Существует ли сопротивление в гештальттерапии?

Этот последний раздел был написан как введение к предполагавшейся работе о сопротивлении в гештальттерапии. Я с большим интересом писал это введение, но мне сразу же расхотелось планировать остальную часть статьи. Введение мне по прежнему нравится, так что вот оно само по себе.

Цель этой заметки двоякая: во-первых, рассмотреть понятие сопротивления в гештальттерапии, чтобы прояснить пути более эффективного обращения с пациентами. Во-вторых, показать при этом нечто относительно природы и качества Гештальта, как я его понимаю.

Терапевтическое сопротивление – краеугольное понятие в психоанализе, и из этого развиваются его методы. Ему посвящены многие книги, любая конференция уделит ему достаточно внимания, и в повседневных разговорах оно тоже занимает свое место, обычно как объяснение неудач.

По сравнению с другими подходами в психотерапии, гештальтисты уделяют сопротивлению сравнительно мало внимания. Упоминание о нем есть в книге Перлза "Эго, Голод и Агрессия" (1947г.) и его же книге с соавторами "Гештальттерапия" (1950г.). Однако в 800-стра-ничной книге "Пособие по гештальттерапии" (Хатчер и Химельстайн, 1976г.) лишь 5-6 раз упоминается это понятие, и то в основном в главе "Гештальттерапия с точки зрения психоанализа". Если упоминание сопротивления и можно встретить в работах гештальт терапевтов, то лишь постольку, поскольку последние практикуют смесь Гештальта с психоанализом, а отчасти, может быть поскольку считают, что такое распространенное понятие должно найти свое место или может быть они знают чего-то, чего мы не знаем.

Я хочу выдвинуть предположение, что в гештальттерапии нам не нужно это понятие, оно вносило бы путаницу в наше мышление. Это не имеет отношение к применению этого понятия в любых других школах психотерапии. Понятия существуют только в контексте, и в контексте гештальттерапии нет необходимости и нет места для сопротивления, сколь бы ни было оно важным для психоанализа.

Прежде всего мы должны коснуться некоторых философских и лингвистических вопросов. В нашей жизни мы почти всегда имеем дело не с реальностью, а с ее описанием, и это в тем большей степени, чем более культурными мы становимся. Вещи, или процессы не существуют в готовой форме в природе, ожидая человека, чтобы получить свое название. Из аморфного потока физико-химических событий мы абстрагируем вещь называнием ее, причем эту объективацию, или абстракцию, мы осуществляем весьма различными путями. Часто наши способы основываются на очевидных практических соображениях. Так, в эскимосском языке есть восемь различных слов для льда, отражающих практически значимые различия: насколько быстро он замерз, насколько он толст и пр. У нас есть только одно слово, а в древне-ацтекстком языке было одно слово для льда, снега, мокрого снега и града – для жителей субтропиков вполне достаточно.

Сравнительное языкознание дает массу других примеров таких различий. Б.Л.Уорф приводит прекрасный пример: Английская фраза "Я прочищаю ружье шомполом" может быть довольно точно переведена на язык индейцев Пауни, но если эту фразу индейского языка перевести обратно, получится что-то вроде следующего: "От сырого до сухого, в отверстии движением руки". Чистить и шомпол не скажутся в индейской фразе, хотя фраза в целом – вполне точный перевод.

Мы думаем, что шомпол – это вещь, которая есть в мире, и очевидно должна появиться в любом описании фрагмента реальности, где она, эта вещь, есть. В индейском языке решающими элементами являются движение внутрь и наружу, а шомпол нечто совершенно случайное, воплощающее эти отношения, но не существующее само по себе.

Одна из любимых фраз Кожибского (Перлз часто указывал на него, как на один из источников): "Карта – это не территория". Карта, которая может быть вполне полной, точной и удовлетворительной для военного, может быть совершенно непригодной для ботаника.

Из этого следует, что в двух системах, одинаково эффективно и точно описывающих реальность, мы можем не найти тождества в отношении описания некоторого определенного элемента. Каждый элемент в своем значении зависит от системы в целом и не может быть вынут из контекста.

Значение этих философских рассуждений для нашей темы, наверное, уже понятно. Сопротивление – это не физико-химический факт, независимо существующий в реальном мире, а всего лишь элемент в определенной системе описания, в частности в психоанализе. С точки зрения другой системы описания, например Гештальта, это понятие, которое как таковое может не иметь смысла, хотя в целом система вполне пригодна для описания целостных сегментов реальности, из которых извлекается сопротивление.

Применим в действие эту предпосылку – что мы имеем дело здесь не с реальностью, а с альтернативными ее описаниями: представим себе гештальттерапевта и классического аналитика, прослушивающих фрагмент записи разговора между пациентом и третьим терапевтом, и сравнивающим сои замечания. Каждый будет описывать происходящее в своих характерных представлениях. Гештальтист будет говорить о мобилизации возбуждения и сознавания, об образовании фигур на фоне, может быть о характерном поведении пациента, подходящего к тупику. Фрейдист скоро заговорит о перенесении и сопротивлении. Можно представить себе гештальтиста, оживленно указывающего на то, как пациент мобилизует свои ресурсы для самоподдержания, в то время как Фрейдист будет слушать это нетерпеливо и говорить "может быть и так, ну и что?" и тут же перейдет к указанию на моменты перенесения или сопротивления, о чем гештальтист в свою очередь скажет "может быть, ну и что?" Каждый будет отбирать феномены, более всего соответствующие определенным понятиям, с которыми он знаком, и затруднится оценить феномены, наиболее интересные для другого.

Теперь представьте себе, что они обсуждают три коротких фрагмента, взятых из разных сеансов. А – фрагмент взаимодействия, хорошо соответствующего классическому анализу. В эпизод из гештальттерапии, С – начальные две минуты работы терапевта какого-либо третьего направления. С некоторым трудом гештальтист опишет фрагмент А без понятия сопротивления, фрейдист также с некоторым трудом опишет фрагмент В, не пользуясь гештальтистскими терминами, но это будет довольно трудно сделать.

Трудно не признать сопротивления в фрейдистском примере или мобилизации в гештальтистском, потому что эти вещи создаются действиями терапевтов. Иными словами, фрейдист с первой минуты следит и ждет перенесения и сопротивления и конечно он заметит их. Он будет избирательно на них реагировать, а пациент будет реагировать на эту избирательность и скоро начнет демонстрировать эти феномены. Точно так же гештальтист своими акцентами и своей избирательностью будет создавать определенные вещи. Здесь применимо старое наблюдение, что фрейдовские пациенты видят фрейдистские сны, а юнговские пациенты видят юнгианские сны. Взаимодействие наших предполагаемых наблюдателей будет наиболее интересным в третьем фрагменте, который не дает основания для предпочтительной трактовки.

Здесь может быть полезным дать довольно грубое различение между двумя видами сопротивления. Одно может быть названо сопротивлением терапии или терапевту. Другое – сопротивление жизни, или чувствам, или выражению импульса. Хотя они и не всегда могут быть различены с абсолютной точностью, различение может быть полезно как начальный пункт. Отсылания к первому, к сопротивлению терапии, быстро исчезают из гештальттерапии.

Для драматизации, хотя и согласившись на некоторые упрощения, противопоставим существенные различия психоанализа и гештальттерапии, описывая пять шагов терапии, как они видятся с двух позиций:

Вместе с тем, гештальтиста весьма интересует второе сопротивление в нашей дихотомии – сопротивление жизни. Здесь, однако, есть еще один элемент. Мы говорим здесь о подавлении чувств и импульсов, отход от участия в жизни, избегание контакта и опыта и т.п. Часто такого рода процессы и приводят пациента к терапевту, или по меньшей мере они скоро выявляются в воздержании от упражнения, предложенного терапевтом, нежелании говорить и пр. Когда-то Перлз говорил о процессах, в результате которых это происходит – ретрофлексии, проекции, десенсибилизации и интроекции. Я не буду здесь вдаваться в детали этих процессов, важнее, какое значение мы им приписываем. Это можно пояснить таким образом:

Если я стою на улице, а на другой стороне появляется приятель, у меня может возникнуть импульс перебежать к нему, но затем я воздерживаюсь ради своей безопасности, потому что движение на улице велико. Такое решение вряд ли можно назвать сопротивлением – это скорее просто здравый смысл. Гештальтист скажет, что в субъективной реальности пациента то, что внешнему наблюдателю кажется сопротивлением или колебанием, сделать ли определенный шаг в жизни, – это просто осторожность, такая же, как мое нежелание пересекать опасную улицу. Хотя импульс может содержать что-то привлекательное, общая оценка опасности – выше. Может быть, с некоторой точки зрения это воздержание ограничительно для пациента, может быть он и сам так думает, когда все же воздерживается. Но вместо того, чтобы называть воздержание нехорошим, сопротивлением, или даже назвать его воздержанием, а не просто осторожностью, мы готовы видеть абсолютную правоту поведения клиента при том, как он видит мир. Принятие этого взгляда изнутри и исследование его, а не маркировка его извне – вот что такое Гештальт.

Короче говоря, разница в том, что гештальтист придает мало значения тому, что другой терапевт может назвать актом сопротивления. То, что делает пациент – еще один источник энергии, который может быть использован в непрекращающемся стремлении к сознаванию, самостоятельности и интеграции. Например, диалог может выглядеть следующим образом:

Терапевт: Представьте себе мать на стуле напротив вас и поговорите с ней.

Пациент: Hе хочу.

Типичные гештальтистские ответы могут быть такими:

1. Хорошо. Посадите меня на пустой стул и скажите мне, что вы не хотите выполнять это упражнение.

2. Ладно. Есть еще что-нибудь, что вы хотели бы сказать мне, что не хотите делать?

3. Хорошо! А как бы мать реагировала на это?

4. Если продолжать говорить о вашей матери, что бы вы хотели сделать прямо сейчас?

Список возможностей здесь бесконечен – гештальтисты известны своей изобретательностью, но во всех ответах может быть найдено нечто общее. Все они принимают то, что говорит пациент, как выход энергии и следуют вместе с ним каким-либо образом, не называя это плохим, обструктивным, сопротивлением, не противопоставляясь этому каким-либо образом, а просто принимая это как нечто, с чем можно работать.

Итак, отвечая на вопрос, стоящий в названии главы, можно сказать "нет". Понятие сопротивления, необходимое и полезное в психоанализе, не находит себе места в Гештальте. Конечно пациенты говорят "нет", отказываются выполнять упражнения, настаивают на поведении, кажущимся разрушительным – но ключом как раз и является слово, содержащееся в последнем утверждении. Есть только энергия и сознавание. Маркирование энергии как "хорошо" и "плохо" затрудняет сознавание ее. Не входя в детали, замечу, что называние поведения пациента хорошим может быть столь же вредным, как порицание. Выражая это радикально – если гештальттерапевт говорит о сопротивлении пациента, это больше сообщает о путанице в его теоретических взглядах, чем о пациенте!

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Библиотека Фонда содействия развитию психической культуры (Киев)

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Поиск по сайту: