Синдром Белоснежки: пример из аналитической практики

Я хотел бы проиллюстрировать концепцию «затемненной Самости» случаем из своей практики, напомнившем мне архетипическии паттерн, описанный в сказке «Белоснежка». С помощью этой сказки можно лучше увидеть коллективный архетипическии фон ситуации моей клиентки.
Сказка описывает фатальное отвержение и попытку отравления дочери мачехой-ведьмой. Яд отвержения приводит к смешению деструктивных чувств стыда и вины с жизненно важными побуждениями, так что человек переживает свою борьбу за индивидуацию как постыдную и самонадеянную или же просто как плохую. Под влиянием этого яда ценность процесса формирования себя ставится под сомнение, и он может клеветническим образом подаваться в негативном свете.
История этого случая относится к привлекательной тридцатипятилетней женщине, чья мать была молодой и все еще очень красивой, когда рожала ее. Отец должно быть покинул семью незадолго после родов, но ее мать всегда говорила клиентке, что ее отец умер. Как она обнаружила впоследствии, это был просто один из многих обманов, сделанных ее матерью. «Мисс X.», как я назову ее, также помнила, что ее мать всегда хотела быть в центре внимания, и что она отчаянно пыталась добиться признания от каждого в своем окружении. Более того, моя пациентка вспоминала, что она сама сильно восхищалась своей привлекательной матерью и старалась угодить ей, выполняя каждое ее поручение и исполняя каждое ее желание. В еще очень раннем возрасте она была вынуждена адаптироваться к требованиям матери, играя роль поклонницы и даже служанки, чтобы убедиться в материнской любви и внимании. Очень рано она стала выполнять для нее домашнюю работу и пытаться прочитывать ее желания, смотря ей в глаза. Она должна была держать перед матерью что-то вроде волшебного зеркальца, которое бы все время подтверждало: «Ты прекрасней всех на свете». И в ответ моя пациентка получала следующее сообщение: «Ты самая лучшая и самая хорошая — пока ты признаешь меня как самую прекрасную на свете и остаешься моей частью, служа моим потребностям». В терминологии Когута дочь должна была функционировать в качестве «зеркализирующего объекта самости (self-object)» для матери,— вместо обратной ситуации, которая должна была быть в нормальном случае.
Но ситуация между дочерью и матерью осложнилась, когда этот порядок стал меняться. Когда в переходном возрасте моя пациентка сама стала выглядеть привлекательно, ее мать не стеснялась принижать ее бестактными и унизительными замечаниями. К тому времени мать снова вышла замуж и была окружена другими поклонниками, которых она намеревалась держать подальше от своей дочери. Это было сделано не в духе материнской опеки, но очевидно из ревности и соперничества. Однако ей это не вполне удалось. Как часто происходит в таких ситуациях, отчим тайно приставал к девочке, злоупотребляя своим положением. Опасаясь гнева матери, у дочери не было другого выбора, кроме как скрывать эти факты.
Сразу после появления первых признаков созревания, она стала смутно осознавать, что мать ее отвергает и отталкивает. Но она не позволяла себе чувствовать открытый гнев на родителей и вместо этого стыдилась себя как плохой и никчемной. Ее единственный шанс выжить был в возможности найти убежище у «семи гномов далеко в горах» (7). Она искала смысл жизни и Бога, уходя в свои фантазии и мечты. Конечно, она также сильно тосковала по любви и взаимной привязанности. Позже во взрослом возрасте у нее было несколько связей с мужчинами. Тем не менее, это была как раз та область, в которой материнский яд был самым действенным. Ни одни взаимоотношения не просуществовали долго. По тем или иным причинам все они распались.
Эта проблематичная ситуация символизируется в сказке ярким образом красной половины яблока, отравленной матерью-ведьмой. Королева, замаскированная под крестьянку, предложила эту половинку яблока Белоснежке, и девочка не могла удержаться от того, чтобы не попробовать. Яблоко — фрукт любви также как и знания. Откусить красную половинку означает войти в контакт с кровью как жизненной силой, страстью и чувственностью. Именно созревание до такой любви и страсти было отравлено и обложено запретом завистливой матерью-ведьмой.
Эта ситуация хорошо знакома. Матери, которые пытаются показать свою собственную невинность в плане секса и любви — белую половинку яблока — часто препятствуют своим дочерям иметь отношения с мужчинами и проявлять сексуальность вообще. «Помни дочь, что мужчинам нужно только одно, а мы должны быть выше этого», — они намекают при каждом случае, подходящем или нет, движимые часто своей собственной подавленной сексуальностью. Я также наблюдал, что неблагополучные в своем браке матери часто слишком рано доверяют своим дочерям тайны, жалуясь о своем несчастье, в котором они обвиняют своих мужей, и нападая на всех мужчин вообще как на агрессивных, грубых или совершенно ненадежных. Делая так, они берут себе белую половину яблока и дают отравленную красную половину своим дочерям. Яд может выливаться в бессознательные страхи дочерей, отвержение всего, что относится к любви, и подавление собственной инстинктивной стороны, которая страстно желает взаимоотношений. Часто у таких матерей можно обнаружить бессознательную зависть к женственности своих дочерей.
В процессе анализа я осознал, что главная проблема мисс X. была в том, что она навязчиво переживает свои собственные желания, как и все внутри себя как плохое, неправильное и постыдное. Однако со временем она стала лучше осознавать свою внутреннюю жизнь, потребности и желания. Раньше она реагировала главным образом на потребности окружающих ее людей. Она услужливо была частью их фантазий, как если бы они жили в ней.
Понимание этого заставило ее сурово осудить себя, уличить себя в том, что у нее есть обиды и негативные критические чувства в отношении многих своих друзей. Она также стала осознавать свою зависть и ревность но отношению к подругам, к которым всегда проявляла материнскую заботливость. Можно напомнить, что она выросла, бессознательно оценивая себя в соответствии со стандартами, по которым быть хорошей означало действовать в качестве зеркала или слуги для своей замечательной матери. Все ее импульсы к автономии, все ее собственные потребности и борьба за самоуважение считались плохими. Целью прохождения анализа для нее было сделать шаги в процессе поиска себя, в индивидуации. Поэтому обнаружившаяся способность выражать негативные критические мысли и обиды была чрезвычайно важной попыткой ее глубинной Самости определить границы с людьми, которые так часто использовали ее вроде мусорного бака, в который они сбрасывали свое «дерьмо». Внутренняя негативная мать оспаривала ее право устанавливать такие границы и уличала ее, внушая чувства вины и стыда всякий раз, когда она хотела сделать что-то, что выглядело хотя бы слегка эгоистичным или негативным. Так как зависть матери была не только естественной, но и совершенно открытой, то признать и по возможности принять ее было важным для исцеления и самореализации. Обладая чрезвычайной чувствительностью, она должно быть знала в детстве, что является жертвой материнской зависти, но любое подобное знание сильно подавлялось из-за риска потери любви матери. Тем не менее, в анализе последствия зависти стали выходить на первый план.
Мисс X. была шокирована, когда на поверхность выплыло ощущение себя жертвой материнской зависти. Это напоминает мне тот фрагмент из «Белоснежки», в котором гроб Белоснежки поднимают, чтобы перенести, затем роняют, и от тряски выпадает отравленный кусочек яблока из ее горла. Эта встряска в анализе побудила мисс X. выплюнуть различные отравленные мысли и чувства, и это помогло ей пересмотреть искаженные внутренние ценности и постепенно принять свои подавленные чувства. Очень важно, что она начала доверять своему внутреннему миру и Самости. «Маленькие гномы» очень помогли, изготавливая сны, сопровождающие и поддерживающие этот процесс. Например, однажды ночью она видела во сне гроб на холме. Внезапно она услышала голос женщины из гроба. Содрогаясь от мысли о переживаниях, которые эта женщина должна была испытать. она захотела убежать.
Этот соя дал повод говорить о «синдроме Белоснежки», Эпизод с гробом в сказке также отмечен появлением принца, сына короля, который «полюбил ее больше всего на свете". Во многих сказках любовь принца освобождает героиню. Именно любовь имеет освобождающий эффект. (.. психологической точки зрения можно сказать, что в процессе самораскрытия становится возможным любящее и заботливое отношение к своему собственному бытию. Глубокий опыт любви к реальному партнеру, конечно, также может принести освобождение., поскольку он усиливает осознавание богатства своих внутренних ресурсов. В анализе опыт эмпатической заботы аналитика может помочь пробудить новое отношение к своему собственному бытию, нейтрализуя деструктивное влияние интроецированных родительских фигур. Но ни эмпатия ни любовь не могут привести к изменениям, пока нет внутренней готовности к изменениям. Следовательно, влюбленного принца следует рассматривать как внутреннюю фигуру, символизирующую любящую и преданную заботу о своем собственном бытии и трансформацию негативных паттернов взаимодействия.
Но такая трансформация была все еще далеко впереди для мисс X. Растущее осознавание продолжающегося влияния ранних детских паттернов стало источником захлестывающего чувства стыда. До этой стадии в анализе она жила с иллюзорным убеждением, что она была счастливым ребенком благодаря замечательной матери. Моменты унижения в детстве и юности, нечестность и открытая ложь в домашней атмосфере вытеснялись. Они вызывали слишком много стыда, бросая тень на ее семейную ситуацию. Несколько раз в ходе анализа она пыталась оправдывать и защищать свою мать. Она сказала, что после всего ее мать не такая уж плохая, и кроме того, все-таки это единственная мать и единственная семья, которые у нее были. Тем не менее, в то же время она не ощущала, что принадлежит ей. Она испытывала вину, когда ловила себя на плохих мыслях о своей матери и отчиме, не смотря на то, что мать выгнала этого мужчину из дома. Неразрешенные проблемы отношений с родителями часто проявляются через механизм вины. Вина не дает отстаивать себя и бороться за освобождение от ожиданий и давления своих родителей.
Эти новые осознания вызвали захлестывающий стыд у мисс X. Она стыдилась своего прошлого и всего, что шло от семьи, в которой обманы, интриги и неприятные ссоры были в порядке вещей. Она чувствовала себя запятнанной этими реалиями и хотела бы скрыть, что является частью такой семьи. Теперь ее борьба за духовные ценности стала для нее ничем иным, как попыткой очиститься от слишком сильной грязи. Мисс X. таким образом все больше обнаруживала себя перед серьезной дилеммой стыда и вины. Всякий раз, когда ее наводнял стыд по поводу своей детской ситуации, она выражала ненависть и обвинения в адрес матери, что затем вызывало у нее сильное чувство вины. Ее вина в свою очередь запрещала чувствовать стыд за свою семью, так как тогда она осуждала бы мать.
По мере того, как шло время, стыд становился все более невыносимым. Временами этот конфликт был настолько захлестывающим, что она впадала в депрессию, характеризуемую тяжелыми сомнениями в себе.
Естественно эти конфликты также проявились в переносе. Она сомневалась, действительно ли я смогу вынести кого-то настолько плохого и деградировавшего как она, и она хотела держать меня насколько можно дальше от своей грязи. Яд мог быть настолько заразным, она думала, что я не захотел бы иметь с ней дело. В то же время она ненавидела меня за принижение ее матери, хотя в реальности я не делал ничего такого. Она достигла огромного прогресса, когда смогла в конце концов проговорить свое возмущение. Следует признать, что это означало для нее преодоление старой привычной установки на легкую уступчивость и риск потери моей любви, подлинной любви к ней.
Из-за страха потери моего интереса и заботы, она делала все, что в ее силах, чтобы насколько возможно меньше обременять меня, подстраиваться ко мне и приносить на анализ материал, который был бы интересным и нравящимся мне. Таким образом, как ожидалось, в терапевтических отношениях проявились ее ранние детские паттерны взаимодействий. Частично, этот паттерн выражался в способности чувствительно реагировать на других и удовлетворять их потребностям. Несомненно, она развила чрезвычайную способность к эмпатик.
Что касается моего контрпереноса, я обычно чувствовал себя очень воодушевленным в ее присутствии и ждал сессий. Часто я удивлялся точности своих интерпретаций и глубине инсаитов, которые рождались от нашей совместной работы. Эти контрпереносные реакции естественно поднимают несколько вопросов. Не реагировал ли я на бессознательное соблазнение с ее стороны? Не оживляла ли она меня, пробуждая мою «аниму», так что я чувствовал нечто чудесное в ее присутствии — может быть я влюбился в нее? Не держала ли она волшебное зеркальце передо мной, как она делала перед матерью, заставляя мне видеть себя как самого прекрасного на всей земле? Для меня было важным сохранить осознавание этих аспектов ее поведения. Но было необходимо также не фиксироваться на ее попытках соблазнения, порожденных ее внутренними потребностями, а то я мог бы упустить возможность нового терапевтического развития. Я стал понимать, что наш взаимный настрой в реальности основывался на общей длине волны, на «конъюнкции» на символическом языке алхимиков или, используя слова Штерна, на глубинной встрече в «области интерсубъективности». Именно здесь лежала творческая возможность для процессов развития.
Часто меня удивляло, что я выгляжу немного слишком ловким на наших сессиях, что я слишком много даю наставлений. Однажды я осознал, что объясняю ей вещи, которые она знает также хорошо, как и я. И тем не менее, она непременно признавала мою «мудрость». Это привело меня к пониманию, что она развила интенсивный идеализирующий перенос на меня. Эта идеализация имела две различные функции в ее психической организации. Первая была защитной. Переживая меня как удивительного и значительного, она защищалась от других, не таких приятных чувств, которые она одновременно имела в отношении отцовских фигур. Таким образом, она пыталась защитить наши отношения от эксцессов амбивалентности. В то же время идеализация была творческой попыткой ее психики констеллировать любящего принца, эмоционально надежную и подходящую маскулинную фигуру, которую она никогда ранее нe переживала.
Когда я впадал в объяснения по поводу вещей, которые она давно уже понимала, но умело скрывала это от меня, она разыгрывала наивную и любопытную маленькую девочку. Я осознал, что эта игра была очень важна для развития ее самоуважения. Она нуждалась в том, чтобы слышать от меня подтверждение того, что уже знала, в противном случае она не смогла бы признать свои мысли. Ее самопознание непрерывно было под угрозой, как будто во власти магических чар или отравленного гребня внутренней ведьмы. Она не позволяла себе иметь это знание, потому что считала, что недостойна его — не способна понять свою внутреннюю ситуацию и ценить свое бытие.
В реальности я ориентировался на ее высокий интеллектуальный потенциал и глубинную борьбу ее психики за индивидуацию. Я верил в таланты и богатство ее души. Она называла меня «банком», в который она могла безопасно помещать на хранение свои ценности. Это был важный образ для нее, так как она действительно никогда не была уверена в своей ценности и могла потерять ее в любой момент. Конечно, я часто спрашивал себя, не идеализирую ли я ее из-за собственного иллюзорного контрпереноса. Нужно было предусмотреть такую возможность, потому что тогда я забрал бы некоторые ценные вещи с ее «счета» для использования в своих собственных целях. Будучи ее банком, было важно, чтобы я был насколько возможно надежным, так как все зависело от того, имеет ли она гарантированный доступ к тому, что отдала мне на хранение.
Следовательно, наше взаимное согласие, даже гармония и единство не должны были омрачаться ни малейшей тенью сомнения.
Конечно, сохранить такое райское единство было невозможно. Необходимы некоторые разочарования и непонимания, с тем чтобы они затем прорабатывались. В процессе анализа такие события действительно имели место. Мисс X. однажды позвонила мне, чтобы отложить встречу. Мне было трудно найти другое время. Незадолго перед этим я отдал свободный час другому пациенту. Поэтому я, не задумываясь, ответил: «Зря вы не позвонили раньше». Этого было достаточно, чтобы вызвать кризис доверия между нами.
Только ретроспективно я стал осознавать свой недостаток эмпатии в телефонном разговоре. Я должен был понимать, как трудно ей было позвонить и попросить что-то для себя. Очевидно, моя реакция воспринималась ею как упрек, сообщая сразу все: отвержение, отказ в любви, недостаток эмпатии и разрушение нашего взаимопонимания. В то же время она чувствовала стыд за то, что потеряла равновесие от такого тривиального незначительного инцидента. Поэтому было важно, чтобы мы оба нашли понимание и эмпатию к ребенку внутри нее, который чувствовал себя нелюбимым и отвергнутым всякий раз, когда она выражала малейшую собственную потребность или желание.
Основная цель анализа для мисс X. была в том, чтобы начать верить в высокую оценку и внимание, полученные от меня и близких людей, чтобы напитаться и, в конце концов, интернализировать его как заботливое отношение к самой себе. Пока она воспринимала себя просто как кусок дерьма (как она часто себя называла), расхождение между ее самооценкой и мнением других о ней было слишком сильным. Короткий сон послужил сигналом начала решающей трансформации. В нем она позволила мужчине пристально посмотреть ей в глаза. Затем она поняла, что этот взгляд пробудил и вызвал в ней нечто.
Стыд обычно препятствует такому пристальному контакту глаз. Обнаружение, что кто-то внимательно всматривается в ваши глаза, всегда вызывает замешательство. Таким образом, сон пролил некоторый свет на ситуацию с переносом. Возможно, сон показывал, что она начинает принимать некоторые знаки того, что я высоко ценю ее, следовательно, начинает оживать эта перенесенная на меня часть ее личности. Это пробуждение действительно совпало с началом изменения ее образа мужчины.
Ближе к концу анализа приснился сон, произведший на нее сильное впечатление. Она увидела меня, своего аналитика, сидящего в центре круглой отделанной деревом комнаты. Атмосфера была теплой и лучистой. Я спокойно сидел у письменной доски, погруженный в размышления. За мной на столе лежала связка ключей, дающих доступ к сети боковых залов с книжными шкафами. Библиотека содержала тома, в которых были все сокровища западной культуры. Я, ее аналитик, распоряжался ключами. Нужно было обращаться ко мне. чтобы получить их. Тем не менее, казалось, что я щедро их выдаю.
Несомненно, сон выражал СИЛЬНУЮ идеализацию: я сижу в центре, держу ключи ко всем знаниям западной культуры — реальность, лежащая за пределами позора ее семьи, в которой она всегда искала убежища. Хотя такая идеализации, конечно, льстила, она была также и смущающей для аналитика, вызывая определенные чувства стыда в качестве защиты от своей собственной грандиозности. Тем не менее, этот образ настолько очевидно был идеализацией, не касающейся моих реальных человеческих ограничений, что я был далек от отождествления с ним.
Здесь я должен повторить, насколько важно для аналитика отделить себя от различных ролей и значений, которые ему сообщают фигуры переноса в мире пациента. Во сне мисс X, я был символической фигурой, созданной ее душой в целях помощи ее индивидуации. Иногда аналитик должен нести этот образ продолжительный период времени. Но образ и реальный человек не одно и то же. Он просто функционирует как инструмент для реализации более глубоких аспектов Самости. Мисс X. теперь была достаточно вовлечена в этот процесс, так что смогла интерпретировать сон на субъективном уровне. Другими словами, мы смогли обсудить, действительно ли фигура в библиотеке, персонифицированная в моем облике, может изображать ее свободный доступ к знанию. Мне казалось важным, что во сне ключи к знанию не должны оставаться в моих руках, они доступны для ее собственного использования. Она уже не нуждалась в том, чтобы я говорил ей то, что она уже знает, и больше не была неспособна жить без моего подтверждения. Несомненно, целью анализа стала успешная передача этих ключей.

Поиск по сайту: