ЗООПАРК

— Сегодня мы пойдем в зоопарк, — сказала Виолетта. Я поморщился. Я не люблю ходить в зоопарк, точнее я не люблю ходить в зоопарк с Виолеттой и детьми. Как—то оно не так получается.

— Зоопарк, зоопарк! — радостно закричали дети, и Сайм от восторга толкнул Лизу через всю комнату. Лиза плавно спланировала на диван, оценила обстановку, решила, что ныть не стоит, и тихо повторила: «В зоопарк…»

— Ну что уж такого, — Виолетта заметила мое выражение лица, — мы давно там не были, детям это полезно, да и мне не помешает!

Да, они давно там не были. Виолетта соглашается ходить с детьми в зоопарк раз в полгода, а то и реже, хотя дети, пожалуй, хотели бы чаще. Виолетта очень красива. У нее нежная кожа, чудесные темные волосы, 6лестящие глаза и ласковые руки. За это ей многое можно простить, и я прощаю. Но я не люблю ходить с ней в зоопарк.

— Дети вы помните, что надо взять гостинцы? — спросила Виолетта, закалывая волосы в узел на затылке.

Лиза помчалась в комнату и выгребла из—под подушки свои запасы. В ее руках оказались два яблока, леденец на палочке, пакетик ирисок и четыре вафли. Подумав какое—то время (я видел ее через дверной проем), Лиза сунула леденец обратно под подушку, а остальное понесла к нам.

Сайм действовал проще.

— Мама, — сказал он, — дай денег, я сбегаю, куплю Марту орехов. Март любит орехи.

— Милый, а ты уверен, что Март их все еще любит? — нерешительно спросила Виолетта, протягивая руку за кошельком и косясь на меня. — Март ведь очень старенький… — Тут она перешла на шепот, предназначенный мне: — И, говорят, сильно сдал в последнее время.

— Ну и что! — воскликнул Сайм. — Если кто—то любит орехи, он всегда будет их любить!

Сайму семь лет. В этом возрасте еще не очень понятно, что такое «старенький» и что такое «не любить орехи».

— Я увижу Розу, я увижу Розу, — Лиза кружилась по комнате и пела сама для себя. Она была очень привязана к Марту и Розе и каждый раз таскала им сладости. Напрасно мы с Виолеттой убеждали ее как—то ограничить свои подношения, объясняя, что не всем полезны жевательная резинка и зефир в шоколаде, — Лиза была убеждена, что размеры ее привязанности к Марту и Розе измеряются размером приносимых им вкусных вещей. Поэтому после посещения зоопарка у нее слегка болел живот: Март и Роза физически не могли съесть всего того, что им приносила добрая Лиза, поэтому она им честно помогала сама. Конечно, можно было бы отдать подношения обитателям других клеток, но это были Лизины личные накопления, и отдавать их кому—то помимо своих любимцев ей было все—таки жалко.

Тем временем Виолетта собралась и накрасилась, Сайм сбегал и купил орехов, Лиза сложила свои лакомства в пакет и согласилась вымыть руки, а я побрился. Мы вышли из дома и поехали в зоопарк.

В зоопарке, как всегда по выходным, было довольно шумно. К счастью, клетка Марта и Розы, которых мы всегда навещаем в первую очередь, расположена в одной из дальних тупиковых аллеи — там можно спокойно посидеть. Дети побежали по аллее наперегонки и я видел, что Сайм вполне мог бы обогнать Лизу, но явно не спешит этого делать, чтобы не прибежать к Марту и Розе раньше нее. Лиза бежала очень старательно. К клеткам в дальнем углу зоопарка они подбежали одновременно. Сайм, когда хочет, может быть удивительно добрым мальчиком.

— Смотри, смотри, — нежно сказала Виолетта щурясь на солнце, — они нас узнали!

Они действительно нас узнали. Март резко встал из кресла—качалки, а Роза отложила вязанье. Оба замахали руками и радостно заулыбались, и дети, не тормозя, влетели в их протянутые сквозь прутья клеток руки. Зазоры между прутьями были достаточно широки, и Лиза запросто помещалась между большими ладонями Марта.

— Привет, мам, — кивнула Виолетта, подходя следом, — привет, пап.

Март и Роза поздоровались с ней, кивнули и мне, но основным их вниманием завладели дети. Сайм показывал Марту, как он научился плеваться сквозь дырку от зуба, Лиза разгрызала орехи и протягивала Розе ядрышки, освобожденные от скорлупы. Роза гладила Лизину руку и бережно складывала ореховые ядрышки на тумбочку рядом с собой. Ей уже давно нельзя било есть орехи, но мы все никак не могли собраться с духом и объяснить это Лизе.

Стулья и кресла в нашем зоопарке обычно растаскивались по всей территории, и их надо было отыскивать, впрочем, это легко удавалось, потому что стульев было много, а территория не такая большая. Говорят, в других зоопарках рядом с каждой клеткой есть специальные диваны или что—то в этом роде, но и в нашем до таких новшеств еще не дошли. Я принес стул Виолетте и небольшое двухместное креслице для детей, но детям оно было без надобности. Они подпрыгивали от возбуждения и ни секунды не стояли на месте.

— Роза, Роза, — взывала Лиза, — ты видела, какой я тебе принесла календарик?

— Какой календарик, — одергивал ее Сайм, — я рассказываю Розе про экзамен по математике, не перебивай!

Март кашлял и смеялся одновременно. Виолетта сидела молча, спокойно глядя на клетки.

— Знаешь, сказала она мне не оборачиваясь, — когда придем домой, надо будет их сразу выкупать. У Марта все—таки астма.

Я постоял еще немного и отошел на несколько шагов. Виолетта заметила.

— Ты как всегда? — спросила она понимающим тоном.

— Да, — ответил я. Не люблю, когда со мной говорят понимающим тоном.

— Хорошо—хорошо, — поспешно отозвалась Виолетта, — хорошо, конечно.

— Мне надо было перейти через две аллеи, войти под увитую виноградом арку и пересечь небольшую рощицу. В этой рощице, в закрытом павильоне меня ждала Эстелла. С тех пор как она ослепла и не могла ходить, ее, конечно, убрали с экспозиции — таковы были правила всех без исключения зоопарков.

Попасть в закрытый павильоне могли только родственники обитателей павильона, но так как прямых родственников у Эстеллы не было, она взяла пропуск на меня. Я толкнул дверь небольшой деревянной постройки и вошел.

Эстеллина клетка находилась прямо напротив входа. Я был этим недоволен (сквозняки) и несколько раз порывался пойти к директору павильона и добиться, чтобы клетку перенесли в другое место, но Эстелла упросила меня этого не делать. Она говорила что ей нравится жить у входа, что так она может заранее чувствовать, что я иду. Смешно, она ведь совсем не видит. Но мне не хотелось ее переубеждать.

С Эстеллой мы говорили мало. Просто сидели и молчали, я пил чай, Эстелла — витаминизированный отвар. За все пятнадцать лет, которые я к ней хожу, мы уже все друг другу сказали. Обсудили. Выговорили. Нам было больше не о чем говорить, но это никому не мешало. Иногда это очень хорошо — когда больше не о чем говорить, просто потому, что иногда говорить вообще не нужно.

Говорила—то Эстелла нормально, если что. Вот ее сосед, высокий седой старик из клетки слева, говорить не мог почти совсем: что—то с горлом. Ему было не так много лет, но его уже убрали в закрытый павильон: посетители пугались хрипа и свиста, которые он издавал. Эстелла жалела его и вечно чем—то угощала (в основном из того, что приносил я); она считала себя еще бодрой и вообще по сравнению со многими молодой. Эстелле было девяносто два года. В зоопарке она жила, как и все, с семидесяти пяти. Примерно тогда же я ее и обнаружил. Тогда она еще жила в обычной клетке в открытом павильоне, и к ней никто не ходил. Не то чтобы она жаловалась или даже рассказывала об этом, но я почему—то все сразу понял. Потом я узнал, что ходить было просто некому: Эстеллин муж давно умер, а детей у них не было. Была какая—то двоюродная племянница, но она жила в другом городе, далеко.

В тот период я жгуче завидовал Виолетте: у нее были живы родители и было к кому ходить в зоопарк. Я ходил в зоопарк один, ни к кому. Мне было не к кому: мои родители умерли от туберкулеза, когда мне было пять с половиной лет. Я вырос нормальным и веселим, женился, любил жизнь и Виолетту, но мне было не к кому ходить в зоопарк. Я ходил туда просто так и там познакомился с Эстеллой, к которой никто не ходил. Я начал ходить в зоопарк к Эстелле.

И так и ходил, уже более пятнадцати лет. Эстелла сначала удивлялась, потом просто радовалась, а потом привыкла. Я ходил довольно часто, так часто, как позволяли работа и Виолетта, и за пятнадцать лет мы с Эстеллой успели обо многом поговорить. Я рассказывал ей обо всем и даже хотел привести показать детей, но Виолетта не разрешила. Зачем, спросила она недовольным тоном, сам посуди, зачем? Зачем им лишнее знакомство, которое так или иначе скоро прервется? Хватит уже и того, что я днями и ночами ломаю голову, что мы им скажем, когда не стане Розы и Марта. Они же будут в таком ужасе, бедные дети, а это может случиться в любой момент, ты же понимаешь, и что мы им скажем? Одно расстройство. Виолетта озабоченно качала головой. Я был с ней не совсем согласен, но настаивать на знакомстве детей с Эстеллой не стал. В конце концов, у детей были (пока еще были) Март и Роза, поэтому я мог считать Эстеллу только своей. Я и считал. Эстелла тоже считала себя моей, а меня — своим. В конце концов, бывают же всякие потерянные и найденные дети, или что—то в этом роде. Я точно знал, что мои родители умерли, я знал, что с ними произошло и где их могила, поэтому фантазировать, что на самом деле моя мама осталась жива, и она — Эстелла, я не мог. Но иногда мне нравилось думать, что Эстелла — моя тетя. Хотя я точно знал, что нет.

Мы еще немного посидели с Эстеллой, и я поднялся. Эстелла не могла этог увидеть, но сразу почувствовала.

— Я приду как обычно, через неделю, сказал я сразу, пока она не успела сказать «я знаю, что тебе некогда». Она всегда говорит, что мне некогда, но я всегда прихожу. Это уже такой ритуал — кто кого опередит. На этот раз опередил я. Эстелла улыбнулась. Мягко и чуть насмешливо, как всегда.

— Я знаю, тебе ведь… — начала она.

— …некогда, — закончил я, и мы рассмеялись.

Виолетта и дети ждали меня на дорожке. Они уже закончили общаться с Мартом и Розой, купили по мороженому и теперь лизали его все трое, серьезные и довольные. У Лизы мороженое было клубничным, у Сайма — шоколадным, а Виолетта купила себе сливочное эскимо на палочке. В другой руке она держала еще одну порцию — для меня.

Дома усталые дети, педантично выкупанные Виолеттой, быстро заснули, а мы перешли в столовую пить чай.

— Знаешь, как—то вскольз заметила Виолетта, — кажется их все—таки еще не переводят в закрытый павильон. Март мне сказал, что на прошлой неделе приходил доктор и разрешил им оставаться на общей территории еще по крайней мере полгода. И это хорошо, я считаю — там, на общей территории, все—таки веселей.

— Да, = повторил я машинально, думая о своем. — По крайней мере, полгода. Да.

— В конце концов, — продолжила Виолетта чуть раздраженно (она не любила, когда я ее плохо слушал), — в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Какой смысл запирать всех в закрытые павильоны, чтобы никто не мог на них посмотреть?

— Да, — ответил я не слушая, — да, в конце концов, эти зоопарки для того и созданы. Чтобы никто не мог на них посмотреть.

Поиск по сайту: