Как чувства изменяют опыт

Психические образы, о которых мы говорили, не могут быть показаны на экране – мы не можем внятно объяснить их даже самим себе, – но это отнюдь не ставит под сомнение их существование. Никто никогда не видел атома или электричества, но мы не должны по этой причине сомневаться в существовании сил природы, без которых совершенно невозможно понять физический мир. Природа проявляет себя так, как будто существует то, что мы называем атомом или электричеством, и потому мы предполагаем, что эти объекты в самом деле реальны. И люди ведут себя так, как будто те психические образы, о которых мы говорили, существуют, и потому мы предполагаем, что они в самом деле есть. В дальнейшем мы будем говорить о динамических образах как о существующих настолько же реально, насколько реально существуют электроны и гравитация.

Эти динамические представления состоят из двух компонентов: зрительного образа и эмоционального заряда. Заряд может быть «положительным» или «отрицательным»; это может быть любовь или ненависть, а часто то и другое вместе. Зрительный образ придает представлению форму, а заряд – энергию.

Надо четко понимать, что мы имеем в виду, когда говорим об образах, формах или идеях. Форма в применении к динамическим психическим образам включает в себя не только структуру, но и функцию, так что психическая форма шире физической. Каждому известна физическая форма самолета. Однако психическая форма, образ или идея самолета заключают в себе не только его внешний вид, но и некоторое представление о том, для чего он предназначен. Поэтому легко видеть, что для создания ясных зрительных образов нужны не только глаза, но и ум, и что при прочих равных условиях представления человека об окружающем мире будут тем полнее и правильнее, чем сильнее его интеллект. Кроме того, правильность мысленного образа самолета не имеет ничего общего с чувствами человека по отношению к летательным аппаратам. Одни могут превосходно разбираться в самолетах, но не любить и бояться их, а другие любят летать, не имея ни малейшего понятия, почему и как самолет перемещается в воздухе.

Представление о самолете может иметь, следовательно. как «положительный», так и «отрицательный» заряд независимо от того, является ли форма этого образа простой или сложной, правильной или неправильной.

Разница между чувствами и образами часто прослеживается в социальных отношениях. Часто человек хорошо помнит свои чувства по отношению к кому‑то, но не помнит его имени или, наоборот, помнит имя, но никаких эмоций это имя в нем не вызывает. Мистер и миссис Кинг собирались устроить прием, и миссис Кинг спросила:

– Может, стоит пригласить мистера Кастора, того интересного наездника с Гавайев?

– Я хорошо помню это имя, – ответил мистер Кинг. – Это рослый парень с татуировками в виде сердец и цветов на руках, но я никак не могу припомнить, нравится он мне или нет.

Ясно, что в этом случае у мистера Кинга был отчетливый зрительный образ Кастора, он хорошо помнил его «форму». Образ был четко оформлен, но никакого эмоционального заряда в себе не нес, и потому Кинг не мог вспомнить, какие чувства он питал к мистеру Кастору. Затем миссис Кинг сказала:

– А не пригласить ли нам того милого парня, забыла, как его зовут, которого так ненавидит эта мерзкая миссис Метис?

Из слов миссис Кинг видно, что она мало помнила о самом мистере Имярек, о том, как он выглядит, даже как его зовут, но в памяти отпечатался положительный эмоциональный заряд. Она не помнила, что он за человек, но помнила, что он ей понравился – прежде всего тем, что его невзлюбила ненавистная миссис Метис.

Из этого следует, что представление о человеке может распадаться на части; чувство и зрительный образ отделяются друг от друга, так что чувство остается на уровне сознания, а зрительный образ становится бессознательным, или наоборот. В подобных случаях отделившееся от зрительного образа чувство «подвисает» в сознании и может «найти себе опору», связавшись с другим зрительным образом, имеющим что‑то общее с прежним. Это важно для объяснения обмолвок и других ошибок, которые мы совершаем в повседневной жизни. Если же «подвешенным» оказывается зрительный образ, то он находит себе опору в другом эмоционально заряженном образе.

У разных людей способности сохранять в памяти эмоции и образы разные. Ум, неспособный четко запоминать образы, не способен к учебе. Людей с подобными недостатками называют слабоумными. Они могут понимать вещи только после длительных и многократных усилий сформировать в уме четкие образы. Вынужденные выражать свои чувства, как все остальные люди, они, не имея четко оформленных образов, допускают ошибки и попадают в трудные положения.

Иногда проблема в другом. Разум, некогда способный понимать вещи и формировать правильные образы, вдруг начинает их искажать. Например, авиаконструктору начинает казаться, будто самолеты питают к нему личную вражду и преследуют его, пытаясь причинить ему вред. С этим искаженным представлением о самолетах он становится чудаком в глазах окружающих и утрачивает способность жить нормальной жизнью. Многие подобные аномалии наблюдаются у шизофреников, и поскольку те ведут себя в соответствии со своими искаженными и аномально заряженными представлениями, здоровому человеку понять их поведение трудно.

Из этого должно быть ясно, почему «нервные расстройства» не имеют никакого отношения к интеллекту и почему индивид, переживающий «нервное расстройство», имеет память и рассудок, ни в чем не уступающие памяти и рассудку «нормального» человека. «Нервное расстройство» любого рода – это нарушение сложившегося распределения эмоционального заряда между представлениями человека о своем теле, своих мыслях, окружающих вещах, людях и т. д., так что некоторые представления искажаются. Это нарушение надо отличать от слабоумия, которое подразумевает пониженную способность создавать и сохранять образы. Психические заболевания связаны с эмоциями, а слабоумие – с пониманием сути вещей. Конечно, бывает, что человек одновременно страдает «нервным расстройством» и слабоумием, но это лишь злополучное совпадение, потому что речь идет о двух совершенно разных нарушениях.

Человек был бы существом куда более простым, если бы он просто автоматически учился на собственном опыте и строил психические образы в соответствии с тем, что с ним в действительности происходило. В этом случае он напоминал бы счетную машину, выполняющую абсолютно точные и однозначно понимаемые вычисления на основе поступающей извне информации, или кусок глины, сохраняющий верный и неизменный отпечаток всего, что к нему прикасается. Причина, по которой мы не похожи на эти неодушевленные предметы, заключается в том, что наш внутренний дух придает всему происходящему с нами новое и сугубо индивидуальное значение, так что одно и то же событие каждый переживает по‑своему, у каждого формируется свой собственный взгляд на происшедшее в зависимости от его эмоциональных особенностей. Если бы счетной машине вдруг не понравился вид цифры 9 в каком‑нибудь столбце чисел, она не смогла бы заменить ее на 6, чтобы было красивее, а человек на такое способен. Если бы глина почувствовала, что отпечаток слишком угловат, она не смогла бы скруглить его; человек же скругляет углы своих переживаний по собственному усмотрению.

Внутренние силы, влияющие на переживание происходящего с нами, – это силы любви и ненависти, которые могут иметь разные формы и о которых мы еще будем подробно говорить в дальнейшем. Под действием этих двух чувств все образы переплавляются, теряя сходство с оригиналом, и поскольку человек действует в соответствии с этими образами, а не в соответствии с действительностью, на всех его поступках лежит печать любви или ненависти. Кроме того, в формировании личных представлений принимают участие три идеи, или три убеждения, которые коренятся глубоко в бессознательном каждого человека и избавиться от которых он не может. Этими тремя верованиями являются вера в собственное бессмертие, вера в свою неотразимость и вера во всемогущество своих мыслей и чувств.

Сколько бы человек ни отнекивался, утверждая, что эти убеждения ему не присущи, они остаются скрытыми в глубинах его сущности, и роль их, вероятнее всего, заключается в том, чтобы влиять на наши поступки, когда мы растеряны и обеспокоены. Из этих трех идей легче всего прослеживается вера во «всемогущество мысли», поскольку на представлении о всесилии мыслей и чувств основаны многие предрассудки. Это подспудное верование становится особенно активным при некоторых эмоциональных расстройствах.

Уэнделлу Мелеагру часто снилось, будто он убил брата своей матери. Услышав, что его дядя погиб в автомобильной катастрофе, мистер Мелеагр начал страдать от сердцебиений и бессонницы. Он стал много читать о разных суевериях, чтобы избежать того, от чего эти книги предостерегали. При виде полицейского его бросало в дрожь, и он почти лишался чувств. Короче, он вел себя так, как будто и в самом деле убил своего дядю. В конце концов из‑за этих страхов ему пришлось временно отказаться от адвокатской практики.

Хотя в действительности он не имел никакого отношения к смерти своего дяди и на сознательном уровне питал к нему лишь чувство любви, бессознательный образ дяди был заряжен мыслями об убийстве. На бессознательном уровне Уэндел явно переоценил силу этих мыслей, потому что после гибели дяди стал вести себя так, как будто действительно был прямым и злонамеренным виновником его смерти. Он воспринял происшедшее извращенным образом, потому что имел извращенный бессознательный образ дяди и бессознательно верил во всемогущество своих губительных мыслей.

Вера человека в свою неотразимость яснее всего проявляется в сновидениях, где он без малейших усилий и нимало не удивляясь этому завоевывает любовь самых желанных мужчин и женщин. Отражение этого верования можно увидеть в поведении некоторых пожилых людей, которые никак не хотят признать, что утратили былую сексапильность.

Вера в бессмертие признается как должное большинством религий и, вопреки всем сознательным попыткам сопротивления ей, упорно держится в умах самых отъявленных атеистов и еретиков. По‑настоящему никто не может вообразить свою собственную смерть. Невозможно представить себя умершим, одновременно не видя себя живым свидетелем собственных похорон. Если же попытаться не думать о похоронах, а представить собственную гибель от взрыва бомбы, тогда можно вообразить, как тебя разрывает на куски, но все равно ты не можешь вообразить себя отсутствующим после того, как дым рассеется. Мало того, эта паутина бесконечности простирается не только в будущее, но и в прошлое. Никто не может честно представить себе, что было до его появления из ничто. Эта неспособность представить себя несуществующим находит отражение в явных или замаскированных идеях о реинкарнации, которые можно обнаружить во многих религиозных системах.

Именно силы любви и ненависти вместе с этими тремя желаниями или верованиями придают человеческой жизни яркость и индивидуальность и позволяют людям не превратиться в машины или комья глины. И эти же самые силы доставляют нам неприятности, когда выходят из‑под контроля. Они хороши, когда придают яркость нашим представлениям, оставаясь под присмотром разума, но когда они отнимают власть у рассудка и пускаются во все тяжкие, коверкая наши образы до неузнаваемости, то для восстановления баланса реальности и вымысла необходимо принимать меры.

Мы должны попытаться уяснить для себя, до какой степени чувства влияют на наше поведение, наши переживания и наши представления об окружающем, чтобы постараться избежать неразумных действий, ненужных тревог и ошибок в суждениях. Опыт подсказывает нам, что ради собственного счастья в сомнительных случаях разумнее исходить в своих действиях, чувствах и мыслях не из ненависти, а из любви.

Поиск по сайту: