заслоняться от него креслом и, улучив момент, словно подсек озадаченного Варравина, подставив сзади кресло, в которое тот и плюхнулся. Тарелкин ликовал и просто бесновался за его спиной, грозил ему кулаком из-за спинки кресла, строил ему в спину рожи, сучил фиги, вполне наслаждался мо­ментом своего полного торжества.

Так от эпизода к эпизоду стремились студенты осуще­ствить последовательный ряд событий первого действия, найти яркие, острые решения этих событий, вскрыть их сущность.

Последний эпизод — «вынос тела», «похоронная процессия» и речь Тарелкина над «собственным гро­бом»— начинается появлением процессии чиновников с «гробовой крышкой» на плечах. Это та же условная крышка, из-за которой в самом начале спектакля появля­лась голова Тарелкина, одержимого «бессмертной шту­кой». И опять-таки репетиция превратилась в поиск су­щества события! Пока было только

Поиск по сайту: