Глава III. Савелий, богатырь святорусский

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет не стриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал,

Особенно как из лесу,

Согнувшись, выходил.

Дугой спина у дедушки.

Сначала все боялась я,

Как в низенькую горенку

Входил он: ну распрямится?

Пробьет дыру медведице

В светелке головой!

Да распрямиться дедушка

Не мог: ему уж стукнуло,

По сказкам, сто годов,

Дед жил в особой горнице,

Семейки недолюбливал,

В свой угол не пускал;

А та сердилась, лаялась,

Его «клейменым, каторжным»

Честил родной сынок.

Савелий не рассердится.

Уйдет в свою светелочку,

Читает святцы, крестится,

Да вдруг и скажет весело:

«Клейменый, да не раб!..»

А крепко досадят ему –

Подшутит: «Поглядите-тко,

К нам сваты!» Незамужняя

Золовушка – к окну:

Ан вместо сватов – нищие!

Из оловянной пуговки

Дед вылепил двугривенный,

Подбросил на полу –

Попался свекор-батюшка!

Не пьяный из питейного –

Побитый приплелся!

Сидят, молчат за ужином:

У свекра бровь рассечена,

У деда, словно радуга,

Усмешка на лице.

С весны до поздней осени

Дед брал грибы да ягоды,

Силочки становил

На глухарей, на рябчиков.

А зиму разговаривал

На печке сам с собой.

Имел слова любимые,

И выпускал их дедушка

По слову через час.

…………………………………

«Погибшие… пропащие…»

…………………………………

«Эх вы, Аники-воины! ^[73]

Со стариками, с бабами

Вам только воевать!»

…………………………………

«Недотерпеть – пропасть,

Перетерпеть – пропасть!..»

…………………………………

«Эх, доля святорусского

Богатыря сермяжного! ^[74]

Всю жизнь его дерут,

Раздумается временем

О смерти – муки адские

В ту-светной жизни ждут».

…………………………………

«Надумалась Корёжина ^[75],

Наддай! наддай! наддай!..»

…………………………………

И много! да забыла я…

Как свекор развоюется,

Бежала я к нему.

Запремся. Я работаю,

А Дема, словно яблочко

В вершине старой яблони,

У деда на плече

Сидит румяный, свеженький…

Вот раз и говорю:

«За что тебя, Савельюшка,

Зовут клейменым, каторжным?»

– Я каторжником был. –

«Ты, дедушка?»

– Я, внученька!

Я в землю немца Фогеля

Христьяна Христианыча

Живого закопал…

«И полно! шутишь, дедушка!»

– Нет, не шучу. Послушай-ка! –

И все мне рассказал.

– Во времена досюльные

Мы были тоже барские,

Да только ни помещиков,

Ни немцев-управителей

Не знали мы тогда.

Не правили мы барщины,

Оброков не платили мы,

А так, когда рассудится,

В три года раз пошлем.

«Да как же так, Савельюшка?»

– А были благодатные

Такие времена.

Недаром есть пословица,

Что нашей-то сторонушки

Три года черт искал.

Кругом леса дремучие,

Кругом болота топкие.

Ни конному проехать к нам,

Ни пешему пройти!

Помещик наш Шалашников

Через тропы звериные

С полком своим – военный был –

К нам доступиться пробовал,

Да лыжи повернул!

К нам земская полиция

Не попадала по́ году, –

Вот были времена!

А ныне – барин под боком,

Дорога скатерть-скатертью…

Тьфу! прах ее возьми!..

Нас только и тревожили

Медведи… да с медведями

Справлялись мы легко.

С ножищем да с рогатиной

Я сам страшней сохатого,

По заповедным тропочкам

Иду: «Мой лес!» – кричу.

Раз только испугался я,

Как наступил на сонную

Медведицу в лесу.

И то бежать не бросился,

А так всадил рогатину,

Что словно как на вертеле

Цыпленок – завертелася

И часу не жила!

Спина в то время хрустнула,

Побаливала изредка,

Покуда молод был,

А к старости согнулася.

Не правда ли, Матренушка,

На очеп ^[76] я похож? –

«Ты начал, так досказывай!

Ну, жили – не тужили вы,

Что ж дальше, голова?»

– По времени Шалашников

Удумал штуку новую,

Приходит к нам приказ:

«Явиться!» Не явились мы,

Притихли, не шелохнемся

В болотине своей.

Была засу̒ха сильная,

Наехала полиция,

Мы дань ей – медом, рыбою!

Наехала опять,

Грозит с конвоем выправить,

Мы – шкурами звериными!

А в третий – мы ничем!

Обули лапти старые,

Надели шапки рваные,

Худые армяки –

И тронулась Корёжина!..

Пришли… (В губернском городе

Стоял с полком Шалашников.)

«Оброк!» – Оброку нет!

Хлеба не уродилися,

Снеточки не ловилися… –

«Оброк!» – Оброку нет! –

Не стал и разговаривать:

«Эй, перемена первая!» –

И начал нас пороть.

Туга мошна корёжская!

Да стоек и Шалашников:

Уж языки мешалися,

Мозги уж потрясалися

В головушках – дерет!

Укрепа богатырская,

Не розги!.. Делать нечего!

Кричим: постой, дай срок!

Онучи распороли мы

И барину «лобанчиков» ^[77]

Полшапки поднесли.

Утих боец Шалашников!

Такого-то горчайшего

Поднес нам травнику,

Сам выпил с нами, чокнулся

С Корёгой покоренною:

«Ну, благо вы сдались!

А то – вот Бог! – решился я

Содрать с вас шкуру начисто…

На барабан напялил бы

И подарил полку!

Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!

(Хохочет – рад придумочке.)

Вот был бы барабан!»

Идем домой понурые…

Два старика кряжистые

Смеются… Ай, кряжи!

Бумажки сторублевые

Домой под подоплекою

Нетронуты несут!

Как уперлись: мы нищие –

Так тем и отбоярились!

Подумал я тогда:

«Ну, ладно ж! черти сивые,

Вперед не доведется вам

Смеяться надо мной!»

И прочим стало совестно,

На церковь побожилися:

«Вперед не посрамимся мы,

Под розгами умрем!»

Понравились помещику

Корёжские лобанчики,

Что год – зовет… дерет…

Отменно драл Шалашников,

А не ахти великие

Доходы получал:

Сдавались люди слабые,

А сильные за вотчину

Стояли хорошо.

Я тоже перетерпливал,

Помалчивал, подумывал:

«Как ни дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь,

Оставишь что-нибудь!

Как примет дань Шалашников,

Уйдем – и за заставою

Поделим барыши:

«Что денег-то осталося!

Дурак же ты, Шалашников!»

И тешилась над барином

Корёга в свой черед!

Вот были люди гордые!

А нынче дай затрещину –

Исправнику, помещику

Тащат последний грош!

Зато купцами жили мы…

Подходит лето красное,

Ждем грамоты… Пришла…

А в ней уведомление,

Что господин Шалашников

Под Варною ^[78] убит.

Жалеть не пожалели мы,

А пала дума на сердце:

«Приходит благоденствию

Крестьянскому конец!»

И точно: небывалое

Наследник средство выдумал:

К нам немца подослал.

Через леса дремучие,

Через болота топкие

Пешком пришел, шельмец!

Один как перст: фуражечка

Да тросточка, а в тросточке

Для уженья снаряд.

И был сначала тихонький:

«Платите сколько можете».

– Не можем ничего! –

«Я барина уведомлю».

– Уведомь!.. – Тем и кончилось.

Стал жить да поживать;

Питался больше рыбою;

Сидит на речке с удочкой

Да сам себя то по носу,

То по лбу – бац да бац!

Смеялись мы: – Не любишь ты

Корёжского комарика…

Не любишь, немчура?.. –

Катается по бережку,

Гогочет диким голосом,

Как в бане на полке…

С ребятами, с дево́чками

Сдружился, бродит по лесу…

Недаром он бродил!

«Коли платить не можете,

Работайте!» – А в чем твоя

Работа? – «Окопать

Канавками желательно

Болото…» Окопали мы…

«Теперь рубите лес…»

– Ну, хорошо! – Рубили мы,

А немчура показывал,

Где надобно рубить.

Глядим: выходит просека!

Как просеку прочистили,

К болоту поперечины

Велел по ней возить.

Ну, словом: спохватились мы,

Как уж дорогу сделали,

Что немец нас поймал!

Поехал в город парочкой!

Глядим, везет из города

Коробки, тюфяки;

Откудова ни взялися

У немца босоногого

Детишки и жена.

Повел хлеб-соль с исправником

И с прочей земской властию,

Гостишек полон двор!

И тут настала каторга ^[79]

Корёжскому крестьянину –

До нитки разорил!

А драл… как сам Шалашников!

Да тот был прост; накинется

Со всей воинской силою,

Подумаешь: убьет!

А деньги сунь, отвалится,

Ни дать ни взять раздувшийся

В собачьем ухе клещ.

У немца – хватка мертвая:

Пока не пустит по миру,

Не отойдя сосет!

«Как вы терпели, дедушка?»

– А потому терпели мы,

Что мы – богатыри.

В том богатырство русское.

Ты думаешь, Матренушка,

Мужик – не богатырь?

И жизнь его не ратная,

И смерть ему не писана

В бою – а богатырь!

Цепями руки кручены,

Железом ноги кованы,

Спина… леса дремучие

Прошли по ней – сломалися.

А грудь? Илья-пророк

По ней гремит – катается

На колеснице огненной…

Все терпит богатырь!

И гнется, да не ломится,

Не ломится, не валится…

Ужли не богатырь?

«Ты шутишь шутки, дедушка! –

Сказала я. – Такого-то

Богатыря могучего,

Чай, мыши заедят!»

– Не знаю я, Матренушка.

Покамест тягу страшную

Поднять-то поднял он,

Да в землю сам ушел по грудь

С натуги! По лицу его

Не слезы – кровь течет!

Не знаю, не придумаю,

Что будет? Богу ведомо!

А про себя скажу:

Как выли вьюги зимние,

Как ныли кости старые,

Лежал я на печи;

Полеживал, подумывал:

Куда ты, сила, делася?

На что ты пригодилася? –

Под розгами, под палками

По мелочам ушла!

«А что же немец, дедушка?»

– А немец как ни властвовал,

Да наши топоры

Лежали – до поры!

Осьмнадцать лет терпели мы.

Застроил немец фабрику,

Велел колодец рыть.

Вдевятером копали мы,

До полдня проработали,

Позавтракать хотим.

Приходит немец: «Только-то?..»

И начал нас по-своему,

Не торопясь, пилить.

Стояли мы голодные,

А немец нас поругивал

Да в яму землю мокрую

Пошвыривал ногой.

Была уж яма добрая…

Случилось, я легонечко

Толкнул его плечом,

Потом другой толкнул его,

И третий… Мы посгрудились…

До ямы два шага…

Мы слова не промолвили,

Друг другу не глядели мы

В глаза… а всей гурьбой

Христьяна Христианыча

Поталкивали бережно

Всё к яме… всё на край…

И немец в яму бухнулся,

Кричит: «Веревку! лестницу!»

Мы девятью лопатами

Ответили ему.

«Наддай!» – я слово выронил, –

Под слово люди русские

Работают дружней.

«Наддай! наддай!» Так наддали,

Что ямы словно не было –

Сровнялася с землей!

Тут мы переглянулися…

Остановился дедушка.

«Что ж дальше?»

– Дальше – дрянь!

Кабак… острог в Буй-городе.

Там я учился грамоте,

Пока решили нас.

Решенье вышло: каторга

И плети предварительно;

Не выдрали – помазали,

Плохое там дранье!

Потом… бежал я с каторги…

Поймали! не погладили

И тут по голове.

Заводские начальники

По всей Сибири славятся –

Собаку съели драть.

Да нас дирал Шалашников

Больней – я не поморщился

С заводского дранья.

Тот мастер был – умел пороть!

Он так мне шкуру выделал,

Что носится сто лет.

А жизнь была нелегкая.

Лет двадцать строгой каторги,

Лет двадцать поселения.

Я денег прикопил,

По манифесту царскому

Попал опять на родину,

Пристроил эту горенку

И здесь давно живу.

Покуда были денежки,

Любили деда, холили,

Теперь в глаза плюют!

Эх вы, Аники-воины!

Со стариками, с бабами

Вам только воевать…

Тут кончил речь Савельюшка…

«Ну, что ж? – сказали странники. –

Досказывай, хозяюшка,

Свое житье-бытье!»

– Невесело досказывать.

Одной беды Бог миловал:

Холерой умер Ситников, –

Другая подошла.

«Наддай!» – сказали странники

(Им слово полюбилося)

И выпили винца…

Поиск по сайту: