Всему свое время, товарищ

Слово должно быть верным,

действие должно быть решительным.

Конфуций

— Давайте, ребята, — прошептал Круглов.

Кроме него и трех милиционеров на обшарпанной лестничной площадке никого не было. Майор приблизился к обитой деревянными рейками двери и позвонил.

Из квартиры послышался мужской голос

— Кто там?

— Нас заливает! — завопил Круглов. — Вы чего там, с ума сошли, что ли! Откройте сейчас же!

— Заливает? — проговорил щуплый человечек в полосатом махровом халате, открывая. — Странно…

Он не договорил, потому что гости ворвались внутрь. Майор сбил хозяина квартиры с ног и, придавив к полу, защелкнул наручники на его запястьях. Когда он поднял человечка на ноги, милиционеры, успевшие бегло осмотреть все комнаты, вернулись в коридор и отрицательно покачали головами.

— Где девочка? — сквозь зубы спросил Круглов.

Хозяин квартиры вдруг улыбнулся совершенно безумной улыбкой.

— Какая девочка?

Майор сгреб его за ворот халата.

— Отвечай, сука! Если с ней что-то случилось, ты у меня даже до ментовки не доедешь, не то что до суда. Говори!

— Девочка... — Щуплый продолжал скалиться. — Всему свое время, товарищ... простите, не знаю вашего звания.

— Скоро узнаешь, — пообещал Круглов. — До конца жизни мое звание помнить будешь. Грузите.

Он махнул милиционерам и вышел из квартиры.

Все так же, в наручниках, бывшего представителя греческого туроператора Овечкина привели в допросную Федеральной Экспертной Службы и усадили за стол напротив полковника Рогозиной.

Майор милиции Круглов, заложив руки за спину, стоял у стены.

— Где девочка? — без всяких предисловий спросила начальник ФЭС.

Овечкин посмотрел на нее как-то исподлобья:

— Далась вам эта девочка... Девочкой больше, девочкой меньше — какая разница…

Голос Рогозиной дрогнул от сдерживаемого напряжения.

— Она жива?

Существо за столом (сейчас язык не повернулся бы назвать его человеком) осклабилось.

— Не тем вы интересуетесь, не тем... Лучше скажите, где вы были, когда меня судили? Жестоко судили, неправедно. Где вы были, когда меня приговорили всю жизнь батрачить на этих... туристов? А? Когда меня выставляли козлом отпущения!

— И за это вы убивали детей? — негромко спросила Рогозина.

— Я не убивал. — Овечкин поднял палец. — Я — доказывал.

— Что вы доказывали?

— Что я чист! Я оправдывался! Отмывался от всей этой вашей грязи... У них же, у детей этих, якобы обнаружились пищевые отравления. Якобы из-за того, что они там, в автобусе, в антисанитарных условиях жили! Эксперты эти продажные... они же что хочешь подпишут! Только бы... Ай, да ну!

Он махнул рукой.

Рогозина сцепила пальцы.

— А что вы хотели доказать? И как?

Маньяк смотрел на нее глазами Овечкина.

- Вы меня хотите запутать! Вы сами все прекрасно понимаете! Я хотел всем доказать, что они здоровы. Все до одного!

— Кто? — Голос у Рогозиной внезапно сел.

— Дети! — почти прокричал Овечкин, хватаясь за голову. — Что у них все нормально, нет никаких следов отравления! Что меня осудили ни за что!

Она наклонилась вперед.

— Так вы для этого вырезали у них внутренние органы?

Существо, сидящее перед ней, в искреннем недоумении всплеснуло руками.

— А как еще я мог это доказать?!

Галина Николаевна поняла, что пора сделать передышку. Она знаком предложила Круглову выйти и последовала за ним.

Впрочем, далеко они не ушли — остановились у зеркальной стены, за которой Овечкин мерил шагами допросную, держась за голову.

— Галина Николаевна, позвольте мне, — напористо тачал Круглов. — Если девочка жива, он скажет, где она. Поверьте, я и не таких обламывал.

Она поймала себя на желании сжать ладонями виски, как Овечкин.

— А вы уверены, что он осознает, что говорит и делает? Что он вообще отдает себе отчет в происходящем? Несмотря на все, что он тут нес.. — Галина Николаевна откашлялась, — именно потому, что он все это нес, мне кажется, он тяжело болен.

— Да какое «болен»! — повысил голос майор. — Прикидывается, дураку видно! Псих, не псих — какая, на хрен разница? Вы что, не слышали? Он признался! Во всем!

— Это-то и странно, — думая о чем-то своем, проговорила Галина Николаевна.

Но Круглова было не так-то просто сбить с толку.

— Да поймите вы, если его сейчас не расколоть, девочка может умереть. Она лежит в каком-нибудь подвале, связанная, а мы здесь... псих, не псих…

— Тогда почему он не говорит, где она? А ведь признался во всех других убийствах!

Круглов воздел руки к потолку.

— Почему, почему, почему! Товарищ полковник, ее смерть будет на вашей совести.

Открылась дверь, и в комнате появился великий хакер с какими-то бумажками в руках.

— Я тут накопал про нашего маньяка» Ну, до этого случая с Грецией — ничего интересного. — Он уткнулся носом в листок и забубнил: — Учился в МАИ, после учебы открыл представительство греческой турфирмы. В общем, все как у людей. А потом, после того как греки его ободрали как липку за тот случай с гостиницей, он, похоже, свихнулся. Первый раз его взяли за хулиганство — он несколько ночей подряд приходил к греческому посольству и бил там стекла. Тогда-то и заподозрили, что он с катушек слетел. В общем, поставили диагноз — шизофрения. Полежал он в клинике пару месяцев и благополучно вышел. И справка у него есть. И психотерапевт свой собственный. Муж сестры оплачивает. Вот.

Иван помахал распечатками.

Галина Николаевна забрала бумаги, бегло просмотрела их, взглянула на Круглова. Тот только головой покачал.

— Надо бы с его врачом поговорить, — сказала она.

— А я его уже вызвал, — лучась от скромной гордости, сообщил Иван.

Галина Николаевна приподняла брови.

— Да? Молодец.

Круглов демонстративно вздохнул и закатил глаза.

Поиск по сайту: