Очень зимняя, в которой у героини просыпаются силы, и ей предстоит отправиться в путь

Мы-й у свата бували,

Ничего не видали:

Ни пива, ни водки,

Пересохли наши глотки!

Корильная песня

Неслышной и почти незваной, кутаясь в пушистую снежную шаль, аккуратно переступая мягкими меховыми унтами, в Рутению пришла зима. Пора праздная и сытая - время братчины и свадеб. Мохнатые снежинки, похожие на разлапистых паучков, закружили хороводами, реку сковало панцирем блестящего гладкого льда, а в воздухе стали разноситься густые запахи копчений да пирогов.

Ну, это для кого роздых, а для кого времечко над книгами горбатиться. Родственница спуску не дает - учиться заставляет. Говорит, и так много упустила. А про то, что причина была уважительная и что это ее подруженьки меня чуть в могилу не свели - ни мур-мур.

После памятной ночи на Идоловой поляне я слегла. Болталась в сером тумане между жизнью и смертью, почти ничего не слыша и не ощущая. Яга, лишенная покровительства Матушки, и от того непривычно слабая, сбивалась с ног, пытаясь поднять меня отварами и заговорами. А я медленно неотвратимо угасала. Время от времени приходила в себя, чтоб безучастно отметить горький вкус лекарства или душный жар печи, в которую меня регулярно опускали для лечения, а потом забывалась тяжелым недобрым сном - меня колотила лихорадка. В бреду приходили ко мне видения, большую часть из которых я не запомнила, являлись странные люди и нелюди... Иравари, которой для бесед теперь не нужно было блюдца, склонялась над лежанкой, укоризненно качала головой, пряча слезы в уголках глаз. Леший укачивал на руках слюнявого рогатого младенца и радостно мне улыбался из угла горницы. Трехликий, как ему и положено, ходил утром на четырех ногах, днем - на двух, а к вечеру отращивал третью. Макошь, почему-то коротко по-мужицки стриженая, подносила ко рту чудн у ю дымящуюся палочку и выдыхала мне в лицо вонючие клубы. Я отмахивалась, надсадно кашляла. "Рано тебе еще, девка, - втолковывала она мне. - Рано, и не ко мне..." И соленый ветер надувал паруса, и крики чаек разносились над бескрайней морской гладью...

А потом все кончилось. Одним прекрасным утром я проснулась затемно, потянулась от души, до хруста, прислушалась к себе и поняла, что абсолютно здорова. Когда, пошатываясь с отвычки, добрела до оконца, стало ясно, что пока я болела, чернотроп остался позади - Мохнатовку укрыли снежные сугробы.

- Ба, - подняла я голову от толстенного фолианта. - А зачем мне все тридцать три хинских говора знать надобно? Я ж до тех земель в жизни не доберусь, чтоб свою образованность показать.

- А все пригодится, - рассеянно ответила ведьма, хлопоча у плиты, помешивая в чугунке густое травяное варево. - У них завсегда сильные колдуны были, и все, вишь, любили за собой записывать. А тебе хитрый заговор прочесть или таблицу звездную составить... или кушанье какое чужеземное приготовить - все кусок хлеба.

- Бабуль, а почему ты меня по-элорийски не учишь? Такой красивый язык, и, наверное, уж их маги посильнее хинских сейчас будут.

- Эх, Лутоня, - Яга сняла пробу большой деревянной ложкой, поморщилась и досыпала в чугунок из полотняного мешочка. - Там все не просто...

С истошным петельным визгом распахнулась дверь, в горницу через сени ввалился клуб морозного воздуха, а вслед за ним - уставший Зигфрид.

- Расчистил дорожку, принимай работу, хозяйка.

- Вот еще, буду я ноги лишний раз трудить, - вежливо ответила бабуля. - Разгреб снег, и ладно. Лучше объясни нашей девице, почему я ее элорийскому наречию не обучаю.

Студент не обиделся или просто виду не подал. Скинул в углу на лавку теплый зипун, варежки и, потирая руки, уселся за стол напротив меня. Помолчал, собираясь с мыслями, снял запотевшие в тепле очки.

- Знание этого языка дается только тем, кто хоть раз там побывал.

- Кем дается?

- Не знаю. Просто выходишь из портала и сразу начинаешь понимать чужую речь, будто в голову кто-то нужные слова вкладывает. А потом, даже когда покидаешь Элорию, это знание с тобой остается.

Надо ли уточнять, что мне сразу туда захотелось? Кто ж от такого подарочка откажется? Я-то точно не из таких. Хочу, хочу, хочу...

- Фрау Ягг, - повернулся студент к бабуле. - Может, отпустите со мной внучку на гуляние? Чего-то она бледненькая совсем. Силыч сказал, на площади скоморохи представление давать будут, да и на берегу сейчас весело. Пусть развлечется, а я за ней присмотрю.

Вот оглоед! Бледненькая я ему! Да просто с моей болезнью бабушка про притирки да замазки забыла. Вот рябые разводы сами собой и пропали. А то, что кожа у меня светлая - так это порода у нас, яггов, такая. Как бы это на себя незаметно глянуть - в плошку с водой, а еще лучше - в блюдце волшебное? Спросить у Иравари - может, я собой дурна, может, и не при чем были бабушкины ухищрения? Я засуетилась было, но притихла под тяжелым взглядом родственницы. Ой, не пустит...

- Отчего ж не погулять, коли дело молодое, - неожиданно решила бабуля. - А вечерком к нам приходи - будем твоему ректору ответ писать.

Зигфрид широко улыбнулся.

- Рано радуешься, - окоротила ведьма. - Я еще ничего не решила... Иди пока на дворе подожди. Лутоне приодеться надо.

- Я не буду этой гадостью мазаться, - опасливо пропищала я, указывая на котел, когда за студентом захлопнулась дверь. - Пахнет уж больно... Аж глазам больно, так оно пахнет!

- Вот сейчас как дам в лоб, - пригрозила мне ложкой бабушка. - Сразу начнешь прорицальные зелья от притирок отличать. Учишь ее, учишь... Бестолковка! Кыш с глаз моих, пока не передумала!

Я рысью кинулась к сундуку. Ёжкин кот! Это ж откуда у меня столько барахла насобиралось?

Погода радовала - мороз и солнце. Благодать! Зигфрид чинно топтался у крыльца. Вскинул голову, когда я вышла, уставился во все глаза и даже, кажется, дышать стал с перебоями - через раз. Не нравится? Подумаешь! Сам-то не принц заморский. Небось, всей деревней ему одежу справляли. И зипун, хоть теплый и добротный, но явно с чужого плеча - вон как на локтях-то затерся. Все равно обидно. Поэтому буркнула неприветливо:

- Рот закрой, горло застудишь.

- Ну просто Снегурочка! - отмер парень.

Уф! Значит, все-таки от моей красы ненаглядной ошалел. Я оглядела свою голубовато-белую шубку, поправила на затылке меховую шапочку и про себя помянула добрым словом Ляксея, который мне на эту красоту шкурок насобирал. Эх, жаль, простые катанки обуть пришлось - сапожки не в пример лучше смотрелись бы. Да только вот в такой мороз без пальцев на ногах остаться можно. Так что, как говорит наш староста под третью чарку, здоровье дороже. Я сразу повеселела.

Протиснувшись гуськом на укатанную общую дорогу, мы пошли рядом. Не сговариваясь, повернули направо - к реке. Барон бросал на меня косые взгляды и начинать непринужденную беседу не торопился.

- А она, говорят, совсем дурочка была... - начала я.

- Кто?

- Да Снегурка наша. Знаешь, на другом краю бирюк живет, то ли Роман, то ли Богдан - сейчас не упомню...

Зигфрид попытался поправить очки и покачал головой:

- Нет, не знаком.

- Ну так вот... - продолжила я. - Давно дело было, годков тридцать назад, как раз под конец освободительной войны. Ну, когда наш теперешний князь Стольный град брал, то есть освобождал из рук коварных узурпаторов...

Я села на любимого конька - страсть как люблю истории рассказывать. Зигфрид оказался слушателем благодарным: не перебивал, кивал в нужных местах, даже за локоток меня ухватил, чтоб ни словечка не упустить. А я разливалась соловьем:

- И к делу князюшка подошел с размахом - наемников нагнал видимо-невидимо. И северные варвары были со своими шаманами, и восточные колдуны, и... Да кого только не было! Даже дюжину боевых големов на штурм пустил.

Тут барон так стиснул мою руку, что я вскрикнула:

- Полегче, я-то не из глины!

- Прости, - смутился студент. - Я вашу новейшую историю плохо знаю. Как же ему удалось такое разношерстное войско собрать, да еще и под стены привести?

Вопрос был скользкий, углубляться в него не хотелось, поэтому я ответила кратко:

- Вещуны Трехликого порталы навели. Ты же знаешь, они мастера перемещений...

Зигфрид, видно, хотел еще что-то уточнить, да только я ему вопроса вставить не позволила, затарахтела, как глухарь на токовище:

- А дело было так. Возвращался в далекие жаркие страны докс Шамуил, чьи глиняные великаны сыграли решающую роль при штурме. Доксы считаются в народе людьми прижимистыми, чтоб не сказать - скаредными. Правда это или нет - судить не нам. Только Шамуил полностью народному мнению соответствовал. Он благополучно развеял своих кукол сразу после победы - их транспортировка обошлась бы дороже, получил с князя причитающуюся плату и не торопясь, пешочком, опять же в целях экономии, двинулся в родные края. Путь его проходил через Мохнатовку. На ночлег остановился он в халупке нашего то ли Романа, то ли Богдана. Не, вспомнила - Мирон того деда звать. А чтоб денежку не тратить - заплатил за постой кусочком пергамента.

- С формулой? - ахнул студент.

Я хихикнула:

- Ну да! Одним из тех, которыми он свое воинство оживлял. Докс рассудил, что колдовство слегка повыдохлось, ни на что большое силы его уже не хватит, а бирюку в хозяйстве - в самый раз. Ну дальше ты, наверное, догадался...

- Нет, нет! Требую продолжения истории.

- А дальше - как в сказке. Тогда Мирон еще не отшельничал, хозяйка у него была. Тоже, представь себе, баба скопидомная. Только дед за глину - помощника себе лепить, она в крик: "Ты чего добро переводишь! Лучше печь с того боку подмажь!" Дед в спор, она за ухват. Так до зимы и спорили. А потом Мирон плюнул и слепил девку из снега, оживил ее пергаментом, назвал Снегурочкой. И хорошо слепил - талант у деда оказался. Она у стариков во дворе жила, в избу-то ее боялись заводить, чтоб не растаяла. Красивая, говорят, была - сама беленькая, глазищи синие огромные и русая коса до самой земли. По деревне шла - мужики цепенели. Правда, говорить не могла, только мычала. Видно, дед что-то с заклинанием напортачил.

- Идеальная жена! - закатил студент свои бесстыжие глаза. - Прекрасна как богиня и молчалива как мрамор. Весной она растаяла?

- По легенде, ее Мороз Иванович себе забрал, то ли внучкой, то ли еще кем... Только я думаю, точно растаяла.

- И на основании чего фройляйн делает такие выводы? - продолжал веселиться Зигфрид.

- Ну, это же скаредная баба Мирона потом на колобка по сусекам скребла. Скорее всего, ему Снегурочкин пергамент по наследству и перешел.

- А неблагодарная ватрушка, не мешкая, сбежала от своих благодетелей. Эту сказку я записывал, - подвел итог студент. И в подтверждение своих слов пропищал тоненьким противным голосом: - Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел.

- Садитесь, фон Кляйнерманн, отлично, - поддержала я игру.

Вот так, дурачась и подначивая друг друга, мы и дошли до цели. На смородиновом крутояре не протолкнуться - гуляет народ. Корочун сегодня - самый короткий день в году. Большой праздник. Нарядные краснощекие девицы вышли себя показать, парни - на красавиц посмотреть, а кто постарше и посолиднее - развеяться, отдохнуть от целого года тревог и забот. Песни-пляски, снежки да салазки, прямо на середине реки расчистили мужики место под каток. Ходит-бродит с лотками промеж гуляющих торговый люд - кому прянички, кому конфеты-мармелады или печенье, а кому и чего покрепче да пожиже - на любой вкус товар сыщется, на любую мошну. И разносится над толпой веселая морозная песня:

Ах ты, зимушка-зима,

Ты холодная была.

Ты холодная была,

Все дорожки замела.

Э-эй, да люли,

Все дорожки замела.

Все дорожки и пути,

Негде всаднику пройти.

Э-эй, да люли,

Негде всаднику пройти.

Зигфрид с кем-то здоровается, отвечает на поклоны, улыбается. Почти своим стал студент. Угол ему у себя Платон Силыч выделил, столоваться с домашними завсегда приглашает. Значит, барону в нашей деревне почет и уважение. А, может, староста его женить надумал? А что? У Силыча три дочери на выданье. Не все ж им по вечерам под окнами прясть в ожидании суженого. И на меня деревенские внимание обращают. Только внимание неприветливое, настороженное. Ну да ничего, мы привычные... Однако бессмысленное хождение начало меня утомлять.

- Пошли хоть на ледянке скатимся, - дернула я студента за рукав.

- Твоей бабушке обещано было, что озорничать не позволю, - поморщился Зигфрид. - Слаба ты еще для таких подвигов.

- Ну, тогда хоть леденец на палочке купи... - заныла я

Спутник только кивнул и ринулся в толпу лотошников. У кого-то характер от мороза, видно, портится. Ну чего ему стоило прокатиться по обледенелому желобу аж до другого берега, да с ветерком, с гиканьем, с посвистом молодецким? А то бродим тут на веселом празднестве, будто нам сто лет в обед. Бабуля, вишь, ему не велела! Тоже подлиза знатный. Носятся со мной, как с тухлым яйцом уже которую седмицу.

- Ой, девки, глядите, как ведьмина внучка расфуфырилась, - донесся до меня визгливый злобный голосок. - Небось, всю восень морду в щелоке держала.

Это кто у нас смелый такой? Ага! Лизавета - младшая дочка старосты. У самого берега, где начинается укатанный ледяной спуск, веселится компания молодежи. Парни и девки отвлеклись на минутку друг от друга и все уставились в мою сторону. Мелькнуло лицо бывшей подруженьки, слегка вытянутое от удивления. Мне показалось - сейчас Стеша подойдет поздороваться. Нет, отвернулась равнодушно, что-то шепнув стоящей рядом девице. Ну правильно, не ровня я ей. Не очень-то и хотелось! А вот Лизавету надо отбрить. А то меня живо эти курицы заклюют. Проходили, когда они еще цыплятами желторотыми по деревне бегали. Поэтому я вдохновенно заорала, перекрывая ровный гул толпы:

- Ты, квашня, на себя посмотри! Всю свеклу из клетушки на румянец извела? Так у тебя одна щека выше другой получилась! И за косу держись покрепче. А то, может, кто-то еще не знает, что она у тебя приплетная-а!

Вот так-то! Вишь, разозлилась как - так покраснела, что уже и не видно, чего у нее там выше. Правда, она завсегда больнее брехни колет.

Я дорожку размету,

Сама к всаднику пройду.

Э-эй, да люли,

Сама к всаднику пройду.

Я гордо развернулась, и... бамц! - получила в голову плотным снежком, аж в ушах зазвенело.

- Ой, люди добрые, Федор-то чернавку осчастливил! - захлебываясь визжала Лизавета.

Вот ведь как полезно кавалера под рукой иметь. А мой где-то петушков липких выбирает. Федька - потный и раскрасневшийся кузнецов подмастерье уже споро лепил другие снаряды. Ах, значит, так? Мало я тебя в детстве колотила! Время-то идет, а ума у некоторых не прибавляется. Я зарылась по локти в ближайший сугроб. Силы, конечно, не равны, да только я быстрее. Р-р-раз!? и огромный ком снега залепил лицо противнику. Федька только отряхнулся по-собачьи. В следующую минуту я согнулась под градом холодных колобков. Приятели Федора - Мишка и Гришка поспешили на помощь недорослю. И я стала отбиваться. Остальные радостно скалились нежданному развлечению, улюлюкали, кричали, но в баталии принять участия не стремились. По уму, мне следовало отступать - бежать домой или искать Зигфрида, чтоб спрятаться за его широкую спину. Да только овладел мною какой-то злой кураж - я носилась подобно грозовой туче, мои наскоро слепленные снежки разили без промаха. Вот уже схватился за глаз Мишка, Федор стал явно прихрамывать. Я уворачивалась от атак, используя любую неровность, любой снежный занос или куст, неожиданно переходя в контрнаступление. И лилась, лилась разудалая песня:

Ах ты, всадник молодой,

Ты возьми меня с собой.

Э-эй, да люли,

Ты возьми меня с собой.

Ты возьми меня с собой

Молодой своей женой.

Э-эй, да люли,

Молодой своей женой.

А сердце бьется часто-часто, горят щеки, покалывает морозцем руки - варежки потеряны в пылу борьбы. И Гришка, видимо уже порядком потрепанный, куда-то подевался. Скоро будет пора праздновать победу да песни величальные самой себе петь.

Ага! Разбежалась! Дальше все происходило одновременно - подвернулась нога, со спины на меня накинулся неожиданно появившийся Гришка, схватил за руки Федор. И мы орущей кучей малой кубарем скатились с крутояра. Пока я отплевывалась и отвешивала затрещины, стали подтягиваться зрители - вся честная компания. "А бережок-то нас от гуляющего люда очень удачно прикрыл, - почти равнодушно подумалось мне. - Теперь уж и студент не отыщет, и никто из взрослых не заступится, если что..." Меня за шкирку вытащили из снега, поставили на ноги. Двое парней держали за локти, пока походкой королевишны к нам приближалась Лизавета.

- Ну что, чернушка, получила на орехи? Будешь теперь знать, на кого тявкать.

Я только подбородок вздернула.

- Думаешь, меха нацепила и чудо как хороша сделалась? Или в зеркало никогда не глядела? Так я тебе покажу, а то так в неведении и помрешь, - редкие мелкие зубы ощерились в недоброй ухмылке.

Порывшись в богатой поясной сумице, Лизавета вытащила круглое зеркальце.

- На, любуйся! - и сунула вещицу мне под нос.

Я зажмурилась. Нельзя, нельзя мне туда смотреть... Бабушка узнает, заругается. Чьи-то злые руки дергают за волосы.

- Смотри! А не то косу тебе отрежу. Федор, ножик дай.

- Может, ну ее... - бубнит Федор. - Может, хватит?

- Это я решать буду, когда хватит.

Лизавета непреклонна. Вот же повезет подмастерью с женой - попадет под каблук, пикнуть не успеет. А стальное лезвие уже холодит затылок. Еще чуть-чуть, и прощай, моя гордость - толстая девичья коса.

Эх, пропадать, так с музыкой. Я широко раскрыла глаза, успев увидеть в зеркальце свою перемазанную физиономию с синяком на скуле. А потом гладкая полированная поверхность пошла трещинками и, мелодично тренькнув, разлетелась на тысячу мелких осколков.

- Ведьма! - ахнул кто-то испуганно.

И я почувствовала, как в волосы вгрызается закаленная сталь Федькиного ножа. Из моего горла вырвался низкий нечеловеческий вой.

А потом пришла пустота - страшная и звенящая. И будто четыре тугих каната обхватывают меня за пояс, вздергивают над землей, и я взлетаю над головами мучителей, широко раскинув руки. И с севера в мои рукава проскальзывают шаловливые струйки Бора, и с юга веет жарким ароматом раскаленной земли, восточный ветер и западный тоже приходят, потому что кружит меня, будто оказалась я внутри огромного воздушного водоворота. И с любопытством гляжу я сверху на разбегающихся людей, на сорванные ураганом крыши, на группу закутанных в черные плащи всадников, несущихся ко мне прямо по блестящему речному льду. А вон и Зигфрид, простоволосый, без шапки пытается пробраться поближе, преодолевая порывы ветра. Падает, поднимается, опять падает, на четвереньках пытается ползти вперед. Снежный вихрь на минуту скрывает от меня фигуру барона, а когда снег опадает, я вижу, что Зигфрид лежит неподвижно.

- Нет! - кричу я и камнем падаю вниз.

Поздно вечером я, уставшая и зареванная, тихонько сидела дома на лавке, сжимая в руках кружку с мятным взваром. А бабушка бушевала. Такой я Ягу никогда не видела. Прихрамывая, она носилась из угла в угол, увязывала мне в дорогу какое-то барахло и бухтела, бухтела:

- Вишь, кавалерию они прислали... Стихийников у них тут отродясь не было... И не будет, с таким отношением!

Я шмыгнула носом.

- Не реви, - подлетела Яга. - Это еще не сила, а так - предвестники. Хорошо еще, не погиб никто. А за хозяйства разоренные я расплачусь, не сомневайся. Про что тебе вещун там нашептывал?

Я вспомнила черные плащи, серебряные маски, выглядывающие из-под капюшонов...

- Говорил, чтоб теперь не боялась, что учить будут.

- Ага! Эти научат...

В горницу без стука ввалился Зигфрид, серьезный и собранный, с огромным заплечным мешком.

- Фрау Ягг, нам пора.

- Бабуль, а нам обязательно вот так, на ночь глядя, убегать? - вдруг испугалась я.

- Иначе никак. С утра придут эти... - тут ведьма употребила такое слово, что даже у студента уши покраснели.

Родственница как всегда права. К "этим" в лапы попадать очень не рекомендуется. Недобрые мутные слухи ходят про вещунов. Некоторые говорят, что и не люди они вовсе...

- Лутоня, - бабушка повесила мне на шею янтариновый шарик на цепочке. - Будут там спрашивать, "по какому праву вы, донья Лутеция, вступили под сень...", ты им сразу кулончик под нос. У тебя прав-то поболе чем у других будет.

- Хорошо, - я спрятала подвеску в вырез мужской рубахи.

- Теперь ты, - повернулась ведьма к студенту. - Бери то, зачем приходил - передашь наставнику.

И сунула студенту ворох пергаментных клочков. Зигфрид ошалело стал распихивать добычу по карманам.

- А на словах обскажи, - Яга на мгновение задумалась, - что октавы у него проваливаются, пусть инструмент лучше настраивает. Ну все, присядем на дорожку...

Мы помолчали. Хороший обычай, правильный. Как раз, чтоб вспомнить, ничего ли не забыто впопыхах. Ёжкин кот! Я ринулась к запечному тайнику и одним движением сгребла в мешок всю захоронку. Бабушка посмотрела на меня строго, потом подошла и сухо поцеловала в щеку. У меня сердце сжалось от скорой разлуки. Еще пара минут, и коренастая лошадка, терпеливо дожидающаяся у забора, унесет меня от всего привычного и родного. Втроем мы вышли на крыльцо. Засада! На улице нас поджидали закутанные в плащи фигуры. Первой сориентировалась Яга:

- Через изнанку пойдете. Быстро!

- Куда? - уточнил студент.

- В баню, - шепнула я, подталкивая его в нужном направлении.

Мы бросились к пристройке, я рванула на себя заледеневшую дверь, развернулась.

- Спиной вперед входи, - успела скомандовать, прежде чем ухнуть во влажное изнаночное нутро.

- Интересно девки пляшут, - пробормотал Зигфрид осматриваясь.

А чего тут смотреть? Пыль и запустение. Как и положено. Вон только стайка мелких юрких банщиков спряталась за расколотой шайкой. Торопиться надо. Изнанка - тварь хитрая, все силы выжрет, если надолго задержимся. Хорошо еще, дорогу помню. Из лесу - на тракт, а там уж как повезет.

Послышался скрип. Барон дернулся.

- Не бойся, - взяла я его за руку. - Это в яви кто-то за нами увязался, небось, вещуны обыск затеяли.

- Куда дальше?

- Ты лучше глаза закрой, а то с непривычки...

Зигфрид доверчиво зажмурился, и я его повела - сквозь стену по дорожке, вымощенной желтым кирпичом. Когда мы наконец очутились в лесу, уже занималась заря. Заря моей новой жизни.

Поиск по сайту: