ИМПЕРСКАЯ НАПОРИСТОСТЬ

Нет цивилизации, которая бы расширяла круг своего действия без конфликтов. Цивилизация Второй волны быстро начала массированное наступление на мир Первой волны, одержала победу и навязала свою волю миллионам, а в конечном счете — миллиардам людей.

Задолго до Второй волны, начиная с XVI в. европейские правители стали создавать большие колониальные империи. Испанские священники и конкистадоры, французские трапперы, английские, голландские, португальские и итальянские авантюристы выдвинулись боевым порядком по планете, порабощали или уничтожали целые народы, захватывали обширные территории и посылали дань на родину, своим монархам.

Однако в сравнении с тем, что последовало далее, все это было пустяком.

Сокровища, которые первые авантюристы и конкистадоры отправляли домой, представляли собой в действительности частное награбленное добро. Добыча финансировала войны и обеспечивала личное богатство — зимние дворцы, яркое великолепие, неторопливый праздный образ жизни придворных. Но этого было недостаточно для малоразвитого хозяйства страны–захватчицы.

Находясь вне денежной системы и рыночной экономики, крестьяне, которые едва зарабатывали себе на жизнь на иссушенных солнцем землях Испании или туманных вересковых пустошах Англии, производили мало или совсем ничего, чтобы экспортировать за границу. Выращиваемого едва хватало для местного потребления. Они ни в коей мере не зависели от сырья, украденного или купленного в других странах. Для них жизнь так или иначе продолжалась. Плоды заморских завоеваний обогащали правящие классы и города, а вовсе не простой народ, который в основном составляли сельские жители. В этом смысле империализм Первой волны был не столь суров, он еще не был интегрирован в экономику.

Вторая волна преобразовала это относительно мелкое воровство в крупный бизнес. Она сделала из начинающего империализма большого хищника.

Оперившийся империализм не стремился к вывозу слитков золота и изумрудов, пряностей и шелков. Он принялся отправлять корабль за кораблем с нитратами, хлопком, пальмовым маслом, оловом, каучуком, бокситами и вольфрамом. Этот империализм создавал медные рудники в Конго и устанавливал нефтяные вышки на Аравийском полуострове. Это был империализм, который высасывал из колоний сырье, обрабатывал его и очень часто отрыгивал готовые изделии назад, в колонии, с колоссальной выгодой для себя. Словом, это был уже не периферийный империализм, а прочно интегрированный в базовую экономическую структуру промышленной нации, и от него стала зависеть жизнь миллионов простых рабочих.

Но не только рынок труда испытывал его воздействие. Помимо нового сырья, Европа нуждалась также во все возрастающих объемах продовольствия. Поскольку государства Второй волны сосредоточились на промышленном производстве, перемещая сельскую рабочую силу на фабрики и заводы, им приходилось ввозить из–за границы значительное количество продуктов питания — говядину, баранину, зерно, кофе, чай и сахар из Индии, Китая, Африки, Вест–Индии и Центральной Америки[138].

В свою очередь, поскольку возрастало производство товаров массового потребления, новым индустриальным элитам необходимы были более широкие рынки сбыта и новые сферы приложения капитала. В 1880–1890–х годах европейские государственные деятели, не смущаясь, заявляли о своих целях. «Империя — это торговля», — провозгласил английский политик Джозеф Чемберлен[139]. Премьер–министр Франции Жюль Ферри[140]высказался более определенно. В чем нуждалась Франция, заявил он, так это «в рынках сбыта для нашего промышленного производства, экспорта товаров и вывоза капитала»[141]. Сотрясаемые циклами всплеска деловой активности и оглушительных банкротств, столкнувшиеся с хронической безработицей, поколения европейских лидеров испытывали страх, что, если колониальная экспансия закончится, безработица приведет к революционным вооруженным выступлениям в их стране.

Однако не только экономические причины способствовали появлению империализма нового типа. Стратегические соображения, религиозное рвение, идеализм, жажда риска — все сыграло в этом свою роль, в том числе и расизм с его безоговорочным утверждением превосходства белой расы или европейского превосходства. Многие рассматривали империалистические завоевания как возложенный на них свыше долг. Высказывание Киплинга[142]о «ноше белого человека» отразило миссионерское намерение европейцев распространять христианство и «цивилизацию», что, конечно же, подразумевало цивилизацию Второй волны. Ибо колонизаторы считали цивилизации Первой волны, в том числе с развитой материальной и духовной культурой, отсталыми и примитивными. Сельские жители, особенно если они были темнокожими, считались наивными, как дети. Они были «хитры и нечестны». Они были «ленивы», «не ценили жизнь».

Такая позиция позволяла захватчикам Второй волны легче находить оправдание истребления тех, кто стоял у них на пути. В книге «Социальная история пулемета» Джон Эллис показал, как это новое мощное скорострельное оружие, изобретенное в XIX в., вначале постоянно применяли против «туземных» народов, а не против белых европейцев, потому что считалось недостойным делом убивать равного себе. А вот стрельба по жителям колоний более походила на охоту, чем на войну, поскольку тут применялся иной подход. «Убийство матабельцев, дервишей или тибетцев, — писал Эллис, — считалось скорее своеобразным видом «охоты», содержащим в себе риск, нежели настоящей военной операцией». От Омдурмана вдоль Нила до Хартума эта высшего качества технология была внушительно продемонстрирована в 1898 г., когда английские войска, вооруженные шестью пулеметами «Максим», разгромили армию дервишей, возглавляемую Махди. Очевидец утверждал: «Это был последний день махдизма и самый великий день... Это было не сражение, а истребление». Потери англичан в этом бою составили 28 человек, а у дервишей было почти одиннадцать тысяч убитых, т. е. где–то по 392 бунтаря на каждого англичанина. «Это стало примером триумфа британского духа, демонстрацией превосходства белого человека», — считал Эллис[143].

Когда англичане, французы, немцы, голландцы и другие распространились по миру, для всех них открылась суровая реальность. Цивилизация Второй волны не могла существовать изолированно. Она отчаянно нуждалась в скрытых субсидиях в форме поступающих извне дешевых ресурсов. А главное — ей был необходим единый интегрированный мировой рынок, через который вливаются эти субсидии.

Поиск по сайту: