|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Вопрос 9. Особенности жанра антиутопии Е. Замятина «Мы»Вопрос 1. 1921-1929 годы были в целом весьма плодотворным периодом в истории русской советской литературы, хотя уже в это время наметились первые признаки сопротивления свободе литературного самодвижения (середина 1921 г. - смерть А. Блока и расстрел Н.С. Гумилева; август-ноябрь 1922 - высылка инакомыслящих философов, литераторов, научных деятелей за границу; 1924 - закрытие ряда «неофициальных» журналов). Несмотря на все эти явления, литература 1920-х годов сохраняла многообразие творческих направлений и группировок, редкое жанровое и тематическое богатство. Главный смысл, пафос литературного движения 1920-х годов заключался в поисках новых путей, новых форм. Модернистские течения взаимодействовали с реалистическими. В прозе 20-х годов на стыке модернизма и реализма получил развитие орнаментальный стиль, насыщенный особой экспрессией, метафоричностью; он так или иначе отразился в «Железном потоке» А. Серафимовича, «Голом годе» Б. Пильняка, в «Падении Дайра» А. Малышкина и др. Стилистические искания писателей-«орнаменталистов» соприкасались с западноевропейской литературой «потока сознания»; имели они и российские истоки, восходящие к символистской прозе. Многообразие выразительных и изобразительных средств языка и стиля, изобретательность в композиции и сюжетной организации произведения, полная свобода творческой фантазии - все это заслуженно принесло двадцатым годам славу времени «великого эксперимента» и выдающихся художественных произведений. В прозе - это книги М. Булгакова, М. Горького, М. Зощенко, А. Платонова, М. Шолохова; в поэзии - С. Есенина, Н. Клюева, О. Мандельштама, В. Маяковского, М. Цветаевой; в драматургии - М. Булгакова, В. Маяковского, Н. Эрдмана. Рядом с этими именами по праву могут быть поставлены десятки других. Вопрос 4. Развернутый ответ с примерами Поэма написана Александром Блоком в начале 1918 года. В ней отразилась позиция автора по отношению к Октябрьской революции 1917 года. «Двенадцать» — поэма о революционном Петрограде, поэма о крови, о грязи, о преступлении, о падении человеческом. Это — в одном плане. А в другом — о революции, о том, что через запачканных в крови людей в мир идет благая весть о человеческом освобождении. Снежная вьюга революции начинается с первых же строк поэмы; и с первых же ее строк черное небо и белый снег — как бы символы того двойственного, что совершается на свете, что творится в каждой душе. Черный вечер, Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек... Так через всю поэму проходят, переплетаясь, два внутренних мотива. Черный вечер — кровь, грязь, преступление; белый снег — та новая правда, которая через тех же людей идет в мир. И если бы поэт ограничился только одной темой, нарисовал бы одну только «черную» оболочку революции или только ее «белую» сущность — он был бы восторженно принят в одном или другом из тех станов, на которые теперь раскололась Россия. Но поэт, подлинный поэт, одинаково далек и от светлого славословия, и от темной хулы; он дает двойственную, переплетающуюся истину в одной картине. Контрастность двух цветов подчеркивает бескомпромиссность противостояния враждующих сил. Хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущенной стихии, сквозь которую видны обрывки проносящихся лиц, положений, действий, нелепых в своей обрывочности, но связанных общим полетом сквозь ветер и снег. Поэт рисует картину революционного Петрограда. Тут и огромный плакат «Вся власть Учредительному собранию!», и «невеселый товарищ поп», и старушка, которая «никак не поймет, что это значит, на что такой плакат, такой огромный лоскут», и оплакивающая Россию «барыня в каракуле», и злобно шипящий «писатель, вития»... И все это так мелко, так далеко от того великого, что совершается в мире, так убого, что «злобу» против этого всего можно счесть «святой злобой»: Злоба, грустная злоба Кипит в груди... Черная злоба, святая злоба... Товарищ! Гляди В оба! И вот на этом фоне, под нависшим черным небом, под падающим белым снегом, «идут двенадцать человек...» Поэт нисколько не поэтизирует их. Напротив. «В зубах цигарка, примят картуз, на спину б надо бубновый туз!» А былой товарищ их Ванька — «в шинелишке солдатской, с физиономией дурацкой» — летит с толстоморденькой Катькой на лихаче, «елекстрический фонарик на оглобельках...» И этот «красногвардеец» Петруха, уже поднявший нож на Катьку («У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, та царапина свежа!»), этот Петруха, уложивший уже офицера («не ушел он от ножа!»), этот его товарищ, угрожающий расправой возможному сопернику: «Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, мою, попробуй, поцелуй!». И сама эта толстоморденькая Катя, которая «шоколад Миньон жрала, с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла...» И эти товарищи Петрухи, без раздумий расстреливающие мчащихся на лихаче Ваньку с Катькой: «Еще разок! Взводи курок! Трах-тарарах!» Смерть Катьки не прощается Петрухе. «Ох ты горе горькое, скука скучная, смертная!» И пусть не раскаянье, а новая злоба лежит на его душе, — «уж я ножичком полосну, полосну! Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку!» Но гнета не снять с души: «упокой, Господи, душу рабы твоея... Скучно!» Черное не прощается, черное не оправдывается — оно покрывается той высшей правдой, которая есть в сознании двенадцати. Они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются. Они чуют и понимают то, что злобно отрицает и «писатель, вития», и обывательница в каракуле, и «товарищ поп», и вся духовно павшая «интеллигенция». И за правду «пошли наши ребята в красной гвардии служить, буйну голову сложить!» За эту правду они убивают и умирают. Ободряя друг друга, двенадцать не прибегают к мечтаниям, они ищут утешение лишь в неизбежности еше больших тягот («Потяжеле будет нам, товарищ дорогой!»). Готовность к любым мукам и есть их нравственная сила, дающая автору право саму их злобу назвать святой. ... И идут без имени святого Все двенадцать — вдаль. Ко всему готовы, Ничего не жаль... Но что же вселяет в них решимость и бесповоротность, готовность ко всему и отсутствие жалости? Что, если нет ни надежды, ни веры? Героев «Двенадцати» на их мучительном пути поддерживает не мечта о будущем, а непрерывное ощущение врага: «Неугомонный не дремлет враг!», «Близок враг неугомонный», «Их винтовочки стальные на незримого врага...», «Вот — проснется лютый враг...» Кто же этот враг? Не «буржуй» — он жалок, ему мстят лишь попутно, когда подвернется под руку: «...ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку».И даже не «старый мир», воплощенный в образе «паршивого пса», к которому герои Блока испытывают что-то вроде брезгливого презрения: «Отвяжись ты, шелудивый, я штыком пощекочу! Старый мир, как пес паршивый, провались — поколочу!» Нет, в «лютом враге» явно есть нечто всеобщее, соизмеримое с масштабами революционного насилия: «...мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови...», «Пальнемка пулею в Святую Русь!..» Для двенадцати непрерывное ощущение могущественного врага оправдывает их недоверчивость и вооруженность, их отношение к жизни. То, что движет этими людьми, непрерывно требует врага и будет постоянно вызывать его из небытия по мере надобности. Вот почему к финалу поэмы тревога и страх за будущее только нарастают! Вот это и есть главная примета «нового мира», в который, как принято было считать, вступают герои Блока: всеобщая и непрерывная вооруженность против всего и вся, готовность в любом «переулочке глухом» встретить врага и биться с ним до полного уничтожения... И никакого намека на ту «справедливую, чистую, веселую и прекрасную жизнь», которую Блок назвал естественной целью революции. В статье «Интеллигенция и революция» Блок писал, что революция — это вырвавшаяся на волю народная стихия. «Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозный вихрь, как снежный буран, всегда несет новое, неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных; но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда — о великом». Образ Христа органически вырастает из строя поэмы, взаимодействия эпических и лирических мотивов и становится символом трагического преображения «русского строя души» в революционную эпоху и его крестного пути после Октября. Двенадцать апостолов нового мира не видят Христа (он «за вьюгой невидим»), они окликают его, просят показаться, но он не является, и они в раздражении стреляют туда, где мерещится его тень. Раздаются выстрелы — вьюга отвечает на них смехом. Смех кружит в этой поэме Блока, как метель, надувает сугробы, отбрасывает в сторону всех, кто мешает красногвардейцам идти «державным шагом», хохот раздается над трупом Катьки и над убитым горем Петрухой. В «Двенадцати» поэт и стихия впервые сходятся один на один и лицом к лицу. Все мешается в этих сценах: и «святая злоба», и «черная злоба», «черный вечер» и «белый снег», кровь Катьки и слезы Петрухи, печатный шаг красногвардейцев и «нежная поступь» Христа. Улица оглашена криками, перебранкой двенадцати, воплями старушки, воем бездомного пса. Вьюга улюлюкает вслед двенадцати. Но герой идет впереди в молчании. Красногвардейцы — с винтовками, он — «в белом венчике из роз». Снег, над которым движется этот «призрак» Блока, ослепительно чист. На нем нет следов крови, хотя над самим героем развевается «кровавый флаг». Несовместимость, несоединимость — и вместе с тем роковая связь. Сложность и противоречивость собственного отношения к Христу Блок вносит в поэму. Для официальной критики герои поэмы— бесспорно «апостолы новой веры» и «люди будущего»; для Блока же слишком много старого и знакомого было в этих людях, чем отчасти и объясняется появление «прежнего» Христа впереди двенадцати. Вопрос так и остался неразрешенным: кто они — действительно носители нового, в ком сама их бесконечная злоба к миру «свята» и плодотворна, или же это только очередная вариация «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», который неминуемо должен закончиться треклятым «вечным покоем», засвидетельствованным фигурой Христа? Возможность этого и многих других толкований заложена в самой художественной природе поэмы. Основная мысль Поэма «Двенадцать» (1918) – итог раздумий Блока о революции. С огромным мастерством передает поэт революционную бурю, охватившую всю страну. Картины разрушенной жизни, разбушевавшейся природы, образы старого мира составляют реальную обстановку, в которой совершаются революции.
Вопрос 9. Особенности жанра антиутопии Е. Замятина «Мы»
Жанр утопии развивался с ХVI века, изображая сказочные государства, несуществующие острова и тому подобное. Но уже из самого определения видно, что эти идеи никогда не станут реальностью, это были просто мечты. Поэтому вскоре на смену утопии приходит антиутопия, которая рисует возможное будущее, то к чему может привести определенный ход истории. Таким образом, она уберегает человечество от неверных шагов, предупреждает о возможных последствиях его деятельности. И действительно, намного проще поверить в то, что может быть, чем в то, чего никогда не существовало, и в то, что никогда не станет реальностью. Утопия - это просто идеализированная выдумка, неоправданные мечты их авторов. Да и каждое такое общество имеет массу недостатков, которые скрыты под более весомыми «положительными» особенностями. Антиутопия же демонстрирует негативные стороны общества, порой гиперболизируя их, выставляя напоказ, чтобы показать, что именно не правильно, что стоит изменить, чего нужно избегать. Возможно, если делать все наоборот, чем как описано в каком-либо тексте антиутопии, то тогда и получится настоящая утопия. Но это нереально, поскольку идеального государства не существует как такового. Так что это - замкнутый круг, состоящий из двух противоположностей. Мир антиутопий во многом схож с миром утопий – он также идеален и рационалистически выверен. Но акцент антиутопия делает не столько на устройстве общества, сколько на человеке, который в э том обществе живет. Там возникает конфликт между человеческой личностью и бесчеловечным общественным укладом, конфликт, резко противопоставляющий антиутопию бесконфликтной, описательной утопии. Утопия возникла как философ жанр; утопия Т.Мора. Утопия-изображение идеального мироустройства на разумном начале. Утопия-это всегда описание, нет сюжетной динамики. В начале 20в.формируется жанр антиутопии- полемическое начало с утопией. Антиутопия предостерегает человечество, есть элементы фантастики. Антиутопия не принадлежит сфере научной фантастики, это беллетризованный социально-политический трактат часто с элементами сатиры Антиутопия Евгения Замятина «Мы» была одной из первых важнейших антиутопий ХХ века - она дала толчок написанию ряда произведений данного жанра. Последователями Замятина были Джордж Оруэлл («1984»), Рэй Бредбери («451° по Фаренгейту»), О. Хаксли («О дивный новый мир») и другие. Уже здесь установились основные жанровые особенности антиутопии, такие как: изображение тоталитарного государства, острый конфликт, псевдокарнавал, рамочное устройство, квазиноминация и тому подобное. В своем романе Евгений Замятин предупреждал о возможных последствиях технического прогресса, «машинизации» общества. Одновременно здесь прослеживается тема, возможно, не именно антикоммунистическая, но антитоталитарная, потеря личностью своего «я» и превращения в «мы». Последующие события нашей истории показали, что опасения писателя были не напрасны. Наш народ пережил и горькие уроки коллективизации, и сталинизм, и репрессии, страх и застой. Очень многие сцены романа заставляют вспомнить недавнее прошлое: манифестация в честь Благодетеля, единогласные выборы. Но Е. Замятин показывает, что в обществе, где все направлено на подавление личности, где игнорируется каждое человеческое “я”, где единоличная власть является неограниченной, возможен бунт. Способность и желание чувствовать, любить, быть свободным в мыслях и поступках толкают людей на борьбу. Но власти находят выход: у человека при помощи операции удаляют фантазию — последнее, что заставляло его поднимать гордо голову, чувствовать себя разумным и сильным. Все же остается надежда, что человеческое достоинство не умирает при любом режиме. Эту надежду высказывает женщина, которая своей красотой побуждает на борьбу. Писатель настаивает на том, что не существует идеального общества, жизнь — это стремление к идеалу. И когда это стремление отсутствует, мы повторяем время застоя. В романе есть еще одна тема, созвучная сегодняшнему дню. Это экологическая тема. “Антиобщество”, изображенное в книге, несет гибель естеству жизни, изолируя человечество от природы. Автор мечтает выгнать “обросших цифрами” людей “в леса, чтобы они научились там у птиц, цветов, солнца”. Только это, по мнению автора, может восстановить сущность человека. Вопрос. Лирика С.Есенина 1917 – 1925 гг. Время Есенина — время крутых поворотов в истории России. Это время «помечено» и революционными баррикадами пятого года, и ленской грозой двенадцатого года, и пожаром мировой войны, и крушением самодержавия в февральские дни семнадцатого года, и октябрьским залпом «Авроры». Судьба родины, народа, особенно многомиллионной массы русского крестьянства в революционную бурную эпоху,— вот что волнует поэта, вот что главным образом определяет идейно-художественное своеобразие стихов и поэм, написанных им в 1917—1918 годах («Преображение», «Инония». «Иорданская голубица». Здесь новый мир предстает либо в виде утопических картин мужицкого «рая» на земле, либо в виде романтического «града Инонии», «где живет божество живых» и господствует «революционная» вера: Новый на кобыле Едет к миру Спас. Наша вера — в силе. Наша правда — в нас! (1918) Инония – иная страна, подразумевается новая Россия, с которой происходит, должно произойти преображение. Пять лет спустя Есенин увидит, что преображения не получилось, и назовёт эту страну иначе: страной негодяев. Поэт отбрасывает прочь мотивы смирения и покорности, звучавшие ранее в некоторых его стихах. В бунтарской, богоборческой теме, характерной для первых послеоктябрьских стихов Есенина, прежде всего и Высокая патетика, пророческий пафос, метафоричность образов — все это были новые черты художественного стиля поэта. Важно отметить еще одно обстоятельство. Наряду с произведениями гражданской, политической лирики, созданными Есениным в 1917—1918 годах, дыхание грозы коснулось и его стихотворений, полных тончайшего проникновения в мир русской природы. Я по первому снегу бреду, В сердце ландыши вспыхнувших сил. ……………………………………………………………………… Хороша ты, о белая гладь! Греет кровь мою легкий мороз! Так и хочется к телу прижать Обнаженные груди берез. (1917) В таких стихотворениях, как «Я по первому снегу бреду...», «О пашни, пашни, пашни...», «О верю, верю, счастье есть...», «Вот оно, глупое счастье...», «О муза, друг мой гибкий...», «Теперь любовь моя не та...», «Зеленая прическа...», «Вот такой, какой есть...», «Закружилась листва золотая...», и в ряде других на первый взгляд мало примет времени. Но чем больше мы вслушиваемся в их звучание, тем отчетливее улавливаем в них новый душевный настрой поэта: О верю, верю, счастье есть! Еще и солнце не погасло. Звени, звени, златая Русь, Волнуйся, неуемный ветер! (1917) Октябрь привнёс новое в есенинскую поэзию. «Не будь революции,— подчеркивал Есенин,— я, может быть, так бы и засох на никому не нужной религиозной символике». Поэт зовёт свою Русь, «царевну сонную», приобщиться к «весёлой вере», которой теперь привержен и он («Не в моего ты бога верила…» Для изображения революционной России поэт использует, с одной стороны, библейские фразы, сюжеты, цитаты, символику. С другой стороны, в стихах о революции появляются маршевые, чеканные ритмы, отражающие дух времени, поступь эпохи. Роковой 1919 год становится переломным в сознании поэта и его творчестве. Гражданская война, голод, разруха, страшные реалии послереволюционных будней порождают чувство неуверенности, сомнения, состояние идейной смятенности. В стихотворениях 1919 года начинают звучать трагические мотивы («Я последний поэт деревни». Есенин полон самых мрачных предчувствий. В это суровое, грозное время не выдержало, дрогнуло сердце «последнего поэта деревни». Мучительно встает перед ним вопрос: «Куда несет нас рок событий?» Ответить тогда на него было нелегко. Всюду вокруг были видны следы войны и разрухи: голодные, опустевшие села, тощие, неухоженные поля, черные паутины трещин на опаленной засухой, мертвой земле... Мечты Есенина о «Граде Инонии, где живет божество живых», о патриархальном мужицком рае рушатся уже к началу 1920 года. Отражение в поэзии С. Есенина 1920-1923 гг. духовного кризиса. «Русь моя, деревянная Русь! Я один твой певец и глашатай» В начале 20-х гг. Есенин переживал глубокий духовный кризис, вызванный непониманием революционной действительности, и это накладывает отпечаток на его поэзию: в ней появляются мотивы одиночества, душевной усталости и трагической безысходности. В 1920 году он пишет «Сорокоуст» (Сорокоуст — молитвы об умершем в течение сорока дней после смерти православной церкви), в котором заявляет о своем неприятии машины и города. Стихотворение открывается предчувствием надвигающейся на деревню катастрофы, которая «тянет к глоткам равнин пятерню». Природа очень тонко чувствует приближение катастрофы: это и мельница, и бык. Образ врага в первой части стихотворения не конкретизируется, но Есенин указывает на главные его признаки. Это железное существо, а значит, холодное, бездушное, искусственное, чуждое природе. Во второй части стихотворения образ врага разрастается. Это уже некто, кто всё крушит и ломит, несёт в деревню погибельную болезнь под названием «стальная лихорадка». Поэт резко противопоставляет «железным» качествам врага незащищённость старой деревни, дорогой и милой сердцу Есенина. В третьей части стихотворения этот конфликт представлен как поединок жеребёнка и чугунного поезда, догнать которого пытается бедное животное. Поэтические строки пронизаны горькой болью лирического героя, который понимает бессмысленность поступка животного. Поэт передаёт резко меняющуюся на его глазах картину мира, смещение ценностей, когда за убитых животных покупают железного монстра: И за тысячи пудов конской кожи и мяса Покупают теперь паровоз. (1920) Возникающий в этих строках мотив насилия над природой получает своё развитие в четвёртой части стихотворения через мотив смерти: Головой размозжась о плетень, Облилась кровью ягод рябина. (1920) Гибель русской деревни передаётся через мелодии русской гармоники. Сначала гармоника жалостно плачет, затем «тужиль» предстаёт уже как неотрывное качество русской гармоники. Лирический герой этого стихотворения несёт в себе всю грандиозную боль и горечь, переживая гибель старой деревни и народной культуры. Кровоточащая боль и неуемная скорбь о невозвратной, исторически обреченной на гибель старой деревне звучит в «Сорокоусте», «Песни о хлебе», «Исповеди хулигана», в стихотворении «Мир таинственный, мир мой древний...», «Я последний поэт деревни...». Но никогда не покидало поэта стремление преодолеть упадочнические настроения, вернуть себе душевное здоровье и ясность. Никогда не отвергал он правды новой жизни, как бы трудно ни давалось ему понимание того, что происходит в стране. «Он яркий и драматический символ непримиримого раскола старого с новым»,— сказал о нем Горький, который считал, что Есенин «выражает стон и вопль многих сотен тысяч». Творчество поэта было обращено к сердцам этих «многих сотен тысяч» не только жителей деревни, а и сотен тысяч жителей города, которые на свой лад переживали ломку старых устоев жизни и находили в стихах Есенина отклик своим смятенным чувствам. Годы 1920—1922, когда Есенин сблизился с имажинистами, печатался в их журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасное» и читал стихи в кабачке с претенциозным названием «Стойло Пегаса», были нелегкими для поэта. Многие произведения этого периода говорят о том, что он испытывал чувство растерянности. В 1922 г. поэт отправляется в заграничную поездку. За границей Есенин воочию увидел непривлекательность буржуазной цивилизации (возвратившись, назвал Америку «Железным Миргородом») и вместе с тем оценил могущество технического прогресса, невозможного без городов и машин, против которых он бунтовал прежде. «Большое видится на расстоянье»,—скажет он позже. Тоскуя по Родине, Есенин по-новому оценивает все, что происходит в Советской России. Начинается период его возрождения, очень трудный, но плодотворный. Поэт с ужасом увидел, что «очутился в узком промежутке», что Родина, которой он посвятил свое творчество, в нем теперь не нуждается, что он остался в стороне от жизни народа, сам от него отгородился, стал ему «чужим». Есенин стремится преодолеть это отъединение, включиться в трудовой ритм новой жизни.
человека в ней в лирике 1924-25 гг. «Радуясь, свирепствуя и мучаясь, Хорошо живётся на Руси». В стихах, написанных Есениным в 1924-1925 годах, особенно на Кавказе, новое берёт решительный перевес над старым. Многие стихи Есенина той поры – «Мой путь», «Письмо матери», «Письмо к женщине», «Письмо к сестре», «Письмо деду», «Собаке Качалова» и другие, где он как бы оглядывается на свой путь, во многом автобиографичны: это честная и мужественная исповедь поэта. По-настоящему художественны в них образы, без которых трудно представить себе творчество Есенина. Груз прошлых ошибок, чуждые идейные влияния, раздумья о днях, растраченных напрасно, неустроенность личной жизни, имажинистская среда тяжёлым бременем ложились на душу поэта. Есенину было трудно шагать в ногу с народом, с новой жизнью. Лирическая исповедь, тончайший психологизм, аналитическое самоуглубление делают цикл «Москва кабацкая» (1924) не только отражением одной из самых страшных и горьких страниц жизни поэта, но и серьёзным творческим достижением Есенина. В 1924 году Есенин пишет ряд стихотворений, посвященных осмыслению своего места в новом обществе, «Русь бесприютная», «Русь советская», «Русь уходящая», где ощутимо выражено тревожное чувство потери почвы под ногами. В стихотворении «Русь бесприютная» он пытается осознать себя через связь с бездомными, страдающими. Гуманистическая основа культуры XIX в., построенная на сострадании к обездоленным, в новое время вытесняется понятиями классовой борьбы, «революционного» гуманизма, культивирующего беспощадность к врагам. Конкретный человек, личность в такой системе теряет свою ценность. Есенин же открыто занимает позицию обездоленных — жертв борьбы за улучшение жизни. Этим он подчеркивает свою связь с традиционными христианскими гуманистическими ценностями. В «Руси советской» поэт сравнивает новую деревню со старой, в которой родился и вырос. Он утверждает, что в своей стране «стал словно иностранец». Хотя в целом стихотворение звучит оптимистично, лирический герой несёт в себе отчуждённость, неслиянность с новой жизнью. Есенин изображает молодое поколение, стремящееся в будущее. Однако оптимизм окрашен грустными настроениями, так как поэт понимает, что стал чужим деревенскому миру. Осознавая свой разрыв с современностью, поэт пытается сохранить связь с тем миром русской души, из которого произошло все его творчество. Действительность Есенин воспринимает неоднозначно. И прямо говорит об этом: Отдам всю душу октябрю и маю, Но только лиры милой не отдам. (1924) На ощущении контраста между старым и новым построено стихотворение «Русь уходящая». Есенин с грустью называет себя поэтом прошлого. Кризисное мироощущение он по-русски «лечит» вином. Но здесь же выражено понимание того, что в меняющемся мире это не поможет: «Я знаю, грусть не утопить в вине...». И тут же глубинная русская грусть сменяется у лирического героя противоположным чувством: веселого озорства. Ему хочется бегом догонять уходящую вперед молодость, не отставать от времени. Но этот порыв сопровождается иронией и самоиронией:: Знать, оттого так хочется и мне, Задрав штаны, Бежать за комсомолом. (1924) Все эти три стихотворения передают сложную, двойственную позицию автора. Есенин как бы разрывается между политическими симпатиями к новой власти и непосредственным чувством жизни, экзистенциальным опытом поэта, духовным самосознанием. К трем стихотворениям примыкают также «Стансы» и «Возвращение на родину», где в рассказе деда возникает картина смены культур, уничтожения религиозных основ жизни деревни. Противопоставляя себя сестрам, лирический герой заявляет: «Конечно, мне и Ленин не икона», а про «пузатый» «Капитал» Маркса и работы Энгельса признаётся, что: Ни при какой погоде Я этих книг, конечно, не читал (1924) В «Стансах» лирический герой собирается сесть «за Маркса», чтоб «разгадать премудрость скучных строк». Идеология не стыковалась с его мироощущением, разрушая целостность мировосприятия поэта. Напряжённый психологический мир возникает в лиро-эпической поэме «Черный человек», переданной в жанре своеобразной лирической исповеди. Образный мир поэмы построен на использовании приёма галлюцинации. К поэту приходит некий «чёрный человек» и мучает его воспоминаниями. В «Черном человеке» ненависть, презрение, гнев не отделимы от боли, мучительных раздумий, тоски и страха, которые нагоняет по ночам на поэта «прескверный гость». «Прескверный гость» — «Черный человек» у автора — это не его личный недруг, он враг человечества и всего прекрасного на Земле. С трагической искренностью поведал Есенин в своей поэтической исповеди о том «черном», что омрачало и угнетало его, что все больше терзало его «непродажное» сердце. Но это только одна грань, одна сторона поэмы. Есенин был подлинным гуманистом, он стремился воспевать то, что было в жизни «крепче и живей», его стихи полны любви к людям и вместе с тем проникнуты тревожным беспокойством об их настоящем и будущем. «Прескверный гость» — «черный человек» у Есенина — это не только его личный враг. Нет, он враг всего прекрасного, враг Человека. В поэме он олицетворяет черные силы, доставшиеся новому миру в наследство от старого, в котором господствует «философия», согласно которой, «человек от природы подл». И не случайно замысел «Черного человека» возник у Есенина в пору его пребывания за границей. Там особенно явственно встал перед ним этот страшный образ. В символической сцене, завершающей словесную дуэль поэта с «черным человеком», летящая трость, брошенная поэтом прямо в его морду, разбивает лишь зеркало. Но поэмой о «прескверном госте» Есенин так яростно так бесстрашно обнажил «чёрную душу» «чёрного человека», что необходимость суровой, беспощадной борьбы с ним стала ещё более очевидной. В стихотворениях этого периода поэт пытается преодолеть внутренний конфликт, обращаясь к злободневным темам времени, пытаясь принять «коммуной вздыбленную Русь». Европа и Америка произвели удручающее впечатление на поэта. В одном из писем он отзывался о загранице, как об «ужаснейшем царстве мещанства...», где «в страшной моде Господин доллар, а не искусство... самое высшее — мюзик-холл». Взгляды С. Есенина меняются. «Там, из Москвы, нам казалось, что Европа — это самый обширнейший рынок распространения наших идей в поэзии, а теперь отсюда вижу: боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет еще такой страны и быть не может». Стараясь оторваться от мрачных дум, Есенин совершает поездки на Кавказ (Баку, Батум, Тифлис). Поездки эти имели для него огромное значение: они вносили душевное успокоение, давали возможность сосредоточиться, создавали благоприятную обстановку для творчества. Есенин создаёт цикл «Персидские мотивы», куда входят такие произведения, как «Шаганэ ты моя, Шаганэ», «Руки милой – пара лебедей» и другие, воспевает чувство любви, вдохновенное и светлое, которое составляет здесь основной предмет изображения. Любовь у Есенина – это одна из граней любви к России, так как любовь к родине – основа его человеческой природы. Поэта интересуют различные оттенки и варианты любовного чувства: ревность, грусть, любовное томление, измена, любовные ласки. Его героини – Шаганэ, Гелия, Лала – прекрасны, как их удивительная родина Персия, страна грёз, страна – сказка, восточный шафрановый рай с опаловыми небесами. Однако параллельно с Персией в стихотворениях Есенина возникает образ и другой страны – «рязанских раздолий», русских равнин «под шуршащим пологом тумана», «волнистой ржи при луне». Ностальгическая тема вплетается в любовную, и любовь к далёкой милой родине оказывается сильней блаженства в раю персидском. Тяга к размышлениям о жизни, о себе самом начинает занимать преимущественное положение в лирике Есенина в 1925 году. В этом году Есенину исполнилось 30 лет. Он считал этот возраст значительным для лирического поэта, переломным, предъявляющим высокие требования к человеку. В стихотворении «Мой путь» он подводит итоги прожитого: вспоминает события в стране, свою молодость, говорит о новом взгляде на жизнь, мечтает о том, «чтоб говорливая душа уже по-зрелому запела». Не без сожаления поэт прощается со своей бурной молодостью, но в то же время хорошо понимает необходимость более зрелого отношения к жизни, более высокой требовательности к себе. Он во многом критически оценивает свое прошлое, учитывает опыт прожитого, задумывается над будущим. Поэт говорит о своей привязанности к жизни. Есенин испытывает прилив свежих сил, новый творческий подъем. Да, прошлое тяготело над поэтом, он сам признавался: «Остался в прошлом я одной ногою». Но в его творчестве есть и другое, главное — его страстное стремление понять новое время. Какой бы противоречивой ни была поэзия Есенина, невозможно отрицать тот факт, что глубокая вера поэта в настоящее и будущее России, его любовь к родине составляют основу его творчества.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.028 сек.) |