О жажде справедливости, осторожности и странных встречах

Выше лба уши не растут.

(К оборотням это не относится)

Время тянулось невыносимо медленно. Я сидела на скрипучем табурете, чинно сложив руки на коленях. За окном бурлила городская жизнь: перекрикивали друг друга торговцы, вдалеке раздавались размеренные удары топоров, гоготали гуси, мычали коровы. В канцелярии висела напряженная тишина, нарушаемая лишь жужжанием мухи, невесть как залетевшей сюда с улицы и теперь неистово стремящейся наружу.

Мне показалось, что огромная бородавка, расползшаяся по носу писарчука, глумливо мне подмигнула.

-- Обобщаю. Из лесного домика, находящегося в двенадцати лигах к востоку от замка, пропали фамильные ценности. Вы с вашей уважаемой опекуншей, домной Мареш, подозреваете местного мужика по имени Антон. А о мужике том вам ведомо только то, что послала его наша досточтимая управительница...

Говорила, конечно, не бородавка, а ее скучный и серьезный владелец -- не старый еще человечек в сером камзоле с лоснящимися на локтях рукавами. Точно так же жирно лоснились подстриженные кружком волосы и бегающие светлые глазки.

Я замотала головой:

-- Я же вам битый час толкую: домна Димитру, скорее всего, его не посылала, он нам просто наврал, чтобы в доверие втереться...

Писарчук вздохнул с видом смертельной усталости и закатил глаза. Вот честное слово, еще раз так сделает -- стукну лоботряса. Он мне эти представления лицом за время допроса уже раз десять показывал. Будто я его от решения вселенских задач отрываю. Как же! Вон она, задача, в уголке горницы из-под табурета торчит -- полторушка беленькой. А закуску он, небось, в ящик стола смел, когда я к нему заявилась. Поэтому и зыркает туда вожделенно время от времени.

-- Вот это список украденного. -- Чиновник помахал перед моим лицом документом. -- Вам достаточно будет приложить вымазанный чернилами пальчик вот здесь и здесь...

Схватив бумагу, я заскрежетала зубами:

-- Вам, господин хороший, достаточно будет предложить мне прочесть составленный вами список. И, насколько я осведомлена в правилах письмоводства, отпечатка пальца недостаточно. Для не разумеющих грамоту по закону полагается еще подпись доверенного лица, которое вслух зачитывает содержимое документа непосредственно перед подписанием.

Бородавка побагровела, ее владелец, напротив, побледнел. Чего ж он ее не сведет, заразу эдакую? Есть же средства верные. К тому же арадская травница Илана, насколько мне известно, дока в таких делах. Кстати, вот к кому надо бы сегодня заглянуть. Может она знает, какими травками вовкудлаку нюх можно попортить, да так, чтоб он не заметил?

Прищурившись, я с трудом разобрала чиновничьи закорючки. Так, все правильно -- четыре переплетенные в телячью кожу тетради, которые у меня так и не дошли руки толком изучить, серебряное блюдце, украшенное растительным орнаментом, круглая подвеска темно-синего хрусталя, костяной гребешок. (Гребень-то вообще безделица, слова доброго не стоит, даже не причесывалась я им ни разу, а выбросить рука не поднялась). Вот и все мои ценности фамильные. Ну еще длинный тонкий рог индры-зверя, который я тоже хранила на черный день. Потому как за порошок из него можно было выручить неплохие деньги, предложив заезжим алхимикам или какой местной травнице. Сверив куцый список, я поставила внизу листа свою подпись в филиграни завитушек -- так просто, чтоб вредного писарчука позлить. А то, вишь, грамотной я ему не показалась.

-- Ну что ж, фата, -- серьезно проговорил чиновник, присыпая мелким песочком мое чернильное рукотворство. -- Теперь ваше прошение принято к рассмотрению. Как только господарь будет готов провести дознание, мы вам сообщим.

-- Я тогда по двору пока погуляю? -- поднялась я с насиженного местечка, с удовольствием разминая ноги.

-- Долго гулять придется! -- фыркнул в бумаги писарчук.

-- Долго -- это до вечера? -- осторожно спросила я, уже предчувствуя недоброе.

-- До зимы, -- с широкой улыбкой ответствовал чиновник. -- И это самый близкий срок, который я могу вам указать. Сейчас, видите ли, господарь будет рассматривать дюжину самых неотложных дел.

Короткий палец указал мне на стоящую под столом корзину, доверху забитую свитками.

Моему возмущению не было предела:

-- А как же остальные, менее неотложные?

Крючкотвор, похохатывая, настежь открыл двустворчатую дверцу стенного шкафа. На пол снежной лавиной рухнул еще ворох бумаг. Хозяин кабинета начал, помогая себе коленями, запихивать его обратно.

Я откашлялась и попыталась поймать бегающий взгляд писарчука:

-- И каким образом можно повысить важность своего дела?

Ответ был до противного предсказуем.

-- У меня при себе нет, -- густо покраснела я.

-- В долг не лезем, из долгу не выходим, -- поделился со мной собеседник редкой поговоркой. -- Срок даю до вечера...

Я задумчиво кивнула. В моей буйной головушке зрел коварный план.

На крыльце я слегка задержалась, решая, куда отправиться в первую очередь. Канцелярия, входящая в комплекс замковых строений, была расположена на центральной площади, поэтому к травнице я решила наведаться чуть погодя, сначала воплотив в жизнь задуманную каверзу. Солнце припекало, в воздухе разносились вкусные запахи готовящейся здесь же, на площади, еды. Арад предвкушал праздник. Улицы утопали в зелени, разноцветные флажки украшали окна домов и головные уборы жителей. Бескровная победа господаря на Златом бреге никого не оставила равнодушным. По слухам, не сегодня-завтра в столицу начнут прибывать наши доблестные воины, покрывшие себя славой при осаде трех самых важных береговых укреплений северных соседей. Где-то на востоке, в обнесенном стенами Шахристане, беснуется свирепый Урхан, не удержавший территорий, завоеванных всего с десяток лет назад, пока валашский Дракон, шутя, распространяет свое влияние на весь континент.

-- Виват! Виват! -- во все горло орут уличные мальчишки.

-- Славься! -- подхватывают клич горожане. -- Ура-а-а!

Арад -- город большой, зажиточный. Недаром его называют ключом к нашему княжеству. Замок, вокруг которого он образовался, расположен на перекрестке торговых дорог из Романии и Галлии в Рутению. И захочешь в путешествии миновать господареву столицу, а не выйдет. Ну разве что делать немалый крюк по горам да лесам. Кстати, за столетия, прошедшие со строительства замка, торговый тракт своего значения нисколько не утратил. Все так же, как и много лет назад, движутся длинные обозы, перевозя из Рутении звериные шкуры, янтарный тягучий мед в дубовых бочках или свежую рыбу, обложенную не тающим даже на самом пекучем солнце льдом. (Кстати, сам вечный лед добывают у нас, на дне Синевирного озера). Через Галлию из-за моря попадают в Арад разноцветные рулоны шелковых тканей, драгоценные бруски черного и красного дерева, ароматные пряности, розоватый крупный жемчуг. А из Романии -- магические безделушки и невесомая шерсть тонкорунных овец. Кипит, бурлит арадская торговля, выплеснувшись уже за пределы городских стен. Строительство в пригородах ведется и днем и ночью, не смолкает стук топоров ни в будни, ни в праздники.

-- Ленута! -- вывел меня из задумчивости резкий мальчишеский окрик.

Конопатый поваренок Том а ш призывно махал мне руками. Я спустилась с крыльца.

-- Здорово, пострел, за зеленью на рынок послали?

-- Ну да, -- кивнул Томаш, шикарно сплюнув себе под ноги. У пацана как раз выпали передние молочные зубы, и он изо всех сил пользовался временным преимуществом перед простыми смертными. -- Ты в замок?

-- Да надо бы... -- зевнула я, прикрыв рот ладонью. -- Только еще в пару-тройку мест забежать придется.

-- Так давай я сопровожу?

Ну понятно, кому на кухню возвращаться охота?

-- Кузнеца хорошего знаешь? -- спросила я, решив, что попутчик мне, в общем-то, не помешает. -- Такого, чтоб с филигранью работал, настоящего мастера.

-- А то, -- шмыгнул носом поваренок. -- Я же мужик деловой, обстоятельный.

-- А где еще знакомые имеются? -- попыталась спрятать я улыбку, глядя на мелкого обстоятельного мужика.

Томаш закатил глаза:

-- Не сомневайся, везде людишки верные есть.

-- Тогда давай так: сначала покупки твои поварам доставим, а потом я тебя до вечера у начальства отпрошу. Идет?

Мы звонко ударили по рукам и стали пробираться через возбужденную торгом толпу. Тючок с зеленью Томаш закинул на спину, отчего сразу стал похож на самодвижущуюся скирду.

Народу на площади было видимо-невидимо. Недоверчивые крестьяне, хитроватые продавцы, праздные зеваки. То и дело мне приходилось работать локтями, поспевая за своим быстроногим спутником.

-- Куда прешь, дура?! -- раскрасневшаяся рыжеволосая бабища преградила мне путь. -- Глаза разуй!

-- За собой последи, кулема, -- огрызнулась я, высматривая в толпе колпачок поваренка.

-- Да я сейчас мужа кликну, он тебя, чернавку, быстро на место поставит!

-- Тебя-то с места на место двигать, небось, пупок развяжется -- начала злиться я. -- С дороги уйди...

Баба хватала ртом воздух, видно пытаясь придумать что-нибудь совсем уж обидное:

-- А вот я сейчас стражников позову! И пусть разбираются, почему это в Араде гостей словами срамными кроют!

-- Дела им больше нет -- в бабьи дрязги встревать...

И в этот самый момент я с удивлением поняла, что наша словесная баталия велась по-рутенски. Я тряхнула головой и широко улыбнулась. Не подозревала я в себе таких способностей к языкам. Ай да я, ай да...

-- Ленута! -- вынырнул из толпы насупленный Томаш. -- Что ж, до вечера тут будешь лясы точить? Знаешь, как мне влетит за опоздание?

-- Да иду уже, ёжкин кот! -- забормотала я, вдруг устыдившись и своей неожиданной злости, и неуместного самолюбования. Эка невидаль -- по-рутенски лаяться могу!

Рыжая баба буравила меня недобрым взглядом ярких голубых глаз:

-- Лутоня?

Я отмахнулась от нее, как от назойливой мухи и продолжила путь.

-- Это же я -- Стеша, подруга твоя. Неужели меня не помнишь? -- неслось мне в след. -- Лутоня-а-а-а...

Мое сердце забилось, как пойманная в силки птица, я резко обернулась. Бабы не было. Я растерянно заметалась по площади.

-- Ты чего, взбесилась? -- Поваренок повис на моей руке.

-- Быстрее! Надо рутенский обоз отыскать, она точно там... Понимаешь, она меня знает...

-- Успокойся! -- Томаш наконец-то привлек мое внимание. -- Сейчас отпросишь меня у дядьки Григора, и по постоялым дворам пройдемся. Ежели есть какие руты, все про них разузнаем.

Устами постреленка глаголет истина. Я попыталась рассудить здраво. Ну знает меня эта рыжая Стеша, и дальше чего? Заклятие она с меня снимет? Нет. То, что она ни разу не кудесница, у нее на лбу вот такенными буквищами написано. Просто обычная деревенская молодка со вздорным характером. И что у нас с ней общего могло быть, чтоб задружиться, ума не приложу. Поговорить нам, конечно, надо бы, да только сейчас не к спеху. А что к спеху? Имущество украденное возвернуть? И это подождет. Если я за десяток седмиц не смогла свои старые записи прочесть, хитромудрый шифр разгадать, то и сейчас слету не разберусь. Мне бы с господарем еще разочек один на один остаться... Эх, не появись тогда братец-волчок!..

Поваренок уверенно вел меня сквозь толпу, бормоча что-то успокаивающее. А меня вдруг посетила страшная в своей простоте мысль: я веду себя так, будто сама не хочу ничего знать о своем прошлом, будто глубоко в душе я уверена, что ничего хорошего для меня в этих воспоминаниях нет...

Закатное солнце еще не коснулось горизонта, когда я вернулась в канцелярию.

-- Далеко ходить занимать пришлось? -- поинтересовался писарчук, наблюдая за тем, как я извлекала из многослойной матерчатой обмотки небольшую золотую монетку.

Я пожала плечами. Побегала я, конечно, преизрядно, но добыча самой наличности в моем плане занимала отнюдь не первую позицию по сложности воплощения. Всего-то делов -- дядька Григор, замковый повар, как узнал, для какого дела мне золотой нужен, самолично свою кубышку потрошить кинулся. Много же кровушки вредный писарчук у него выхлебать успел.

-- Это моему делу поможет? -- протянула я дрожащей рукой подношение.

Жадные пальцы схватили кругляш. Писарчук поднес монету к самым глазам, понюхал, прикусил:

-- Чего-то она у тебя с червоточиной, -- указал на неровно обрезанный край.

-- Так была бы целая, у меня бы не оказалась, -- обиделась я. -- Откуда у бедной сиротки, навроде меня, цельный динар сыщется?

-- Точно золотой? -- грозно свел брови чиновник.

-- Не сомневайтесь, -- прижала я руки к груди, -- самой что ни на есть чистоты металл.

-- Ну хорошо, -- наконец прозвучал вердикт. -- Завтра в первой десятке твое прошение окажется. Так что где-нибудь неподалеку отирайся.

Я заметила, что с тех пор как писарчук получил от меня деньги, вся его уважительная манера куда-то испарилась. Ну ничего. Мы не злопамятные, отомстим и забудем. Еще раз истово поблагодарив крючкотвора, я отправилась восвояси.

Томаш ожидал меня у крыльца, сплевывая подсолнечную шелуху.

-- И чего теперь? -- бормотнул, отсыпав мне в ладонь теплых семечек. -- Пошли твою рутенскую подруженьку разыскивать?

Я зевнула:

-- Надо бы... Чего там говорят, когда господарь завтра судить будет?

-- Так с рассветом. Сегодня птицу почтовую присылал, чтоб к его приезду все готово было.

-- Тебе, что ли, присылал? -- подколола я пацана.

-- Злоязыкая ты девка, Ленута, -- ответил Томаш. -- На голубятне у меня дружок работает. Вот он и рассказал.

Я примирительно потрепала поваренка по вихрастому затылку. Все я прекрасно понимала: обслуга завсегда все новости узнает вперед сильных мира сего.

Площадь пустела. Закрывались лавки, их холеные хозяева выпроваживали припозднившихся посетителей, чтоб, плотно прикрыв ставни и заперев двери, без помех пересчитать дневную выручку. Торговый люд попроще -- ручники и лоточники, которым для работы хватало веревочных растяжек или большой доски на плечевом ремне, давно отправились в ближайшие трактиры, выпить и закусить после долгого дня. А покупатели... Ну кто же в здравом уме будет приценяться к товару в темноте, когда можно какого изъяну не заприметить? Ясно, что никто.

Издали ветер донес печальную мелодию, пальцы неизвестного лэутара нежно касались серебристых струн, и такая музыка рождалась от этих прикосновений, что сладко защемило сердце, а на глаза навернулись слезы.

"Горной луговиной,

Райскою долиной

Гонят по зелёну,

По крутому склону

Три отары рунных

Пастуха три юных..."

Грустную историю о судьбе и смерти я знала наизусть. Тягучими зимними вечерами Дарина часто напевала мне эту песню. Но ни разу она не вызывала во мне такого прилива чувств, как сейчас. Томаш, заметив мое состояние, взял меня за руку:

-- Пошли, сестренка, поторопимся...

"Пели не свирели --

Птицы свиристели,

Чаши были -- гнезда,

Свечи были -- звезды"..##1

##1 Румынская народная баллада "Миорица" в переводе Ю. Кожевникова.

И среброликая богиня Тзевана устремляла свою небесную свору навстречу разгорающейся луне.

-- Ёжкин кот! -- Я с такой слой захлопнула дверь, что кривоватая вывеска постоялого двора угрожающе накренилась в мою сторону.

Этот был четвертым за сегодня и последним из мне известных.

Полусонный Томаш, уже давно привыкший к моим воплям, зевнул, прикрыв рот ладошкой.

-- Можно еще у реки поспрошать. Где Воронья слободка, знаешь?

-- Да я туда и при свете дня без десятка дружинников не сунусь, а уж на ночь глядя...

-- Трусиха! А сама-то деву-воительницу из себя строишь, пока до дела не дойдет.

Я заскрежетала зубами:

-- Ты чего, решил меня на "слабо" подначивать?

-- Трусиха, трусиха! -- Мальчишка возбужденно подпрыгнул. -- Кто со мной -- тот герой, а кто без меня -- тот паршивая свинья!

Может, если б я успела ухватить Томашика да поучить ум-разуму, все бы и обошлось. Но малец припустил вдоль дороги, только пятки сверкали в сгущающихся сумерках. Я неохотно поплелась следом.

В любом городе бывают такие места, куда приличные люди предпочитают не забредать. Там всегда уныло и грязновато, дома жмутся друг к другу покосившимися стенами, стыдливо прикрываясь реденькими частоколами. Там не светят по ночам масляные уличные фонари, не фланируют нарядно одетые прохожие, и только одичавшие голодные собаки провожают тебя тоскливыми взглядами. Воронья слободка была именно таким местом.

Поваренок шел уверенно, миновав развалившуюся пристань, вслух отсчитал третий дом, поднялся на крыльцо.

-- Подожди, -- громко зашептала я, -- осмотреться сначала надо...

-- Трусиха, -- презрительно отрезал Томаш, уверенно стуча в дверь.

Я успела оказаться за спиной мальца в тот момент, когда створка со скрипом отворилась.

-- Нам бы спросить чего... -- испуганно пискнул поваренок, узрев громадину, появившуюся на пороге.

Мужик поднял факел повыше:

-- Ну так спрашивайте.

Ростом он был, наверное, с гору. Плохо пахнущую, одетую в разодранную на плече рубаху гору. Колтун пегих волос почти закрывал лицо, оставляя на обозрение тонкогубый рот да цепкие карие глаза, время от времени зыркающие сквозь волосяную завесу.

-- Обоз из Рутении у вас не останавливался? -- вступила я в разговор на правах старшей.

Провожатый мой тем временем совсем скис. Мне даже показалось, что его дрожь передалась крыльцу, и доски под моими ногами заходили ходуном.

-- Проходите,-- неожиданно гостеприимно предложил хозяин.

-- Так здесь они? -- Я решила поосторожничать.

Мужик уверенно кивнул и пошире открыл дверь. До нас донесся гул голосов и задорный дудочный пересвист.

Томашик расслабился, а я, наоборот, еще больше насторожилась.

-- Тогда позови мне купчиху рыжую, Стешей кличут.

И тут одновременно произошли два события: мальчишка взвизгнул, слетев с крыльца от удара хозяйской ноги, а я заорала, пытаясь сбить со своей спины огромную цепкую пятерню человека-горы.

-- Пошел вон, щенок! -- скомандовал злодей скулящему поваренку. -- А девка пусть тут пока побудет.

Меня за шкирку перебросили через порог. Хлопнула дверь, факел с шипением утонул в бадейке. Стало темно. Я вжалась в стену, настраивая ночное зрение, и, стараясь быть тише воды, ниже травы, переместилась на пару шагов вправо. Изменение местоположения в предстоящей драке должно было мне дать кое-какое преимущество. Но дорого продать свою жизнь мне не дали.

-- Фейн, я тебе новую игрушку принес. -- Человек-гора сдернул внутреннюю занавесь, наполняя сени ярким светом и шумом праздника. -- Погляди, какая цаца...

Я медленно поднялась, надеясь, что поваренок успеет привести стражников до того, как из меня здесь начнут резать ремешки или другие полезные в хозяйстве вещи.

Судя по всему, веселье было в самом разгаре, когда нам с Томашиком вздумалось стучать в дверь. За сдвинутыми столами вкусно трапезничали, обильно выпивали и играли в карты где-то с десяток мужиков, самого что ни есть лиходейского вида. Сейчас вся эта орава с удивлением уставилась на меня. На стене около входа горел ночник, испуская в воздух столб душного дыма. Я повела носом -- хозяева явно баловались дурманной травой, подмешивая ее в светильное масло. Глаза защипало, я сморгнула слезу. Вот ведь, ёжкин кот, положеньице. А рож-то, рожи! Не иначе, окаянники. Такого избытка разнообразных шрамов мне раньше видеть не приходилось. Неожиданно захотелось пожалеть калечных людишек, какую-нибудь помощь предложить, но еще одна затрещина обрубила мои благостные желания на корню.

-- Поосторожней! -- огрызнулась я для порядка.

Ответом мне послужил звонкий шлепок пониже спины, от которого я как-то сразу оказалась на середине горницы, прищелкнув каблуками сапог по грязным половицам.

-- Так ей, Жох! -- заржал один из лиходеев -- одноглазый, с полотняной повязкой через лицо. -- Покажи курочке, кто здесь главный.

-- Фейн! -- продолжал взывать человек-гора, не обращая внимания на подколку.

Молчание, воцарившееся с моим появлением, сошло на нет. За столами возобновились разговоры, смешки, сдвинулись чарки в застольном обряде.

-- Давай ее к нам, -- не унимался одноглазый. -- Не обидим.

Угу, так я и поверила. Не хватало еще с хмельными людишками в разговоры вступать. Тут уж только одно и останется -- выдернуть из-за голенища верный нож и... И что? Ринуться на супротивников, рубя их в капусту? Себя пырнуть, чтоб сразу ко мне интерес потеряли? Ну так финал будет одинаковый -- что в лоб, что по лбу.

Из внутренней двери появилась подавальщица, встрепанная угрюмая старуха. Злобно глянула в мою сторону, скрюченные пальцы достали из-за пояса щепоть коричневого порошка, который через мгновение оказался ссыпан в светильную плошку. Лампа зачадила с удвоенной силой.

-- Чего горло дерешь? -- обратилась бабка к Жоху. -- У себя атаман, отдыхает.

-- Ха! -- восхищенно ухмыльнулся человек-гора. -- Когда только успел? Ну ничего, от такого подарочка он точно не откажется. Давай, курочка, пошевеливайся.

Злыдень махнул рукой в глубь горницы, где виднелась еще одна, прикрытая плотным куском мешковины дверь. Получить очередную затрещину мне не улыбалось, поэтому я пошла, куда велели, по дороге прикидывая, что с одним-то разбойником я справлюсь. Должна.

В спину мне свистели и улюлюкали, но рук никто распускать не спешил. То ли опасались моего охранника, то ли гнева неведомого Фейна.

За дверью оказался узкий темный коридорчик, его мы пересекли буквально в три шага. Жох одернул драпировку и втолкнул меня внутрь душной захламленной горницы. Видимо именно здесь и хранилось все добро шайки. У стен кучами высились рулоны тканей, богатые, украшенные чеканкой доспехи, стояли разномастные сундуки, фигурные бутыли. А в центре горным плато возвышалась кровать. Когда-то, видимо, украшенная балдахином и прочими положенными ей по статусу штучками, она занимала место во дворце какого-нибудь вельможи. Тогда ее, наверное, укрывали шелковыми простынями и угольная грелка несла службу в ее изножии, а на прикроватном столике томно оплывала огромная свеча. Теперь же величественное ложе служило еще одной площадкой для кучи барахла.

Тряпье зашевелилось, и я наконец-то увидела Фейна.

Он был молод, лет двадцати, и красив той яркой глянцевой красотой, которой могут похвастать уроженцы юга. Казалось, его кудри хранят соленый запах моря. Смуглая гладкая кожа, обласканная солнцем, черные, как ягоды водяники, глаза, тонкий нос, выдающийся вперед подбородок и яркие, притягивающие взгляд губы, сейчас растянутые в довольной улыбке.

-- Откуда ты здесь, чаровница? -- обратился ко мне атаман таким глубоким голосом, что мне захотелось почесаться.

Ответил, как и следовало ожидать, человек-гора:

-- Да вот, прибежала свою подругу искать. Про рутенский обоз расспрашивала...

Фейн задумчиво выбрался из постели, запахнул на груди шелковый халат, подмигнул мне и уселся на край кровати, картинно закинув ногу за ногу.

-- Одна пришла? -- будто пожурил меня непутевую атаман. -- Очень опрометчиво.

-- Не одна, -- заступился за меня Жох. -- С пацаном мелким. Я его часто на рынке видел. Видно, служка какой в замке.

-- И где мальчишка?

-- А он-то тебе зачем? -- ластился увалень. -- Я его прочь погнал, девку сграбастал -- специально, чтоб ты потешился. Ты же у нас ходок известный.

Черные глаза метнули молнии:

-- Пацана. Догнать. Быстро. До того, как он дружинников из замка приведет.

Громадный Жох испарился в мгновение ока.

-- Иди сюда, милая... -- Атаман дружески похлопал по постели, приглашая меня присесть рядышком. -- В ногах правды нет.

Смуглые пальцы были так густо усеяны перстнями, что у меня в глазах рябило.

-- Я лучше здесь постою, -- пискнула я, борясь с тошнотой.

-- Как знаешь... Значит, за товаркой пришла?

Я только кивнула, не видя смысла в многократном повторении одного и того же.

-- А с чего ты решила, что она здесь?

Какой вопрос замечательный! И главное, чего это он мне в голову не пришел, когда я вслед за Томашиком по загаженным окраинам бродила?

-- На постоялых дворах никто про рутенский обоз не слыхивал. А Бобыриха, что трактир у кожевенного ряда держит, сказывала, что на этом дворе может быть...

-- А как зовут твою подруженьку?

-- Стеша, -- послушно ответила я. -- Фигуристая такая молодуха, дородная.

Атаман в задумчивости потер мочку уха. Страх меня помаленьку отпускал. Может, еще все хорошо сложится, без насилий и увечий. Вон же, никто меня на ножи ставить не торопится, а наоборот, разговаривают так уважительно. Фейн оставил в покое ухо и теперь рассматривал свои пальцы с синеватыми лунками ногтей.

-- У меня твоя пропажа, -- наконец нарушил тишину атаман. -- Могу встрече поспособствовать.

Я молчала. Если он чего-то от меня хочет, пусть первым выскажется. Суетиться сейчас с вопросами мне не резон. Однако, как непроста моя рутенская знакомица оказалась! С лихими людишками дружбу водит...

-- Щура! -- Хозяин хлопнул в ладоши с такой силой, что я вздрогнула. -- Поди сюда.

Старуха-подавальщица появилась на пороге.

-- Рыженькую сюда приведи, -- скомандовал ей атаман.

Бабка кивнула:

-- Которую прикажете? Ружу?

-- Нет, купчиху. Ну эту... Не помню, как зовут...

-- Стеша, -- подала я голос.

Подавальщица в мою сторону даже головы не повернула, зато Фейн радостно прищелкнул языком:

-- Точно, Стешу. И поторопись.

Бабку будто ветром сдуло, а атаман повернулся ко мне:

-- Здесь поговорите, а потом... -- Хозяин одарил меня жарким взглядом. -- Потом тебе придется со мной расплатиться.

Мне стало еще гаже, хотя казалось бы, дальше некуда.

-- А если я не захочу? -- решила уточнить я для порядка. -- Не с подругой говорить, а с тобой... Ну это самое...

-- Не таких объезжал, -- ухмыльнулся разбойник. -- Люблю, когда кобылка с норовом.

Продолжить мысль ему не дали. В горницу, тяжело дыша, вломился Жох:

-- Убег пацан, не смог я его отыскать.

На виноватца было больно смотреть. Человек-гора съежился чуть не в половину.

-- И ладно, -- махнул рукой Фейн. -- Давно надо было берлогу менять. Поднимай народ, уходить будем.

Соратник унесся исполнять поручение. Я почувствовала себя... лишней. Да чего уж там, дурра-дурой я себя ощутила. Стою, значит, соляным столбом в опочивальне малознакомого мужика, ко всему еще и разбойника. И жду непонятно чего.

Фейн скинул свой богатый шелковый халат, отыскал в куче барахла рубаху и стал натягивать ее через голову. Торс разбойничьего атамана бугрился мышцами, на левом боку от подмышки змеился тонкий белый шрам.

Я шумно вздохнула. Мускусный дух дурман-травы, казалось, въелся в меня до самой печени.

-- Нравлюсь? -- черные глаза атамана лучились удовольствием.

Я покачала головой:

-- Душно у тебя, может, оконце отворишь?

Он весело заржал, выходя:

-- Здесь нет окон, так что ускользнуть тебе не удастся.

Хлопнула дверь, раздался щелчок въезжающего в пазы засова и звук удаляющихся шагов. Я осталась одна.

Перво-наперво я попробовала призвать ветер. Щурилась изо всех сил, пытаясь высмотреть в мутном от воскурений воздухе нити силы, представляла, как врывается мой приятель в разбойничий вертеп, раскидывая его по бревнышкам, и взлетает в воздух барахло разноцветными тряпками. Все было тщетно. В горле саднило, хотелось пить. Страха не было абсолютно, как и боевого куража. Ну, в конце концов, что лихие людишки мне сделают? Прибьют? Хотели бы, давно бы лоскутки мои по закоулочкам валялись. Снасильничают? Да до того ли им? В моем представлении, для эдаких дел требовалось время, а уж времени у них нет. Сколько минут понадобится отряду городской стражи, чтоб до этих трущоб добраться? Да лучина догореть не успеет, как появятся здесь вояки, бряцая оружием. Кстати, как там мои разбойнички? Врассыпную кинулись? Путают следы? Забиваются в норы? А чего ж тогда крам весь свой побросали? В этой горенке немалые богатства собраны.

Я присела на краешек постели.

Ну чего уж. В ожидании скорого избавления тоже есть своя прелесть. Я немножко помечтала, какими словесами опишу сестрице свое ночное приключение, представила широкую улыбку Дарины и ее недоверчивый смех, когда буду ей рассказывать о бесславной драке с человеком-горой или о картинных позах самоуверенного атамана.

В таком вот благостном настроении меня и застала давешняя старуха.

Она появилась на пороге, словно огромная ворона -- птица, предвещающая беду. Теперь она не выглядела растрепанной или неопрятной. Широкое черное одеяние скрыло ее согбенную фигуру, а низко повязанный платок -- волосы. В скрюченных, как птичьи лапы руках позвякивала увесистая связка ключей.

-- Ну как там, на воле? -- хохотнула я. -- Разбегаются добры молодцы, хвосты поджав?

Морщинистое лицо осталось неподвижным, только шевельнулись слегка тонкие пергаментные губы:

-- Ты умрешь...

-- Все умрем, -- отмахнулась я от вещуньи. -- Или ты, бабушка, вечную жизнь для себя намеряла?

Мысль показалась мне забавной. Я фыркнула, не в силах сдержать рвущийся наружу тонкий смешок.

-- Ха! Вот умора!

-- Что, окосела красавица, с непривычки-то? -- Старуха деловито заперла дверь и обернулась ко мне. -- Лошала свое дело знает. Понравились тебе мои воскурения?

Я прислушалась к бурлящему внутри смеху и кивнула:

-- Дашь рецепт списать?

-- Отчего ж не поделиться напоследок. Основа -- болиголов. Знаешь такое растение?

-- А то, -- как сквозь туман отвечала я, и слова у меня получались длинные, как мои руки... -- На петрушку похож, только вонючий...

Мне очень хотелось почесать нос, но бесконечно-длинная моя рука все время промахивалась.

-- Так вот, девонька, травка эта смердящая лишает магов их стихийных способностей, и ты своей силы в одночасье лишилась.

Я бы завыла от страха, если бы мне не было в эту минуту так весело. Отстраненно я ощутила, что на подбородок мне сползает дорожка вязкой слюны.

-- И за что ты так со мной?

-- Ты убила моего сына.

Бах! Веселье лопнуло, как мыльный пузырь. Я всхлипнула:

-- Неправда! Ты меня с кем-то путаешь! Я Ленута Мареш, и никогда тебя раньше не видела...

Щура отбросила ключи и достала из складок широкой юбки изогнутый полумесяцем нож.

-- Ну, тогда-то тебя звали иначе. Как называл тебя твой швабский любовник? Лутоня, Лутонюшка...

Я зажмурилась, пытаясь упорядочить проносящиеся в сознании образы, какие-то обрывки воспоминаний, не желающие складываться в стройную картину. Шваб? Любовник? Убийство? Ёжкин кот и драконья матерь! Да не я это! Не я!

-- Не я! -- закричала я истошно, почувствовав, как к лицу прикасается сталь. -- Нет!

Щеку обожгло огнем, я дернулась, подставляя под нож беззащитное горло.

Старуха не спешила, глядя на меня с каким-то злобным удивлением:

-- Надо же, как тебя жизнь потрепала...

Хмель, унесенный то ли волной боли, то ли страшной правдой о моем прошлом, оставил тошноту и холод, разливающийся в груди. Тело мое хотело выбить оружие из руки постылой бабки, да так, чтоб старые кости хрустнули от удара, затем вскочить на ноги и бежать, круша и ломая все на своем пути. Но разум был тверд. Старуха в своем праве -- боль за боль, кровь за кровь, жизнь за жизнь...

Поиск по сайту: