Лолита Нирдош

«Путь к единственному». Роман.

Глава 1 ПРОБУЖДЕНИЕ

- Наиб, ты еще не ушел? — в трубке звучал уставший голос дежурного врача, звонили из приемного покоя. — Поступила тяжелобольная, по твоей части, возьмешь?

То, что тяжелобольных привозят всегда к вечеру, новостью для Наиба не было. Он был опытным хирургом и спокойно принимал непонятный для него закон жизни — самые сложные операции обычно случаются под вечер, когда врач устает после дневной работы, а смертельные исходы - под утро, когда шанс очутиться рядом и оказать квалифицированную помощь ничтожно мал. Этот звонок лишний раз подтверждал его наблюдения.

— Вообще-то я уже закончил, — ответил он, прикидывая свои дальнейшие планы. Стрелка часов стремилась к половине восьмого, рабочий день закончился часа три назад. -Дежурная бригада не справится? — на всякий случай спросил он, хотя интуитивно уже знал, что домой он сегодня не попадет. — Что там у нас?

— Запущенная больная с амебным абсцессом печени, температура под сорок, — отозвался замотанный голос. — Ты хотя бы на всякий случай посмотри.

— Хорошо, поднимайте в смотровую.

Наиб положил трубку на рычаг и потянулся за халатом — чувство долга взяло верх. Он знал, что, несмотря на то, что провел в клинике уже двенадцать часов, как только встанет к столу, усталость моментально уйдет.

«Почему судьба в борьбе за жизнь человека использует запрещенные приемы? — думал он, поднимаясь по лестнице в смотровой кабинет. — Испытывает на прочность?»

Одного взгляда на ультразвуковой монитор было достаточно, чтобы оценить сложность ситуации: почти всю печень занимало темное пятно — гигантский абсцесс говорил о разрушительной силе амебы, поразившей большую часть клеток. Наиб мельком взглянул на пациентку, даже не задержавшись на лице. За годы работы он научился не проявлять личного интереса к больным. Беседовать с пациенткой оказалось бессмысленно: она была в трансе, отвечала невпопад, и отстраненное выражение лица лишний раз свидетельствовало: перед ним разворачивается финал борьбы.

«Только бы нам успеть, пока он не прорвался, — мысль заработала автоматически, выбирая наилучший вариант вмешательства, — иначе ее неминуемо ждет смерть».

Времени на размышления не было. Медсестра вопросительно смотрела на Наиба. Он отрывисто бросил:

— Сразу в операционную. И предупредите анестезиолога — все внутривенные вливания, всю предоперационную подготовку максимально сократить, будем совмещать с ходом операции.

Слушая шум быстро удаляющейся каталки, устало потянулся к телефону и набрал номер заведующего.

- У нас амебный абсцесс, гнойный мешок лежит прямо на воротной вене.

- Ты уже распорядился с ней?

— Да, больную подают в операционную.

Вдалеке был слышен шум дверей лифта, суетливо открываемых старым лифтером, и быстрые шаги анестезиолога, направляющегося в операционную. Наиб поспешил вслед за ним, на ходу изучая бумаги, принесенные родственниками больной: «Диагноз установлен в районной больнице, амебиазом предположительно заразилась в Индии... и что их туда несет?» — Наиб надел перчатки и подошел к столу.

Перед ним лежало юное существо с большими запавшими глазами и лицом землистого цвета.

- Никогда бы не поверил, что ей двадцать семь. Двадцать с небольшим, больше не дашь. — Наиб глубоко вдохнул и повел плечами, расправляя их и сбрасывая напряжение, медленно опустил руки поверх стерильной простыни, покрывавшей тело больной, закрыл глаза и расслабился, настраиваясь на предстоящую работу,

Если ему выдавалась пара минут до операции, он всегда их использовал, чтобы установить невербальный контакт с пациентом. Он давно заметил, что это помогает — операции проходят легче, осложнений, как правило, не бывает, и больные потом быстрее восстанавливаются. Как обычно, он почувствовал, что по пальцам побежало знакомое тепло, и на мгновение забылся, поддавшись обволакивающему расслаблению. Водоворот приятных ощущений закружил его, и сознание растворилось в луче внутреннего света.

Внезапно яркое видение предстало перед внутренним взором. Прекрасное смеющееся лицо и разметавшиеся русые волосы, запутавшиеся в луговых цветах. Искрящиеся задором лукавые зеленые глаза, а в них — отражение безумно голубого неба. На Наиба пахнуло пряным ароматом свежескошенной травы, присущим только горным альпийским лугам, который смешался с тонким запахом ее кожи. Под ложечкой засосало, и по телу истомой пробежала дрожь. Наиб распахнул глаза. Видение потрясло его своей четкостью, но главное, что оно не приходило к нему уже много лет.

«Почему вдруг сейчас? — Он неожиданно встретился взглядом с девушкой и поразился: на него смотрели те же зеленые глаза. Только сейчас они были подернуты дымкой полузабытья. Короткий ежик волос, землистый цвет осунувшегося лица. — Не может быть, — отогнал он догадку, — видимо, от усталости мне просто показалось...»

Но тут она улыбнулась и произнесла слабым, до боли знакомым, родным голосом:

- Здравствуйте, доктор. — Эта короткая фраза рассеяла все сомнения.

Разве он мог не узнать этот голос, забыть эту улыбку? Конечно, нет! Без сомнений, это была она. Но неужели этот «беспризорный, тифозный Гаврош» и есть моя долгожданная женщина? За долю секунды память выплеснула на поверхность калейдоскоп снов, в которых она с детства являлась ему. Сердце Наиба зашлось от безудержной радости, что наконец они встретились в реальной жизни, и тут же он почувствовал, как эта самая страшная реальность готова забрать ее навсегда. Ужас охватил его при этой мысли. Боль безжалостно сжала сердце своими холодными тисками. В душе у Наиба все смешалось: «Только бы ее не потерять...»

— Давай, дорогая, измерим температуру. — Голос раздался где-то далеко, над поверхностью моего забытья.

Я неохотно открыла глаза и увидела свежевыбеленный потолок. В палате было светло и пахло хлоркой.

- Ну сколько можно возить мокрой тряпкой по одному и тому же месту? Живо заканчивай и иди в другую палату, — медсестра цыкнула на санитара-студента, который бодро задвигал шваброй под соседней кроватью.

- Доброе утро! — проснулась я окончательно, с легким изумлением отмечая, что тело больше не лихорадит.

- Ну с возвращением, — повернулась ко мне медсестра и протянула градусник, — как самочувствие?

- Отлично, — я потрогала лоб и поставила градусник под мышку, — температуры как будто нет, сегодня мне уже значительно лучше.

За последний месяц меня просто вымотала лихорадка, температура прыгала каждые три часа от сорока до тридцати шести и обратно. Посмотрела на градусник.

- Тридцать семь и две, — отметила я довольно и вернула его медсестре.

Впервые за последние четыре недели я могла с интересом наблюдать за тем, что происходило вокруг. Я лежала в просторной, чистой палате, разделенной ширмой пополам. На посту дежурные по реанимации молодые сестрички сдавали смену, и одна перечисляла другой исполненные назначения. Было приятно думать, что мучения теперь позади. До вчерашнего дня я была уверена, что эта болезнь дана мне как очищение, но события, развернувшиеся вечером в операционной, внесли что-то новое.

Я не могла однозначно понять, что изменилось в моем восприятии, поэтому стала размышлять в надежде, что от смутных ощущений ниточка приведет к четкому пониманию случившегося. Только я настроилась, вызывая в памяти обстановку операционной, как звук приближающихся шагов вернул меня в реальность. Открыв глаза, я увидела врачей, направляющихся в мою сторону. Они остановились у кровати.

Старший из них привычным жестом откинул одеяло. Обычно я сплю раздетой, мне нравится, когда тело полностью отдыхает от одежды, и, только если очень холодно, надеваю футболку. «Боже, хорошо, что вчера я не сумела раздеться перед сном, так и осталась спать, в чем была», — подумала я. машинально проводя рукой по телу и нащупывая полоску трусов.

— Доброе утро! — Серов прервал диалог с врачами и теперь обращался ко мне: — Как самочувствие? — Он приподнял край футболки, обнажая дренажи.

— Спасибо, Сергей Семенович, словно заново родилась. Ниже правого подреберья из моего живота торчали две

пластмассовые трубки. Серов осторожно, но уверенно прощупал живот, аккуратно подбираясь к тем местам, где дренажи входили в печень.

- Ну да, почти литр содержимого характерного цвета клубники со сливками, - продолжил он ранее начатый разговор с коллегами, подал мне руку и помог сесть.

Тянущая боль внутри живота отозвалась на движение тела, гримаса скривила мое лицо.

— Может быть немного больно, потерпи. — Серов провел несколько манипуляций, показывая врачам расположение дренажей.

Пару минут они обсуждали сугубо профессиональные вопросы, их речь была наполнена специфическими терминами.

- Сейчас сестра сделает тебе перевязку, затем придет инфекционист. Могут зайти студенты — пусть посмотрят, когда еще здесь такое увидят, — он снова обращался ко мне, — Последний больной с амебным абсцессом лежал у нас лет четырнадцать назад. Да, кстати, а где твои родственники? Вчера обещали с утра быть в клинике, — он вопросительно и строго посмотрел на меня, — я истратил на тебя чужой инструментарий, чем теперь, по-твоему, я должен делать операцию этому человеку?

— Думаю, сегодня приедут мои друзья и купят все необходимое.

— Друзья? — он посмотрел на меня удивленно, словно не доверяя тому, что друзья могут взять на себя эти заботы. — Ну-ну, посмотрим.

- Родственники живут далеко, они не смогут навещать меня часто, поэтому будут помогать друзья, — объяснила я, понимая, что в дебаты вступать бессмысленно.

- Позвони-ка им на всякий случай.

— Сергей Семенович, мне уже можно вставать? - я перевела разговор в другое русло.

- Сегодня полежи, а завтра посмотрим, — уже более спокойно ответил Серов. — Ну, поправляйтесь. — И все вышли из палаты.

Я смотрела в окно: на другой стороне набережной раскинулись заводские цехи, и две высоченные трубы устремились в голубое небо. Из них тонкой белой струйкой поднимался пар, растворяясь в безоблачной дали. На улице было морозно и ясно. День начинался в соответствии с обычным больничным распорядком.

Вчера мы покинули хирургическое отделение районной больницы нашего городка, где последние две недели врачи пассивно наблюдали за течением болезни, ожидая естественного исхода ситуации. Родня стремилась использовать последний шанс на спасение, наводила справки. И вот чудом была найдена клиника, в которой обещали мне помочь. К обеду перевод в нее был оформлен. До конца рабочего дня мы должны были успеть на операцию, поэтому муж сестры лихо гнал свою «Волгу», не. обращая внимания на светофоры и моля Всевышнего о том, чтобы избежать объяснения с гаишниками Я не отдала Богу душу прямо в машине, а хирурги сдержали свое обещание.

Передо мной возник образ мамы — ее напряженное, искаженное страданием лицо. Вспоминая слова сестры, представила, как она в безысходности сидит у телефона. Только в экстремальной ситуации может прийти такая мысль — позвонить в справочную. Воистину утопающий цепляется за соломинку! Голос телефонистки: «Оператор слушает!», доведенный до автоматизма, лишенный каких-либо эмоций... Мама пытается сдержать слезы, срывающимся голосом рассказывает ей про свою умирающую дочь... Кто бы мог подумать, что та не бросит трубку, а перероет всю справочную базу, но найдет единственный телефонный номер, по которому нам не откажут. Чудеса...

Каталку повезли к лифтам, я бросила последний взгляд на заплаканную сестру, выдавила из себя улыбку и в изнеможении закрыла глаза — с тех пор как я находилась в больнице, происходящее мало трогало меня. Окружающая действительность все больше растворялась в тумане внутренней отрешенности, я все глубже погружалась в покой и беспристрастное созерцание, уже не воспринимая себя частью внешнего мира. Даже боль и лихорадка, изматывая тело, не беспокоили разум. Ощущения притупились, осталось только равнодушие. Удрученные, страдающие лица близких, их ободряющие слова не в силах были вернуть меня к обычным переживаниям. Я чувствовала себя отстраненной от мирской суеты. Хотела одного — чтобы меня оставили в тишине и покое.

В смотровой было сумрачно, или мне так показалось. Я едва находила силы ровно сидеть в каталке. Глядеть по сторонам, разговаривать толком не могла, остаток сил ушел на переезд из больницы в больницу, поэтому все происходящее видела в тумане. Помню лишь усталые глаза врача, изучающего картинку на мониторе. Я еле шевелила языком и не могла внятно отвечать на вопросы. После осмотра меня повезли в операционную. Последнее, что отпечаталось в угасающем сознании, — это зимние сумерки, серой пеленой застывшие в промелькнувшем окне. Затем я отключилась.

Очнулась от дикого холода, который буквально сковал все тело. Оказалось, я лежу в темном коридоре. Сколько прошло времени в забытьи — не знаю. Вернул меня зычный женский голос.

— Давай перелезай на стол, сейчас придут врачи, — ко мне подошла коренастая женщина лет пятидесяти, грубоватая, но доброжелательная.

Сестра подтолкнула каталку в ярко освещенную комнату, помогла мне раздеться и перебраться на высокий узкий стол, покрытый простыней.

- Как же тебя так угораздило? — спросила она, строго посмотрев мне в глаза, натирая живот йодом.

Твердый голос выдавал в ней волевого, уверенного в себе человека. Я лежала абсолютно голая, сильный озноб сотрясал тело, в комнате было холодно. Операционная сестра колдовала надо мной, укрывая стерильным бельем и грубовато отчитывая. Затем принялась раскладывать инструментарий в лоточки. Металлические инструменты звонко ударялись о стенки, и этот звук жутко отзывался в животе, вызывая спазмы. В необычной ситуации я разволновалась, видимо, это хорошенько встряхнуло психику, потому что внезапно я почувствовала прилив сил. От волнения неконтролируемая дрожь волнами гуляла по телу, зубы стучали, и я с ужасом заметила, что просто не могу себя сдерживать. Попробовала сделать несколько глубоких вдохов, но спазмы в животе только усилились, и выдох получался рваный. Тогда я принялась рассматривать обстановку в надежде, что это занятие хоть немного снимет напряжение.

Справа стоял ультразвуковой аппарат с большим монитором, с потолка прямо над головой свисало нечто в форме трубы со стеклянным экраном внизу. 'Выложенные кафелем стены, высокие окна и сумерки за стеклом. В следующий момент я услышала быстрые шаги и увидела врача, который торопливо входил в зал. Он уже был в маске. Сестра помогла ему надеть фартук и подала перчатки. Он ловко натянул их, молча подошел и остановился слева от стола, положив руки мне на бедро. Это был механический жест утомленного человека. Хирург расслабился в ожидании операции и оперся на меня, как можно опереться в магазине на прилавок, расправил плечи и сбросил напряжение. Его руки скользнули по моему телу и заняли наиболее удобное положение, мягко опустившись на слегка выпирающий бугорок. Врач смежил веки и склонил голову на грудь.

«Странный какой-то, — скептично отметила я про себя, — или так положено, чтобы местоположением рук являлся мой лобок?»

Я чувствовала себя стрекозой, которую прикололи булавкой к столу. Неожиданность позы обескураживала меня, и я изумленно пыталась понять, что скрывается за этим — наработанное движение или случайность? Постепенно от рук врача стало исходить тепло. Приятно разливаясь по телу, оно успокаивало дрожь и согревало меня. Странно, но было впечатление, что между нами устанавливается какая-то связь, незнакомый человек внезапно показался мне близким. Находясь под воздействием его поля, я все больше расслаблялась. Он стоял с закрытыми глазами, и у меня было достаточно времени, чтобы рассмотреть его получше. Выше среднего роста, смуглый, иссиня-черные волосы и разлет бровей указывали на его восточные корни. С удивлением я заметила, что прониклась расположением к нему. «Сколько ему лет?» — думала я с интересом.

За маской были видны только глубоко запавшие глаза с темными кругами под ними и лучиками разбегающихся мимических морщинок. «Наверное, он часто улыбается. Судя по всему, ему не больше тридцати пяти». Нелепые мысли роились в голове, как пчелы, их специфику определяла жаркая ладонь, лежащая у меня на лобке. Веки его дрогнули, глаза открылись, и наши взгляды встретились. В темно-карих глазах было беспристрастие, которое сменила заинтересованность, а потом, как мне показалось, тревога. Я подумала, он вот-вот задаст мне какой-то вопрос, но он промолчал.

Озноб прошел окончательно, боль отступила. Я поймала себя на том, что, как ни странно, испытываю радость. Операционная растворилась, и на мгновение мне представилось, что я лежу на песке под палящими лучами солнца, которые ослепляют меня сквозь сомкнутые ресницы. Я постаралась уйти глубже в приятные ощущения, но звук голосов вернул меня в реальность. Когда я очнулась, рук на моем теле уже не было.

— Опять не могла приготовить мой размер? — срывая разорвавшуюся на руке перчатку, ругал сестру Серов. -Никогда не бывает моего размера.

— Отрастил лапу, а теперь шумит, — парировала она, — чем делать-то будешь, инструментарий какой брать?

— Дренажи возьми от Бригадира, его перенесли на завтра, к этому времени ее родственники уже купят, — кинул Серов через плечо сестре, вдавливая ультразвуковой датчик в область печени. — Надуй живот, сильнее, не дыши...

Я с интересом стала разглядывать появившуюся на мониторе картинку, правда, для этого мне приходилось все время неудобно выкручивать шею.

— Как вам удается понимать что-нибудь в этом? -спросила я, придавая голосу бодрость.

Уже давно замечено, что от того, какое настроение себе создашь, зависит и восприятие, и отношение к ситуации, и исход, поэтому сейчас старалась настроиться оптимистично. — Смотри, вот это твоя печень, видишь? — Серов менял угол наклона датчика, выбирая наилучший ракурс.

Я уставилась на плавающее изображение на экране, не понимая, что можно различить в этой рябящей и постоянно изменяющей очертания темно-серой массе.

- Так, хорошо, давайте местное обезболивание.

- Я что, буду в сознании и смогу увидеть, как будет идти операция?

— Ну, если не испугаешься и не будешь нам мешать. — Наверное, я слишком много говорила, потому что Серов строго посмотрел на меня, всем видом давая понять, чтобы я замолчала.

От такого поворота событий захватило дух, и я почувствовала себя несколько обескураженно. Налицо было явное несоответствие между простотой и обыденностью ситуации и значимостью факта спасения человеческой жизни, тем более своей собственной. Мое прежнее представление о том, что и как должно быть в операционной, рассыпалось в пух и прах, и от этого происходящее напоминало игру в больницу — ту, в которую так любила играть в детстве. Будто я снова маленькая девочка, которой сейчас сделают палочкой укольчик и ваткой размажут по животу воду вместо зеленки.

Пока я размышляла таким образом, все приготовления закончились. Хирург сделал несколько уколов в живот, и дальнейшие манипуляции перестали доставлять беспокойство. Конечно, я все чувствовала, но боли не было. Я заглядывала вперед, вытягивая шею насколько хватало сил, чтобы лучше видеть то, что творилось с моим животом, или возвращалась к светящейся на мониторе картинке, где уже научилась различать контуры. Страха тоже не было, словно все происходило не со мной, на душе становилось все легче и радостнее. Переложив датчик в левую руку, правой Серов взял иглу сантиметров пятнадцать длиной и сосредоточенно посматривал то на монитор, то на живот, выбирая наиболее удобный путь для иглы, которая вот-вот должна была пронзить мою печень. Дыхание перехватило.

- Надуй-ка живот и не дыши, — сказал он. Только я подумала, что и так не могу этого сделать, как вдруг почувствовала иглу, острым концом прорывающую ткани. — Расслабься немножко, чего так напряглась, тебе же не больно? Вдохни еще раз, не дыши...

На мониторе было видно, как сквозь темное, рыхлое пятно печени протягивается тонкая белая полоска и входит все глубже. Боли по-прежнему не было. Иголку сменила трубка более толстого диаметра с головкой на конце, которая развернулась в разные стороны подобно лепесткам бутона. Казалось, что у меня из живота вылезла змейка и повисла, зацепившись изнутри разделившимся на части ХВОСТОМ.

— Ну вот, смотрите, характерный цвет малины со сливками, — прокомментировал Серов, сцеживая из шприца в лоточек розоватую жидкость, - что я вам и говорил.

Он еще несколько раз наполнял лоток, высасывая из гнойного мешка смертоносную жидкость. Остальные врачи заинтересованно разглядывали содержимое лотка.

— Значит, говоришь, диареи не было? — обратился ко мне Серов. — Обычно в начальной стадии амебиаз сопровождается жидким стулом с кровью, иначе его называют малиновое желе.

Я отрицательно мотнула головой.

- Ну все, теперь поставь второй дренаж и промой хорошенько, — обратился Серов к другому хирургу, — подшей как следует и спускайся, я буду в ординаторской.

Он снял перчатки и отошел от стола, теряясь из поля зрения.

— Хорошо, Сергей Семеныч. — Его место занял тот самый врач, что стоял рядом со мной до операции. Взяв в руки датчик, он посмотрел на меня, что-то доброе было в проникновенном взгляде его темно-карих глаз. Непонятное волнение охватило меня.

— Осталось немного. Надуйте живот, не дышите, — он перевел взгляд на монитор.

Голос был спокойный, но твердый, что-то неуловимое притягивало меня в этом человеке. Как и в первый раз, стоило ему оказаться близко, горячая волна прокатилась по моему телу с ног до головы. Врач молча работал, а я лежала, притихнув, завороженная его присутствием, стараясь точно следовать указаниям. Удивительно, но мне было хорошо! «Боже, так не бывает! — думала я, внимая его прикосновениям. — Как можно испытывать удовольствие под ножом хирурга?»

Со стороны я, наверное, выглядела глупо: на операционном столе с блуждающей улыбочкой на губах... Но мне действительно было легко и радостно. Я старалась

удержать это состояние. Откуда оно пришло — не знаю, может, я предвкушала скорое выздоровление?

«Ты сама настроила себя таким образом, чтобы избежать страха и боли, и это сработало, — говорил внутренний голос. — Да, но почему тогда этого не случилось раньше? — спорил с ним другой. — Почему тебе вдруг захотелось жить, появился интерес, когда этот человек оказался рядом, почему? К черту все!» Запутавшись в многоголосье, я махнула рукой на размышления. Главное, что, несмотря на абсурдность и нелогичность ситуации, на душе хорошо. Открыла глаза и посмотрела на него.

- Вы почему все время смеетесь? Первый раз встречаю такую странную больную. Это вы в Индии научились

так улыбаться?

Я молча покачала головой в знак отрицания. Разве я могла высказать вслух весь тот бред, которым была занята моя голова последние пятнадцать минут?

— Сейчас может быть немного больно, — кареглазый хирург аккуратно подшивал второй дренаж к коже, движения его пальцев были легкими, но жесткими. — Вы зачем ездили в Индию?

- В паломничество...

— Значит, вы буддистка?

Я отрицательно качнула головой.

— У всего сущего единый творец, а в какой форме люди поклоняются ему, мне кажется, значения не имеет, ведь разница только на поверхности.

К концу операции меня, как прежде, начал пробивать озноб, тело сотрясала мелкая дрожь.

- Вы что, замерзли, или это нервное? — спросил он, снова внимательно заглянув мне в глаза.

Я промычала в ответ что-то невразумительное. Страха или волнения не было, но объяснить, почему зуб на зуб не попадает, не могла. Эйфория в один миг прошла, а с ней и остаток силы испарился, словно джинн из бутылки.

- Ну вот и все, сестра отвезет вас в палату. Через огромные окна в операционную вваливалась чернота, яркий электрический свет и повисшая тишина подчеркивали сюрреализм обстановки. Время пролетело незаметно, была уже глубокая ночь. Доктор укрыл меня простыней и отошел, оставляя теплое ощущение своих рук — незнакомый, но почему-то такой родной. Ладно, как говорила Скарлетт: «Подумаю об этом завтра», а сейчас отдыхать...

* * *

Солнечный диск перевалился через край оконной рамы, блеснувший луч внезапно ослепил глаза так, что пришлось сморгнуть навернувшуюся слезинку. К моей кровати подошла группа молодых людей в халатах. Они весело переговаривались о чем-то на ходу. «Студенты», — поняла я.

По мере приближения их лица принимали все более серьезное выражение. Они окружили кровать и замолчали, глядя на своего преподавателя. Тот взял в руки табличку, висевшую на спинке кровати, и начал зачитывать вслух. - Больная, двадцать семь лет, поступила тридцатого января с амебным абсцессом печени, проведено чрескожное чрезпеченочное дренирование, после операции температура тридцать семь и две... — Далее следовал перечень параметров, отражающих состояние здоровья на сегодня. Преподаватель добавил к этому от себя краткую характеристику причины и следствия постигшего меня недуга и решил продемонстрировать студентам мой живот. - Будьте добры, поднимите футболку, — обратился он ко мне. — Спасибо.

Показывая на дренажи и продолжая объяснение, он осторожно пальпировал живот. Студенты смотрели на меня, по их лицам можно было читать, как в открытой книге.

У большинства взгляд был скучающим и рассеянным, сразу было видно, кто из них станет хорошим врачом.

Во время этого представления я немало позабавилась, в полной мере почувствовав себя ценным экспонатом анатомического музея. Закончив осмотр, студенты ушли. «Взяли курс на других пациентов», — подумала я. Вскоре появилась медсестра с ящичком, уставленным всевозможными колбочками и пробирками, на которых красным грифелем были написаны фамилии. Часть пробирок была заполнена кровью товарищей по несчастью. Улыбаясь, медсестра отработанным движением откачала дозу и моей кровушки, которой, вероятно, хватило бы графу Дракуле на недельное трехразовое питание. За ней пришел старенький профессор, попенял на то, что народ нынче привозит из-за границы всякую заразу. Потом инфекционист — женщина лет семидесяти, поджарая, с твердым взором, скрипучим голосом и жесткими руками. Несмотря на преклонный возраст, ее энергичности можно было позавидовать. Она выслушала историю, в сотый раз уже, наверное, пересказанную мной, задала несколько специфичных вопросов и оставила меня, обнадежив скорым выздоровлением. Вереница людей в белых халатах, мелькающих нескончаемой каруселью, напоминала сериал «Скорая помощь», где частые персонажи сменяются, как декорации, только на этот раз сценой являлась моя кровать. Наконец врачи решили оставить меня в покое, утренний обход закончился, и я облегченно вздохнула.

Вчерашняя операция не выходила из головы, не то, как она прошла, и даже не факт спасения моей жизни — все это теперь было уже само собой разумеющимся. Меня тревожили смутные, неуловимые ощущения, которые я пыталась ухватить, чтобы понять причину волнения. Я лежала, глядя в потолок, и размышляла о событии, смутившем меня вчера в операционной. Река хлынувших ощущений увлекла в свое зыбкое русло, я закрыла глаза.

«Да, определенно, переживание связано с этим человеком, — я вспомнила кареглазого хирурга, — но почему?» В сознание вернулась обстановка операционной, я мысленно оказалась там и мгновенно почувствовала его руки так, как они лежали вчера на моем теле. Снова испытала тепло и легкую дрожь, в груди возникло тянущее ощущение, как бывает перед значимым событием.

«Отчего меня так волнует посторонний человек? -я задавала себе вопросы, стараясь понять значение необычных переживаний. — Откуда эта привязанность? Я даже не видела его лица! — Такого со мной еще не было. — Клянусь, ты не сможешь его узнать! Из-под маски были видны только глаза, волосы скрывал хирургический колпак, но, кажется, они темные... — Мысли цеплялись одна за другую. — По-моему, он изящно картавил, — вспомнился тихий голос и что-то особенное в манере выговаривать слова. - Да, точно, от этого тембр его голоса казался еще мягче. Чуть выше среднего роста, поджарый. Фигуру в халате, конечно, не разглядишь... Зачем придавать столько значения незнакомцу и тому, что с ним связано?» — взбунтовалась рациональная часть меня, но чувственная сторона моего существа, собрав воедино все ниточки ощущений, уже знала, что эта встреча произошла не случайно.

Интуиция подсказывала: происходит что-то нестандартное, что-то неведомое, то, с чем до сих поря не соприкасалась в жизни.

«Осторожно! Торопиться некуда. — Я не хотела формировать ложных намерений или делать ошибочных заключений, разумнее было просто внимательно наблюдать, что будет происходить дальше. — Твоя жизнь, не окажись ты в нужное время в нужном месте с нужными людьми, вероятно, так и оборвалась бы, не достигнув цели».

Теперь же она как будто начиналась сначала, и у меня было желание провести ее осознанно, совершая по возможности мудрый выбор и подтверждая его правильными

поступками. Придя к логическому заключению, я более-менее умиротворилась.

- Как вы себя чувствуете сегодня? — прервал мои размышления тот самый слегка с картавинкой голос.

Меня словно током ударило — а я еще боялась его не

узнать!

«Боже правый, не дай мне впасть в необоснованные иллюзии!» — взмолилась я, прежде чем открыть глаза.

- Здравствуйте, доктор, хорошо.

Посмотрев в его проникновенные темно-карие глаза, я снова остро испытала радость и чувство единения с близким человеком.

Сегодня он был без маски: по-восточному изогнутые черные брови подчеркивали и без того яркие глаза, обрамленные густыми ресницами, и придавали лицу мягкость и выразительность. Прямой, изящно очерченный нос с тонким вырезом ноздрей и волевой подбородок вносили строгость, а обаятельная улыбка чувственных губ делала его милым и открытым. Смуглая и одновременно излучающая здоровье кожа дополняла арабскую красоту его лица — в чем-то мужественного, в чем-то неуловимо женственного, оно приковывало взгляд и очаровывало. Иссиня-черные волосы слегка завивались, уложенные фиксатором, что придавало стрижке аккуратность и лоск. Вместо хирургической одежды в разрезе халата выглядывал белоснежный воротничок рубашки и галстук. Я завороженно смотрела на него. Гамма ощущений всколыхнулась внутри бездонного колодца моего существа и поднялась на поверхность, стремительно подкатив комком к горлу.

«Хорошо, что лежу, а то, наверное, упала бы!» — пошутила я про себя, прокашлялась, чтобы хоть немного стряхнуть оцепенение и сказала вслух:

— Сегодня спала, как младенец, температура прошла. Спасибо вам, доктор.

- Вот и замечательно, покажите живот.

- Мне подняться?

- Не надо, лежите. Надуйте живот, больно? — он дотронулся теплой рукой до живота и стал пальпировать его, проверяя устойчивость дренажей. — Как настроение?

- После операции я чувствую себя намного лучше, доктор, уже одно то, что меня перестала мучить лихорадка, значительно облегчает жизнь.

— Вы что-нибудь ели?

— Аппетита нет, — я отрицательно покачала головой. - Последние дни только пью.

- Постепенно надо начинать. Я скажу сестре, чтобы она принесла вам еду.

Он сделал короткую паузу и уже было собрался уходить, но я остановила его.

— А теперь я уже могу подниматься? — мне хотелось задержать его еще хоть немного.

- Сегодня не надо, а завтра посмотрим, как будете себя чувствовать. Ну хорошо, отдыхайте.

Врач накрыл меня одеялом и энергичной походкой направился из палаты, оставив меня разбираться с собственными переживаниями.

«Черт, — злилась я на себя, чувствуя легкое разочарование оттого, что он так быстро ушел, — ведь зарекалась, никаких мужчин, никаких волнений и „бурь в стакане". I Что же это значит?»

Я испытывала неудобство и боль, но настроение все равно поднялось. Лишь сейчас, когда жизненные силы по- ' тихонечку возвращались ко мне, я начала понимать, как близко стояла на краю.

«Наверное, пробудившиеся эмоции следует считать первым признаком выздоровления. — Я попробовала повернуться на бок, но дренаж внутри уперся в ткани и стал беспокоить. Пришлось принять прежнюю позу. — Ладно-ладно, поняла, какое-то время придется лежать на спине».

Тяжело вздыхая, закрыла глаза, постаралась расслабиться и перейти через неприятные ощущения.

Только стала уходить от посторонних звуков, как снова пришел Серов. Одной рукой он отодвинул в сторону тарелку с кашей, что стояла на прикроватной тумбочке, а другой достал из кармана несколько упаковок таблеток, которые высыпал на освободившееся место.

— Так, я напишу тебе, как их принимать, - он достал ручку. — Кстати, недавно ко мне приходили двое парней, -он двусмысленно посмотрел на меня и усмехнулся недоверчиво: — Друзья, говоришь?

- Карл с Ником? — обрадовалась я.

- Не знаю.

— Один высокий, а второй худой?

— Да, я сказал им, что надо купить, через пару часов, думаю, они должны вернуться. Поднимутся к тебе — можешь выйти к ним поговорить, но недолго, минут на пять, не больше. — Серов протянул мне список лекарств и пошел прочь. У поста задержался с медсестрой, что-то сказал ей, кивая в мою сторону. Как только он скрылся за дверью, сестра достала из шкафа несколько флаконов с препаратами и поспешила ко мне.

— Сейчас прокапаем лекарство и будешь свободна. Это ненадолго, минут на сорок, как раз твои придут.

Она поставила в вену катетер, или «бабочку», как говорят врачи, чтобы не приходилось больше колоть, — ценное изобретение, потому что к концу четвертой недели моего вояжа по больницам на руках уже не было живого места, как у заядлой наркоманки.

Сестра ушла, и я снова осталась одна. Потекли однообразные минуты. Спать не хотелось, оставалось заняться перепросмотром.

Я научилась этому у одной американки, передающей секреты эзотерического знания латиноамериканских индейцев. Она говорила, что вспоминание — яркая визуализация прошлых ситуаций, в комплексе с очищающим дыханием помогают вернуть растраченную когда-то энергию и освободиться от программ, заложенных в нас социумом и собственным прошлым опытом.

- Представьте, что вы все время таскаете на спине рюкзак, набитый концепциями, собственными представлениями о себе, мнением окружающих о вас, и счастливы только тогда, когда жизнь укладывается в рамки, созданные вашим умом, - говорила она. — Но так случается очень редко — один процент, полпроцента совпадения, большую же часть жизни вы упускаете, пребывая в страдании. Реальность спонтанна, словно танец листьев на ветру, она никогда не соответствует вашим схемам. Единственное, что вы можете предпринять, — это освободиться от ненужного груза и стать невесомым, тогда вы останетесь в гармонии с тем, что придет в вашу жизнь.

Наша встреча произошла года три назад, и с тех пор я регулярно возвращалась к этой практике. К этому времени я уже пересмотрела все, что было связано в моей жизни с мужчинами. Американка настаивала на том, что женщине надо начинать перепросмотр с сексуального опыта, ведь именно с ним связана большая часть привязанностей, следовательно, и растраченной энергии.

Сексуальная энергия — источник жизненной силы, вот почему так важно начинать отсюда. Поскольку копаться в интимных воспоминаниях никому не хотелось, ей пришлось потратить достаточно сил, чтобы убедить нас в своей правоте.

Латиноамериканские маги считают, что изначально женщины имеют большее количество энергии, потому что у них есть матка — орган, постоянно генерирующий жизненную силу. А значит, женщины вкладывают значительно больше энергии, чем мужчины, в поддержание жизнедеятельности человечества. Чтобы это происходило, повсеместно установился патриархат — женщин воспитывают в духе подчинения сильному полу. Помимо детородной,

основная социально-биологическая роль женщины — питать мужчин. У полового акта кроме воспроизведения рода есть и другая цель — обеспечить непрерывный поток жизненной энергии от женщины к мужчине. С каждым мужчиной, который был в вашей жизни, независимо от того, хотите вы или нет, остается энергетическая связь. Через этот канал мужчина спустя годы может продолжать обращаться к вам, словно к источнику силы, сам не осознавая этого. Такие связи можно разорвать лишь с помощью перепросмотра и очищающего дыхания, и только тогда у женщины появляется реальный шанс стать свободной. Здесь не имеются в виду разводы и образ жизни мужененавистниц.

Рассказы американки вдохновляли. Она была настолько выразительна и непосредственна, что захватывало дух от восхищения. Она распространяла вокруг силу и покой, будто светилась внутренним светом. Казалось, эта женщина живет несколько иначе, чем я: в большей гармонии с миром и в мире с собой, и это вызывало неудержимое желание достичь подобного состояния. Нам пришлось потратить несколько дней на предварительные занятия, прежде чем она дала основную технику.

- Для начала надо составить список всех мужчин, с которыми были любовные отношения, включая все — от легкого флирта до совместной жизни, начиная с текущего дня и уходя в прошлое, — обучала нас она, используя в качестве примеров красочные описания из своей личной жизни. — Пользуясь списком, продвигайтесь в воспоминаниях последовательно. Старайтесь как можно ярче представить ситуацию со всеми деталями, которые удается восстановить в памяти. И как только все элементы восстановятся, начинайте очищающее дыхание.

Во время дыхания движения головы напоминают веер, который овевает всю картину: глубокий вдох, плавно повернуть голову влево, затем выдохнуть весь воздух и так же плавно повернуть голову вправо. Завершается цикл еще одним поворотом головы — от правого плеча к левому и обратно, но уже без дыхания. При этом во время выдоха необходимо выбрасывать из головы все мысли и эмоции, которые прорабатываешь, а на вдохе представлять, как растраченная когда-то сила возвращается к тебе. И не просто поворачивать голову с помощью мышц шеи, а сопровождать этот процесс визуализацией энергетических нитей, тянущихся из живота в окружающее пространство.

Снова и снова занимаясь перепросмотром, я открывала для себя новый вкус такой практики. Закончив вспоминание сексуальных отношений, я убедилась воочию, что этот метод приносит обещанные плоды. Стала чувствовать себя намного более цельной и наполненной, увидела принципиально важные нюансы своих взаимоотношений с противоположным полом, действительные мотивы, из-за которых стремилась к ним. С тех пор я перестала вестись на удочку сложившихся представлений о роли женщины. Теперь я не попадаю под влияние типичного мужского поведения, а всегда разыгрываю ситуацию так, как считаю наиболее целесообразным.

Еще раньше я замечала, что мужчины запросто эксплуатируют концепцию «сильного пола» в отношении женщин, причем совершенно необоснованно. Они подавляют нас исключительно в угоду своим слабостям, потакая личной прихоти. Поскольку в этом отношении никто из них небезупречен, я всегда стояла на том, что в жизни могу положиться только на себя. Эта независимость не сродни феминизму, просто я исключила возможность переложить ответственность на сильные плечи, какой бы сферы это ни касалось — материальной, духовной, бытовой. Такая позиция освободила меня от двух крайностей: соблазна быть слабой женщиной при сильном мужчине и вечно жить в зависимости от его достатка, мнения или настроения и не стать нянькой инфантильному мужу, присматривая за ним, как за малым ребенком.

Когда я начинала размышлять о своих отношениях с мужчинами, мне всегда приходили на ум строчки Джебрана:

Вы родились вместе и вместе пребудете вечно.

Но пусть близость ваша не будет чрезмерной.

И пусть ветры небесные пляшут меж вами.

Любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи.

Пусть лучше она будет волнующимся морем между берегами ваших душ.

Наполняйте чаши друг другу, но не пейте из одной чаши.

Давайте друг другу вкусить хлеба, но не ешьте от одного куска.

Пойте, пляшите вместе и наслаждайтесь, но пусть каждый из вас будет одинок,

Как одиноки струны лютни, хотя из них исходит одна музыка.

Отдавайте ваши сердца, но не во владение друг другу,

Ибо лишь рука жизни может принять ваши сердца.

Стойте вместе, но не слишком близко друг к другу,

Ибо колонны храма стоят порознь

И дуб, и кипарис не растут один в тени другого.

Со временем вспоминание настолько плотно вошло в мою жизнь, что я стала использовать его перед сном просто для того, чтобы снять напряжение после рабочего дня, отстраниться от суеты и восстановить силы.

Так постепенно мою привычку грезить или пребывать в радужных мечтах заместила способность бесстрастно просматривать картины прошлого. Мне понравилось различать свои истинные мотивации, чувства и открывать глубинные причины желаний — очищая, восполнять себя и приводить свое настоящее в соответствие с действительным положением вещей.

Теперь, после операции, когда лихорадка оставила меня в покое, я с удовольствием могла предаваться вспоминанию, тем более что мне необходимо было разобраться в причинах своего недуга, с тем чтобы скорее выйти из него. Первое, что пришло в голову, — вернуться на некоторое время назад, к событиям, предшествующим болезни. «Лучшего места, чем больница, и лучшего момента, чем лежа под капельницей, невозможно представить», — горько пошутила я, закрывая глаза и готовясь к предстоящей работе.

На короткое время меня окружила пустота, а потом перед внутренним взором всплыла обстановка офиса, где я работала.

* * *

— Я еду в Индию на Наваратри, — Ник улыбался мне, с удовольствием потягивая из китайской керамической чашки зеленый чай.

Было непонятно, чему он больше рад — чаю или тому, что едет в Гималаи.

— А ты уже поговорил с Джасвантом? — спросила я.

— Да, он отпускает меня на 20 дней. Сегодня поеду покупать билет, завтра открываю визу и фьюить, - он присвистнул и характерным жестом имитировал взлет, — я уже в полете!

Я посмотрела на календарь.

«Среда, второе октября — отчетный период! Ничего не скажешь, самое время брать отпуск!» — подумала я и спросила:

— С кем ты едешь?

— Один. Говорят, что из наших собираются еще человек пять-шесть, они прилетят позже.

Слушала его, а у самой от тоски защемило грудь — благословенная даль потянула к себе магнитом.

Он собирался ехать в ашрам Бабаджи, что расположен у Кумаонских подножий Гималаев в крохотной деревушке Чилинаула. В Индии и за ее пределами Бабаджи известен тысячелетия и почитается как святой. По преданиям, он несколько раз приходил на Землю, чтобы учить людей жить в гармонии и единстве с Вселенной. Мироздание - это проявление Божественной энергии, которая заключена в каждой частичке бытия, поэтому следует с любовью и уважением относиться ко всему окружающему, считал он. Там, в Чилинауле и рядом в Хайдакхане построены ашрамы, где приверженные могут жить сколь угодно долго и трудиться, пребывая в гармонии, покое и радости. Изумительная по красоте природа дополняет благостное воздействие этих священных мест. Бабаджи говорил об ашраме: «Я хочу, чтобы здесь вы были счастливы и жили в мире». Однажды я уже была там и сейчас, когда Ник собрался ехать в Гималаи, безумно захотела отправиться с ним.

«Поеду!» — неожиданно пришло решение.

От этой мысли голова заработала, как счетная машинка, раскладывая по полочкам неотложные дела и увязывая обстоятельства, словно я решала уравнение с десятком неизвестных: «Сделаем завоз в филиалы, подобьем отчеты... Карл нас прикроет...».

- Это возможно, но трудно, — с сомнением произнес Ник и привел множество аргументов, доказывающих абсурдность моей затеи.

— Это трудно, но возможно, — отрезала я, как всегда, делая акцент на оптимизм. Встала, механически опустила недопитую чашку чая на стол и направилась к двери.

- Ты куда? — Ник удивленно проводил меня взглядом.

— У меня еще две недели от летнего отдыха остались. Пойду поговорю с Джасвантом.

- Думаешь, отпустит?

- На все воля Божья, но я приложу к этому все усилия. Обдумывая на ходу детали, я вышла из кабинета и отправилась к директору.

Мне удалось уладить все производственные проблемы на редкость легко, я даже немного удивилась этому. После работы по дороге домой я размышляла о том, как бы устроить, чтобы семейные вопросы решились так же просто. Я очень надеялась на Карла,

Мы знали друг друга уже несколько лет, а последний год работали вместе. За это время мы успели стать близкими друзьями. Карл был родом из Одессы — добродушный, с мягким характером и веселым нравом. Обладая привычками абсолютно домашнего мужчины, он, казалось, мог бы стать кому-то идеальным мужем — хозяйственным и заботливым. Но Карл тем не менее в свои 35 лет все еще оставался убежденным холостяком, видимо, потому что был бродягой в душе. В нашем городе у него было много друзей и не было постоянного места жительства, так он и жил, кочуя от одного дома к другому. Наверное, это было не очень удобно, но зато ему удавалось здорово экономить на жилье. Когда мы с дочкой этим летом уезжали в отпуск, он оставался в пустующей квартире и с тех пор все еще не перебрался от нас. Впрочем, так было лучше всем троим. В просторной квартире у каждого была своя комната. Мы с Карлом вращались, как параллельные миры, — каждый жил своей жизнью, не нарушая внутреннего пространства другого. С его появлением наш дом наполнился теплом, запахами вкусной украинской пищи и вечными одесскими шуточками.

Несмотря на некоторую разницу в мировоззрении, а, может, именно поэтому, мы прекрасно ладили, к тому же у него сложились великолепные отношения с дочкой. Он был ей за старшего брата, а заодно за дядьку и за отца. Похоже, и сам Карл привязался к нам, поэтому мы не торопили его с переменой места жительства.

Не могу сказать, что до этого нам с Айкой жилось скучно или неуютно, но втроем стало веселее. Карл не был моим мужчиной: женщины не интересовали его, однако ему удавалось сглаживать одиночество, царящее в моей душе. Для меня его восприятие мира и образ жизни оставались загадкой. Карл выбирал путь одиночки, холостяка, а меня привлекали достоинства личностного роста в паре. Этим вечером, пока готовили ужин, мы устроили очередную дискуссию на эту тему.

— Я всегда думал, что женщина предпочитает одиночеству создание семьи, это обусловлено ее психологией и природным инстинктом: родить и вырастить потомство, — говорил он.

— Не стоит относиться ко всем нам, как к самкам. Сейчас я ответственно сделала выбор оставаться одной, знаю, что это временное явление, так как мне гармонично идти по пути с возлюбленным. Для меня ценности парного эгрегора очевидны и преимущества неоспоримы. Ты наблюдал когда-нибудь за любящей парой? Она всегда выделяется из толпы своей силой, цельностью, ощущением самодостаточности. Ты знаешь, аура влюбленных обладает самым великолепным свечением и наибольшим объемом, в этом ее можно сравнить с аурой святых.

- Я заметил, что человек, обладающий большим количеством личной силы, — лидер, всегда выделяется из толпы, а пара... — Карл на мгновение задумался, а потом пожал плечами: — Возможно, если честно, не обращал внимания.

— Влюбленные обретают цельность в единстве противоположностей, в котором каждый осознает себя свободным существом, всемерно уважая свободу партнера. Соблюдая внутреннюю независимость, оставаясь вне привязанности, оба имеют прекрасную возможность развивать личные качества и искоренять дурные привычки. Ведь в тесном общении естественным образом случаются ситуации, провоцирующие те или иные свойства характера. Кто, как не любимый человек, наиболее остро может зацепить за живое?

— Действительно, они обычно умеют это делать лучше других.

- Если иметь целью самосовершенствование, то в паре, как мне кажется, продвижение идет интенсивнее,. близким людям здорово удается играть роль мелочного тирана, зачастую нарушая устойчивое состояние внутреннего j комфорта партнера и тем самым побуждая его развиваться, а не пребывать в иллюзиях гармонии и безопасности.

- Наверное, так и есть. Я только что подумал, что мне ] гораздо комфортнее находиться в одиночестве, никто не] достает.

- Вот именно, в такой ситуации партнер становится катализатором, позволяет второму проявлять безусловную I любовь, становиться мудрее и сильнее.

— В этом смысле одиночка на самом деле не имеет такой богатой почвы для роста, но для него катализаторами являются другие факторы. В общем, думаю, здесь нет предмета для спора, это вопрос намерения и вкуса — каждый сам определяет, к чему стремиться, и выбирает, как этого достичь.

— Согласна, для меня приятнее постигать глубины себя, познавать жизнь и духовно расти с возлюбленным. Так мне кажется эффективнее, здесь все в одном — и цель, и метод, и инструмент, и процесс. Потом, я ведь немного отличаюсь от других женщин. — Карл изучающе посмотрел на меня, словно собирался найти ответ во внешности. — Я осознанно выбираю одной из своих целей в жизни духовное развитие, в том числе посредством эзотерических учений, использующих как инструмент работу с сексуальной энергией. С этой точки зрения парный эгрегор, как мне кажется, лучший выбор. В устойчивой, любящей паре, понимающей свою самоценность, отпадает необходимость поиска вовне. Я имею в виду смену партнеров. Ведь чтобы найти и глубоко сонастроиться, надо затратить массу ресурсов: время, материальную и психоэмоциональную энергию. При смене партнера приходится проходить этот круг заново. И еще, энергетический уровень пары обычно выше, чем у одиночки. Это равнозначно тому, что яркость двух источников света мощнее, чем каждого в отдельности. Понимаешь меня?

— Да, но не стал бы однозначно судить, который из путей лучше — парный или одиночный, тем более что и цель, и метод, и процесс, — перефразировал он меня, -не являются привилегией того или иного пути, скорее это способ восприятия жизни. Между прочим, путать средство и цель, или инструмент и замысел, — он делал короткие паузы между словами, расставляя акценты так, чтобы разница смысла была очевидна, — характерная болезнь человеческого мышления. Скажу так: если человек потенциально чувствует свое предназначение реализоваться в паре, то преимуществ больше, когда она устойчива. Хотя кого-то обогащает опыт частой смены партнеров.

— Это возможно только на начальном этапе развития, по мере углубления происходит все более филигранная работа, используются более тонкие инструменты и необходима очень высокая степень ощущения, взаимопонимания и доверия. Потом не забывай, у партнеров и ключевые цели в жизни, как правило, бывают общие. У каждого случаются подъемы и спады, человек не бывает все время сильным, иногда ему нужно опереться на чье-то плечо, поэтому в среднем энергетический уровень пары намного устойчивее. Это распространяется на эмоциональный и материальный план. Не зря говорят, что только Бог един и один, а человек создан быть в паре.

Очевидно, тема исчерпала себя, и разговор плавно перешел к обсуждению нюансов предстоящей поездки. Все было решено: я уезжала с Ником в Индию.

— Сколько тебе насыпать? — с колоритным одесским выговором спросил он, помешивая половником закипающий борщ. - Покруче?

Еще со времен службы в армии Карл классно готовил, потому негласно мы его приписали к кастрюлям.

- Хватит, — остановила я его. — Ты, главное, приезжай домой пораньше, чтобы Айка не оставалась одна до! поздна.

- Она же у тебя самостоятельная, — пожал плечами он, —думаю, разберемся.

— Все-таки я переживаю, одно дело — уехать на пару дней в командировку, и другое — оставить вас одних на месяц.

— Да не волнуйся ты, по выходным буду отвозить ее на дачу к предкам, а в будни одну не оставлю, — наполняя свою тарелку, отозвался Карл. — Ну шо здесь такого — накормить, постирать, уроки проверить? Да ей одна радость] будет отдохнуть от тебя.

Я старалась ничего не забыть, снова и снова засыпая его вопросами и советами, хотя прекрасно знала, что надежнее Карла нет, только на него можно было уверенно положиться в этой ситуации.

— Ты смеешься, а я волнуюсь. На тебе остается все — и ребенок, и работа... ну да ладно. Знаю, с тобой не пропадешь, — я обняла его за плечи. — Спасибо за ужин, пойду 1 собираться.

«Классный он все-таки, — думала я, укладывая вещи в рюкзак, — что бы я без него делала?»

На следующий день наши паспорта и заполненные анкеты с авиабилетами на чартер до Дели и обратно уже лежали в посольстве Индии, послезавтра мы с Ником улетали. Последний день пролетел в служебных заботах. Beчером мы вышли из офиса. Пора было ехать в аэропорт. Карл помог мне поймать машину и загрузил тяжеленный альпинистский рюкзак в багажник такси.

- Ну, давай, легкой посадки, как говорится, — голос его был обыденным, как будто я летела не за семь тысяч километров, оставляя их с ребенком почти на месяц одних, а на вечеринку к подружке. — Счастливо!

- Пока, Карл! — обняла его, чувствуя в душе теплое сестринское расположение. — Буду звонить при первой возможности. Смотри, чтобы Айка не заболела, пусть одевается потеплее.

Я прыгнула в такси, и оно покатило в сторону аэропорта. По дороге я думала про дочь. Мы развелись с ее отцом, когда Айке не было еще и года. До четырехлетнего возраста пробелы с отцовством в воспитании ничем не давали о себе знать, но потом стало заметно, что дочь испытывает острый дефицит мужского общения. Когда я встречалась с друзьями, она пыталась завладеть их вниманием, а на семейных праздниках, играя с двоюродными сестрами, Айка ревновала их к отцам. Со временем она становилась все более замкнутой и постепенно начала вовсе чураться мужчин. Я ломала голову: не выходить же еще раз замуж только ради того, чтобы у ребенка был отец? Наблюдая за реакциями дочери, я изо дня в день размышляла над причинами ее поведения. Пыталась смягчить ее комплексы новыми игрушками, сладостями или впечатлениями до тех пор, пока не поняла, что ребенку по большому счету важно получить определенное количество любви, в котором он нуждается, а от кого он это возьмет, принципиального значения не имеет. Поэтому я стала чаше приглашать друзей, предоставляя Айке возможность общаться с ними, да и сама старалась дать ей максимум сердечного тепла. Это было еще одной причиной, из-за которой я не хотела, чтобы Карл уезжал от нас. Он полюбился Айке с первой встречи, видимо, его уравновешенность и доброжелательность пришлись ей по нраву. Они здорово ладили между собой, поэтому, даже оставляя их надолго одних, я была спокойна.

В аэропорту ждал Ник. Он взял рюкзак и повел меня к стойке таможенного досмотра, где шла регистрация на наш рейс. Оказалось, что с нами едут его знакомые из Сибири — молодая семейная пара с двумя детьми и женщина лет сорока.

- Тоже собираются в паломничество?

— Да, они летят первый раз, да к тому же с детьми, по этому очень обрадовались, когда узнали, что будут с нами, -он неожиданно остановился и посмотрел мне в глаза: -Я рад, что у тебя получилось поехать. Если честно, я до последнего сомневался. - Почему?

— Слишком мало было «за» и слишком много «против», я не верил, что тебе удастся раскрутить ситуацию под себя.

— Мудрые говорят, что когда создаешь правильное намерение — оно работает. Если в душе победитель — всегда удается сформировать ситуацию под себя, в том случае, конечно, если это будет гармонично происходящему.

— По этому поводу есть анекдот, — Ни к поднял вверх указательный палеи. —Александр Македонский собрал- | ся в очередной поход, но предварительно решил узнать I о благосклонности небес. Поэтому отправился к жрице | храма, чтобы она предсказала ему Высшие знамения. В этот день гадание было запрещено, и жрица отказалась выполнить повеление Александра. Тогда он припугнул ее, что заставит солдат принудить ее к этому силой. «О, Александр! — начала предсказательница. — Ты непобедим...» «Этого достаточно», — прервал ее Македонский и поскакал к войску.

* * *

Вы когда-нибудь летали самолетом? А на Восток, в полчетвертого утра, когда алый восходящий диск окрашивает облака в вызывающий пурпур? Вы подсаживаетесь ближе к иллюминатору, потому что невозможно пропустить это зрелище, и забываете обо всем. Только на бесконечных барханах алых облаков трепещет рассвет, дыхание перехватывает, и вас больше нет. Взгляд потерялся, рассеялся в игре света и тени. Нет самолета, нет вашего соседа, нет стекла. Есть только этот пурпурный свет — мягкий, обворожительный, мерцающий багряными бликами, растворяющий в себе. Восторг пронизывает вас, зыбкое чувство беспричинного счастья заполняет грудь. Вы там, на воздушной подушке, над самым краем полыхающего океана. Всем телом уже готовы соскользнуть вниз на манящую перину облаков, чтобы понежиться на ней, с удовольствием растянуться во весь рост и, раскинув руки, покачаться на возносящейся волне... и только промелькнувшая мысль об иллюзорной плотности ее удерживает вас, возвращает в реальность. Внезапно вы снова чувствуете тяжесть локтя на подлокотнике и с сожалением понимаете, что сказочный пейзаж вот-вот растает... но тем и привлекателен Восток, что он с легкостью разрушает представления вашего западного ума. Вы будете пытаться предугадать, понять его, а он, наивно улыбаясь, лукаво обведет вас вокруг пальца. Вы будете апеллировать к привычному порядку вещей, а он, невинно глядя вам в глаза, обманет ваши ожидания — ведь он не соответствует им! Добро пожаловать на Восток! Ваше свидание с возлюбленным началось, можете больше не торопиться. В подтверждение сказанного трепетный восход будет сопровождать вас неимоверно долго — еще целых два часа...

- Наш самолет совершил посадку в... за бортом плюс тридцать семь градусов по Цельсию...

- Чертово самообслуживание, а что делать — чартер! — едва протискиваясь в узком салоне, Ник тащил наши рюкзаки из багажного отделения.

Мы вышли к трапу.

— Ах! — я задохнулась от жаркого, влажного воздуха, пахнувшего в лицо.

Микроавтобус доставил нас к аэровокзалу.

- Куда идем? - спросила я Ника.

- К кассам,-он закинул свой рюкзак за плечо. — Нам нужен обменный пункт.

-.

Через узкий проход мы вышли в просторный зал. Первое, что попалось на глаза, - огромная яркая фигура многорукого Шивы, танцующего Натарадж.

- Ошибиться невозможно, сразу понимаешь, куда прилетел.

Больше аэровокзал ничем не отличался от европейских аналогов: такие же витрины магазинов беспошлинной торговли и ресторанчики. На таможне индиец в чалме поставил нам в паспорта отметку о прибытии и пожелал приятного путешествия. Мы подошли к обменному пункту. Пока Ник объяснялся по-английски с миловидной индианкой в голубом форменном сари, я стояла рядом и наблюдала за I группой из трех человек, которые остановились у свален- \ ных на пол рюкзаков и что-то обсуждали.

- Эти ребята с нашего рейса, — тронула я за рукав Ника, кивая в их сторону, — пойду, узнаю, куда они? — ' И направилась к ним.

Один из них оказался кришнаитом из Екатеринбурга. С десятью долларами в кармане, четками и школьным рюкзачком за плечами он намеревался добраться до Вриндавана автостопом, а это было нам не по пути, но двое двигались в нашем направлении. Посовещавшись, мы решили часть дороги проехать вместе. Таким образом нас набралось девять человек, и мы остановились на том, что надо нанять микроавтобус. Ник вышел на улицу договориться с таксистами. Минут через десять он вернулся с двумя сикхами в белых чалмах, и те помогли перенести наш багаж в машины. На двух здоровенных «Амбассадорах», напоминающих собой старую «победу», нас провезли по делийским рабочим кварталам до стоянки автобуса, арендованного Ником, на котором предстояло проехать не одну сотню километров. Было десять, когда просторный мини-вэн взял направление на северо-запад Индии. Мы держали путь к Хальдвани — небольшому селению в штате Уттар-Прадеш в предгорьях Гималаев, где планировали переночевать в гостинице, чтобы с рассветом тронуться дальше.

- Ну как тебе Дели? - спросил Ник, потягивая из бутылки питьевую воду и глядя в окно.

- Если честно, пока не пойму, — ответила я, радуясь тому, что можно с комфортом расположиться на широком сиденье. — Вот автобус классный!

Стекло поначалу было опущено, но пришлось поднять его из-за удушливого смога, которым воздух был пропитан так, что над городом висела плотная дымка. Высокие и низкие дома хаотично сменяли друг друга, из больших окон уродливо высовывались спины кондиционеров. Уличный шум с непривычки резал слух. Грузовики, огромные автобусы, легковушки, моторикши на своих драндулетах, орущие водители и пешеходы — все смешалось и кишело, словно в муравейнике. К этому нужно добавить левостороннее движение, отсутствие светофоров и правил дорожного движения — и вы получите полное представление о делийской улице.

Мы не трогались с места, стояли уже минут пять. Солнце накаляло металл машин, двигатели выбрасывали в воздух ужасную вонь, где-то впереди разрывались сигналы клаксонов. Мое терпение лопнуло, я высунулась из окна посмотреть, что там происходит — почему стоим? Три большие белые коровы, вернее, серые от копоти, с пыльными впалыми боками и торчащими остовами костей безмятежно паслись посреди перекрестка. Подбирая с расплавленного, вонючего асфальта банановую кожуру, которую кто-то милосердно выбросил из своего окна, одна из них сосредоточенно жевала стоя, а две другие лежали и томно смотрели вдаль огромными выразительными глазами.

~ Ник, посмотри на эту картину! — воскликнула я, отстраняясь от окна.

Он вплотную приблизился к стеклу. Не обращая внимания на доносящийся со всех сторон рев двигателей и завывания сирен, коровы неторопливо двинулись к обочине, подчиняясь собственному пониманию вещей и равнодушно помахивая облезлыми хвостами.

Мы ехали уже четвертый час. Я растянулась во весь рост на сиденье, положив голову Нику на колени. От кондиционера сквозило прохладой. За окном простиралась выжженная солнцем равнина, поросшая чахлыми посадками какого-то злака. По обеим сторонам дороги тянулись одноэтажные побеленные, раскрашенные рекламой дома. Казалось, мы едем по бесконечному коридору. Иногда их ряд прерывался узкой полоской запыленных деревьев, меж которыми прятались лачуги бедняков. Эти хибары напоминали формой и размером автобусную остановку, у них было только три стены и крыша. Многие из них были сделаны из картона. Передняя часть этого строения занавешивалась тряпкой, являясь и дверью, и окном одновременно. Перед домами в дорожной пыли играли дети — чумазые, худые, с тонкими ручонками и очень крикливые. Индийская детвора своей непосредственностью напоминает цыганят. Стоит остановиться у обочины и выйти из машины, как они, словно стая галчат, слетаются к нам, улыбаясь до ушей, бесцеремонно дергают за края одежды и выпрашивают мелкие деньги или еду. Я знала, что, стоит дать хотя бы одному из них, поднимется такой гвалт, что можно забыть о спокойном отдыхе. Поэтому, выходя из автобуса, мы делали сердитыми лица и цыкали на мелкоту. Увидев такой прием, они нехотя отходили на приличное расстояние и, не осмеливаясь подойти ближе, издали наблюдали за нами. Почти у каждого придорожного дома сидел старец, скрестив ноги на плетенной из лозы широкой лежанке с высокими ножками.

— Посмотри, ~ Ник тормошил меня за плечо, —он безмятежен, как Будда. Просто сидит, смотрит на проезжающие мимо машины, и в его взгляде отражается пустота.,

— Это ты отсюда смог увидеть пустоту в его взгляде? — Я рассердилась из-за того, что Ник меня растолкал.

— Не злись, Ло, как ты думаешь, что он чувствует, проведя всю жизнь у дороги, — освобождение?

- Да он просто уже отупел, — ответила я, представив, что всю жизнь просижу на месте старого индийца, глядя на бесконечный поток машин.

— А у меня возникает ощущение, что время остановилось для них. — Ник с нескрываемым восхищением повернул голову вслед проплывшему за окном старцу и с чувством легкой зависти продолжил: — Вот страна! Нищий, а как император, словно у него все есть! Ты обратила внимание, они все на этой дороге такие?!

Поиск по сайту: