Глава 3. ОЧИЩЕНИЕ

- Ло, ты что-то совсем ушла в себя. — Ник стоял перед распахнутой дверью автомобиля и подавал мне руку, — давай рюкзак, приехали.

— Ашрам? —переспросила я, будто мы могли приехать в другое место, выбралась из машины и осмотрелась.

Справа от меня находился аккуратно оштукатуренный и побеленный каменный забор, к нему прилепились лавки торговцев. Перед магазинчиками на длинной бетонной скамейке сидели несколько мужчин и женщин. Это были европейцы, одетые в традиционную индийскую одежду. Напротив входа в ашрам возвышалось трехэтажное каменное здание с балконами.

— Это гостиница?

— Да, ее построили не так давно, но мы остановимся в самом ашраме, это намного колоритнее. — Ник поправил рюкзак и уверенно направился к воротам.

Влево уходила деревенская улица с двухэтажными домами в два ряда, а справа на некотором удалении от основного комплекса стояло еще одно здание. Оно было недостроено и выглядело больше и современнее других.

— Тоже гостиница? — указала я в его направлении.

— Нет, госпиталь. Думаю, у нас будет возможность при желании сходить туда на экскурсию. Слышал, его уже почти достроили.

Сам ашрам прятался за высоким забором, снаружи был виден только уходящий в небо шпиль храма. Мы надели рюкзаки и направились к калитке, прошли мимо иностранцев, сидевших у магазина. Я заметила, что они пьют чай.

— Здесь чайхана?

- Да, обычно в свободное время ашрамиты собираются здесь попить чаю или свежего мандаринового сока.

Мне было интересно, как все устроено в этом ашраме. Я была здесь впервые, поэтому испытывала легкое нетерпение. Наконец мы вошли. От ворот в разные стороны разбегались ухоженные дорожки, огороженные орнаментом из покрашенных кирпичей, по обеим сторонам их росли подстриженные кусты. Вся территория утопала в цветах, они были повсюду: на клумбах, в горшках у жилых помещений, перед храмом.

Мы прямиком направились в офис — небольшое одноэтажное здание, в котором расположились административные службы. Первое, что нам предстояло сделать, — это зарегистрироваться, заполнить стандартную анкету, которую оформляют в любой гостинице Индии, и оплатить проживание. Здесь же прибывшие в ашрам впервые могли ознакомиться с внутренним распорядком и взять план территории, чтобы свободно ориентироваться. В отдельной комнатке офиса разместился магазинчик, в котором продавались книги о Бабаджи, его фотографии и тексты песнопений для участия в ежедневных ритуальных службах, проводимых в храме. После всех необходимых процедур нас послали искать хозяйку гостевого корпуса. — Поселимся вместе?

- Нет, здесь, в ашраме, вместе могут жить только семейные пары, и то при наличии свободных комнат. Сейчас, когда приехало человек двести паломников, не думаю, что найдется хотя бы один лишний номер.

Мы блуждали в поисках администратора по двухэтажному каменному дому, построенному по типу колодца. По периметру второго этажа, со стороны внутреннего дворика, проходил широкий балкон, служивший коридором. У перил стояли лавки и огромные напольные горшки с цветами, здесь можно было отдохнуть на свежем воздухе. Внутренний дворик и балкон были залиты солнцем. Про себя я отметила, что везде очень уютно и чисто.

Когда нас наконец разместили, то мы оказались в одной комнате со спутницей из Сибири. Открыв тяжеленную дверь, я очутилась в крохотном помещении, метров десять квадратных, не больше. Комната располагалась на втором этаже, рядом за углом была лестница, которая вела на крышу. «Отлично, — подумала я, — значит, по утрам будет легко найти себе место для зарядки и медитации».

В комнате уже жили несколько человек: две сибирячки, землячки моей спутницы, две дамы из Риги, австриячка и москвичка. Условия нас ожидали, надо сказать, спартанские — каждой полагался матрас и колючее шерстяное одеяло. Хорошо, Ник предупредил меня заранее, и я прихватила с собой спальник и постельное белье.

Разобрав рюкзак, я прилегла отдохнуть с дороги. С Ником мы договорились встретиться на балконе через два часа. У меня было достаточно времени, чтобы познакомиться с соседками, принять душ и даже поспать часок.

Я узнала, как кого зовут, давно ли они приехали, и попросила их поделиться своими впечатлениями о жизни в ашраме. Мое внимание привлекла москвичка, женщина лет пятидесяти, которая вела себя по-хозяйски и явно выделялась среди присутствующих. Ее уголок был обжит лучше Других. У нее была кровать, тогда когда остальным приходилось спать на полу. На стене висела двухъярусная этажерка, нижнюю полку занимала столовая посуда, а на верхней размешался маленький алтарь, где были расставлены фотографии Бабаджи, голографическое изображение Шивы и Шакти, фигурки индуистских богов и лампадка. На подоконнике стояла электрическая плитка и несколько кастрюлек.

- Судя по всему, вы давно здесь?

— Да, уже второй год. Раньше я жила с норвежкой, но, когда та уехала домой, осталась одна. Вначале спала, как и вы, на полу, потом у меня начались ужасные боли в суставах, и настоятель ашрама распорядился, чтобы мне дали кровать.

По тому, как она рассказывала о себе, было видно, что эта женщина везде наведет свой порядок. Ее словно прорвало, она с упоением слушала себя, в то время как остальным пришлось замолчать, потому что перебить ее было | невозможно.

— А где здесь душ? — я попыталась вклиниться в промежуток между фразами.

- Как выйдешь, сразу направо у лестницы, там у нас туалеты и душевые. Имей в виду, — наставляла она меня, вода у нас только холодная.

Прошло всего пять минут разговора, но стало утомительно ее слушать. С детства я терпеть не могу находиться рядом с людьми, которые уверены, что всегда правы, и стремятся заполнить собой все окружающее пространство, тем самым безапелляционно навязывая себя..Я взяла банные принадлежности и пошла купаться. «Прямо вылитая мама», — сравнивала я их, набирая воду в ведро.

Душ представлял собой кабинку с краном для холодной воды и большим пластмассовым ведром, из которого приходилось выливать на себя воду, как из ушата.

«Да, сходство характеров очевидно, и даже внешне они похожи, — я вылила полное ведро ледяной воды себе на голову. — Ух, хорошо, что дома принимаю контрастный душ, иначе ни за что не заставила бы себя повторить эту процедуру».

Лет с двенадцати мы с мамой не могли найти общего языка. Бессознательно она грубо разрушала все проявления моей индивидуальности, не совпадающие с ее представлениями. Воспитание сводилось к тому, что она либо цинично насмехалась надо мной, либо директивным, не терпящим возражений тоном делала внушения, заставляя слушать себя, и страшно обижалась, если ее игнорировали.

Однажды я поделилась с ней чувствами, которые питал ко мне соседский мальчик. Не прошло и получаса, как за обедом она публично высмеяла меня перед старшими сестрами, вернувшимися из школы. Над детским увлечением потешалась вся семья. Долго еще потом щеки мои начинали гореть, как от пощечины, когда я вспоминала тот случай. И до тех пор пока я не перепросмотрела все образы из прошлого, связанные с мамой, любое наше общение вызывало во мне негативные эмоции. Меня начинало раздражать само ее присутствие, ведь долгие годы я даже не подозревала, что мое восприятие во многом обусловлено детскими обидами, болью, недоверием.

Потом эмоции забылись и первопричины затерлись, осталась рефлекторная реакция, закрепившаяся в подсознании. Раньше по поводу и без повода, находясь рядом с ней, я испытывала напряжение и вся внутренне сжималась, как пружина, ожидая очередного грубого вмешательства в мою жизнь или поучений. Первопричина этого поведения стала мне ясна благодаря вспоминанию и перепросмотру с прощением. Мысленно возвращаясь в прошлое, я вспоминала коробящие меня ситуации, беспристрастно просматривала их заново, изучая наши взаимоотношения, старалась принять нас такими как есть, прощала. Я заметила, что после таких медитаций внутри что-то менялось, уходили неприятие, боль, обиды, а освободившееся пространство заполнялось любовью, душа успокаивалась, и пробуждались мудрость и сострадание.

Я поняла, что спровоцировать можно только того, кто провоцируется. Предо мной ясно предстала цепочка событий с рождения и до последнего момента. В ней каждое звено — ситуация, сформированная теми или иными нашими качествами, свойствами характера, обстоятельствами жизни и другими нюансами, накрепко сцепившимися одно с другим. Обычно достаточно затронуть одно звено, чтобы вывести из равновесия весь механизм, например, разозлить или расстроить ее или меня. Вначале я думала, что это нескончаемая работа, выполнить которую мне не по силам. Но, потянув за первое ассоциативное негативное переживание, что пришло в голову, мне удалось вытащить на поверхность всю цепь. Вспоминание помогло разорвать звенья и посмотреть на каждую проблему в отдельности. В итоге это оказалось не так страшно.

Правда, ушел не один месяц кропотливой работы, но не могу вспомнить, чтобы это забирало у меня более одного-двух часов в день. Я стала замечать, что при очищении подсознания в медитации в реальности наши взаимоотношения гармонизируются, а реакции становятся принципиально новыми — более позитивными, управляемыми. Когда передо мной четко и ясно представало каждое обстоятельство в отдельности, проблема, обусловленная им, лопалась в свете интуитивной мудрости, как мыльный пузырь. Негативные эмоции трансформировались из разрушительных в сострадание, понимание и любовь.

Так постепенно удалось выйти за пределы обусловленности, обрести правильное, адекватное восприятие, перестать вовлекаться в негативные эмоции и поддаваться провокациям. Как ни странно, наше общение стало более уравновешенным. В присутствии матери я больше не испытываю напряжение и внутреннее сопротивление, мы уже не обижаемся друг на друга. Хотя я по-прежнему предпочитаю держаться на расстоянии: чрезмерная близость провоцирует старших к излишним нравоучениям, ведь не секрет, что мы не можем изменить своих близких — только себя.

- Ну что, отдохнула? — прервал мои размышления Ник, когда, выйдя из душа, я направлялась к дверям комнаты.

Я вздрогнула, потому что не увидела его, занятая своими мыслями.

- Ты меня напугал. Почему так рано, договаривались же через час?

— Собирайся. Одевайся так, чтобы было удобно идти пешком. — Я открыла рот для вопроса, но Ник опередил меня: — Только давай быстрее, мы пойдем в деревню. Вернуться должны к семи, чтобы успеть на вечернюю службу.

Я метнулась в комнату. Переодеваясь в хлопчатобумажное пенжаби, я слушала, как мои соседки воодушевленно судачат о ком-то из ашрамитов, и была рада, что мне не придется сидеть с этими скучными тетками и сплетничать.

Через пару минут я вернулась к Нику. Мы вышли через другие ворота и направились по дороге в Чилинаулу — поселку, что находится примерно в четырех километрах от ашрама. Можно было нанять такси, как делают местные ашрамиты, но нам было интереснее прогуляться пешком.

- Как устроился?

— Хорошо, комната большая, правда, нас в ней человек пятьдесят. Душновато, но ведь я не на курорт приехал. Была бы крыша над головой и место, где бросить на ночь

бренное тело.

- Представляю, каково там вам. Ну ничего, будет совсем плохо, приходи спать на крышу.

— Я уже думал об этом, но сосед меня отговорил — оказывается, он уже попробовал.

— Ну и как?

- Никак, весь спальник промок насквозь от утреннего тумана и росы, замерз, говорит, что зуб на зуб не попадал. А у тебя все нормально?

- Да, знаешь, соседка просто копия мамы, — я рассмеялась, — даже забавно встретить здесь человека, так похожего на нее. Все: фигура, голос, манера держаться...

— А тебя это цепляет?

- Нет, этот клубок распутан до конца, тут я постаралась тщательно поработать.

— Делала перепросмотр?

— И возрастную регрессию — погружалась в воспоминания детства. Вспомнила себя вплоть до рождения и даже раньше, в утробе. Я тебе не рассказывала?

Ник отрицательно покачал головой.

- Когда мама узнала, что беременна, первой реакцией было отвержение — она не хотела рожать еще одного ребенка. Такой был наш первый эмоциональный контакт. Оказывается, мое 'подсознание помнит это до сих пор. Вероятно, для мамы это было мимолетное переживание, а я десятилетия спустя подсознательно продолжала воспринимать ее как агрессора. Мои чувства и реакции в отношении ее оставались под влиянием первого негативного опыта и были полны скрытой обиды до тех пор, пока я не осознала это.

— Сколько же людей живет под воздействием ассоциаций перинатального периода? — он призадумался. — Неосознанный человек все равно что зомби, но девяносто восемь процентов населения земного шара живут так.

- Самое интересное, что к отцу, несмотря на его строгость и неуравновешенный нрав, я никогда не испытывала подспудной агрессии, наоборот, всегда была открыта душой, даже когда обижалась.

— А ты не пробовала спросить у них, как было на самом деле? — неожиданно прервал меня он.

— Да, не так давно мы говорили об этом.

- И что? — в его голосе звучало нескрываемое любопытство.

- Отец сказал, что безумно обрадовался, когда узнал о ребенке.

— А мама? — настаивал Ник.

- Она ответила, что, конечно же, хотела, но я видела в это время ее глаза. Что-то в них было... Похоже, она скрыла правду. Ты же знаешь родителей, кому легко признаться? Я откровенно рассказала им о своем переживании, просила у мамы прощения за обиду, которую столько времени носила в себе. По-моему, у нее от сердца в тот момент что-то отлегло, мы стали намного ближе друг другу, словно души открылись навстречу.

— Акт прощения сам по себе — мистический момент, не зря же его активно используют в религии, психологии, эзотерике. Даже барин в Прощенное воскресенье ходил к своим крепостным прощения просить, может, поэтому крепостной строй так долго продержался на Руси?

— С тобой невозможно, — ополчилась я, — вечно ты со своими анекдотами или историческими шуточками!

- Так это же народная мудрость, чего ж лучше-то?

Мы шли не торопясь, наслаждаясь чистейшим высокогорным воздухом. Казалось, его можно было пить глотками, словно родниковую воду, настолько вещественной была его свежесть.

— Для меня было откровением другое, — продолжила я, убедившись, что Ник все еще внимательно слушает. -Думаю, душа приходит в тело, обладая памятью всех предыдущих воплощений, полностью понимая суть творения и зная замысел Всевышнего. Человек рождается тотально осознанным. После рождения дитя какое-то время еще помнит это и пытается жить в соответствии с знанием, но несовершенное тело ограничивает его. Вначале ребенок испытывает изумление, внутренний протест и шок, ведь неразвитая физическая оболочка абсолютно не соответствует его способности осознавать. Поскольку физиологически дитя полностью зависит от социума, постепенно дух его смиряется, разум отождествляется с телом грудного младенца, и человек забывает о том, как на самом деле.

- У меня было очень похожее переживание, — с пониманием отозвался Ник, его глаза засветились живым блеском. — Однажды на медитации я вспомнил себя грудным ребенком и четко понял, что мой ум свободен от иллюзий. Это было настолько яркое и реальное переживание, что до сих пор не забыл чувство полной свободы, которое испытал.

Мое восприятие не имело границ. Я знал все, что можно представить, и мысленно переносился в любое место. Это как во сне: чувствуешь себя младенцем, лежащим в кроватке, видишь все, как было тогда, и можешь реально путешествовать куда пожелаешь, но без тела. А этот уродливый, слабый, красный и кричащий комок мяса, набитый костями, — абсолютно чуждая материальная субстанция, никак не соответствует широким способностям ума и духа, неуправляемый, но к нему накрепко и неотвратимо привязан.

Через какое-то время я привык к такому положению вещей, и младенческое тело мне уже не мешало совершать стремительные перемещения в иные реальности, вероятно, для окружающих в это время я просто спал. Самое интересное, что я приноровился к этому ограничению, но не мог перенести страдания, которые испытывал, понимая мысли людей. Это сродни тому, как зрячему однажды оказаться в городе среди слепых и глухих, не понимающих своей ущербности людей — невыносимая боль. Будучи в этом переживании, я понял, вернее, ощутил, что мы забываем себя из сострадания к другим.

Я внимательно слушала, переживая сказанное, одновременно как бы примеряя его слова к личному опыту и представляя себя на его месте. Он рассказывал так вдохновенно и образно, что это было совсем нетрудно. Мое восприятие раздвоилось: на поверхности успевала следить за дорогой, по которой мы шли в то же время оставаясь в состоянии повышенного внимания. Не прилагая усилий к тому, чтобы создать или удержать такое специфичное слушание, я пропускала через себя слова Ника, всем существом переживая их как личный опыт.

- Тогда я испытывал к матери неимоверно сильную и чистую любовь — просто вселенскую, полную великого сострадания, исходящую от понимания законов бытия! — Он развел руками в стороны, — Когда я увидел, что мама не в состоянии вынести такую любовь, что это за пределами ее понимания и возможностей, то принял правила игры, существующие в мире обусловленных людей, к которому принадлежим и мы с тобой, дорогая. Иными словами, я причинял бы ей боль той безграничной любовью, это разрушило, а может, даже убило бы ее.

- Или люди решили бы, что ты сумасшедший, и уложили тебя в психушку.

Я подумала о том, что отождествление с социальными установками, культурой, вернее, отсутствием истинного знания приземляет нас — совершенных и свободных от рождения. Вместе с заботой близких и молоком матери мы впитываем неосознанность, смиряемся с общепринятым взглядом на жизнь и со временем забываем истинное знание. Это происходит в первые месяцы жизни.

- И все-таки меня не перестает мучить вопрос: почему Всевышний забирает у новорожденного память прошлых воплощений и наработанные способности? Зачем рождение уравнивает всех? — В груди горько защемило неразрешимое желание приоткрыть завесу над тайной. -Интересно, скоро ли наступит время, когда я узнаю ответы на все вопросы?

Мы замолчали, слишком много было сказано, хотелось переварить, и долгое время шли в тишине, пока Ник не нарушил ее:

- Заспорили ксендз, поп и раввин, когда начинается жизнь. «В момент зачатия», — говорит ксендз. «В момент рождения», — говорит поп. «Э, нет, — говорит раввин, — жизнь начинается тогда, когда жена берет с собой детей и уезжает на дачу».

Я рассмеялась и подумала, что тоже знаю анекдот в тему. Собралась рассказать его, да загляделась на прекрасные сосны и забыла.

- Смотри, какие длинные иголки, сантиметров пятнадцать — шикарное убранство!

— Только здесь такие и видел. Подожди, впереди нас ждет кое-что поинтереснее, — Ник лукаво посмотрел на меня: — Ты быстро бегаешь?

— Что ты имеешь в виду? — настороженно спросила я. — Здесь есть дикие звери?

Все-таки мы были вдали от цивилизации.

- Нет, тут достаточно часто расположены деревни, в лесу я встречал одних обезьян, поэтому если повезет, мы сможем их увидеть.

Я наслаждалась погожим солнечным днем и легким, сухим воздухом, несущим ароматы смолы и хвои. Дорога шла вниз и огибала гору, мы прятались в прохладой тени деревьев. Обочина была усыпана осколками камней и сверкала на солнце, слюдяная порода искрилась в его лучах. Скала состояла из разноцветных пластов, вздыбленных почти вертикально, и выглядела как блестящий, слоеный пирог.

- Как на Черноморском побережье, только там порода не блестит. — Я подняла несколько камешков, повертела в руках.

Они были испещрены серебристыми чешуйками.

— Возьму с собой на память, — спрятала их в карман.

— А ты знаешь, что если подержать камень в руке и согреть его своим теплом, он начинает общаться? - спросил Ник, тоже подбирая с дороги камень.

- Слышала об этом.

- Бытует мнение, что у минералов есть память и они могут делиться своими воспоминаниями с людьми. Если настроиться, это несложно уловить, обычно они приходят в виде образов. Растения обладают памятью и эмоциями. Животные — памятью, эмоциями и умом, обусловленным инстинктами, за пределы которых они не выходят, И лишь человек в дополнение к перечисленному осознан и имеет свободу выбора, а значит, способен совершенствоваться, духовно расти и быть истинно свободным. Этим он отличается от других творений Всевышнего.

- Про камни не знаю, а про растения — это давно научно доказанный факт.

Из-за поворота появились деревенские строения. Шоссе в поселке стало грязным, под ногами то и дело попадались отбросы, которые местные жители сваливали в сточную канаву, вырытую у края дороги. Мы шли мимо низких домов. Во многих на первых этажах размещались магазины, а наверху жили хозяева. В основном это были лавки, в них продавались национальная одежда и ткани. Реже попадались витрины с фруктами и сладостями. Улица тянулась метров пятьсот. Там, где дома стали редеть, мы повернули назад.

— Зайдем в туристическое бюро? — Ник кивнул в сторону красочной вывески,

— Зачем?

- Купим карту Индии с указанием исторических мест и маршрутов для паломничества. — В его планы входило через несколько дней тронуться дальше на север, в горы. и совершить паломничество в Кедарнатх.

Кедарнатх — священное место, где, по преданиям индусов, Шакти, супруга Шивы, триста лет ждала своего возлюбленного. Считается, что до сих пор они пребывают там, проявленные в тонком теле. Мы приобрели карту и вышли на улицу, как раз у овощной лавки.

- Давай купим фруктов, смотри, какая аппетитная

хурма.

- Немытые кушать нельзя, — предупредил Ник, - можно подхватить кишечную инфекцию.

- Знаю, съедим их в ашраме. Ну что, идем обратно?

— Хорошо, только назад пойдем напрямик.

— Это как?

- По тропинке. Будем срезать там, где шоссе петляет.

Я соблазнилась еще на большие красные яблоки, и мы отправились в обратный путь. Солнце уже клонилось к закату. Через пару километров мы вышли к живописному склону и остановились осмотреть прекрасный вид. Вниз по откосу горы тянулись нестройные ряды сосен с непривычно длинными свисающими иголками. Впереди, насколько хватал взгляд, простирались невысокие горы, сплошь покрытые зеленью. На горизонте сквозь нежную дымку марева можно было различить скалистые пики хребтов. Солнце садилось и окрашивало их снежные островерхие шапки в розовый цвет.

— Изумительно, — только и смогла произнести я. — А что там, за снежниками?

— Это уже Непал, а за тем дальним перевалом начинается Тибет. Но надо смотреть утром, когда нет тумана. В ясную погоду я покажу тебе большой Кайлаш.

— Большой Кайлаш? Тот, что в Непале, его видно отсюда?

-Да.

— Я была на Кайдаше в Хайдакхане, Тот ашрам располагается у подножия горы, которую индусы тоже называют Кайлаш.

— Этот малый.

— Скажи, когда приезжаешь сюда, что ты чувствуешь?

- Здесь дом, где я отдыхаю душой. — Его взгляд задумчиво устремился к далеким вершинам. — Казалось бы, могу поехать в любую страну мира, но тянет сюда. Это место зовет к себе. Подобных состояний не испытывал нигде, а я их объездил!

Я чувствовала, что он хочет сказать, потому что сама влюбилась в это святое место. Мягкий климат, свежий воздух, тишина — все располагает к покою и созерцанию, тревоги растворяются сами собой, и кажется, что жизнь протекает тут легко и гармонично,

Мы пошли дальше, забираясь по тропинке на очередную кручу, и вдруг увидели стаю обезьян. Несколько самок с детенышами скучились наверху и издали разглядывали нас. Это были бабуины. Несмотря на наше приближение, они явно не собирались убегать. Стадо расположилось довольно близко от тропинки, и мы неминуемо должны были поравняться с ним.

- Стой, — тихо приказал Ник. — Дай пакет.

Я протянула ему фрукты и тут же услышала шорох. Обернувшись, я увидела крупного самца, что спускался к нам с противоположного склона. Теперь мы находились

между обезьянами.

Ник достал из пакета хурму и, держа ее в руке, поджидал, пока вожак приблизится к нам на доступное расстояние. Бабуин остановился и начал ходить взад вперед, опираясь на передние лапы и раскачиваясь. Вид у него был не очень доброжелательный. Иногда он поднимался на ноги и принимался размахивать руками, словно хлопал в ладоши. Ник бросил ему хурму. Самец быстро подбежал, схватил плод, обнюхал его, потом медленно подошел к нам.

- Опасно подпускать его близко, здешние обезьяны очень наглые.

— Давай бросим в сторону еще одну хурму и отойдем подальше, пока он будет есть, — предложила я.

Ник постарался закинуть второй плод так далеко, что самцу пришлось отбежать за ним. Мы заторопились вперед. Сбившиеся в кучу самки продолжали за нами следить. Мы прошли по тропинке мимо них на довольно близком расстоянии.

— Они не пойдут за нами?

Не успела я закончить фразу, как вдруг почувствовала, что кто-то резко потянул из руки пакет.

— Аи! — вскрикнула я испуганно и рефлекторно отскочила в сторону, потому что увидела хищно ощерившуюся самку прямо у своих ног.

У нее были облезлые бока, покрытые клоками линяющей шерсти. Обезьяна испуганно скалилась, но убегать не собиралась.

- Ник, что мне делать?

— Лучше брось ей пакет, если ей что-то не понравится, она может укусить, — прошептал он. — Только делай все очень медленно, без резких движений.

Я осторожно отбросила пакет в сторону от тропинки. Обезьяна кинулась к нему, а мы поспешили отойти в безопасное место. В это время самец присоединился к своему стаду и стал громко кричать, издавая режущие слух, устрашающие гортанные звуки. Разорвав целлофан и исследовав содержимое, самка, так нагло атаковавшая нас, потащила трофей к сородичам. Бабуины набросились на пакет и наконец оставили нас в покое. Мы рванули что было сил и остановились, только когда обезьяны скрылись из виду.

— Слушай, я не на шутку испугалась, — возбужденно делилась я впечатлениями. — У меня до сих пор коленки трясутся. Первый раз в жизни вижу обезьян так близко, не в зоопарке. А когда эта попыталась вырвать у меня из руки пакет, я чуть не умерла от страха.

— Да, с ними надо быть поосторожнее. В прошлом году обезьяна покусала одного ашрамита, так ему потом уколы от бешенства делали каждый день до самого отъезда. Наверное, и дома продолжат колоться.

— Такого счастья мне не надо, и так хватит впечатлений на всю жизнь.

От воспоминаний о происшедшем мой живот сжался в комок от ужаса.

— Ник, она так смотрела мне в глаза! Ее взгляд, пронзительный, дикий и жесткий, полностью отражает природный инстинкт добытчика, но в то же время он по-человечески хитрый. В ее глазах как будто светился разум!

Обсуждая неординарную встречу, мы подошли к ашрам у.

Надев сари, я поднялась на смотровую площадку, которая находилась как раз напротив храма. Оставалось недолго до начала службы, и вокруг толпился народ. Я остановилась у парапета и заглянула вниз — за ним оказался обрыв метров шесть. Там, на площадке под навесом, разместилась кухня. Дальше за территорией ашрама начинались деревенские огороды. Склон, изрезанный террасами сельскохозяйственных посадок, плавно переходил в долину. В глубине ее сверкающей ленточкой извивалась река, но это было уже так далеко, что она практически сливалась с ландшафтом. Незаметно опустился вечер, и вдруг похолодало. Я накинула на плечи палантин из белой кашмирской шерсти, купленный сегодня в деревне. Почти невесомый, он отлично согревал тело, окутывая приятным, мягким теплом.

- Как резко превращается день в ночь, здесь не бывает вечеров. — Я повернулась на знакомый голос.

Ник подошел и встал рядом. Я кивнула, говорить не хотелось. Казалось, произнесенное вслух слово разрушит гармонию, которая установилась между окружающей природой и моими ощущениями. Сейчас я осознавала себя неотъемлемой частью мироздания, той песчинкой, без которой нарушится хрупкое равновесие. Я видела мерцание звезд и чувствовала, что дышу в резонанс с их световой пульсацией. Глубокая темнота, опустившаяся на горы, растворила в себе очертания всех предметов. Меня поглотил космический океан, представший предо мной. Небо, усыпанное огромными, яркими, низкими звездами, сливалось с горами, и невозможно было определить границу, разделяющую их. Разбросанные по ущелью поселки, незаметные днем, обозначились теперь электрическими огнями. Подо мной, словно кобальтовая чаша, простиралась не долина, а неизведанная часть космоса, где созвездиями были хаотичные огоньки, освещающие человеческое жилье.

Над ашрамом раздался звон храмового колокола, призывающий паломников на службу. Одетые в красивую национальную одежду мужчины и женщины оставляли на ступеньках обувь и входили в храм. Мы последовали за ними. Внутри было светло, служащий громко, нараспев читал мантру. Все стояли лицом к алтарю и повторяли за ним священный текст. Служба ничем не отличалась от той, которую проводил Мунирадж у себя дома в Хальдвани, но таких глубоких переживаний, как в тот раз, не возникло. Я была плотно окружена толпой прихожан и без особых эмоций рассматривала убранство храма. На чистых, ничем не украшенных мраморных стенах висели фотографии Бабаджи, Иисуса, Саи Бабы, Иогонанды и других неизвестных мне святых.

«Если бы существовало изображение пророка Мухаммеда, наверняка оно тоже было бы здесь», — подумала я.

В воздухе витал запах благовоний, было тепло и в отличие от христианских храмов как-то очень по-домашнему. Убранство аскетично простое. В глубине размещалось высокое квадратное сооружение, внутри его стен проделаны неглубокие ниши, в которых стояли красочно убранные мурти индуистских богов. После жертвенного подношения огня и воды каждый из нас, читая про себя мантру, по очереди обходил вокруг алтарного придела и молитвенно склонялся перед изображающими божества фигурками, прикасаясь к их стопам. Участвуя в этом ритуале, я заметила, что какая-то часть меня скептично оценивает происходящее. Было непривычно следовать неизвестной

религиозной традиции, но через это я постаралась увидеть еще одну форму, посредством которой люди обращаются к единому божественному началу.

Началось арти. Все расселись на застеленном коврами полу, при этом мужчины и женщины разделились на две группы, каждая разместилась на своей половине зала. Я достала книжечку с текстами и вместе со всеми запела санскритские мантры. Специально для иностранцев текст был написан латинскими буквами. Я не понимала их смысла, потому что не было перевода, но старалась прислушаться к внутреннему состоянию, возникающему в процессе пения.

У северной стены, как раз напротив меня, на небольшом возвышении стояло красиво убранное кресло Бабаджи.

«Наверное, он сидел на нем во время богослужений», — подумала я.

На сиденье лежала подушка, а на ней установлена большая фотография Учителя. У подножия кресла на полу, как и все мы, сидел Мунирадж, он раздавал прасад. Выстроилась длинная очередь преданных. Каждый подходил, совершал пранам (земной поклон) и получал из его рук освященные сладости и фрукты, а затем садился на свое место.

Незаметно для себя я увлеклась стройным совместным пением. Аккомпанементом нам служила переносная напольная фисгармония. Играли на ней одной рукой, второй накачивали воздух в мехи — звук получался глубокий и протяжный. Он отражался эхом в пустом пространстве храма и резонировал в теле, сливаясь с вибрацией голоса. Возникало ощущение, что тело, пропитываясь звучанием мантры, очищается, становится более легким.

Внезапно меня охватило экстатическое состояние -сердце захлестнули беспричинная радость, любовь и благодать. Мне захотелось смеяться, танцевать, делиться чувствами, наполнившими сосуд моей души, со всеми существами. Еще раньше я замечала, что после молитвы всегда чувствую себя радостной, помолодевшей, заряженной жизненной энергией, любвеобильной. Даже если одолевают тоска или раздражение, то богослужение или медитация всегда пробуждают во мне глубокую умиротворенность.

После арти люди выходили из храма с просветленными лицами, и я поняла, что они испытывают то же, что и я. Ник ждал меня. Несмотря на то, что на дворе уже была ночь и часы показывали около одиннадцати, мы вместе с другими ашрамитами направились за ворота, к чайхане.

- Что будешь пить — чай или лимонад?

В чайхане готовят, помимо молочного чая, еще и горячий имбирный напиток с лимоном и медом.

— Я буду чай. Возьми мне парочку.

Мне нравилось пить из маленького граненого стаканчика обжигающий губы ароматный напиток. Не насыщаясь одним, я всегда заказывала два стакана.

Мы устроились поудобнее на скамейке, покрытой домотканым грубым ковром, и разговорились с соседями о том, кто откуда приехал, как давно и сколько планирует оставаться. Оказалось, многие жили в ашраме уже не первый месяц, а некоторые даже насовсем перебрались сюда.

— На что же они живут? — спросила я у Ника.

— Кто-то оставил в Европе бизнес, кто-то периодически уезжает домой на заработки, на полгода-год, а потом опять возвращается, кто-то просто бывает наездами.

Я размышляла о том, почему люди оставляют свои дома и уезжают в Гималаи.

— Кажется, я понимаю, почему это происходит. Если пожить простой, неспешной и отрешенной от мирской суеты монастырской жизнью, обязательно будет тянуть сюда. Не знаю, но почему-то здесь на человека снисходит ощущение, будто он наконец обрел свой дом. Тот истинный дом, к которому всегда стремился, — в своем сердце.

— Да, это святые места.

- Многие говорят, что горы действуют на них подобным образом. Может, это особенность высокогорья и климатических условий?

- Скорее всего так, но, согласись, ощущения отличаются от тех, которые испытываешь, например, на горнолыжном курорте где-нибудь в Швейцарии.

- Была только на Домбае.

- Не в каждой горной местности такая тонкая и сильная энергия, как здесь. Независимо от человека она меняет качество восприятия — это место силы. Хочешь прогуляться перед сном? Я вижу, у тебя возвышенное настроение.

— Да, мне не хочется спать, с удовольствием пройдусь.

Мы поднялись и направились по дороге, ведущей вокруг ашрама. Было очень спокойно, мы изредка останавливались, чтобы послушать тишину.

- Как ты думаешь, каждый сам выбирает судьбу?

— Не могу отвечать за всех, но у меня есть на этот счет свои соображения.

- Поделишься?

— Легко! Я думаю, для каждого одновременно существует бесконечное количество возможностей, как бы бесконечное множество реальностей. В каждой из них есть свой конус притяжения. Вспомни поговорку, что деньги всегда к деньгам или пришла беда — открывай ворота. Поняла, что имею в виду? — Он пытливо посмотрел мне в глаза, я утвердительно кивнула. — Обычный человек находится в одной из них. Родившись в определенном месте и времени, он подвергнут воздействию социальной среды, к которой принадлежит. Данная реальность притягивает в жизненное пространство человека обстоятельства, соответствующие только этому конусу притяжения. На самом деле разделение условно и всегда можно перейти в другую реальность, где будет действовать иной конус притяжения.

- Как в сказке про Золушку, изменить внешность и оказаться в нужном месте в нужное время?

- Примерно так, важно изменить не столько внешние обстоятельства, сколько внутреннее состояние. В действительности переход происходит лишь на основе утверждения. Следуя своему заявлению, ты начинаешь жить по правилам той реальности, которую выбираешь. Все, что для этого надо, — огромное желание и отсутствие сомнений.

— Это касается любого плана?

- Абсолютно; любви, духовности, творчества, денег, работы, отношений...

— Ну, про деньги я уже давно поняла, что это форма выражения энергии. Нужно просто пустить деньги в свою жизнь на уровне намерения, и их всегда бывает столько, сколько нужно.

— Именно так, создаешь себе реальность, где ты не нищий, а всего имеешь вдоволь. Есть же пословица, что богат не тот, у кого много денег, а тот, кому достаточно.

— Задаешь себе планку и начинаешь жить в соответствии с ней, так получается?

Неожиданно Ник оборвал меня на полуслове, остановился и привлек к себе. Обняв за плечи, он вопросительно заглянул в глаза, словно ожидая поцелуя. Я оторопела, потому что не поняла, из-за чего у него вдруг изменилось настроение, а он не спешил меня отпускать. Мне стало неловко, я чувствовала, что он не настаивает, а предлагает, но абсолютно не была готова к интимности.

- Ник, посмотри, какой прекрасный вечер, — и попыталась отстраниться.

— Ночь, — прошептал он. Притянул меня плотнее, запуская пальцы в копну волос. Прижался щекой к виску и глубоко втянул в себя воздух, впитывая тонкий запах тела.

— Все отдыхает, вот так и мы здесь отдыхаем душой. Давай останемся в конусе притяжения философского настроения, навеянного этим местом.

Я обняла его, словно брата, и поцеловала в щеку. Он не стал сопротивляться, мягко выпустил из объятий и взял за руку. Мы зашагали дальше. За воротами ашрама он проводил меня до комнаты и тактично попрощался, не посягая на большее. В его взгляде сквозила легкая грусть, а может, мне это только показалось.

Я была благодарна Нику за корректность, которую он проявил, но не сказала об этом вслух; не хотелось объясняться на приземленную тему. В этих краях снисходит такое глубокое успокоение, что рассеиваются все мысли о мирском. Думалось только о Единственном и своем пути к нему.

- Каким он будет? — я завернулась в спальник и устроилась головой поближе к двери, где сквозняк нагонял свежий воздух. — Случится ли встреча в этой жизни?

На следующее утро мы встали в пять, было еще темно. После омовения все собрались у маленького домика для чандана. Каждый молча ждал своей очереди, чтобы зайти в комнату, где на полу сидел Мунирадж. Следовало опуститься перед ним на колени и подставить лоб для нанесения тилоки. Мы тихо переговаривались с моей соседкой — дамой из Сибири.

— Вчера, после арти, я спросила настоятеля, можно ли мне присутствовать на ритуалах и какую мантру повторять, — начала она. — Дело в том, что мой муж мусульманин, и я, выходя за него замуж, приняла ислам. Однажды я встречалась с шейхом из Средней Азии, он приезжал к нам в Сибирь по вопросам религиозной общины. Так вот, он разрешил мне взять тарикат. Я должна пять раз в день Делать намаз, а в свободное время повторять зикр «Ла ил--чаха ил Аллах». Мунирадж сказал, что мне нужно продолжить исполнение своего обета. Я так рада, потому что меня очень смущает то, что шиваизм в общем-то многобожие, что отрицается исламом.

- Насколько я знаю, глубоко просвещенные, уважаемые шейхи, в частности суфии, учат, что Бог един, и если] ты глубоко религиозен, то традиция не имеет значения, — возразила я и процитировала Хайяма:

Есть много вер, и все они несхожи... Что значат - ересь, грех, ислам? Любовь к Тебе я выбрал, Боже, Все прочее - ничтожный хлам.

- Он мне так и объяснил. Спросил, имеет ли значение, какой оператор предоставляет связь, когда звонишь по телефону отцу? Жаждущий добраться домой поедет на машине, а если ее не будет — на муле или пойдет пешком. Разницы нет, лишь бы прийти, и добавил, что здесь никому не навязывают, какой религии следовать. В Коране упоминается о тысячах пророков. Просто считается, что ислам — последняя новейшая религия, не искаженная человеком, и разумнее следовать ей.

- Разница в том, как быстрее. Одно и то же средство продвинет одного и затормозит другого. Только наставник может знать это наперед.

- Вчера я слышала, что во время праздника все просветленные, все Пророки, все святые человечества —и Будда, и Иисус, и Мухаммед, и Кришна, и тысячи других -собираются здесь, чтобы принять нашу жертву и помочь обрести правильное видение, которое поведет нас по пути. Считается, что только избранные приходят сюда в Наваратри и достаточно одного присутствия, не надо даже углубляться в суть ритуалов, Божественное само очистит и каждому поможет достичь его целей.

- Ритуал лишь способ поймать внимание и настроиться в резонанс с высшими силами. Когда мы привязываемся к ритуалу, это становится вредным, даже опасным. Суфии говорят, что огнепоклонник может сотню лет заботиться о своем пламени, но если свалится в него, то погибнет. Если пристрастное отношение к ритуалу исчезает, открывается истинная суть, которой он служит.

- После чандана я пойду молиться, — она покрыла голову шелковым платком. — Знаешь, вчера ночью я совершала намаз в нашей комнате, все уже отдыхали. Я думала, что никому не помешаю своей молитвой, и была очень удивлена, когда услышала, как наши девочки завертелись и недовольно завздыхали. Представляешь, им не понравилось, что я молюсь по-арабски! Теперь буду уходить в глубь сада и совершать молитву там. Они считают себя религиозными! Кто же они, если заявляют, что идут по духовному пути, и отвергают, когда кто-либо молится по-другому? Может, я помешала им спать своей молитвой?

Она удивилась, а я подумала о том, какой глубокий смысл скрыт за ее словами, ведь об этом можно только мечтать, чтобы тебя пробудила чья-то молитва.

- Не думай о них. Значит, они все еще обусловлены представлениями своего ограниченного ума, — постаралась я поддержать ее. - Быть лицемером — притворяться в благих намерениях или обманываться в отношении их, - возможно, худшее из зол. Это может стать наиболее опасной формой самопотакания. Святой до тех пор святой, пока не знает об этом.

После чандана она отправилась в сад, а я решила на свежем воздухе заняться упражнениями и заодно помедитировать на восход солнца.

Забрав из комнаты одеяло, я по наружной лестнице поднялась на крышу нашего корпуса. Она оказалась ровной и чистой, только влажной от утренней росы. Расстелила одеяло и стала выполнять ассаны. Пару лет назад я приняла посвящение в крия йогу, которое давал Рамайях — старенький, восьмидесятилетний йог из Мадраса.

Трудно представить, но волей обстоятельств ему приходилось по нескольку раз за день подниматься пешком на девятый этаж, и, несмотря на свой почтенный возраст, он делал это без видимых проблем. Профессор традиционной и знаток восточной медицины, Рамайях по всему миру открыл десятки центров йоги и несколько госпиталей. Мне выпала редкая удача: так случилось, что в течение почти двух месяцев мы жили под одной крышей. Имея возможность находиться рядом с человеком, достигшим истинного знания, я постаралась научиться у мастера как можно большему. На лекциях как начинающим он давал нам базовые веши — основной комплекс ассан хатха йоги, упражнения на визуализацию, дыхательные упражнения и медитации, кроме того, мы могли тесно общаться в быту, что особенно ценно.

Редко кто повседневно находится с учителем. Говорят, что просветленные, обладающие знанием наставники в быту очень просты и неприхотливы. Их духовному смирению и сердечности можно учиться бесконечно. Тогда я поняла, что нельзя познать учение, если ученик отделен от мастера. Хоть какое-то время — неделю, месяц, но они должны провести вместе.

С тех пор я старалась выбирать время для занятий по этой системе, потому что иначе тело отказывалось исправно служить мне и начинало побаливать то тут то там. Закончив серию ассан, я осталась сидеть с закрытыми глазами, созерцая внутренний микрокосм. Прошло достаточно времени, внезапно я почувствовала, что пространство вокруг меня качественно изменилось, и открыла глаза. Уже повисли утренние сумерки, но солнце еще не взошло. Сумерки — это трещина между мирами. В это время легче всего выйти за пределы рационального восприятия, за грань привычной реальности. Вы замечали, что в сумерках теряются все звуки? Они растворяются под призрачным покрывалом, наброшенным природой на землю. Пространство вокруг вас становится более вязким, очертания размытыми, и в какой-то момент вы ловите себя на том, что медленно исчезаете. Голова становится чистой — ни одной мысли, границы восприятия раздвигаются, и сознание теряется в многомерной Вселенной. Сумерки — это время мистиков. Во многих религиях, в том числе исламе и индуизме, сумерки считаются лучшим временем для медитации и молитвы. Я прочитала первое, что пришло на ум:

Ом бхур бхувах свах тат савитур Варенйам бхарго девасйа дхимохи Дхйо йо нах прачодайат

Мы медитируем о славе Всевышнего — Творца Вселенной, достойного поклонения, Воплощении высшего знания и духовного света, Устранителя всех пороков и неведения, Да озарит Он наше сознание.

Это — Гайатри мантра, считающаяся матерью Вед и разрушительницей грехов.

«Не странно, что вспомнился этот санскритский гимн, -подумала я. — Наверное, если бы я сидела на горе у подножия Мекки, то вспомнила бы суру Корана».

Периодически я бросала вокруг рассеянные взгляды. Пробуждающаяся природа была чиста и невинна, как девственница. Тишину нарушало редкое щебетание просыпающихся птиц, воздух был свеж и наполнен ароматами растений. Во всем был покой, не тронутый суетой пробудившейся жизни. Постепенно край неба засветлел, и на горизонте проступили очертания горных хребтов. Солнце, приближаясь к их островерхим пикам, выбросило в небо первые лучи. Розовой дымкой они окрасили скрывающиеся в утреннем тумане горы. В провале между хребтами сверкнул восходящий диск. Только сейчас это была всего лишь точка, и вот уже она стала тонкой полоской и заплескалась огнем, словно расплавленный металл в каменной чаше. Над скалистой грядой, набирая высоту, солнце выкатывало свои огненные бока,

«Какая заря, просто безумие какое-то! — задохнулась я от восторга. — Это сродни появлению на свет живого существа — рождение нового дня, восхождение солнца!»

С каждой секундой оно поднималось все выше, рассеивая ночную тьму, и своим пробуждением давало начало новому дню землян. Я не могла оторвать глаз от вершин, как завороженная, вбирала в себя проявляющуюся на глазах красоту.

Представьте, по всему горизонту раскинулись нежно-розовые барханы снежников, плавно переходящие в серые скалы и еще ниже утопающие в зелени растительности. Вот перламутровый утренний свет наполнил собой долину. Кажется, воздух имеет плотность, и вы видите дрожащие в нем капельки росы. Призрачное газовое покрывало, сотканное из рассеянного света, упало и окутало собой все вокруг.

Сколько прошло времени? Три минуты, пять или целая жизнь? И о чудо! Ослепительное солнце явило себя во всем великолепии и начало свое победоносное, жизнеутверждающее шествие по небосводу!

Подставив лицо и шею еще ласковому, нежгучему солнцу, я сидела на каменном парапете за ашрамом. Вместо завтрака решила выпить стакан свежего мандаринового сока, чайханщик отжал его прямо на моих глазах.

— Загораешь? — Ник присел рядом. — Как прошла ночь?

— Отлично, спала как убитая. Положила матрас у двери, на сквознячке мне не было душно, даже несмотря на плотность населения в комнате. А ты как?

— Еле выжил.

Из-за поворота появилась необычная группа. В нашу сторону шли несколько индусов с музыкальными инструментами в руках, одетые в белоснежные одежды. На их шеях висели мала, а за плечами болтались вещевые мешки, кто-то нес фисгармонию, кто-то табла. Самому старшему из них было лет под восемьдесят, если не больше, но, несмотря на возраст, шагал он бодро и возглавлял группу.

Его темная, почти черная кожа вся была испещрена глубокими морщинами, седые волосы, многие годы не знавшие расчески, закручены в большой пучок. Лицо обрамляла длинная белая борода. Казалось, что на голове его надет тюрбан из свалявшейся пакли. Когда йоги поравнялись с нами, мы приветствовали их намаете. Я случайно встретилась взглядом со стариком — в его глазах светился ясный ум и дух молодости, они будто излучали свет мудрости. Этот взгляд обжег меня, словно удалось заглянуть в самую душу старику. От него веяло свободой и отрешенностью человека, давно оставившего позади обеспокоенность мирскими заботами и утвердившегося в окончательной гармонии.

- Ник, кто эти люди?

- Это отшельники. Они не живут в деревне. Два раза в год по праздникам приходят в ашрам из горных лесов для песнопений. Старик — их лидер. Обычно возле большой дуньи для них сооружают навес. С утра до вечера они сидят под ним, играя на своих инструментах, и поют гимны.

- Я пойду за ними, мне интересно поближе их рассмотреть.

- Давай, а я еще не завтракал. Встретимся перед службой.

Следуя по тропинке за йогами, я оказалась на ухоженной площадке в глубине ашрама, окруженной цветником. В центре ее стояла пагода, под которой была сделана глубокая дунья шириной метра два. Края были приподняты над землей, снаружи и внутри она была обмазана глиной.

Вокруг нее сидели на корточках несколько женщин, которые рисовали по краю витиеватый орнамент и осыпали его! лепестками живых цветов. Одна преданная украшала глиняный лингам гирляндой из оранжевых бархоток. Я расположилась на скамейке, стоявшей неподалеку, здесь же на тростниковых циновках расселись музыканты. Устроившись по двое в ряд, они распаковали инструменты и уложили книги на специальных низеньких скамеечках. Поскольку музыканты были заняты своим делом, мне удалось рассмотреть их получше. Все они были разного возраста. Самому молодому около двадцати пяти, другим лет I по сорок. Лица очень смуглые. Длинные спутанные волосы закручены в пучки. У некоторых головы обмотаны I хлопчатобумажными яркими шарфами, расписанными санскритскими символами. Закончив приготовления, старик сел напротив хора и раскрыл фисгармонию, бормоча что-то себе под нос. «Вероятно, испрашивает у Всевышнего благословения», —догадалась я.

Наконец он заиграл на гармошке и тонким, высоким голосом затянул напев. Он запевал фразу, остальные повторяли хором. Отшельники, уйдя в себя, ни на кого не Я обращая внимания, пели отрывки из наиболее почитаемых творений древнеиндийского эпоса. Хор получался довольно стройный. Со стороны это было похоже на чтение стихов в музыкальном сопровождении. Изредка старик увеличивал силу голоса и темп, другие тоже начинали вторить ему с большим воодушевлением, через какое- ] то время пение снова возвращалось к прежнему размеренному ритму.

Так приятно было сидеть в прохладной тени под навесом и слушать. Я увлеклась, мысли разлетелись, и голова опустела. Напев крутился в области груди, как вращается колесо водяной мельницы. Сердце вторило музыке, в нем пробуждалась радость. Приближалось время огненного ритуала. Вокруг стали собираться люди. Они приносили сладости, фрукты и кокосовые орехи для жертвоприношения и рассаживались под навесом. Когда подошел настоятель, около дуньи выросла целая гора прасада. Я встала и прошлась вокруг, повстречала знакомых и остановилась поговорить с ними. Все это происходило как во сне, потому что основной реальностью оставалась для меня мелодия, напеваемая музыкантами и продолжавшая звучать внутри. Случайно я натолкнулась на Ника, появившегося в самый последний момент.

- Привет, вроде успел вовремя.

- Неужели все это сожгут?

— Да, и это еще немного, увидишь, завтра будет больше. Десять дней подряд по утрам Мунирадж будет возжигать огонь и проводить ритуал жертвоприношения. Пламя в дунье в эти дни будут поддерживать постоянно.

- Получится же масса пепла от сгоревших поленьев и прасада?

— Этот пепел — вибхути — считается целебным. Говорят, он лечит внутренние болезни и раны. Горсточку вибхути всегда желательно держать дома, это защищает от неприятностей и темных сил.

- Мы возьмем с собой немного?

- Обязательно, потом, когда праздник закончится, всем можно будет взять пепел из дуньи.

После ритуала Ник подошел ко мне и протянул бронзовую фигурку буддистской дакини.

— Это тебе, купил в магазине. Мне кажется, в тебе присутствуют ее дух, беспристрастность и сила, разрушающие невежество и страх на пути к высшей реализации. Я давно искал нечто подобное. Надо же, повезло купить подарок именно здесь, в ашраме! Между прочим, — как бы невзначай похвастался он, — дакиня была всего лишь одна, спряталась в закутке, будто ждала тебя.

— Она такая безжалостная, — я старалась получше разглядеть бронзовую богиню. — Спасибо, Ник.

Выражение лица дакини было свирепо, на шее висела мала с бусинами из человеческих черепов. «Надо будет помедитировать на досуге над тем, что означают все эти атрибуты», — решила я про себя.

- А себе купил трезубец Шивы — олицетворение Божественной Любви, Мудрости и Силы, — добавил он.

Ник пытался пристроить трезубец в небольшое отделение рядом с дуньей, где стояли большие закопченные железные рогатины.

— Что ты делаешь?

- Я хочу оставить трезубец здесь на время ритуальных служб для освящения. Пусть пропитывается божественными энергиями, Давай свою дакиню, ее тоже положим рядом.

- Послушай, а я подумала, что это вилы для чистки дуньи или что-то вроде кочерги.

— Ну ты даешь! Смотри хорошенько: это жезл Шивы — символ пробужденной и неиссякаемой энергии творения.

Ник указывал на толстый металлический стержень, вокруг которого, словно змея, обвивался более тонкий железный прут. Еще на жезле висело несколько четок. Рядом стояли трезубцы, на самом деле похожие на вилы, но поменьше, Я развела руки в стороны, признавая собственное невежество.

После ритуала я отправилась в магазин за сувениром для Ника. Мне тоже хотелось подарить ему что-нибудь значительное. Блуждая среди множества мелких вещичек, баночек с эфирными маслами и благовоний, я все никак не могла остановить свой выбор на чем-нибудь определенном. Внезапно меня осенила великолепная мысль. Я вспомнила жезл, который показывал мне Ник.

«Да на нем же не было четок! Жезл без змеи, т. е. без Божественной Кундалини, никуда не годится, — рассуждала я, выбирая длинные, богатые мала с крупными бусинами из рудракши. — Обовью ими жезл, оставленный Ником у дуньи, пусть тоже освящаются».

Я решила вернуться и направилась прямиком на площадку к дунье.

«То-то удивится Ник, перед отъездом забирая жезл! Тогда и вручу ему свой подарок!» — исполнив задуманное, я осталась сидеть у жертвенной печи.

Все давно разошлись, только музыканты продолжали тянуть нараспев гимн. Говорят, что за время Наваратри они успевают полностью спеть «Рамаяну». Я с уважением всматривалась в отрешенные лица.

Книга, страницы которой изредка переворачивал старик, была размером с том Большой Британской Энциклопедии.

Мимо прошли несколько европейцев и старый, беззубо улыбающийся индус с сумкой в руке. Они направились к ближайшим кустам. Индус уселся на землю, рядом с ним пристроилась женщина, остальные встали вокруг. Происходящее заинтересовало меня, и я подошла ближе. Беззубый йог читал себе под нос «Ом нама шивая», в смысловом переводе — «Отдаю всего себя Богу». Не прерывая молитвы, он раскладывал подле себя бритвенные принадлежности — плошку с водой, опасную бритву (какими в начале века пользовались в цирюльнях) и полотенце. Окружающие подхватили мантру и стали подпевать, прихлопывая в ладоши. Беззубый полил из кувшина на голову женщине и намочил бритву, затем прядь за прядью начал срезать ей волосы у самых корней.

— Что они делают? — спросила я парня, стоявшего рядом.

- Мундан, сейчас ее обреют.

Я слышала про этот обычай раньше, некоторые мои знакомые приезжали из Индии с бритыми головами. Считается, что если человек это делает с молитвой, то он очищается, снимает с себя прошлые грехи. Замечательно, когда этот обряд совмещен с паломничеством в святые места, потому что места силы благотворно воздействуют на человека своей энергией.

Не прошло и пяти минут, как женщина поднялась. Ее лысая голова отсвечивала на солнце белой кожей обнаженного черепа. Все кинулись к ней, стали ее радостно обнимать и приветствовать.

«Как это мистично — сделать мундан! — думала я. -Наверное, это дает человеку что-то очень важное, чего не случается просто так. Интересно, что происходит с ним в процессе и после этого?»

Не успела еще мысль до конца оформиться в голове, как йог кивком подозвал меня ближе.

- Мундан, мундан! — сказал он, жестом показывая, что мне тоже желательно побриться.

Не знаю, какая сила подтолкнула меня принять решение. Это было полным безумием. На мгновение я представила, как вхожу лысая в зал совещаний и как реагируют коллеги, увидела реакцию домочадцев и соседей, но, несмотря на робкие попытки рационального ума сопротивляться иррациональному, я села рядом с беззубым йогом, подставляя под бритву свою роскошную шевелюру. Я носила длинные волосы, но это не убавило решимости. Почему-то в тот момент не хотелось.придавать значения тому, что смена имиджа может радикально сказаться на социальных взаимоотношениях.

— Ом нама шивая, Ом нама шивая, — с новым воодушевлением принялся за работу беззубый, смачивая мне голову водой.

Я закрыла глаза, постаралась расслабиться и тоже стала повторять мантру. Почему-то вспомнилось торжественное открытие и речь старого пандита перед службой.

— Сейчас, во время праздника, в своих молитвах вы должны обращаться за помощью к Всевышнему, — наставлял нас столетний просвещенный индус. — Он исполнит все ваши просьбы. Помните, что все святые мира и пророки собираются здесь, используйте эту близость.

«Господи Всевышний! Укажи мне дорогу к себе, не оставляй меня на пути, будь со мной!» Мои волосы падали под лезвием, я чувствовала, что действительно принимаю очищение, и старалась в глубине сердца уловить самое важное, сформулировать то, что мне в жизни необходимо, как воздух.

Внезапно я прозрела, будто вместе с обритыми волосами и пелена упала с глаз. Я отчетливо увидела, что действительно мой путь одинок и безрадостен.

Как в калейдоскопе, поплыли образы желаний: насущные сейчас и те, что тревожили меня когда-то. Они появлялись и исчезали, словно яркие вспышки, до тех пор, пока не наступила полная тишина. И из этой пустоты родилось мое поистине жизненно необходимое, самое важное стремление.

«Хочу прийти к Тебе и стать частью Тебя. Как капля раствориться в океане, слиться с Твоей любовью и силой, стать одним с Твоей мудростью и состраданием!» — визуальный образ сплавился с экстатическими ощущениями тела, сознание расширилось до необъятного...

Я понимала, вернее, знала, что мое стремление сформировалось в намерение, обрело живую форму и обязательно реализуется.

«Господи, я осилю любую дорогу. Но если это должно случиться в моей жизни, дай мне идти по ней вдвоем с возлюбленным. С тем единственным, которого я ищу. Дай мне встретить его, узнать и остаться с ним. Соедини нас вместе и как единому целому позволь прийти к Тебе».

Я чувствовала, как спадают на сари пряди волос, как звучит в устах беззубого йога мантра и, будто заезженная пластинка, ходит по одному и тому же кругу: «Отдаю всего себя Всевышнему, отдаю всего себя Всевышнему.. Пусть мои руки служат Твоим делам, пусть мой голос вторит Твоим словам, пусть с моей жизнью Ты наслаждаешься жизненностью».

От возвышенных эмоций перехватило горло. Я не могла сдержать слез.

«Прости все мое невежество — оно бессознательно. Только оставаясь слепой, можно пребывать в грехе! Пролей на мой ум частицу своей Божественной мудрости, сними пелену сна с моих глаз...»

- O'key, O'key! — Меня вернуло к реальности похлопывание чем-то мокрым по голове: беззубый вытирал полотенцем мою лысину. Я открыла глаза.

Вокруг стояли улыбающиеся люди и радостно хлопали в ладоши. Взглядом изнутри я прошлась по своему телу и не узнала себя. Все мое существо стало обновленным, легким, чистым, излучало блаженство, как будто было наполнено светом. В голове свежесть и ясность, даже краски окружающего мира казались сочнее, а очертания четче. Я глубоко вдохнула — как в первый раз, и вдох пробудил внутри меня волны беспричинного смеха. Воздух наполнял грудь, опьянял — я смеялась. Жизнь полной гаммой ощущений переливалась в теле, и сочно чувствовался каждый нюанс.

- Будто родилась заново, - по-русски произнесла я вслух. Мне не надо было, чтобы меня понимали, — я обращалась к себе.

Свежим взглядом окинула окрестности, и это было неискушенное видение ребенка. Я потянулась, расправила спину и руками коснулась головы — гладкой, как надувной шарик. Снова рассмеялась, и все вокруг рассмеялись тоже, услышала себя со стороны — мне это понравилось, и я принялась смеяться еще звонче, необусловленно, беспричинно и жизнеутверждающе.

- Возьми волосы и предай их одной из стихий: воде, огню, земле или воздуху, — сказал мне кто-то, подавая пакет.

Я собрала разбросанные вокруг пряди, Несмотря на полную ясность и бодрость, двигалась я медленно и плавно, как в тумане, потому что большая часть сознания была ещё направлена внутрь. Все разошлись, а я вернулась к дунье и осталась сидеть там, продолжая переживать случившееся.

«Надо сжечь их в ритуальном костре», — рука сама потянулась к пакету.

Не размышляя о том, правильно это или нет, я бросила волосы на догорающие угли.

«Господи, даруй мне очищение и сожги дурную карму. Прими это в дар, ведь это часть от части Твоей. Пусть в священном жертвенном огне сгорят все преграды, разделяющие нас. Сожги все дороги, которые уводят меня от Тебя. Оставь единственный путь, и пусть это будет путь любви».

Я видела, как ярко вспыхнул клубок волос, моментально съежился, превращаясь в маленький шипящий и пузырящийся сгусток на обугленном полене, а еще через мгновение и он полностью исчез, не оставив следа. Вот и все, точка поставлена.

Спустя пару дней мы сидели с Ником в чайхане.

— Сегодня на арти я понял, что здесь меня больше ничего не удерживает. Думаю двигаться дальше. Если хочешь, можешь оставаться, встретимся в Дели.

- Нет, со мной здесь уже случилось все, что должно было произойти. Следующий день не принесет ничего нового или принципиально важного. Я еду с тобой.

— Я хочу в Кедарнатх, там в горах находится древнейший храм. Это святое место обладает необыкновенной силой. Говорят, что сам Шива с Шакти, своей супругой, обитает в тех местах. Я обязательно должен побывать там.

- Тогда пойдем в поселок, наймем машину, а заодно узнаем, как лучше добраться.

В поселке мы заглянули в туристическое агентство. Поднявшись на второй этаж, вошли в кабинет. Управляющий сидел за столом, за его спиной на стене висела карта маршрутов с указанием расстояния между отправными точками. Бегло пробежавшись взглядом по схеме, я нашла

Кедарнатх — крайний пункт в северо-западном направлении. До него было около трехсот километров.

- Можем мы нанять у вас машину до Кедарнатха? -спросил его Ник.

— Как. вы собираетесь поехать туда сейчас? — лицо индуса приняло такое выражение, словно он увидел сумасшедшего. — Уже две недели, как мы закрыли этот маршрут и закончили отправлять по нему туристов. В октябре Кедарнатх недоступен для посещения. Там выпадает снег, и он становится недосягаем.

— Вы считаете, мы не сможем добраться до Кедара? — вступила в разговор я.

— Даже если попадете туда, то внезапно его может занести снегом, пока вы будете там! По бездорожью трудно оттуда выбраться, — управляющий убедительно кивал головой, вся его мимика говорила за то, что он прав. — Ехать в эти места сейчас очень опасно.

Я посмотрела на Ника:

— Пойдем прогуляемся, обсудим, что делать.

Мы вышли на улицу. Какое-то время Ник молчал, я была уверена, что он размышляет над ситуацией, хотя его лицо было медитативно расслаблено.

— Думаю, стоит поехать, — прервал он затянувшуюся паузу. — Чувствую, все будет хорошо. Интуиция говорит мне, что дорога еще открыта.

- Если ты так уверен, не будем сомневаться, поедем. В крайнем случае потеряем несколько часов в дороге.

— Ошибаешься. Мы потеряем два дня, потому что добираться придется горными дорогами, это значит, что на триста километров уйдет весь день, а может, и больше. Потом, мне говорили, что последние километров восемь надо ехать на мулах или идти пешком. Тем не менее считаю, что мы можем ехать.

Вернувшись в офис, мы договорились, чтобы завтра утром машина ждала нас у ашрама.

Весь следующий день мы провели в дороге. Большую часть пути оба молчали. Я была под впечатлением недавнего ритуала, после которого внутри почему-то все замерло. Я никому не показывала лысую голову, обернув ее платком. Мне хотелось избежать пересудов и объяснений. Понимала, что это сугубо мое личное дело и вся работа, связанная с очищением души и кармы, происходит сейчас внутри, поэтому казалось невероятно грубым выставлять себя напоказ, как это делали другие ашрамиты.

Поиск по сайту: