Молчаливый друг

Облака редеют, я размышляю. В самой глубине моей памяти ты оставалась всегда.

Я так тебя любил…

Три подруги стояли перед зданием, держа в руках кожаные черные футляры для скрипок.

Брюнетка, блондинка, рыжая.

На них были, как того требовали обстоятельства, бархатные туфли на высоких каблуках и черные сатиновые юбки с разрезом на боку.

Шарлотта, рыжая, сказала, нервно сжимая футляр:

– Я безумно волнуюсь.

Анаис, брюнетка, вздрогнула и произнесла:

– И я. А вдруг не получится?

Мари-Наташа, блондинка, старалась выглядеть увереннее их, хотя ее ладони были так мокры, что оставляли отпечатки на ручке футляра.

– В любом случае отступать поздно. Надо идти.

– Если я что-нибудь забуду, подскажете?

– У тебя отлично получалось на репетициях. Ни разу ничего не перепутала. Не было ни одной фальшивой ноты. С чего же тебе забыть?

Они посмотрели друг на друга, стараясь придать себе храбрости улыбками.

– Не люблю я экзамены, – пробурчала Анаис. Особенно такие. Если сейчас провалимся, пересдача будет нескоро! – насмешливо подлила масла в огонь Шарлотта.

– Если мы не рискнем, мы никогда не узнаем, на что способны, – заключила Мари-Наташа.

Чтобы взбодриться, Анаис замурлыкала вальс Штрауса «Голубой Дунай».

Они решительно вошли в ювелирный магазин «Ван Дейк & Кэрпелс».

Спустя несколько минут окрестности огласились воплями: «Держите их! Держите их!» и воем сигнализации.

Я знаю, что однажды исчезну, и со мной угаснут все мои воспоминания.

Иногда я чувствую себя таким усталым.

Они сняли черные полумаски.

– Девчонки, мы это сделали! Черт побери! Мы это сделали, у нас все получилось!

Они хором расхохотались, победно крича и подбрасывая в воздух маски. Их напряжение, наконец, спало.

Они били друг друга по рукам, как делают баскетболистки после попадания мяча в корзину. Они обнимались от радости.

Они были в лесу, далеко от поднятой ими суматохи. Их старый «Ренджровер 4x4» легко оторвался от преследователей, у которых не было вездеходов.

– Так, посмотрим, какая у нас добыча, – сказала Шарлотта. Все три склонились над замшевой сумкой в руках у Анаис. Та открыла ее и показала девушкам россыпь бриллиантов.

– Как красиво!

Подруги долго разглядывали драгоценности.

– Я так боялась!

– Помнишь, мужик включил сигнализацию и ты еле успела передать нам последний камень?

Все произошло едва лишь час тому назад, а они уже вспоминали перипетии налета, словно ветераны – участники большого сражения.

– Ну, пора делить, – распорядилась Анаис.

Они открыли свои футляры для скрипок и достали оттуда ювелирные лупы, щипчики для бровей и замшевые мешочки.

Рука опустилась в сумку.

– Двенадцать каратов для Шарлотты, двенадцать каратов для Мари-Наташи, двенадцать каратов для меня.

Анаис аккуратно распределяла камни. Каждая девушка, получив свою драгоценность, осматривала ее, восхищалась ею, а потом осторожно укладывала к себе в замшевый мешочек.

После двенадцати появились шестнадцать, затем восемнадцать каратов. Камни были редкие, необыкновенной чистоты.

– Ни один мужчина не подарит мне такого украшения.

– Теперь нам не о чем беспокоиться до конца жизни.

Я свои продавать не буду. Вставлю в оправу и сделаю самое красивое в мире ожерелье. – А я половину вставлю в оправу, а насчет остального подумаю.

Анаис продолжала дележ.

– Один Шарлотте, один Мари-Наташе, один мне.

– Подожди-ка минутку, – прошептала Мари-Наташа, – ты не два взяла?

Пауза. Дуэль взглядов. Каждая девушка пристально смотрела на двух остальных.

– Что?

– Мне показалось, что ты взяла себе два камня вместо одного. Пересчитай.

Анаис проверила свой мешочек, пересчитала бриллианты.

– Ой, правда!.. Как неприятно! Мне очень неудобно.

Напряжение несколько ослабло.

– Но ты, надеюсь, не думаешь, что я это сделала нарочно?

– Нет, конечно. Ошибиться может каждый. По мере того как вечерело, тише становилось стрекотание сверчков вокруг. Птицы с червячками в клюве возвращались кормить птенцов, по небу плыли все более плотные прозрачные облака.

Когда я в первый раз встретил Анаис, ей было лет семь. Это была маленькая девочка с большими зелеными глазами и розовыми губами.

На ней было желтое поплиновое платье и большая легкая летняя шляпа с шелковой лентой.

Она остановилась передо мной и посмотрела на меня. Вид у нее был очаровательный. Она сказала мне: «Ты не такой, как все. Надо нам поговорить».

Так оно и есть. Я – не такой, как все.

Заухала сова. Темнело, девушки заканчивали дележ добычи уже при свете фар «Ренджровера».

– Ну, вот. Теперь можно ехать домой и немного отдохнуть.

Шарлотта не разделяла энтузиазма своих товарок.

– Остается одна проблема. Эти камни описаны, следовательно, их легко идентифицировать.

– И что делать?

– Найти кого-то, кто их переогранит.

– А что помешает ему донести на нас?

– И зря мы тогда надрывались. Анаис ударила кулаком в ладонь.

– Может быть, и не зря. Я как-то встречалась с экспертом по драгоценным камням. Он мне сказал, что, как правило, в особых списках для ювелиров бриллианты числятся не больше года. Потом их толкнуть уже легче.

Девушки посмотрели друг на друга.

– А пока? Будем прятать их под матрасом?

– Если мы оставим их у себя, нам захочется их продать. Я предлагаю спрятать их здесь. А через год встретимся на этой самой поляне и заберем наше сокровище.

Секунду они колебались.

Шарлотта протянула руку ладонью вверх:

– Я согласна.

– Две другие девушки положили свои руки на ее ладонь: Я тоже.

– Согласна.

– Одна за всех, все за одну. Мы – «Черные волчицы». Как вам имя? Носим черные маски и прячемся в лесу, ведь так?

Они стояли, сжимая друг другу руки.

– Ну что, волчицы, где бриллианты закопаем?

– Зачем где-то копать, надо оставить их Жоржу.

– Жоржу?

Девушки повернули к нему головы.

Во время второй нашей встречи Анаис сказала мне: «Сегодня умер дедушка. Он был очень похож на тебя. Он тоже мало разговаривал. Но я его ужасно любила. Мне казалось, что от его взгляда все беды проходили. Я чувствовала, что он меня слушал и понимал. Его звали Жорж. Можно я буду звать тебя Жорж?»

– Жорж?

– Жорж – единственный возможный вариант, – настаивала Анаис.

Шарлотта прыснула от смеха.

– Жорж!

Мари-Наташа пожала плечами.

– Ты действительно думаешь, что мы можем доверить ему наше сокровище?

Да. Он будет терпеливым и скрытным. Идеальный сообщник. Он ничего не сделает нам во вред. Никогда. Правда, Жорж? Мари-Наташа откинула светлую прядь и пренебрежительно посмотрела на него.

– Но это же всего-навсего… Она расхохоталась.

– Да почему бы и нет, в конце концов!

И они доверили свою добычу Жоржу. Анаис посмотрела на него и сказала:

– Спасибо тебе за понимание, Жорж. И поцеловала его.

При третьей встрече Анаис рассказала мне, что родители водили ее к психотерапевту. «Как-то раз я сказала, что видела тебя во сне, и знаешь, что мне ответили? Что это безнравственно. Безнравственно то, что я вижу тебя во сне, Жорж! Можешь себе представить?»

Девушки сидели в лесу, пальцы на их ногах были разделены кусочками ваты. Они передавали друг другу флакончик с лаком для ногтей цвета антрацита. Было лето и было жарко, и они решили надеть босоножки на высоких каблуках.

– Мы будем первыми разбойницами с большой дороги, следящими за своим внешним видом, – шутила Анаис.

Они надушились, оправили платья, уложили маски и револьверы в футляры для скрипок и сели в машину.

Несколько минут спустя в магазине Шартье Анаис звонко приказала:

– Всем лечь на пол! Мари-Наташа выстрелила в потолок. Более уверенные в себе, чем в первый раз, они образовали треугольник в главном зале ювелирного магазина, слегка расставив ноги, чтобы тверже стоять, и крепко сжав револьверы в руках.

– Осторожно, посмотри назад!

Анаис обернулась и увидела мужчину. Он успел нажать на кнопку сигнализации, прежде чем она его остановила.

– Бежим! Сейчас здесь будет полиция!

Не знаю, почему она захотела поранить меня. Это произошло чудесным солнечным утром, и Анаис сказала: «Жорж, я хочу скрепить наш союз».

Она достала длинный кухонный нож и поднесла к моему лицу все с тем же трогательным видом.

И надрезала мою плоть.

Мне было очень больно. Я знал, что этот шрам скорее всего останется у меня на всю жизнь. Но я не осмелился ничего сказать. Намерения у нее были добрые.

Шарлотта и Анаис стреляли из окон «Ренджровера», а Мари-Наташа, стиснув зубы, гнала машину.

– Прибавь скорости, они нас догоняют.

– Целься в колеса. Раздался скрип, затем взрыв.

– Браво!

– Там еще и другие!

– Господи, да это западня. Они решили нас взять! Мари-Наташа поехала зигзагом и резко свернула в улочку справа. Надо было оторваться от полицейских.

Наконец она притормозила. Все казалось спокойным. Старый «Ренджровер» остановился в лесу.

– Уф, еле выкрутились.

«Волчицы» вышли из машины, осмотрелись, открыли сумку с бриллиантами. Считать не стали, уселись в кружок.

– Жорж приличное состояньице уже охраняет!

– На глазок три-четыре сотни тысяч евро. И подумать только, к ним нельзя притронуться.

– Поверьте мне, лучше проявить благоразумие. И вот что, девчушки, – сказала Анаис, – сегодня вечером моя мать дает бал. Давайте по этому случаю немножко расслабимся. Тем более мы уже в вечерних нарядах!

– А мальчики будут?

– Самые красивые на свете.

Анаис, Анаис, маленькая моя Анаис.

Я помню, как ты пришла первый раз сюда с другом и представила его мне. Думаю, это был твой первый любовник. Ты звала его Александр-Пьер.

Ты сказала ему: «Не ревнуй, Александр-Пьер. Это Жорж. Хотя мы и любим друг друга, ты должен знать, что он существует и очень много значит для меня. Жорж – мое доверенное лицо. Жорж – мой лучший друг».

Он посмотрел на меня пренебрежительно. Я никогда не доверял людям с двойным именем, та- ком, как Жан-Мишель или Александр-Пьер. Мне кажется, что их родители хотели, чтобы у ребенка было немного от первого и немного от второго. Не сумели выбрать что-то одно. Они хотели надменности, победительности, самоуверенности Александра и простоты Пьера. Двойные имена часто делают людей двуличными. Как Мари-Наташа, в чем-то – святая, в чем-то – женщина-вамп. Может быть, меня зовут Жорж-Кевин?

Анаис и Александр-Пьер занимались любовью у моих ног. Я думаю, что Анаис специально это делала. Чтобы подразнить меня.

Музыка Штрауса. Венский вальс.

Сначала три девушки кружились по всему залу со своими кавалерами, потом, раскрасневшиеся и разгоряченные, уселись в буфете цедить красный мартини со льдом и лимонной цедрой.

– Ох, мужчины, – сказала Анаис.

– Да-да, мужчины, – подтвердила Мари-Наташа.

– Уже в детском саду они были такие… предсказуемые.

Они прыснули со смеху.

– Из мальчиков действительно можно веревки вить.

– Поэтому я предпочитаю бриллианты. Как Мерилин Монро. Их труднее получить, но они никогда не обманут ожиданий.

Они смеялись, и весь зал смотрел только на них, таких свежих, таких хорошеньких…

К ним подошла мать Анаис с каким-то плотным лысым мужчиной. Анаис прошептала:

– Тихо, моя родительница.

– Ты поцелуешь дядю Изидора? – спросила мать Анаис.

Девушка соизволила прикоснуться губами к щеке родственника.

– Привет, дядюшка. Познакомьтесь, моя мать, мой дядя Изидор, а это мои подруги, Шарлотта и Мари-Наташа. Ну что, милый дядюшка, по-прежнему пишешь научные статьи в «Современном наблюдателе»? Над чем сейчас работаешь: покорение космоса, происхождение человечества, деятельность мозга или чудодейственные средства против рака?

– Ничего подобного. Я занимаюсь контактами растений.

– Растений?

– Да. Недавно выяснилось, что растения общаются между собой, выделяя запахи.

– Интересно. Расскажи.

– Пастухи в Африке столкнулись с одной проблемой: козы заболевали, когда их закрывали в загоне, где росли акации. В конце концов, пастухи догадались, что акации предупреждают друг друга о том, что одна из них обглодана козой. Пострадавшая выделяла обонятельный сигнал, и другие тут же изменяли состав своего сока, делая его ядовитым.

Дядя Изидор взял из вазы одну розу.

– И это не все. Растения выделяют запахи и воспринимают их. Этот цветок чудесно пахнет оттого, что слышит Штрауса, если бы он слышал тяжелый рок, его аромат изменился бы. Растения так чувствительны к музыке? – спросила удивленная Анаис.

– Они чувствительны ко всему.

Мари-Наташа скептически подняла брови.

Анаис хотела убедиться во всем сама. Она попросила у музыкантов скрипку и принялась извлекать из нее нестройные звуки. Все заткнули уши. Потом посмотрели на растение.

– Ты глупости говоришь, дядюшка Изидор. Она и тычинкой не повела.

– Нужно больше времени. Эта форма жизни характеризуется очень медленным ритмом реакции.

Лицо Мари-Наташи стало насмешливым.

– Значит, о подобных вещах вы пишете в журнале?

Изидор терпеливо проговорил:

– Я пытаюсь открыть читателям то, о чем они еще не знают. Я пытаюсь заставить их размышлять о новых перспективах.

– Но эта ваша история с растением, которое слушает музыку, это же черт знает что. Может, вы из тех, кто иногда и покуривает эти самые растения?

Анаис удивили слова подруги, и, чтобы покончить со спором, она взяла дядю за руку и повела танцевать.

– Пойдем, Изидор. Я дарю тебе вальс. Только не наступай мне на ноги, как в прошлый раз!

Я так стар.

Когда мне исполнилось сорок два года, я начал задавать себе вопросы. Кто я?

Почему я родился? Зачем я появился на Земле? Можно ли сделать что-нибудь интересное в этой жизни?

Чуть слышный шорох. Кто-то пришел. Мари-Наташа.

Она взяла мешочки с драгоценными камнями. Долго рассматривала их, руки ее мерцали от бриллиантовой пыли, потом, довольная, засунула мешочки в свой рюкзак.

Нет, ты не имеешь права так поступать! Не бери эти камни, они не принадлежат тебе. Ты не имеешь права. Там камни Анаис.

Мари-Наташа сделала реверанс в адрес Жоржа.

Маленькая гнусная сволочь.

– Положи рюкзак и подними руки вверх!

Мари-Наташа поколебалась, взгляд ее скользнул по сторонам, затем она неохотно подчинилась приказу Анаис.

– Положи бриллианты туда, откуда взяла. Мари-Наташа отдала бриллианты Жоржу. Потом повернулась, все еще держа руки поднятыми.

– И что ты будешь теперь делать? Ты отлично знаешь, что если ты меня отпустишь, я вернусь, – заметила блондинка.

Ты тоже руки подними, – произнес голос сзади. Анаис не обернулась.

– Положи оружие. Она не подчинилась.

Шарлотта держала на прицеле Анаис, державшую на прицеле Мари-Наташу.

– Я вас считала серьезными девушками, но вижу, вам совсем нельзя доверять, – вздохнула Шарлотта.

Мне страшно. Анаис, осторожно, это две змеи.

Мари-Наташа нагнулась и выхватила спрятанный у щиколотки маленький револьвер. Прежде чем две другие успели отреагировать, она повернулась и прицелилась в Шарлотту.

– Вот так мы в равном положении, – объявила она.

Они попятились каждая, держа друг друга на прицеле и образуя собой безукоризненный равносторонний треугольник.

– Ну что, девчушки? Достанем карты и сыграем в покер на бриллианты?

– Наша система работает только тогда, когда мы заодно, – сказала Анаис.

Анаис права. Слушайте ее, вы обе.

– А что, если нам положить оружие и снова стать разумными? – предложила Анайс.

Никто не шелохнулся.

– Боюсь, это уже невозможно. Кое-что исчезло. Доверие.

Ну и что будем делать? Высоко в небе пролетел сарыч, испустив короткий пронзительный крик.

– Давайте все-таки сложим оружие и поговорим.

Три девушки опустились на колени и положили револьверы перед собой. Они недоверчиво следили друг за другом.

Вдруг Мари-Наташа схватила револьвер, перекатилась через себя и выстрелила, ранив Анаис. Та тоже выстрелила, но промахнулась. Шарлотте удалось задеть Мари-Наташу.

Они бросились врассыпную, пытаясь укрыться в кустарнике. Выстрелы гремели. Из зарослей раздался крик.

Анаис подползла к Шарлотте. Та была мертва.

У Мари-Наташи кончились патроны. Она стала заряжать револьвер, но тут Анаис, нагнув голову, бросилась на нее, схватила за колени и попыталась повалить на землю.

Обе покатились в кустарник. Танец по горизонтали: они дрались, кусались, вырывали друг другу пряди волос.

Вдруг в руке Мари-Наташи блеснул нож.

Осторожно, Анаис!

Анаис ударом ноги опрокинула противницу. Но та вскочила. Анаис удивленно смотрела на нее. А в глазах Мари-Наташи уже было сожаление.

Анаис опустила голову, посмотрела на свой живот, потом рухнула на колени, прижав руки к ране. – Прости, – сказала Мари-Наташа, – кто-то из нас двоих должен был победить.

Она попятилась, а потом бросилась бежать.

Нет!!!

Анаис поползла к Жоржу, ее кулак был сжат. Она с трудом распрямилась и прошептала:

– Жорж… Помоги мне.

Она протянула другу сжатую ладонь и положила что-то в его сердце.

– Отомсти за меня.

Потом она порылась в куртке, достала мобильный телефон и набрала номер.

– Алло… Полиция… В лесу Фон… тенбло… Дорожка номер четыре, до скалы Девы, потом по тропинке до скалы Жуанны… до скалы… Жуанны.

Она рухнула на землю.

Анаис!!!

Без тебя моя жизнь стала бессмысленной.

Мне остается только месть.

Если я смогу, о, да, я отомщу за тебя.

Спустя три недели появились двое полицейских, а с ними – Мари-Наташа, руки которой были закованы в хромированные наручники.

Первый полицейский спросил у второго:

– Что мы будем делать, инспектор?

Здесь нашли тела. Мы уже знаем, что эта девушка принадлежала к банде «Черные волчицы». Я надеюсь найти здесь доказательства того, что она убила двух своих сообщниц. Мари-Наташа смерила полицейских презрительным взглядом.

– Я невиновна.

– Хм, бриллианты. Вам надо было красть что-нибудь другое. Они же все зарегистрированы. А женщин так вот и сводят с ума. Просто им пальцы жгут. Они должны их носить, должны их покупать. Интересно было бы изучить отношения между женщинами и этим минералом, – сказал инспектор.

– Может быть, это поиски чистоты, – философски заметил полицейский. – А что именно мы ищем, инспектор?

– Улики. Посмотрите повнимательнее в кустарнике.

– Вы ничего не найдете, – заявила Мари-Наташа, пожимая плечами. – И я требую адвоката.

Это она. Это она – убийца.

Если бы я мог им помочь. Но как?

Инспектор, услышав шум мотора грузовичка-вездехода, казалось, очень обрадовался.

– Вот кто мне нужен.

Два человека вышли из машины.

Один из них был плотный мужчина с румяным лицом, с намечающимися залысинами и в маленьких очках в золоченой оправе. Он осмотрелся и узнал девушку.

– Добрый день, Мари-Наташа, – сказал он просто. Она ответила ему кивком.

За мужчиной шла черноволосая женщина.

– Доктор Сильвия Ферреро, – представил он всем свою спутницу.

Журналист попросил полицейских помочь выгрузить оборудование. Одну руку Мари-Наташа освободили, а другую приковали наручником к толстому корню.

С помощью полицейских Изидор и его ассистентка установили стол, на котором разместили многочисленные, подсоединенные к ноутбуку, электронные приборы. Вся эта разнообразная аппаратура получала необходимую электроэнергию от большой батарейки.

– И что это за фигня? – спросила подозреваемая.

– Гальванометр для измерения уровня эмоций. Этот прибор используется как раз для того, чтобы узнать, говорит кто-то правду или нет.

– Вы собираетесь проверить меня на детекторе лжи? – спросила Мари-Наташа, нисколько не теряя самоуверенности.

– Нет, не вас, – ответил Изидор.

Он показал на то, что находилось за ее спиной.

– Его.

Все проследили за его взглядом, не понимая, о ком он говорит. Палец журналиста показывал на изрезанный силуэт. На дерево.

На старое, корявое дерево.

Его ветви замерли, и оно теперь напоминало йога, застывшего в сложной позе. Листья шуршали, колеблемые ветром. Длинные корни, кое-где выступавшие из почвы, убеждали, что оно крепко стоит на земле.

Его южная сторона была светло-серого цвета, с черными и охровыми полосками. Северная сторона, привыкшая к тени и холодам, была покрыта мхом и лишайником, похожими на болячки.

Мраморный рисунок его коры был покрыт шишками и рубцами.

Белка, почувствовав, что люди смотрят туда, где она притаилась, взвилась к верхушке с тонкими веточками, но широкими листьями, предназначенными для поглощения солнечных лучей и осуществления фотосинтеза. Синица тоже начала волноваться, боясь, как бы люди не заинтересовались ее гнездом, спрятанным в зелени, – птенцы еще не вылупились. Она решила не поддаваться панике. В конце концов, люди уже больше не ели яйца синиц. Она осталась на страже, неподвижно сидя в листве.

Это мой великий день.

Сильвия Ферреро осторожно прикрепила зажимы к коре. Их металлические концы соединялись проводами с приборами, которые, в свою очередь, были подсоединены к ноутбуку.

– Изидор серьезно объяснил полицейским, что в 1984 году его друг, профессор Жерар Розен из Тель-Авивского университета, специалист по ирригации, борьбе с опустыниванием и наблюдению за растительной жизнью, заметил, что растения реагируют на внешние стимуляторы. Ему пришла в голову идея поместить на коре дерева электроды, подключенные к гальванометру, чувствительному к самым слабым изменениям сопротивления. Он смог измерить воздействие стимуляторов на поведение дерева. В Библии говорится о «неопалимой купине». Мой друг думает, что в притче имеется в виду «немолчащая купина». В своих первых опытах он подвергал цветы воздействию различной музыкой, от тяжелого рока до классики. Он заметил, что им нравится Вивальди.

– Как же он смог это определить? – несколько недоверчиво спросил полицейский.

– Да так же, как это определяют у людей. Обычно наше электрическое сопротивление имеет показатели от 10 до 20. Когда наше душевное состояние безмятежно, оно понижается до 5, если мы возбуждаемся, оно может подняться до 15. Когда растениям профессора Розена музыка нравилась, они успокаивались, и стрелка записывающего устройства спускалась ниже отметки 10. Когда они чувствовали приступ агрессии, стрелка поднималась. Как будто они были раздражены и хотели, чтобы воздействие прекратилось… Затем профессор Розен подверг растения влиянию других возбудителей. Холод, жара, свет, темнота, телевидение.

– Но у них же нет глаз, – удивился полицейский.

Они по-своему воспринимают окружающий их мир. Однажды, когда к акации был подключен электрод, а профессор Розен готовил свое оборудование, он сделал неловкое движение и поранился.

Чтобы подтвердить свое предположение, Жерар Розен повторил опыт и разрезал рядом с акацией кусок мяса. Ничего. Словно дерево знало, что эта плоть уже мертва. Он погрузил в жидкий кислород цветок. Растение отреагировало, стрелка поднялась до отметки 13. Затем вблизи акации он бросил в кипящую воду другое растение: 14. Профессор погрузил в кипящую воду дрожжи: 12. Акация почувствовала смерть дрожжей.

– Дрожжи! А они живые?

– Конечно. Ученый порезался бритвой рядом с деревом, и акация отреагировала скачком стрелки до 12. Для нее убийство человеческих клеток или сваренные дрожжи – акты насилия, которые приводят ее в отчаяние. Перед ней умирает жизнь. К несчастью, Жерар Розен не смог приехать сюда сегодня, но он прислал свою главную помощницу, Сильвию.

Ветер зашумел в листве, воздух становился свежее.

– Это дерево видело преступление. Его «растительные чувства» отреагировали на смерть. Оно знает, что тут случилось, просто не может об этом рассказать. Мы попытаемся ему помочь поговорить с нами.

Это исторический момент.

– Способные передвигаться существа с горячей кровью стали ходить вокруг дерева, давя его маленькие корешки, выходящие на поверхность. Поэтому я решил провести эксперимент здесь, – объяснил Изидор Каценберг.

– А почему столько усилий для одного частного случая? – осведомился полицейский.

– Анаис была членом моей семьи. Я ее дядя.

– Поскольку вы состоите в родственных отношениях с жертвой, вы не имеете права вести расследование, – заметила Мари-Наташа, не забывшая лекций на юридическом факультете. – Я требую адвоката!

– Я не полицейский, а журналист. Я всего лишь помогаю вести расследование. Начнем, Сильвия.

Молодая женщина в белом халате настроила показатели гальванометра, посмотрела на экраны и сказала:

– Все готово… Подождите… показатель – 11. Это дерево более «нервное», чем другие.

– Очень хорошо, ну, а теперь вы что делаете? – спросил полицейский.

– Надо допросить этого свидетеля.

– А вы начните его пытать. Отрежьте ему ветки. Оно и заговорит, – насмешливо сказала Мари-Наташа. – Листья ему подожгите.

Через десять минут Сильвия прислонила динамик к коре и дала дереву послушать тяжелый рок. Точнее, Thunder Struck AC/CD

Показатель – 14.

«Весна» Вивальди. Показатель – 6.

– Оно очень чувствительное. Теперь мы знаем, что наша система действует.

Полицейскому казалось, что он видит сон. Свидетелем будет дерево! Однако он чувствовал и растущее напряжение Мари-Наташи. Изидор сосредоточился. Он показал фотографию Анаис похожему на глаз наросту на дереве.

– Ну и?

Ученый подрегулировал оборудование.

– 11, - с сожалением сказал он. Полицейские освободили Мари-Наташу, Изидор попросил ее притронуться к коре.

– Вердикт?

Секундное ожидание, Сильвия объявила:

– Опять 11.

Нет. Нет. Неужели я потерплю неудачу, когда цель так близка. Надо передать им мои чувства.

Надо подумать о чем-то печальном.

Зеленый дятел долбит мне молоденький побег.

Белка ворует у меня желуди.

Буря, пригибавшая меня к земле. Страшная буря в декабре 1999 года, которая раскачивала меня, а стольких друзей вырвала с корнем из земли!

– Мне кажется, мы теряем время. И почему столько внимания именно к этому дереву. Их так много вокруг, – заметил полицейский.

– Это дерево растет прямо на поляне, где нашли тела.

– Я знаю, что оно знает, – заговорил Изидор. – Нам нужно лишь найти способ поговорить c ним. Мы словно ищем возможность общаться с инопланетянином. Надо понять его язык.

– Это растение, у него нет ни ушей, ни рта, а у инопланетян они, быть может, есть, – возразил полицейский. Я попытаюсь поговорить с ним.

– Нет, мне нравится эта сцена! – сказала Мари-Наташа, к которой постепенно возвращалась ее самоуверенность. – Зрелище невероятное.

Она деланно рассмеялась. Остальные, напротив, оставались сосредоточенными.

– Ты узнаешь эту девушку?

Конечно. Да, это она.

Они подождали.

Это она. Арестуйте ее. Она и Шарлотту убила.

И все из-за их проклятых бриллиантов. Как будто минералы могут что-нибудь чувствовать.

– По-прежнему 11. Оно не хочет сообщить ничего особенного в ответ на наши вопросы.

Изидор показал дереву предметы, принадлежавшие Анаис и хранившие еще запах ее духов.

– А почему бы не спросить камни? Говорят, они тоже живые, – иронизировала девушка.

Они были разочарованы. Они чувствовали себя растерянными, почти смешными. Мари-Наташа хохотала, как безумная.

– Мне очень жаль, Изидор, мне очень жаль, профессор, но мне кажется, что эксперимент не удался, – заявил инспектор. – Тем не менее мы попытались. Что же касается вас, мадемуазель, в ваших интересах будет не распространяться об этом эксперименте. – Ах так, тогда знайте, что я расскажу эту историю всем. Я прессу соберу. Через неделю вся страна будет знать о новом способе вести уголовные дела. Свидетельские показания дерева!

Инспектор ударил по дереву ногой для проверки, и стрелка тут же подскочила к отметке 13.

– При этом совершенно ясно, что реакция у дерева есть.

Ох, я не могу заставить двигаться эту проклятую стрелку!

Оставим это.

Так у меня не получится. Надо придумать что-то другое.

Как сказал Изидор, мне надо найти «мой собственный язык». Язык, на котором я могу говорить. Какой?

Я могу заставить мои корни тянуться к источнику влаги. Это я могу. Это занимает около месяца, но это я могу.

Что я умею еще?

Ничего. Хотя, может быть, вот еще что. И это мой последний шанс.

Они стали убирать оборудование в грузовичок. Все были подавлены, только Мари-Наташа веселилась от души.

– Отлично, дядюшка Изидор!

– У нас ничего не получилось, но попробовать было необходимо, – вздохнул инспектор.

У меня может получиться. У меня может получиться. Я должен расти с удвоенной силой.

Так надо.

Ох, пожалуйста, силы, не покидайте меня!

Я чувствую, как энергия Вселенной, энергия моей памяти, энергия всех моих эмоций движется во мне. Мощь моих предков, вернись ко мне!

Помоги мне отомстить.

Восстановить справедливость.

Широкий листок дерева. По всей его поверхности бегут светлые прожилки, соединяясь с центральной бороздкой.

Внутри черенка не хватает сока.

О, Анаис, во имя тебя, я сделаю это, я могу это сделать.

Когда все уже собрались уходить ни с чем, широкий листок вдруг оторвался от ветки. Упав, он открыл дупло в стволе дерева. Глубокое отверстие, скрытое листком, до сей поры было незаметным.

Изидор Каценберг в последний раз обернулся.

Он заметил плавно падающий, будто в невесомости, листок. Он моргнул и задержал ногу, уже поднимавшуюся в машину. Время как будто остановилось. Наступила тишина, голубь, и тот продолжил полет бесшумно. Лесные звери замерли: они поняли, что происходит нечто необыкновенное.

У меня получилось!

Изидор Каценберг что-то произнес. Слово тоже, казалось, покинуло его губы неспешно, словно звук с пластинки, поставленной на не ту скорость.

– По…до…жди…те…

Лисица не верила своим глазам. Несколько бабочек, остановившись на месте, перемешивали крыльями воздух, словно большие морские птицы.

Журналист очень медленно, как во сне, подошел к дереву и опустил руку в отверстие в стволе.

О, да!

Его пальцы шарили в дупле, обдирая кожу о неровности дерева, ощупывая Жоржа изнутри. Он достал прядь, прядь светлых волос, склеенных темного цвета субстанцией.

– Светлые волосы с засохшей на них кровью! Глаза Мари-Наташи расширились. Журналист поднес прядь к волосам Мари-Наташи, ставшей мертвенно-бледной.

– Судебно-медицинский эксперт подтвердит, что это волосы нашей мадемуазель. Нужно будет отдать на экспертизу древесину дупла. Мне кажется, там есть бриллиантовая пыль, – заявил Изидор, рассматривая что-то неясно мерцающее на кончиках своих пальцев.

Все склонились к отверстию в коре. Инспектор шелковым платком собрал частицы с внутренней, поверхности дупла.

Я люблю шелк потому, что он соткан из защитной нити шелковичного червя, а шелковичные черви грызут мои листья. Не знаю, откуда это мне известно. Не то чтобы это мне известно, я это чувствую. Я понимаю отношения между существами, как будто вдыхаю информацию вместе с воздухом.

Так же, как с человеческим голосом, который я слышу, хотя у меня нет ушей. Словно вся моя кора – чувствительная барабанная перепонка.

Мари-Наташа открыла рот от удивления. Она была ошарашена тем, что увидела.

Прямо над дуплом Изидор нашел надпись, много лет назад глубоко вырезанную ножом в коре.

АНАИС + ЖОРЖ = С>

Дерево номер 1: Он это сделал!

Дерево номер 2: Кто?

Дерево номер 3: Тот, кого они окрестили Жоржем.

Дерево номер 2: Что он сделал?

Дерево номер 1: Он сделал движение!

Дерево номер 3: Он вытащил корни из земли?

Дерево номер 1: Нет. Лучше. Он сумел подать знак людям в важный момент их жизни. И сумел изменить их историю.

Дерево номер 2: Подумаешь, я тоже сбрасываю листья. И они у меня такие красивые, что люди их собирают.

Дерево номер 1: Да, но ты делаешь это только осенью.

Дерево номер 3:… А он это сделал в разгаре лета! Вот так. Просто усилием воли. Дерево номер 2: Я вам не верю.

Дерево номер 1: И это только начало. Теперь мы знаем, что можем воздействовать на человеческий мир.

Облака рассеиваются, я размышляю.

Ты всегда живешь в глубине моей памяти.

Я так любил тебя, Анаис.

В течение веков я видел сотни людей, приходивших дотронуться до меня, поискать трюфели в моих корнях.

Я видел солдат и бандитов со шпагами, с мушкетами, с ружьями.

Каждому кольцу, образовавшемуся вокруг моего сердца, соответствует поколение маленьких человечков, за несколько секунд с точки зрения моего времени превращающихся в стариков.

Меня всегда удивляло, что им до такой степени необходимо выразить себя в жестокости.

Раньше они убивали для того, чтобы есть.

Теперь – не знаю зачем.

Наверное, по привычке.

Мы тоже подчинены насилию. Иногда на моих ветках вспыхивают ссоры между листьями. Они воруют друг у друга свет. Те, что остаются в тени, белеют и умирают. За счет моей коры вытягиваются побеги. У нас есть свои хищники, плющи-душители, древоядные насекомые, птицы, выдалбливающие себе гнезда в нашей плоти.

Но это насилие имеет смысл. Мы убиваем для того, чтобы выжить. А смысла человеческого насилия я не понимаю. Может быть, их слишком много и они агрессивны, и, убивая друг друга, они восстанавливают равновесие. А может быть, им просто скучно.

Долгие века мы вас интересуем только как поленья или бумажная масса.

Мы – не предметы. Как и все обитатели Земли, мы живем, мы воспринимаем то, что происходит в мире, у нас есть свои печали и свои маленькие радости.

Я хотел бы поговорить с вами.

В один прекрасный день, может быть, мы и побеседуем…

А вы этого хотите?

Поиск по сайту: