Толкование сновидений

OCR: Vasiliy Tomsinsky. Специально для проекта "Философия и атеизм" -

http://books.atheism.ru/.

Содержание.

1. ПРЕДИСЛОВИЕ.

2. ВВЕДЕНИЕ.

I. НАУЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ВОПРОСУ О СНОВИДЕНИЯХ (ДО 1900 г.)

II. МЕТОД ТОЛКОВАНИЯ СНОВИДЕНИЙ. ОБРАЗЕЦ АНАЛИЗА СНОВИДЕНИЯ.

Ш. СНОВИДЕНИЕ - ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ.

IV. ИСКАЖАЮЩАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СНОВИДЕНИЯ.

V. МАТЕРИАЛ И ИСТОЧНИКИ СНОВИДЕНИЙ.

VI. РАБОТА СНОВИДЕНИЯ.

VII. ПСИХОЛОГИЯ ПРОЦЕССОВ СНОВИДЕНИЯ.

3. УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ

4. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПРОБЛЕМЫ СНОВИДЕНИЯ.

5. ПРИМЕЧАНИЯ.

I

Данте да Майяно - к стихотворцам

Не откажи, премудрый, сделай милость,

на этот сон вниманье обрати.

Узнай, что мне красавица приснилась -

та, что у сердца в пребольшой чести.

С густым венком в руках она явилась,

желая в дар венок преподнести,

и вдруг на мне рубашка очутилась

с ее плеча - я убежден почти.

Тут я пришел в такое состоянье,

что начал даму страстно обнимать,

ей в удовольствие - по всем приметам.

Я целовал ее. Храню молчанье

о прочем, как поклялся ей. И мать

покойная моя была при этом.

II

Данте Алигьери - к Данте да Майяно

Передо мной достойный ум явив,

Способны вы постичь виденье сами,

но, как могу, откликнусь на призыв,

изложенный изящными словами.

В подарке знак любви предположив

к прекраснейшей и благородной даме,

любви, чей не всегда исход счастлив,

надеюсь я - сойдусь во мненьях с вами.

Рубашка дамы означать должна,

как я считаю, как считаем оба,

что вас в ответ возлюбит и она.

А то, что эта странная особа

с покойницей была, а не одна,

должно бы означать любовь до гроба.

Данте Алигьери "Малые произведения"

ПРЕДИСЛОВИЕ.

К изучению сновидений Фрейд приступил в начале 90-х годов прошлого века. В

1895 г. он внезапно "открыл" для себя основное положение теории сновидений

(сновидение - осуществленное желание). Произошло это в небольшом венском

ресторанчике. Фрейд шутил, что над столиком, за которым он сидел в тот

вечер (точная дата - 24 июля 1895 г.), стоит повесить небольшую

мемориальную доску. В каждой шутке - доля шутки, остальное - правда. Фрейд

действительно ценил свое открытие чрезвычайно высоко.

Он считал, что книга "Толкование сновидений" была рубежом в его

творчестве. В истории психоанализа теория сновидений "занимает особое

место, знаменуя собою поворотный пункт; благодаря ей психоанализ сделал

шаг от психотерапевтического метода к глубинной психологии. С тех пор

теория сновидений является самым характерным и самым своеобразным в этой

молодой науке, не имеющим аналогов в наших прочих учениях участком целины,

отвоеванным у суеверий и мистики" (Фрепд 3. Введение в психоанализ, - М.:

Наука, 1989). Так Фрейд оценивал место теории сновидений в общем комплексе

психоаналитических теорий.

Впервые "Толкование сновидений" было опубликовано в 1900 г. Предисловия 3.

Фрейда к первым шести изданиям книги позволяют проследить путь развития и

распространения психоанализа. Для нас важно, что к моменту первого издания

разработка теории сновидений была практически завершена. В последующем

Фрейд внес ряд поправок и уточнений. Начиная с четвертого издания, Фрейду

в работе помогает один из его ближайших учеников - Отто Ранк, который

дополняет список литературы, составляет примечания, а также прилагает к

шестой главе книги Фрейда две собственные статьи. Однако все эти уточнения

и дополнения не принципиальны. К проблеме сновидений Фрейд возвращается

неоднократно, но в большинстве случаев это упрощенное, популярное

изложение его взглядов: третья лекция в "Пяти лекциях об истории

психоанализа" (в 1989 г. они опубликованы под названием "О психоанализе",

ранее включались в "Хрестоматию по истории зарубежной психологии"),

небольшая работа "О сновидении" ("Психология сна") и, наконец, пятая -

пятнадцатая лекции во "Введении в психоанализ".

В последние годы жизни 3. Фрейд вновь возвращается к проблеме сновидений,

что отражено в третьем разделе "Лекций", который никогда не был прочитан

аудитории: автор был слишком стар и болен. Одна из его лекций - "Пересмотр

теории сновидений" - дает немного дополнительных сведений о теории

сновидений, однако позволяет судить о том, что именно Фрейд считал главным

в своей теории, а что - второстепенным. Содержание второй лекции -

"Сновидение и оккультизм" - достаточно далеко от собственно проблемы

сновидений, зато мы можем ознакомиться с мнением Фрейда по поводу

астрологии, пророчеств, гаданий - всего того, что входит в моду в наши

дни. И здесь Фрейд верен себе! Он не столько критикует эти феномены (хотя,

безусловно, не верит в них), сколько пытается проанализировать те

психологические закономерности, которые лежат в основе оккультизма.

Главными особенностями "Толкования сновидений" являются последовательность

и обстоятельность изложения, насыщенность конкретными примерами. Книгу

следует читать внимательно, "от корки до корки", иначе "прервется мысль

связующая нить" и знакомство с книгой не прибавит ничего к той информации,

которую читатель уже почерпнул из других, популярных, источников. Более

того, мы можем получить искаженное, поверхностное впечатление о теории

сновидений (Фрейд в конце жизни имел все основания жаловаться на то, что

его теория стала популярной, но осталась непонятой). Подробное,

детализированное изложение как бы воспроизводит процесс

психоаналитического исследования. Мы знакомимся не только с теоретическими

обобщениями, но в большей степени - с материалом, послужившим источником

для обобщений. В этом плане "Толкование" не имеет аналогов

ВВЕДЕНИЕ.

Делая попытку толкования сновидений, я не переступаю, на мой взгляд,

замкнутого круга невропатологических интересов. Сновидение в

психологическом анализе служит первым звеном в ряду психических феноменов,

из которых дальнейшие - истерические фобии, навязчивые мысли и бредовые

идеи должны интересовать врача по практическим соображениям. На такое

практическое значение сновидение - как мы увидим - претендовать не может.

Но тем значительнее его теоретическая ценность в качестве парадигмы1. Кто

не умеет объяснить себе возникновение сновидений, тот напрасно будет

стараться понять различного рода фобии, навязчивые мысли, бредовые идеи с

той целью, чтобы оказать на них терапевтическое воздействие.

Эта тесная взаимозависимость, которой обязана своею важностью разбираемая

тема, является, однако, причиною и недостатков предлагаемой работы.

Проблемы, имеющиеся в нашем изложении в столь обильном количестве,

соответствуют стольким же точкам соприкосновения, в которых проблема

образования сновидений входит в более общие проблемы психопатологии,

которые не освещаются тут и которым будут посвящены дальнейшие

исследования, поскольку позволят время и силы.

Своеобразие материала, с которым приходилось оперировать для толкования

сновидений, чрезвычайно затрудняло мою работу. Из изложения само собою

будет ясно, почему все сновидения, описанные в литературе или собранные от

неизвестных лиц, совершенно не пригодны для моих целей. У меня был только

выбор между собственными сновидениями и сновидениями моих пациентов,

пользующихся психоаналитическим лечением. Использование последних

затруднялось тем, что эти сновидения осложнялись привхождением

невротических элементов. С сообщением же собственных была неразрывно

связана необходимость раскрывать перед чужим взором больше интимных

подробностей моей личной жизни, чем мне бы хотелось и чем вообще должен

открывать их автор, - не поэт, а естествоиспытатель. Это было неприятно,

но неизбежно. И я примирился с этим, лишь бы не отказываться вообще от

аргументации своих психологических выводов. Я не мог, конечно,

противостоять искушению при помощи различного рода сокращений и пропусков

скрывать наиболее интимные подробности; но это всегда служило во вред

данному примеру как доказательному аргументу. Я могу надеяться только, что

читатели моей книги поймут мое затруднительное положение и будут ко мне

снисходительны, и далее, что все лица, которые так или иначе затрагиваются

в этих сновидениях, не откажутся предоставить, по крайней мере, этой сфере

полную свободу мысли.

Предисловие ко второму изданию

Тем, что со дня выхода моей книги еще не прошло десяти лет, уже появилась

потребность во втором ее издании, я обязан отнюдь не интересу

специалистов, к которым обращался я во введении. Мои коллеги-психиатры не

дали себе труда разделаться с тем первоначальным недоумением, которое

должно было вызвать в них мое новое понимание сновидений, а философы,

привыкшие смотреть на проблему сновидения как на добавление к вопросам

сознания, не поняли, что именно отсюда можно извлечь кое-что, ведущее к

коренному преобразованию всех наших психологических теорий. Отношение

научной критики могло только подтвердить мое ожидание, что участью моей

книги будет упорное замалчивание ее; первое издание моей книги не могло

целиком быть разобрано и той небольшой кучкой смелых сторонников, которые

следуют за мной по пути врачебного применения психоанализа и которые по

моему примеру толкуют сновидения, чтобы использовать это затем при лечении

невротиков. В виду этого я считаю себя обязанным выразить благодарность

тем широким кругам интеллигентных и любознательных лиц, сочувствие которых

и вызвало потребность спустя девять лет снова взяться за мой нелегкий и во

многих отношениях капитальный труд.

С удовлетворением я могу сказать, что исправлять и изменять мне пришлось

очень немногое. Я включил только кое-где новый материал, прибавил

несколько замечаний, вытекавших из моих продолжительных наблюдений, и

местами кое-что переработал. Все существенное же о сновидении и его

толковании, а также вытекающие из последнего общие психологические

принципы остались без изменения. Все это, по крайней мере субъективно,

выдержало испытание времени. Кто знаком с моими другими работами (об

этиологии и механизме психоневрозов), тот знает, что я никогда не выдавал

неготового и неполного за полное и готовое и всегда старался изменять свои

утверждения, когда они переставали соответствовать моим убеждениям. В

области же толкования сновидений я остался на своей первоначальной точке

зрения. За долгие годы своей работы над проблемой неврозов я неоднократно

колебался и менял свои взгляды; только в своем "Толковании сновидений" я

всегда находил твердую точку опоры. И многочисленные мои научные

противники обнаруживают большую чуткость, избегая столкновения со мной в

области проблемы сновидения.

Материал моей книги, эти в большинстве своем уже обесцененные давностью

сновидения, на примере которых я объясняю принципы толкования сновидений,

также оказались при пересмотре не нуждающимися в какой-либо переработке.

Для меня лично эта книга имеет еще другое субъективное значение, которое я

сумел понять лишь по ее окончании. Она оказалась отрывком моего

самоанализа - реакцией на смерть моего отца, на крупнейшее событие и

тягчайшую утрату в жизни человека. Поняв это, я счел невозможным

уничтожить черты этого воздействия. Для читателя же совершенно

безразлично, на каком материале он учится оценивать и толковать сновидения.

Там, где необходимое замечание не укладывалось в логическую связь с

прежним изложением, я заключал его в квадратные скобки. (При последующих

изданиях скобки были опущены)

Берхтесгаден, лето 1908 г.

Предисловие к третьему изданию

В то время как между первым и вторым изданием этой книги прошло девять

лет, потребность в третьем издании ощутилась немного более чем через год.

Я мог бы радоваться этой перемене. Но если прежде пренебрежение моим

трудом со стороны его читателей я не считал доказательством его

негодности" то теперь пробудившийся к нему интерес не доказывает еще его

положительных качеств.

Прогресс научной мысли не оставил в стороне и "Толкования сновидений".

Когда в 1899 г. я писал эту книгу, "сексуальной теории" еще не было, а

анализ сложных форм психоневрозов только еще зарождался. Толкование

сновидений должно было стать вспомогательным средством для осуществления

анализа неврозов. Углубившееся изучение последних само в свою очередь

стало оказывать влияние на толкование сновидений. Учение о последнем пошло

по пути, который недостаточно определенно был выражен в первом издании

этой книги. Благодаря собственному опыту и работам В. Ште-келя и других я

научился правильнее оценивать объем и значение символики в сновидении

(или, вернее, в бессознательном мышлении). И таким образом в течение этих

лет скопилось многое, требовавшее особого внимания к себе. Я попытался

использовать все это, прибегши к помощи примечаний и многочисленных

вставок в тексте. Если добавления эти угрожают местами переступить рамки

изложения или если не везде удалось поднять первоначальный текст до уровня

наших нынешних взглядов, то к этим недостаткам своей книги я прошу

снисхождения; они являются лишь следствиями и результатами быстрого темпа

развития нашего знания. Я решаюсь, кроме того, сказать заранее, по каким

другим путям отклонятся последующие издания "Толкования сновидений", -

если окажется в них потребность. Они должны будут приблизиться более к

богатому материалу поэзии, мифа, языка и народного быта, с другой же

стороны, они коснутся более подробно, чем теперь, отношений сновидения к

неврозам и психическим расстройствам.

Отто Ранк2 оказал мне весьма ценные услуги при подборе материала и сам

выполнил корректуру печатных листов, и я выражаю ему и многим другим

глубокую благодарность за их указания.

Вена, весна 1911 г.

Предисловие к четвертому изданию

Год тому назад (в 1913 г.) д-р А. А. Брилл3 в Нью-Йорке перевел настоящую

книгу на английский язык. (The Interpretation of dreams. G. Aleen & СУ.,

London, 1913 г.).

Д-р Отто Ранк на этот раз не только выполнил корректуру, но и обогатил

текст двумя самостоятельными статьями. (Прибавление к гл. VI.)

Вена, июнь 1914 г.

Предисловие к пятому изданию

Интерес к "Толкованию сновидений" не прекратился и во время мировой войны,

и еще до окончания ее ощущалась необходимость в новом издании. В течение

войны не было возможности уследить за всей литературой, начиная с 1914 г.,

поскольку имеется иностранная литература, она вообще не была доступна ни

мне, ни д-ру Ранку.

Венгерский перевод "Толкования сновидений", выполненный д-ром Голлосом и

д-ром Ференци выйдет в свет в недалеком будущем. В моих "Лекциях по

введению в психоанализ", изданных в 1916 - 1917 г., средняя часть,

обнимающая одиннадцать лекций, посвящена изложению сновидения; я стремился

к тому, чтобы изложение это было более элементарным и имел в виду указать

на более тесную связь его с учением о неврозах. В общем оно имеет характер

извлечения из "Толкования сновидений", хотя отдельные места изложены более

подробно.

Я не мог решиться на основательную переработку настоящей книги

соответственно современному уровню наших психоаналитических взглядов и

уничтожить этим самым ее историческое своеобразие. Я все же думаю, что в

течение почти 20-летнего существования она выполнила свою задачу.

Будапешт - Штейнбрух, июль 1918 г.

Предисловие к шестому изданию

Вследствие трудностей, связанных в настоящее время с книгопечатанием,

настоящее новое издание появилось в свет гораздо позже того срока, когда

уже ощути-лась потребность в нем; в силу тех же обстоятельств оно является

- впервые - неизмененным оттиском с предыдущего издания. Лишь литературный

указатель в конца книги был дополнен и продолжен д-ром О. Ран-ком.

Мое предположение, что настоящая книга в течение своего почти

двадцатилетнего существования выполнила свою задачу, не получило, таким

образом, подтверждения. Я мог бы сказать скорее, что ей предстоит

выполнить новую задачу. Если прежде речь шла о том, чтобы выяснить

сущность сновидения, то теперь столь же важно преодолеть то упорное

непонимание, с которым были встречены эти объяснения.

Вена, апрель 1921 г.

I. НАУЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ВОПРОСУ О СНОВИДЕНИЯХ (ДО 1900 г.) (До первого

издания этой книги в 1900 г.).

В дальнейшем изложении я постараюсь привести доказательства того, что

существует психологическая техника, которая позволяет толковать

сновидения, и что при применении этого метода любое сновидение оказывается

осмысленным психическим феноменом, который может быть в соответствующем

месте включен в душевную деятельность бодрствования. Я попытаюсь далее

выяснить те процессы, которые обусловливают странность и непонятность

сновидения, и вывести на основании их заключение относительно природы

психических сил, из сотрудничества или соперничества которых образуется

сновидение. Но на этом пункте изложение мое и закончится, так как далее

проблема сновидения переходит в более обширную проблему, разрешение

которой нуждается в другом материале.

Своему изложению я предпосылаю обзор работ других авторов, а также и

современного положения проблемы сновидения в науке; делаю я это потому,

что в дальнейшем буду иметь мало поводов возвращаться к этому. Научное

понимание сновидения, несмотря на тысячелетние попытки, ушло вперед очень

мало. В этом так единодушны все авторы, что излишне выслушивать по этому

поводу их отдельные голоса. В сочинениях, список которых я прилагаю в

конце своей книги, имеется много ценных замечаний и интересного материала

для нашей темы, но там нет ничего или почти ничего, что касалось бы самой

сущности сновидения и разрешало бы его тайну. Еще меньше перешло, понятно,

в понимание интеллигентных читателей-неспециалистов.

Вопрос о том, как понималось сновидение в первобытные времена человечества

у первобытных народов и какое влияние на образование их воззрений на мир и

на душу следует приписать ему, представляет огромный интерес; поэтому я с

большим сожалением исключаю его из обработки в этом сочинении. Я ссылаюсь

на известные сочинения сэра.Дж. Леббока, Г. Спенсера, Э. Б. Таи-лора и др.

и присовокупляю лишь, что значение этих проблем и спекуляций может стать

нам понятно только после того, как мы разрешим стоящую перед нами задачу

"толкования сновидений"5.

Отзвук первобытного понимания сновидений лежит, очевидно, в основе оценки

сновидения у народов классической древности. (Нижеследующее - согласно

тщательному изложению Bus-chenschiitz'a). Они предполагали, что сновидения

стоят в связи с миром сверхчеловеческих существ, в которые они верили, и

приносят откровения со стороны богов и демонов. Они думали далее, что

сновидения имеют важное значение для сновидящего, возвещая ему обыкновенно

будущее. Ввиду чрезвычайного разнообразия в содержании и во впечатлении,

производимом сновидениями, было, конечно, трудно придерживаться одного

понимания, и поэтому необходимо было произвести различные подразделения и

группировки сновидений согласно их ценности и достоверности. У отдельных

философов древности суждение о сновидении зависело, разумеется, от той

позиции, которую они были готовы занять по отношению к искусству

предсказывать вообще.

В обеих работах Аристотеля6, обсуждающих сновидение, оно уже стало

объектом психологии. Мы слышим, что сновидение - это не послание Божие,

что оно имеет не божественное происхождение, а дьявольское, так как

природа скорее демонична, чем божественна. Сновидение вовсе не возникает

из сверхъестественного откровения, а является результатом законов

человеческого духа, родственного, конечно, божеству. Сновидение

определяется как душевная деятельность спящего, покуда он спит.

Аристотелю знакомы некоторые из характерных черт жизни сновидения; он

знает, например, что сновидение превращает мелкие раздражения, наступающие

во время сна, в крупные ("кажется, будто идешь через огонь и горишь, когда

на самом деле происходит лишь незначительное согревание той или другой

части тела") и выводит отсюда заключение, что сновидение может обнаружить

перед врачом первые, незаметные признаки начинающегося изменения в теле

(Об отношении сновидения к болезням пишет греческий врач Гиппократ, в

одной из глав своего знаменитого сочинения).

Древние до Аристотеля считали сновидение, как известно, не продуктом

грезящей души, а внушением со стороны божества: мы уже видим у них оба

противоположных направления, имеющиеся налицо во всех исследованиях сна и

сновидения. Они отличают истинные и ценные сновидения, ниспосланные

спящему для предостережения или для предсказания будущего, от тщеславных,

обманчивых и ничтожных, целью которых было смутить спящего или ввергнуть

его в гибель.

Группе (Griechische Mythologie und Religionsgeschi-chte, с. 390) приводит

следующее подразделение сновидений поМакробиусуиАртемидору: "Сновидения

подразделяют на два класса. Один класс обусловлен лишь настоящим (или

прошедшим), но не имеет никакого значения для будущего; он включает

(evwua), insomnia, которые непосредственно воспроизводят данное

представление или противоположное ему представление, например, голод или

утоление его, и ((раутост^сста), которые фантастически преувеличивают

данное представление, как, например, кошмары (ночное удушье). Наоборот,

другой класс определяет будущее, к нему относятся: 1) прямое пророчество,

получаемое в сновидении (^ргц^атЮ-цб, oraculum); 2) предсказание

предстоящего события (бреема, visio); 3) символическое, нуждающееся в

разъяснении сновидения (oueipo^, somnium). Эта теория существовала в

течение многих веков".

Различная оценка сновидений определяла и задачу их "толкования". От

сновидений, в общем, ждали важных открытий, но не все сновидения могли

быть непосредственно поняты, было неясно, предвещает ли данное непонятное

сновидение что-либо важное. Этим и был дан толчок стремлению

"расшифровать" сновидение, заменить непонятное содержание сновидения

понятным, проникнуть в его "скрытый" смысл, исполненный значения.

Величайшим авторитетом в толковании сновидений считался в древности

Артемидор из \ Далтиса, подробное сочинение которого должно вознаградить

нас за утерянные сочинения того же содержания. (О дальнейших судьбах

толкования сновидений в средние века см. у Ципгена и в специальных

исследованиях М. Ферсте-ра, Готтгарда и др. О толковании сновидений у

евреев пишут Альмоли, Амрам, Левингер, а также недавно Лауэр, принявший во

внимание психоаналитическую точку зрения. Сведения о толковании сновидений

у арабов сообщают Дрексль, Ф. Шварц и миссионер Тфинкдий, у японцев -

Миура и Ивайа, у китайцев - Секер, у индусов - Негелейн).

Это донаучное понимание сновидений вполне гармонировало с общим

мировоззрением древних, которое проецировало в качестве реальности во

внешний мир только то, что имело реальность в душевной жизни. Это касалось

и содержания сновидений (вернее, тех впечатлений, которые оставались от

сновидений на утро, воспоминаний о сновидении). В этих воспоминаниях

сновидение как бы противостоит обыденному содержанию психики, привносится

как нечто чуждое, происходящее как бы из иного мира. Было бы ошибочно,

однако, полагать, что учение о сверхъестественном происхождении сновидения

не имеет сторонников и в настоящее время; не говоря уже обо всех

поэтических и мистических писателях, которые изо всех сил стараются

наполнять каким-нибудь содержанием остатки столь обширной в прежнее время

сферы сверхъестественного, покуда они не завоевываются естественнонаучным

исследованием, - очень часто встречаются чрезвычайно развитые, далекие от

всяких подозрений люди, которые пытаются обосновать свою религиозную веру

в существование и во вмешательство сверхчеловеческих духовных сил именно

необъяснимостью явлений сна (Гаффнер). Понимание сновидений некоторыми

философскими системами, например, шеллингианцами, представляет собой

очевидный отзвук твердого убеждения древних в божественном происхождении

сновидений. Обсуждение способности сновидения "прорицать", предсказывать

будущее, все еще не закончено. Хотя каждый человек, придерживающийся

научного мировоззрения, склонен отрицать пророческую силу сновидения, но

попытки психологического истолкования недостаточны, чтобы осилить

накопленный фактический материал.

Писать историю научного изучения проблемы сновидения тем более трудно, что

в этом изучении, как ни ценно оно в некоторых своих частях, нельзя

заметить прогресса в определенном направлении. Дело никогда не доходило до

возведения фундамента из прочно обоснованных результатов, на котором

последующий исследователь мог бы продолжить свою постройку. Каждый новый

автор принимается за изучение проблемы сызнова. Если бы я стал

рассматривать авторов в хронологическом порядке и про каждого из них

сообщать, какого он был воззрения на проблему сновидения, - мне пришлось

бы, наверное, отказаться от составления общего наглядного обзора

современного состояния проблемы сновидения. Я предпочел поэтому связать

изложение с сущностью разбираемых вопросов, а не с авторами и постараюсь

при обсуждении каждой проблемы указывать, какой материал имеется в

литературе для ее разрешения.

Так как, однако, мне не удалось осилить всю чрезвычайно разбросанную и

разностороннюю литературу, то я прошу читателей удовлетвориться сознанием,

что я не упустил ни одного существенного факта, ни одной значительной

точки зрения.

До недавнего времени большинство авторов считало необходимым рассматривать

сон и сновидение вместе, а обычно присоединяли сюда еще и изучение

аналогичных состояний, соприкасающихся с психопатологией, и сноподобных

явлений (каковы, например, галлюцинации, видения и т.п.). В

противоположность этому и в более поздних работах обнаруживается

стремление суживать по возможности тему и исследовать какой-нибудь один

только вопрос из области сновидений. В этой перемене я вижу выражение того

взгляда, что в таких темных вещах понимания можно достичь лишь целым рядом

детальных исследований. Я и предлагаю здесь не что иное, как такое

детальное исследование специально психологического характера. У меня нет

оснований заняться проблемою сна, так как это уж почти чисто

физиологическая проблема, хотя и в характеристике сна должно быть налицо

изменение условий функционирования душевного аппарата. Я опускаю поэтому и

литературу по вопросу о сне.

Научный интерес к проблеме сновидения сводится к следующим отдельным

вопросам, отчасти скрещивающимися друг с другом.

а) Отношение сновидения к бодрствованию. Наивное суждение пробуждающегося

человека предполагает, что сновидение, если и не происходит из другого

мира, то во всяком случае переносит его самого в тот чуждый мир. Старый

физиолог Бурдах7, которому мы обязаны добросовестным и остроумным

описанием явлений сновидений, выразил это убеждение в довольно часто

цитируемом положении (с. 474): "...жизнь дня с ее треволнениями и

переживаниями, с радостями и горестями никогда не воспроизводится в

сновидении; последнее стремится скорее вырвать нас из этой жизни. Даже

когда вся наша душа преисполнена одной мыслью, когда острая боль разрывает

наше сердце или когда какая-либо цель поглощает целиком наш разум, - даже

тогда сновидение оживляет нечто совершенно своеобразное, или же берет для

своих комбинаций только отдельные элементы действительности, или же,

наконец, входит в тон нашего настроения и символизирует действительность".

И. Г. Фихте6 (1, 541) говорит в этом же самом смысле прямо о дополняющих

сновидениях и называет их одним из тайных благодеяний самоисцеляющей

природы духа. В аналогичном смысле высказывается и Л. Штрюмпелъ в своем

справедливо прославившемся исследовании природы и возникновения сновидении

(с. 16): "Кто грезит, тот уносится из мира бодрственного сознания..."; (с.

17): "В сновидении совершенно исчезает память строго упорядоченного

содержания бодрственного сознания и его нормальных функций..."; (с. 19):

"Почти полное отделение души в сновидении от осмысленного содержания и

течения бодрственного состояния...".

Подавляющее большинство авторов придерживаются, однако, противоположного

мнения относительно взаимоотношения сновидения и бодрствования. Так,

Гаффнер считает (с. 19): "Прежде всего сновидение служит продолжением

бодрственного состояния. Наши сновидения стоят всегда в связи с

представлениями, имевшими место незадолго до того в сознании. Такое

наблюдение найдет всегда нить, которой сновидение связано с переживаниями

предшествующего дня". Вейгандт (с. 6) прямо противоречит вышеупомянутому

утверждению Бурдаха: "Очень часто, по-видимому, в огромном большинстве

сновидений можно наблюдать, что они возвращают нас в повседневную жизнь, а

вовсе не вырывают из нее". Мори (с. 56) говорит в своей лаконической

формуле: "Мы видим во сне то, что мы видели, говорили, желали или делали

наяву". Иессен в своей "Психологии", появившейся в 1855 г., высказывается

более подробно (с. 530): "Более или менее содержание сна всегда

определяется индивидуальностью, возрастом, полом, общественным положением,

умственным развитием, привычным образом жизни и фактами предшествующей

жизни".

Наиболее определенно высказывается по этому вопросу философ Я. Г. Е. Маасс

(Uber die Leidenschaften, 1805); "Опыт подтверждает наше утверждение, что

мы чаще всего видим в сновидении то, на что направлены наши самые горячие

и страстные желания. Из этого видно, что наши страстные желания должны

оказывать влияние на появление наших сновидений. Честолюбивый человек

видит в сновидении достигнутые (может быть, лишь в его воображении) или

предстоящие лавры в то время, как сновидения влюбленного заполнены

предметом его сладких надежд... Все чувственные желания или отвращения,

дремлющие в сердце, - если они приводятся в возбуждение на каком-либо

основании - могут оказать влияние в том смысле, что из связанных с ними

представлений возникает сновидение или что эти представления примешиваются

к уже существующему сновидению". (Сообщено Винтерштейном в "Zbl. fur

Psychoanalyse ").

Древние никогда не представляли себе иначе взаимозависимости сновидения и

жизни. Я цитирую по Радеш-току (стр. 139): "Когда Ксеркс перед походом на

греков не послушался добрых советов, а последовал воздействию постоянных

сновидений, старый толкователь снов, перс Агтабан, сказал ему очень метко,

что сновидения в большинстве случаев содержат то, о чем думает человек в

бодрственном состоянии".

В поэме Лукреция "О природе вещей" есть одно место (IV, V, 962):

Если кто-нибудь занят каким-либо делом прилежно, Иль отдавалися мы

чему-нибудь долгое время, И увлекало наш ум постоянно занятие это, То и во

сне представляется нам, что мы делаем то же:

Стряпчий тяжбы ведет, составляет условия сделок, Военачальник идет на

войну и в сраженья вступает, Кормчий в вечной борьбе пребывает с морскими

ветрами, Я продолжаю свой труд...

(Перевод Ф. Петровского).

Цицерон (De Divinatione II) говорит то же, что потом Мори: "В большинстве

случаев в душах проходят следы тех вещей, о которых мы размышляли, либо

делали их в состоянии бодрствования".

Противоречие обоих воззрений относительно взаимоотношений сновидения и

бодрствования, по-видимому, действительно неразрывно. Здесь уместно

вспомнить о Ф. В. Гильдебрандте(1875), который полагает, что своеобразные

особенности сновидения вообще нельзя описать иначе, как посредством

"целого ряда контрастов", которые переходят часто в противоречия" (с. 8).

"Первый из этих контрастов образует, с одной стороны, полная отделенность,

или замкнутость, сновидения от действительной, реальной жизни и, с другой

стороны, постоянное соприкосновение их друг с другом, постоянная их

взаимозависимость. Сновидение есть нечто строго отделенное от

действительности, пережитой в бодрственном состоянии, так сказать,

герметически замкнутое бытие, отрезанное от действительной жизни

непроходимой пропастью. Оно отрывает нас от действительности, убивает в

нас нормальное воспоминание о ней, переносит нас в другой мир, в другую

среду, не имевшую решительно ничего общего с действительностью..."

Гиль-дебрандт говорит далее, что во сне все бытие наше словно исчезает за

"невидимой дверью". Во сне едешь, например, на остров св. Елены и

привозишь живущему там Наполеону превосходный, дорогой мозельвейн.

Экс-император встречает очень любезно. Чувствуешь положительно жалость,

когда пробуждение разрушает интересную иллюзию. Но начинаешь сравнивать

сновидение с действительностью. Виноторговцем ты никогда не был и быть не

хотел. Морского путешествия не совершал и во всяком случае никогда не

отправился бы на св. Елену. К Наполеону вообще не питаешь никакой

симпатии, а скорее врожденную патриотическую ненависть. И вдобавок тебя не

было еще на свете, когда на острове умер Наполеон. Думать о какой-либо

личной привязанности нет никаких оснований. Все сновидение представляется

в виде какого-то чуждого феномена, проявившегося между двумя вполне

подходящими друг другу и составляющими один продолжение другого периодами

(бодрственной) жизни.

"А все же, - продолжает Гилъдебрандт, - "мнимое противоречие вполне

правдиво и правильно. На мой взгляд, эта замкнутость и обособленность идет

рука об руку с наитеснейшей связью и общностью. Мы можем сказать даже: что

бы ни представляло собою сновидение, оно берет свой материал из

действительности и из душевной жизни, разыгрывающейся на фоне этой

действительности...

Что бы оно ни делало с ним, оно никогда не отделится от реального мира и

его самые комичные и странные формы должны будут всегда черпать свой

материал из того, что либо стояло перед нашими глазами в действительной

жизни или же уже заняло так или иначе место в нашем бодрственном мышлении,

короче говоря, из того, что мы переживали внешне или внутренне".

б) Материал сновидения. Память в сновидении. То, что весь материал,

образующий содержание сновидения, так или иначе происходит от реальных

переживаний и в сновидении лишь воспроизводится, вспоминается, это, по

крайней мере, должно быть признано бесспорнейшим фактом. Но было бы

ошибочно полагать, что такая взаимозависимость содержания сновидения с

бодрственным состоянием без всякого труда может быть констатирована

поверхностным исследованием. Ее приходится отыскивать очень долго, и в

целом ряде случаев она остается вообще скрытой. Причина этого заключается

в целом ряде особенностей, которые обнаруживает память в сновидении и

которые, хотя и всегда отмечались, однако не нашли еще себе

удовлетворительного объяснения. Между тем безусловно стоит труда подробнее

остановиться на них.

Прежде всего бросается в глаза то, что в содержании сновидения имеется

материал, за которым по пробуждении человек отрицает принадлежность к

своему кругу знаний и переживаний. Он вспоминает, что это снилось ему, но

не помнит, что когда-либо пережил это. Он остается затем в неизвестности,

из какого источника черпало сновидение; им овладевает искушение уверовать

в самостоятельную творческую способность сновидения;

но неожиданно, спустя долгое время, новое переживание переносит мнимо

утерянное воспоминание на более раннее переживание и находит тем самым

источник сновидения. Приходится сознаваться тогда, что в сновидении

человек знал и вспомнил нечто, чего не помнил в бодрственном состоянии

(Вашид утверждает также, что неоднократно было замечено, что в сновидении

человек говорит свободнее и лучше на иностранном языке, чем в бодрственном

состоянии).

Особенно характерный пример такого рода рассказывает Дел ьбеф из

собственного опыта. Ему приснился двор его дома, покрытый снегом; под

снегом он нашел двух полузамерзших ящериц. Любя животных, он поднял их,

согрел и отнес их в нору возле стены. Туда же положил несколько листьев

папоротника, который они, как он знал, очень любили. Во сне он знал

название растения: Asplenium ruta muralis. Сновидение продолжалось и, к

удивлению Дельбефа, показало ему двух новых зверьков, растянувшихся на

остатках папоротника. Он поднял глаза на дорогу, увидел пятую, шестую

ящерицу, и скоро вся дорога была усеяна ящерицами, которые направлялись

все в ту же нору возле стены.

Действительные познания Дельбефа включали в себя очень мало латинских

ботанических терминов: aspleni-um он совсем не знал. Но, к превеликому

своему удивлению, убедился, что действительно имеется такой папоротник.

Его настоящее название: Asplenium ruta muraria, - сновидение несколько

исказило его. О случайном совпадении думать было трудно, и для Дельбефа

так и осталось загадочным, откуда он во сне взял этот термин.

Приснилось ему все это в 1862 году; шестнадцать лет спустя философ, будучи

в гостях у одного своего друга, увидел у него небольшой альбом с

засушенными цветами, какие продают в Швейцарии туристам. В нем

пробуждается вдруг воспоминание, он открывает альбом, находит в нем

asplenium и в подписи под цветком узнает свой собственный почерк. Все

стало сразу понятным. Сестра его друга в 1800 г. - за два года до

сновидения с ящерицами - посетила во время своего свадебного путешествия

Дельбефа. У нее был с собой купленный для брата гербарий, и Дельбеф из

любезности подписал под диктовку специалиста-ботаника латинское название

под каждым растением.

Случайность, раскрывшая тайну сновидения, дала Дельбефу возможность найти

объяснение и другой части этого же сновидения. Однажды, в 1877 г., в руки

к нему попал старый том иллюстрированного журнала, в котором он увидел

картинку, изображавшую шествие ящериц, виденное им во сне в 1862 г. Журнал

относился к 1861 г. и Дельбеф вспомнил, что он был в то время подписчиком

этого журнала.

То, что сновидение имеет в своем распоряжения воспоминания, недоступные

бодрствованию, представляет собою настолько замечательный и в

теоретическом отношении настолько важный факт, что я хотел бы подчеркнуть

его сообщением еще и других "гипермнестических" сновидений. Мори сообщает,

что у него некоторое время вертелось на языке слово Муссидан. Он знал, что

это - название французского города, но подробностей об этом городе не знал

никаких. Однажды ночью ему приснился разговор с каким-то человеком,

который сказал ему, что он из Мус-сидана. И на вопрос, где этот город,

ответил: "Му ecu-дан - окружной город в департаменте Дордонь".

Проснувшись, Мори не придал никакого значения справке, полученной во сне.

Учебник географии показал ему, однако, что она была совершенно

справедлива. Этот случай доказывает превосходство познаний сновидения, но

не выясняет забытого источника их.

Иессен (с. 55) сообщает аналогичное сновидение из более ранней эпохи:

"Сюда относится, между прочим, сновидение старшего Скалигера (Геннингс, с.

300), который написал оду в честь знаменитых мужей в Вероне, и которому

явился во сне человек, назвавшийся Бру-ниолусом и пожаловавшийся на то,

что он был позабыт. Хотя Скалигер и не помнил, чтобы когда-нибудь слышал о

нем, он все же включил его в свою оду, и лишь впоследствии его сын в

Вероне узнал, что некогда в ней прославился известный критик Бруниолус".

Маркиз д'Эрвей де Денис (по Вашиду, с. 232) сообщает гипермнестическое

сновидение, отличающееся особым своеобразием, которое состоит в том, что

следующее за ним сновидение осуществляет идентификацию воспоминания, не

распознанного раньше: "Я видел однажды во сне женщину с золотистыми

волосами, болтавшую с моей сестрой в то время, как она показывала ей

вышивание. В сновидении она представлялась мне очень знакомой, и мне

казалось даже, что я неоднократно видел ее. После пробуждения я еще живо

видел это лицо, но абсолютно не мог узнать его. Затем я опять уснул;

сновидение повторилось. В этом новом сновидении я заговариваю с блондинкой

и спрашиваю ее, не имел ли я уже чести встречать ее где-либо. Разумеется,

отвечает дама, вспомните морские купанья в Парнике. Тотчас я опять

просыпаюсь и с достоверностью вспоминаю теперь все подробности, с которыми

было связано это прелестное лицо в сновидении".

Тот же автор (у Вашида, с. 233) сообщает:

Один знакомый музыкант слышал однажды в сновидении мелодию, которая

показалась ему совершенно новой. Лишь много лет спустя он нашел эту самую

мелодию в одном старом сборнике музыкальных пьесок, но он все еще не мог

вспомнить, чтобы он когда-нибудь держал этот сборник пьесок в руках.

В своем, к сожалению, недоступном для меня труде (Proceedings of the

Society for psychical research) Миер приводит целую коллекцию таких

гипермнестических сновидений. На мой взгляд, каждый, интересующийся

сновидениями, должен будет признать самым заурядным явлением, что

сновидение дает доказательство познаний и воспоминаний, которыми,

по-видимому, не обладает субъект в бодрственном состоянии. В

психоаналитических работах с невротиками, о которых я сообщу ниже, я почти

каждый день имею случай разъяснять пациентам на основании их сновидений,

что они превосходно знают различного рода цитаты, циничные выражения и

т.п., и что они пользуются ими во сне, хотя в бодрственном состоянии они

ими забываются. Я приведу здесь еще один невинный случай гипермнезии в

сновидении, так как мне удалось чрезвычайно легко найти источники, из

которых проистекают познания, проявившиеся в сновидении.

Пациенту снилось, что он, будучи в кофейне, потребовал себе "контужувки".

Рассказав мне об этом, он заявил, что не знает, что означает это слово. Я

ответил, что контужувка - польская водка: он не придумал название во сне,

оно известно уже давно по плакатам и объявлениям. Сначала пациент мне не

поверил. Но несколько дней спустя, после того как он увидел свой сон, он

заметил название на плакатах, висевших на улице, по которой он, по крайней

мере, два раза в день проходил уже несколько месяцев.

На собственных сновидениях я убедился, насколько исследование

происхождения отдельных элементов сновидения зависит от всевозможных

случайностей. Так, в течение нескольких лет перед изданием этой книги меня

преследовало изображение чрезвычайно простой колокольни, которую, как мне

казалось, я никогда в действительности не видел. Однажды, проезжая по

железной дороге, на маленькой станции между Зальцбургом и Рейхенгаллем я

увидел деревенскую колокольню и тотчас же узнал ее. Это было во второй

половине 90-х годов, а в первый раз я проезжал тут в 1886 г. В последующие

годы, когда я уже занялся изучением сновидений, одна довольно странная

картина не давала мне буквально покоя. Я видел во сне, всегда налево от

себя, темное помещение, в котором красовалось несколько причудливых

каменных фигур. Проблеск воспоминания, в котором я был, однако, не совсем

уверен, говорил мне, что это вход в винный погребок. Мне, однако, не

удалось разъяснить, ни что означает это сновидение, ни откуда оно

проистекает. В 1907 г. я случайно приехал в Падую, в которой, к моему

великому сожалению, не бывал с 1895 г. Мое первое посещение прекрасного

университетского города было неудачным: мне не удалось повидать фресок

Джиотто в Мадонна дель Арена; отправившись туда, я по дороге узнал, что

церковь в этот день заперта, и повернул обратно. Посетив Падую во второй

раз, двенадцать лет спустя, я решил вознаградить себя за потерянное, и

первым делом отправился в церковь. На улице, ведшей туда, по левой

стороне, по всей вероятности, на том месте, где в 1895 г. я повернул

обратно, я увидел помещение, которое столь часто видел во сне, с теми же

самыми каменными фигурами. Это в действительности был вход в маленький

ресторан.

Одним из источников, из которых сновидение черпает материал для

репродукции, отчасти таким, который не вспоминается и не используется в

бодрственном состоянии, служат детские годы. Я приведу лишь некоторых

авторов, заметивших и утверждавших это:

Гильдебрандпг (с. 23): "Несомненно то, что сновидение иногда с

изумительной репродуцирующей силой воспроизводит перед нами отдельные и

даже забытые факты прошлого".

Штрюмпель (с. 40): "Еще более странно, когда замечаешь, как сновидение

черпает в полной неприкосновенности, в первоначальной свежести образы

отдельных лиц, вещей и местностей из глубочайших наслоений, отложенных

временем на ранних переживаниях юности. Это ограничивает не только

впечатлениями, вызвавшими при своем возникновении живое сознание или

связанными с высокими психическими ценностями и возвращающимися

впоследствии в сновидении в качестве воспоминания, которому радуется

пробудившееся сознание. Глубина памяти в сновидении обнимает собою также и

те образы, вещи, лица, местности и переживания раннего периода, которые

либо вызвали лишь незначительное сознание, либо не обладали никакой

психической ценностью, либо же утратили как то, так и другое. Поэтому как

в сновидении, так и по пробуждении они представляются совершенно новыми и

незнакомыми - до тех пор пока не открывается их раннее происхождение".

Фолькельт (с. 119): "Особенно замечателен тот факт, что во сне наиболее

часто воспроизводятся воспоминания детства и юности. То, о чем мы давно

уже больше не думаем, то, что для нас давно уже потеряло всякую ценность,

- обо всем этом сновидение неминуемо напоминает нам".

Господство сновидения над материалом детства дает повод к возникновению

интересных гипермнестических сновидений, из которых я опять-таки приведу

несколько примеров.

Мори рассказывает (с. 92), что он часто ездил ребенком из своего родного

города Мо в соседний Трильпор, где его отец заведовал постройкой моста.

Однажды ночью сновидение переносит его в Трильпор и заставляет играть на

улицах города. К нему приближается человек в какой-то форме. Мори

спрашивает, как его зовут; он называет себя: его зовут С., он сторож

моста. По пробуждении Мори, сомневающийся в истинности воспроизведения,

спрашивает старую служанку, жившую у них в доме с самого детства, не

помнит ли она человека, носившего такую фамилию. Конечно, гласит ее ответ,

это был сторож моста, который в свое время строил его отец.

Такой же доказательный пример истинности воспроизводимого в сновидений

воспоминания детства дает Мо ри со слов некоего Ф." проводившего детство в

Монбри-зоне. Человек этот, спустя двадцать пять лет после отъезда оттуда,

решил вновь посетить родину и старых друзей своей семьи, которых он до сих

пор не видал. Ночью накануне своего отъезда ему приснилось, что он достиг

цели путешествия и неподалеку от Монбризона встретил незнакомого ему с

виду человека, сказавшего ему, что он - Т., друг его отца. Спящий помнил,

что действительно знал ребенком человека с такой фамилией, но давно уже не

мог припомнить его внешности. Прибыв несколько дней спустя в Монбризон, он

действительно находит местность, виденную им во сне и встречает человека,

в котором узнает Т. Человек этот значительно старше на вид, чем Ф. видел

его во сне.

Я могу здесь привести еще одно собственное сновидение, в котором

впечатление, всплывшее в памяти, было замещено известным отношением. Я

увидел во сне лицо, от которого во сне же узнал, что он врач в моем родном

местечке. Лица его я хорошенько не разглядел, но оно смешалось с

представлением об одном из моих гимназических учителей, с которым я и

теперь еще иногда встречаюсь. Какое отношение связывало обоих этих лиц, я

не мог себе объяснить и после того, как я проснулся. Осведомившись,

однако, у своей матери о враче первых лет моего детства, я узнал, что он

слеп на один глаз, - между тем так же слеп и гимназический учитель,

личность которого слилась с личностью врача. Прошло тридцать восемь лет с

тех пор, как я не видел этого врача, и, насколько мне помнится, никогда не

думал о нем, хотя шрам на шее до сих пор мог. бы напомнить мне о его

медицинской помощи.

Кажется, будто создается противовес чрезвычайной роли воспоминаний детства

в сновидениях, так как многие авторы утверждают, что в большинстве

сновидений можно найти элементы самого недавнего периода. Роберт (с. 46)

говорит даже: "В общем нормальное сновидение обхватывает собою лишь

впечатления последних дней". Мы увидим, однако, что построенная Роберт ом

теория сновидения настоятельно требует такого отодвигания позднейших и

выдвигания ранних впечатлений. Факт же, утверждаемый Робертом,

действительно справедлив, как мне кажется на основании моих собственных

наблюдений. Американец Нельсон полагает, что сновидения наиболее часто

используют впечатления предпоследнего или третьего дня, как будто

впечатления последнего дня недостаточно еще притуплены.

Некоторые авторы, не сомневающиеся в тесной связи содержания сновидения с

бодрственной жизнью, обратили внимание на то, что впечатления, интенсивно

владеющие бодрственным мышлением, лишь в том случае воспроизводятся в

сновидении, когда мышление дня до некоторой степени успело отодвинуть их

на задний план. Так, например, близкий умерший снится не в первое время

после его смерти, когда еще скорбь по нем наполняет существо, оставшееся в

живых (Делаж). Между тем одна из последних наблюдательниц, мисс Галлам,

собрала примеры и противоположного свойства и стоит в этом отношении на

точке зрения психологической индивидуальности.

Третьей и наиболее непонятной особенностью памяти в сновидении является

выбор воспроизводимого материала: сновидение использует не как в

бодрственном состоянии лишь наиболее выдающееся, а наоборот, также и самое

безразличное и ничтожное. Я цитирую по этому поводу тех авторов, которые

наиболее резко подчеркнули свое удивление по этому поводу.

Гильдебрандт (с. II): "Самое удивительное то, что сновидение обычно

заимствует свои элементы не из крупных и существенных факторов, не из

важных и побудительных интересов прошедшего дня, а из второстепенных

явлений, так сказать, из ничтожных обломков недавнего пережитого или же,

наоборот, далекого прошлого. Потрясающий случай смерти в нашей семье, под

впечатлением которого мы засыпаем, как бы погашается в нашей памяти, пока

первый момент бодрствования не возвращает его в наше сознание с удвоенною

силою. Напротив того, бородавка на лбу встреченного нами незнакомца, о

котором мы забыли, тотчас же, как только прошли мимо него, - играет в

нашем сновидении наиболее видную роль..."

Штрюмпель (с. 39): "...такие случаи, когда разложение сновидения дает

составные части, которые хотя и не происходят из переживаний последнего и

предпоследнего дня, однако так незначительны и так малоценны для

бодрственного сознания, что они забываются почти тотчас же после их

восприятия. Такого рода переживаниями являются случайно слышанные фразы,

бегло замеченные поступки, мимолетные восприятия вещей или лиц, небольшие

отрывки из прочитанного и т.п.".

Гавелок Эллис (1899, с. 727): "Глубокие эмоции нашей жизни в состоянии

бодрствования, вопросы и проблемы, которые мы решали, используя нашу волю

и психическую энергию, это не то, что обычно наполняет наше сознание в

состоянии сна. Что касается непосредственно предшествовавших событий, то

во сне появляются мелкие, случайные и забытые впечатления каждодневной

жизни. То, что во время бодрствования мы переживаем наиболее интенсивно,

то во время сна спрятано наиболее глубоко".

Бинц (с. 45) пользуется этими особенностями памяти в сновидении для того,

чтобы высказать неудовлетворение выставляемым им же самим объяснением

сновидения: "Естественное сновидение предъявляет к нам аналогичные

вопросы. Почему воспроизводит оно не всегда впечатления последнего дня,

почему мы без всякой очевидной причины погружаемся в далекое, почти

забытое прошлое? Почему в сновидении сознание воспринимает столь часто

впечатления безразличных воспоминаний, в то время как мозговые клетки,

несущие в себе наиболее раздражимые следы пережитого, по большей части

немы?"

Легко понятно, почему странная склонность памяти в сновидении к

безразличному и поэтому незаметному должна вести к тому, чтобы вообще

исказить зависимость сновидения от бодрственной жизни, и, по крайней мере,

в каждом отдельном случае следы этой связи. Благодаря этому было возможно,

что мисс Уайтон Каль-кинс при статистической обработке ее собственных (и

ее сотрудника) сновидений насчитала все же 11 %, в которых нельзя было

проследить отношения их к бодрственной жизни. Гильдебрандт безусловно прав

в своем убеждении, что все сновидения разъяснились бы нам в своей

генетической связи, если бы мы каждый раз тратили достаточно времени на

исследование их происхождения. Он называет это, правда, "чрезвычайно

трудной и неблагодарной работой. Ведь в большинстве случаев пришлось бы

выискивать в самых отдаленных уголках памяти всевозможные, совершенно

ничтожные в психическом отношении вещи, а также извлекать наружу всякого

рода безразличные моменты давно прошедшего времени, по всей вероятности,

забытые в то же мгновение". Я должен, однако, с сожалением отметить, что

остроумный автор уклонился здесь от правильно избранного пути, - путь этот

несомненно привел бы его к самому центру проблемы толкования сновидений.

Работа памяти в сновидении безусловно чрезвычайно существенна для всякой

теории памяти вообще. Она показывает, что "ничто из того, что раз было

нашим духовным состоянием, не может совершенно погибнуть" (Шольц, с. 84).

Или, как выражается Дельбеф, "Всякое впечатление, даже самое

незначительное, оставляет неизменный след, который может вновь проявиться

бесконечное число раз", - вывод, к которому приводят также и многие другие

патологические явления душевной жизни. Следует не упускать из виду этой

чрезвычайной работоспособности памяти в сновидении, чтобы понять

противоречие, которое неминуемо должны выставить другие теории сновидения,

если они попытаются истолковывать абсурдность сновидений частичным

забыванием дневных восприятии и впечатлений.

Можно даже высказать и ту мысль, что сновидения сводятся вообще попросту к

воспоминанию, и видеть в сновидении проявление не успокаивающейся и ночью

репродуцирующей деятельности, которая служит себе самоцелью. Сюда

относится утверждение Пильца, согласно которому наблюдается определенное

взаимоотношение между временем сна и содержанием сновидений: в глубоком

сне ночью репродуцируются впечатления последнего времени, к утру же более

ранние. Такое воззрение опровергается, однако, уже тем, как сновидение

обращается с материалом воспоминания. Штрюм-пель вполне справедливо

обращает внимание на то, что повторения переживаний не проявляются в

сновидении. Сновидение, правда, делает попытку к тому, но нет последующего

звена: оно проявляется в измененном виде или же на его месте мы наблюдаем

совершенно новое. Сновидение дает лишь отрывки репродукции. Это безусловно

справедливо настолько, что позволяет сделать теоретический вывод. Бывают,

правда, исключения, когда сновидение повторяет переживания настолько же

полно, насколько способна на это наша память в бодрст-венном состоянии.

(На основании позднейших наблюдений можно добавить, что нередко мелкие и

незначительные занятия повторяются в сновидении, как например: укладка

сундука, стряпня в кухне и т.п. При таких сновидениях спящий подчеркивает

характер не воспоминания, а действительности: "я все это делал днем").

Дельбеф рассказывает про одного своего университетского коллегу, что он во

сне пережил со всеми деталями опасное путешествие, во время которого

каким-то чудом спасся от гибели. Мисс Калькинс сообщает о двух

сновидениях, представляющих собою точную репродукцию дневных переживаний,

и я сам буду иметь впоследствии повод сообщить пример неизменной

репродукции в сновидении детского переживания.

в) Раздражения сновидений и источники сновидений. Что следует разуметь под

источниками сновидений, можно разъяснить ссылкою на народную поговорку:

сон от желудка. За этой народной мудростью скрывается теория, видящая в

сновидении следствие беспокойного сна. Человеку ничего бы не снилось, если

бы сон его был безмятежен, и сновидение есть реакция на такое постороннее

вмешательство.

Исследование побудительных причин сновидений занимает наиболее видное

место в научных трудах. Само собой разумеется, что проблема стала

доступной для разрешения лишь с тех пор, когда сновидение сделалось

объектом биологического исследования. Древние, в глазах которых сновидение

было божественного происхождения, не старались находить для него

побудительного источника; по воле божественной или демонической силы

проистекало сновидение, из знания ее или намерения - его содержание. В

науке же с первых шагов поднялся вопрос, всегда ли одинаковы побудительные

причины сновидения или же они могут быть разнообразны, а вместе с тем

относится ли причинное толкование сновидений к области психологии или,

наоборот, физиологии. Большинство авторов полагает, по-видимому, что

расстройство сна, иначе говоря, источники сновидения, могут быть

чрезвычайно разнообразны, и что физиологическое раздражение наряду с

душевными волнениями может играть роль возбудителя сновидений. В

предпочтении того или иного источника сновидения, в установлении иерархии

их в зависимости от их значения для возникновения сновидений взгляды

чрезвычайно расходятся.

В общем источники сновидений можно разбить на четыре группы, которыми

пользуются и для классификации самих сновидений.

1. Внешнее (объективное) чувственное раздражение.

2. Внутреннее (субъективное) чувственное раздражение.

3. Внутреннее (органическое) физическое раздражение9.

Поиск по сайту: