К Моцарту надлежало явиться при полной параде

Людвиг с утра занялся, как мог, своим туалетом. Это в Бонне он позволял себе ходить дома нечёсаным, неумытым, в нестираной рубахе и драных штанах, перешитых из отцовских, а если соседка, аккуратистка фрейлейн Цецилия, разводила руками - "Ах, Людвиг, ну что ж ты такой неряха!" -- презрительно усмехаться: "Подумаешь! Когда я стану знаменитым, никто не обратит на это внимания!"... В столице, как он уже понял, принимают по одёжке. Если одет красиво и чисто, тебе говорят "господин" и "фон", даже если ты сроду не дворянин. А если облачён в грязные обноски, тебя и в почтовую карету не пустят - вдруг запачкаешь важных господ...

Единственным пристойным нарядом Бетховена была его форменная ливрея и всё, что к ней полагалось: короткие штаны-кюлоты с галуном, белые чулки, жилетс серебряным пуговицами, рубаха, обшитая пожелтевшим от стирки кружевом... Всё это выглядело страшно провинциально и немодно; в таком платье легко можно сойти за лакея - да и лакеи венской знати выглядят куда более помпезно и щеголевато. Но - либо так, либо в дорожном платье: сером, потрёпанном, местами залатанном, пропитавшемся запахами дешёвых харчевен, потёртых кожаных сидений почтовой кареты, конского пота, чужих духов и испарений собственного,несколько дней не мытого, тела.

Хорошо хоть, что в Вене не нужно было напяливать парик или идти к цирюльнику для завивки собственных локонов. Император Иосиф не поощряет излишней вычурности, и новая столичная мода предписывает мужскому облику благородную сдержанность и естественность. Кое-кто - на это Людвиг уже обратил внимание - продолжал носить парики, но это были в основном пожилые люди или вышколенные слуги знатных господ, а горожане средних лет лишь забирали собственные волосы в косицу, иногда даже не трудясь их припудривать. Молодёжь - та вообще носила короткие причёски без всяких косиц (правда, нередко искусно завитые, чтобы это выглядело ненарочитым капризом природы).

Немного подумав, Людвиг решил сэкономить на парикмахере: смешную косицу он кое-как обрезал сам, так что жёсткие черные волосы теперь обрамляли его круглое лицо беспорядочной массой, а в бритье ему пока надобности не было, хотя усы уже начали обозначаться тёмной полосой над упрямой линией губ, из-за чего смуглая кожа казалась слегка грязноватой, как будто он провёл под носом рукою, испачканной сажей, и плохо вытер след.

Ничего, сойдёт и так. По крайней мере, в таком виде взъерошенном за лакея его уж точно не примут!

Моцарт жил в самом сердце Вены - в маленьком переулке Домгассе за огромным готическим собором святого Стефана. Шпиль собора виднелся практически из любой точки города, так что заблудиться было трудно. Однако Людвиг всё-таки заблудился, поскольку переулок выходил к собору не напрямую, а под углом, и неопытный человек запросто проскакивал нужный поворот.

На почти не гнущихся ногах юноша миновал решетчатые кованые ворота, поднялся по красивой, как оперная декорация, лестнице и дёрнул за шнур звонка в квартиру Моцарта. За дверью послышался звук шаркающих шагов в шлёпанцах, затем - лязг щеколды и скрип петель ("Ля-диез", -- машинально отметил про себя Людвиг).

Открыла служанка, тиичная венская девушка, "медль" -- миленькая, но себе на уме, и явно не слишком ревностно относящаяся к своим обязанностям.

-- Я... с рекомендациями к его высокородию господину капельмейстеру Моцарту, -- напыщенно произнёс гость с сильным рейнским акцентом.

Поиск по сайту: