И вдруг я увидела ее. Резким движением, чуть не отшвырнув меня к стене, мать выхватила брата

— Почему он плачет?

— Не знаю. Он давно начал. Я пыталась его успокоить, но не вышло.

— Идем в твою комнату! Я скажу тебе кое-что. Вперед! — И она толкнула меня в сторону моей комнаты.

Я молча повиновалась, так как уже хорошо изучила мать. Когда она в гневе, лучше помалкивать.

— Садись и слушай! И глаза опусти! — приказала она.

Я потупила взгляд.

— Ты… ты умудряешься постоянно портить нам жизнь.

Ты не способна даже успокоить маленького мальчика без того, чтобы не переполошить среди ночи весь дом. Уверена, ты сама его разбудила, потому что тебе было страшно одной. Слишком уж хорошо я тебя знаю, маленькая дрянь. Теперь можешь задохнуться под одеялом и навсегда исчезнуть из моей жизни. Когда же Аллах призовет тебя к себе?!

Я завернулась в одеяло и сжалась в комок, чтобы только не злить ее больше. Обвинив меня во всех грехах, мать вышла. Под одеялом было жарко, и я быстро вспотела.

Когда терпеть не стало сил, я высунула голоду из укрытия, с облегчением вздохнула и, успокаиваясь, принялась молиться Богу за себя, но еще больше за Амину и медвежонка Лапулю.

Утром ко мне вошел Малек. Он был очень взволнован.

— Поднимайся, быстро! Надо осмотреть сад. Вдруг мы найдем клад?!

Эта была прекрасная идея. Разумеется, мы ничего не нашли, но долго бегали по высокой траве сада, и совершенно случайно Малек меня толкнул. Я упала на осколки бутылочного стекла и поранила колени. Увидев кровь, брат испугался и побежал к матери, но вид моих окровавленных коленей нисколечко ее не взволновал.

— Так тебе и надо. Не будешь больше носиться как угорелая с мальчишками. Сидела бы спокойно, как подобает настоящей девушке, и этого не произошло бы.

— Лечи себя сама, — сказала она сухим, лишенным сострадания голосом и как ни в чем не бывало вернулась к домашним делам.

Кто-то из братьев смочил кусок бумаги и приложил к моей ране. Потом Фарад, самый старший брат, перемотал мое колено и посоветовал вернуться в дом.

Несколько дней спустя начались занятия, и шофер отца развез нас по школам. Братья были определены в Пэр Бланк*, чтобы продолжать обучение на французском языке; я — в частную школу для девочек с обучением только на арабском. Я совсем не умела писать на этом языке, поэтому постоянно выслушивала нарекания со стороны преподавателя, который обзывал меня, вызывая смех у одноклассниц. Разумеется, подобная репутация только отдаляла меня от других девочек.

Мне было тяжело. Подруг я себе так и не нашла, ведь все считали меня задавакой, которая корчит из себя богатую французскую барышню. Теперь-то я понимаю: мне не могли простить того, что я была не такая, как все, но тогда я была неопытна и никак не могла взять в толк, почему во Франции мне ставили в упрек арабское происхождение, а в Алжире обзывали французской фифой.

Каждый новый день был хуже предыдущего. Однажды, лежа в постели, я решила, что больше не пойду в школу. На занятия меня привозил шофер, поэтому, выйдя из машины, я быстро смешалась с толпой, а затем незаметно покинула это проклятое место. Я больше не желала быть изгоем в классе.

До конца занятий я бродила по улицам без пищи и воды, а потом вернулась к школе, обманув таким образом шофера. Я прогуливала три дня, пока из школы не пришло письменное уведомление. Оно было написано на французском языке, поэтому отец позвал на помощь Фарида. Почувствовав, что надвигается большая буря, я спряталась в комнате и ждала. Ждала самого худшего.

Я услышала, как отец поднимается по лестнице. Звук каждого его шага заставлял мое сердце биться все сильнее и сильнее. Я могла только молиться: «Господи, защити меня! Господи, помоги мне!» Я забралась на кровать с ногами и схватила подушку, как спасательный круг.

Поиск по сайту: