Людвиг вдруг вдарился в какую-то книжную высокопарность в духе Неефе -- и покраснел от смущения, понимая, что выглядит крайне нелепо и провинциально

Ибо Моцарт в данный момент менее всего напоминал "великого человека". Он сидел перед зеркалом, закутанный в белый покров, а цирюльник завершал работу над его причёской, аккуратно и ровно припудривая тщательно взбитые и пышно уложенные светлые, с лёгкой рыжиною, волосы. Повернуть к гостю голову он не мог, но увидел его отражение в зеркале и насмешливо (как показалось Людвигу) улыбнулся.

Бетховен, немного путаясь в словах, представился и протянул ему рекомендательные письма от курфюрста Макса Франца и от Неефе.

Моцарт пробежал глазами оба послания, отпустил мальчишескую шутку про князя ("хм, будем думать, что его кошелёк так же толст, как его брюхо") и фыркнул, дойдя до слов Неефе про "второго Моцарта":

-- Ах, милый юноша, я столько перевидал этих "вторых Моцартов" и в штанишках, и в юбках - и где они ныне?.. Детвору дрессируют как обезянок и думают, что беглость пальцев - это и есть Musique!

Словно бы в подтверждение его слов из соседней комнаты после некоторого перерыва вновь понеслись трескучие гаммы и арпеджио.

Интересно, кто там упражняется? Сын маэстро?..

-- Я - композитор, -- гордо заметил Людвиг.

-- Ладно! Садитесь за клавир и сыграйте, что Вы там сочинили! - махнул рукой Моцарт. - Эй, Ганс, уступи место новому гению!

Парикмахер завершил дело прикреплением сзади бархатного банта, украсившего маленькую косицу Моцарта, и снял с него белое полотно.

Моцарт, одетый пока лишь в бархатные штаны и тонкую батистовую рубаху, повёл Бетховена к фортепиано.

Это был прекрасный, новый с виду, инструмент из красного дерева, богатую звучность которого Людвиг уже успел оценить; в Бонне такое фортепиано было лишь у графини Вольф-Меттерних.

У рояля стоял мальчик лет девяти-десяти с пухлыми розовыми щеками и синими глазами, похожий на сдобного ангела с церковной фрески.

-- Гуммель, мой ученичок, ещё один "второй Моцарт"! - шутливо представил его мастер. - А это, Ганс, молодой композитор из Бонна - Луи фон...

-- Ван Бетховен, -- поспешил сам представиться Людвиг, дабы в очередной раз не услышать, как эти легкодумные венцы коверкают его голландскую фамилию и упорно пытаются снабдить её дворянским "фон". В насмешку, что ли? Или тут так принято?..

Он сел за фортепиано.

Что бы такое сыграть?

-- Только не очень длинно, -- попросил Моцарт, -- а то мне скоро уже выходить.

Если не длинно, то... подойдёт, пожалуй, первая часть квартета D-dur - достаточно бравурная, и вместе с тем не пустая... Тембровое богатство моцартовского клавира позволяло даже в фортепианном переложении передать звучание разных голосов партитуры.

-- Да, мило! - заметил Моцарт, прослушав бетховенское аллегро. - Туше у Вас, однако, очень своеобразное.

Людвиг понял, о чём он говорит. Многие, признавая его виртуозность за клавиром, говорили, что играет он грубовато, едва ли не насилуя инструмент, так что кажется, будто хрупкое дерево сейчас треснет, а струны вот-вот лопнут.

-- Я органист, -- пояснил он.

-- О! Как я люблю орган! - вдруг воодушевился Моцарт. - Но настоящих органистов почти уже не осталось, разве что старина Альбрехтсбергер... Не слышали Альбрехтсбергера?

-- Я прибыл в Вену только вчера.

-- Ну, ещё услышите... Играть на органе - значит, уметь на нём импровизировать всё, включая фуги. Как делал папаша Бах. Знаете Баха?

-- "Хорошо темперированный клавир" -- знаю. Весь.

-- Ого! Юноша, Вы меня приятно удивляете! Ну, сыграйте мне хоть... фугу Cis-dur из первой тетради! Штанци, иди сюда, наш гость будет играть твоего любимого Баха!

Поиск по сайту: