АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Вопрос 9. Особенности жанра антиутопии Е. Замятина «Мы»

Читайте также:
  1. I. ЛИЗИНГОВЫЙ КРЕДИТ: ПОНЯТИЕ, ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ, ОСОБЕННОСТИ, КЛАССИФИКАЦИЯ
  2. I. Постановка вопроса
  3. IХ. Примерный перечень вопросов к итоговой аттестации
  4. XII. Особенности несения службы участковым уполномоченным полиции в сельском поселении
  5. Авторская статья Владимира Путина «Россия: национальный вопрос» (выдержки)
  6. Адаптивные организационные структуры: достоинства, недостатки, особенности применения на практике
  7. Административная ответственность: основания и особенности. Порядок назначения административных наказаний.
  8. АК. Структура белков, физико-химические свойства (192 вопроса)
  9. Аксиома вторая. Вопрос о производственных отношениях вторичен по отношению к вопросу о типе жизнедеятельности.
  10. Акцизы: налогоплательщики и объекты налогообложения. Особенности определения налоговой базы при перемещении подакцизных товаров через таможенную границу РФ.
  11. Акции, их классификация и особенности
  12. Альтернативный вопрос (вопрос выбора)

Вопрос 1.

1921-1929 годы были в целом весьма плодотворным периодом в истории русской советской литературы, хотя уже в это время наметились первые признаки сопротивления свободе литературного самодвижения (середина 1921 г. - смерть А. Блока и расстрел Н.С. Гумилева; август-ноябрь 1922 - высылка инакомыслящих философов, литераторов, научных деятелей за границу; 1924 - закрытие ряда «неофициальных» журналов). Несмотря на все эти явления, литература 1920-х годов сохраняла многообразие творческих направлений и группировок, редкое жанровое и тематическое богатство. Главный смысл, пафос литературного движения 1920-х годов заключался в поисках новых путей, новых форм. Модернистские течения взаимодействовали с реалистическими. В прозе 20-х годов на стыке модернизма и реализма получил развитие орнаментальный стиль, насыщенный особой экспрессией, метафоричностью; он так или иначе отразился в «Железном потоке» А. Серафимовича, «Голом годе» Б. Пильняка, в «Падении Дайра» А. Малышкина и др. Стилистические искания писателей-«орнаменталистов» соприкасались с западноевропейской литературой «потока сознания»; имели они и российские истоки, восходящие к символистской прозе. Многообразие выразительных и изобразительных средств языка и стиля, изобретательность в композиции и сюжетной организации произведения, полная свобода творческой фантазии - все это заслуженно принесло двадцатым годам славу времени «великого эксперимента» и выдающихся художественных произведений. В прозе - это книги М. Булгакова, М. Горького, М. Зощенко, А. Платонова, М. Шолохова; в поэзии - С. Есенина, Н. Клюева, О. Мандельштама, В. Маяковского, М. Цветаевой; в драматургии - М. Булгакова, В. Маяковского, Н. Эрдмана. Рядом с этими именами по праву могут быть поставлены десятки других.
Зловещим предзнаменованием грядущих перемен в литературе стали опубликованные в газете «Правда» (январь 1927 г.) «Злые заметки» Н.Бухарина, направленные против «есенинщины»; еще раньше, в мае 1926 г., казалось бы, в самый расцвет «большевистского плюрализма» совершалась беспрецедентная до той поры акция - после опубликования в «Новом мире» «Повести непогашенной луны» Б. Пильняка весь тираж журнала был изъят и перепечатан. 1929 год положил конец периоду относительно свободного развития литературы. В этом году с самых первых месяцев начинается не только идеологическое, но и репрессивное преследование литературных инакомыслящих. С этого года - раньше с пафосом, а теперь с горькой иронией именуют его годом «великого перелома» - начинается процесс унификации литературы под давлением партийных директив. Разрыв с корневой системой культуры приводил многих писателей к утрате собственного лица, к тотальной зависимости от очередных директив и указаний.
2.1. Литературные группировки 1920-х годов («Перевал», «Серапионовы братья», «РАПП» и др.)
В 1924 г. в Москве вышла книга «От символизма до «Октября», составленная Н.Л. Бродским и Н.П. Сидоровым. В нее вошли литературные манифесты, декларации, программы двенадцати объединений, групп, редакций и т.п. Среди них - «Серапионовы братья», «Кузница», ЛЕФ, имажинисты, конструктивисты, ничевоки, экспрессионисты, биокосмисты и т.д. Заявили о себе РАПП, попутчики, «Перевал». Такое огромное количество группировок и течений свидетельствовало о напряженном характере литературного процесса, о его разнообразных тенденциях. Некоторые из этих объединений оказались эфемерными («ничевоки» - крайне «левое» течение футуризма), другие приобрели значительный вес в литературной жизни страны. «Кузница», например, объединяла поэтов пролетарского происхождения (среди них особенно выделялся талантливый В.В. Казин) и просуществовала с 1920 по 1931 год; ЛЕФ (Левый фронт искусств, 1922-1929) выдвинул теорию «социального заказа» (художник - только мастер, выполняющий задания своего класса), а также «революцию формы» - типичный лозунг деятелей авангардного направления. Лефовцы (В. Маяковский, Н. Асеев, В. Каменский, Б. Пастернак, О. Брик) опирались на эстетику футуризма с его пафосом отрицания традиционных форм искусства и жизненных ценностей «старого мира». «Серапионовы братья» (1921-1929) объединяли петроградских литераторов М. Зощенко, Вс.В. Иванова, В.А. Каверина, Л.Н. Лунца (талантливого прозаика-сатирика, ушедшего из жизни в 23 года), Н.С. Тихонова, К.А. Федина. Название группы было позаимствовано у Э.Т.А. Гофмана; гофмановские мотивы, фантастика и гротеск проникали в прозу многих писателей 1920-х годов, в том числе в прозу Лунца и раннего Каверина.
«Серапионы» отстаивали право писателя на художественный эксперимент, на свободу творческой фантазии. Они утверждали принципиальную аполитичность искусства, его независимость от каких-либо тенденций.
К середине двадцатых годов определились три основные противоборствующие силы - РАПП, «Перевал» и попутчики.
Образованию Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП) предшествовало в конце 1922 г. появление нового вульгарно-социологически ориентированного литературного объединения «Октябрь», предъявившего претензии на идеологическое «пролетарское» руководство литературным процессом. Группа «Октябрь» стала издавать журнал «На посту», программа которого была поддержана партийными верхами и легла в основу «пролетарского» литературного движения, в том числе и РАПП. Эта организация ориентировалась на творчество рабочих и крестьян и быстро стала массовой. Вульгарный социологизм и догматизм в суждениях о художественных произведениях, тон литературной команды в обращении с несогласными, тенденциозные оценки ряда писателей и др. - все это не позволило РАПП занять лидирующее положение в литературе. Особенно агрессивна РАПП была по отношению к попутчикам - так называли писателей, которые хотя и сотрудничали с новой властью, были выходцами из интеллигенции и недостаточно, с точки зрения РАПП, овладели марксистской идеологией. Многие попутчики (сам термин принадлежал Л.Д. Троцкому; см. его книгу «Литература и революция»), а среди них С.А. Есенин, В.В. Маяковский, Б.Л. Пастернак, А.П. Платонов, Ю.К. Олеша, И.Э. Бабель - так и не заслужили рапповского аттестата на благонадежность. Даже М. Горький не пользовался у них особым доверием - в 1929 г. рапповцы объявили его «рупором замаскировавшегося классового врага».
А.К. Ворронский возглавлял группу «Перевал», наиболее решительно противостоящий притязаниям РАПП на руководство литературой. «Перевал» возник в конце 1923 г. при журнале «Красная новь» (гл. редактор - А.К. Воронский). В этом журнале (1927, №2) была опубликована декларация «Перевала», подписанная более 60 писателями (среди них Э. Багрицкий, М. Пришвин, А. Малышкин и др.). Декларация была направлена в первую очередь против тенденциозности, сектантства и администрирования РАПП. Одновременно члены «Перевала» выступали и против формализма лефовцев за сохранение преемственной связи советской литературы с лучшими традициями русской и мировой классики.

Вопрос 4.

Развернутый ответ с примерами

Поэма написана Александром Блоком в начале 1918 года. В ней отразилась позиция автора по отношению к Октябрьской революции 1917 года.

«Двенадцать» — поэма о революционном Петрограде, поэма о крови, о грязи, о преступлении, о падении чело­веческом. Это — в одном плане. А в другом — о революции, о том, что через запачканных в крови людей в мир идет благая весть о человеческом освобождении.

Снежная вьюга революции начинается с первых же строк поэмы; и с первых же ее строк черное небо и белый снег — как бы символы того двойственного, что соверша­ется на свете, что творится в каждой душе.

Черный вечер,

Белый снег.

Ветер, ветер!

На ногах не стоит человек...

Так через всю поэму проходят, переплетаясь, два внут­ренних мотива. Черный вечер — кровь, грязь, преступление; белый снег — та новая правда, которая через тех же людей идет в мир. И если бы поэт ограничился только одной темой, нарисовал бы одну только «черную» оболочку революции или только ее «белую» сущность — он был бы восторженно принят в одном или другом из тех станов, на которые теперь раскололась Россия. Но поэт, подлинный поэт, одинаково далек и от светлого славословия, и от темной хулы; он дает двойственную, переплетающуюся истину в одной картине. Контрастность двух цветов под­черкивает бескомпромиссность противостояния враждую­щих сил.

Хаос событий, хаос вьюги, хаос возмущенной стихии, сквозь которую видны обрывки проносящихся лиц, поло­жений, действий, нелепых в своей обрывочности, но свя­занных общим полетом сквозь ветер и снег. Поэт рисует картину революционного Петрограда. Тут и огромный пла­кат «Вся власть Учредительному собранию!», и «невеселый товарищ поп», и старушка, которая «никак не поймет, что это значит, на что такой плакат, такой огромный лоскут», и оплакивающая Россию «барыня в каракуле», и злобно шипящий «писатель, вития»... И все это так мелко, так далеко от того великого, что совершается в мире, так убого, что «злобу» против этого всего можно счесть «святой зло­бой»:

Злоба, грустная злоба

Кипит в груди...

Черная злоба, святая злоба...

Товарищ! Гляди

В оба!

И вот на этом фоне, под нависшим черным небом, под падающим белым снегом, «идут двенадцать человек...» Поэт нисколько не поэтизирует их. Напротив. «В зубах цигарка, примят картуз, на спину б надо бубновый туз!» А былой товарищ их Ванька — «в шинелишке солдатской, с физиономией дурацкой» — летит с толстоморденькой Катькой на лихаче, «елекстрический фонарик на оглобельках...»

И этот «красногвардеец» Петруха, уже поднявший нож на Катьку («У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от ножа. У тебя под грудью, Катя, та царапина свежа!»), этот Пет­руха, уложивший уже офицера («не ушел он от ножа!»), этот его товарищ, угрожающий расправой возможному сопер­нику: «Ну, Ванька, сукин сын, буржуй, мою, попробуй, поцелуй!». И сама эта толстоморденькая Катя, которая «шоколад Миньон жрала, с юнкерьем гулять ходила, с солдатьем теперь пошла...» И эти товарищи Петрухи, без раздумий расстреливающие мчащихся на лихаче Ваньку с Катькой: «Еще разок! Взводи курок! Трах-тарарах!»

Смерть Катьки не прощается Петрухе. «Ох ты горе горькое, скука скучная, смертная!» И пусть не раскаянье, а новая злоба лежит на его душе, — «уж я ножичком полосну, полосну! Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку!» Но гнета не снять с души: «упокой, Господи, душу рабы твоея... Скуч­но!»

Черное не прощается, черное не оправдывается — оно покрывается той высшей правдой, которая есть в сознании двенадцати. Они чуют силу и размах того мирового вихря, песчинками которого они являются. Они чуют и понимают то, что злобно отрицает и «писатель, вития», и обыватель­ница в каракуле, и «товарищ поп», и вся духовно павшая «интеллигенция». И за правду «пошли наши ребята в красной гвардии служить, буйну голову сложить!» За эту правду они убивают и умирают.

Ободряя друг друга, двенадцать не прибегают к мечта­ниям, они ищут утешение лишь в неизбежности еше боль­ших тягот («Потяжеле будет нам, товарищ дорогой!»). Го­товность к любым мукам и есть их нравственная сила, дающая автору право саму их злобу назвать святой.

... И идут без имени святого

Все двенадцать — вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль...

Но что же вселяет в них решимость и бесповоротность, готовность ко всему и отсутствие жалости? Что, если нет ни надежды, ни веры? Героев «Двенадцати» на их мучи­тельном пути поддерживает не мечта о будущем, а непре­рывное ощущение врага: «Неугомонный не дремлет враг!», «Близок враг неугомонный», «Их винтовочки стальные на незримого врага...», «Вот — проснется лютый враг...» Кто же этот враг?

Не «буржуй» — он жалок, ему мстят лишь попутно, когда подвернется под руку: «...ты лети, буржуй, воробыш­ком! Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку».И даже не «старый мир», воплощенный в образе «пар­шивого пса», к которому герои Блока испытывают что-то вроде брезгливого презрения: «Отвяжись ты, шелудивый, я штыком пощекочу! Старый мир, как пес паршивый, про­вались — поколочу!»

Нет, в «лютом враге» явно есть нечто всеобщее, соиз­меримое с масштабами революционного насилия: «...миро­вой пожар раздуем, мировой пожар в крови...», «Пальнемка пулею в Святую Русь!..» Для двенадцати непрерывное ощущение могущественного врага оправдывает их недовер­чивость и вооруженность, их отношение к жизни. То, что движет этими людьми, непрерывно требует врага и будет постоянно вызывать его из небытия по мере надобности. Вот почему к финалу поэмы тревога и страх за будущее только нарастают!

Вот это и есть главная примета «нового мира», в который, как принято было считать, вступают герои Блока: всеобщая и непрерывная вооруженность против всего и вся, готовность в любом «переулочке глухом» встретить врага и биться с ним до полного уничтожения... И никакого намека на ту «справедливую, чистую, веселую и прекрас­ную жизнь», которую Блок назвал естественной целью революции.

В статье «Интеллигенция и революция» Блок писал, что революция — это вырвавшаяся на волю народная стихия. «Она сродни природе. Горе тем, кто думает найти в рево­люции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозный вихрь, как снежный буран, всегда несет новое, неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своем водовороте достойного; она часто выносит на сушу невре­димыми недостойных; но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглу­шительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда — о великом».

Образ Христа органически вырастает из строя поэмы, взаимодействия эпических и лирических мотивов и стано­вится символом трагического преображения «русского строя души» в революционную эпоху и его крестного пути после Октября.

Двенадцать апостолов нового мира не видят Христа (он «за вьюгой невидим»), они окликают его, просят показать­ся, но он не является, и они в раздражении стреляют туда, где мерещится его тень.

Раздаются выстрелы — вьюга отвечает на них смехом. Смех кружит в этой поэме Блока, как метель, надувает сугробы, отбрасывает в сторону всех, кто мешает красно­гвардейцам идти «державным шагом», хохот раздается над трупом Катьки и над убитым горем Петрухой.

В «Двенадцати» поэт и стихия впервые сходятся один на один и лицом к лицу. Все мешается в этих сценах: и «святая злоба», и «черная злоба», «черный вечер» и «белый снег», кровь Катьки и слезы Петрухи, печатный шаг крас­ногвардейцев и «нежная поступь» Христа. Улица оглашена криками, перебранкой двенадцати, воплями старушки, воем бездомного пса. Вьюга улюлюкает вслед двенадцати. Но герой идет впереди в молчании. Красногвардейцы — с винтовками, он — «в белом венчике из роз». Снег, над которым движется этот «призрак» Блока, ослепительно чист. На нем нет следов крови, хотя над самим героем развевается «кровавый флаг».

Несовместимость, несоединимость — и вместе с тем роковая связь.

Сложность и противоречивость собственного отноше­ния к Христу Блок вносит в поэму. Для официальной критики герои поэмы— бесспорно «апостолы новой веры» и «люди будущего»; для Блока же слишком много старого и знакомого было в этих людях, чем отчасти и объясняется появление «прежнего» Христа впереди двенадцати.

Вопрос так и остался неразрешенным: кто они — действительно носители нового, в ком сама их бесконечная злоба к миру «свята» и плодотворна, или же это только очередная вариация «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», который неминуемо должен закончиться треклятым «вечным покоем», засвидетельствованным фи­гурой Христа? Возможность этого и многих других толко­ваний заложена в самой художественной природе поэмы.

Основная мысль

Поэма «Двенадцать» (1918) – итог раздумий Блока о революции. С огромным мастерством передает поэт революционную бурю, охватившую всю страну. Картины разрушенной жизни, разбушевавшейся природы, образы старого мира составляют реальную обстановку, в которой совершаются революции.
Против старого мира, навстречу ветру, через разруху и голод идут двенадцать человек, исполненные гнева народного. Революционная страсть, охватившая этих людей, преображает их в организованных, сознательных солдат революции.
Строя сюжет произведения, Блок обращается к антитезе, приёму контраста. Резкое противопоставление двух миров – «черного» и «белого», старого и нового. Главная тема и главный герой поэмы – революционный народ, народ в революционную эпоху
Повествование о красногвардейском дозоре, идущем по улицам революционного Петрограда, приобретает космические масштабы, выражает представления поэта о революции. Этому способствуют образы-лейтмотивы поэмы, система контрастов.
Ветер, вьюга, пурга, снежная метель – образы, пронизывающие всю поэму. Они связаны с темой «мирового пожара в крови», с темой рожденного революцией очистительного огня, с идеей возмездия, с вырвавшимися на простор творческими силами человека.
Старый мир еще оказывает влияние на души людей, вступивших с ним в борьбу. Поэтому такое место занимает в поэме личная драма Петрухи, обнаруживающая противоречия его характера. Блок стремился показать перспективу развития этого героя, выразить идею справедливости, человечности того дела, которому служат красногвардейцы. С этой целью он вводит в поэму образ Христа. Этот образ служил для Блока олицетворением морали. С его помощью Блок субъективно стремился утвердить революцию. Этот символ, конечно, не мог передать конкретно-исторического содержания происходящих событий, он отражал серьезные противоречия в поэтическом мировосприятии Блока.

 

Вопрос 9. Особенности жанра антиутопии Е. Замятина «Мы»

 

Жанр утопии развивался с ХVI века, изображая сказочные государства, несуществующие острова и тому подобное. Но уже из самого определения видно, что эти идеи никогда не станут реальностью, это были просто мечты. Поэтому вскоре на смену утопии приходит антиутопия, которая рисует возможное будущее, то к чему может привести определенный ход истории. Таким образом, она уберегает человечество от неверных шагов, предупреждает о возможных последствиях его деятельности. И действительно, намного проще поверить в то, что может быть, чем в то, чего никогда не существовало, и в то, что никогда не станет реальностью. Утопия - это просто идеализированная выдумка, неоправданные мечты их авторов. Да и каждое такое общество имеет массу недостатков, которые скрыты под более весомыми «положительными» особенностями.

Антиутопия же демонстрирует негативные стороны общества, порой гиперболизируя их, выставляя напоказ, чтобы показать, что именно не правильно, что стоит изменить, чего нужно избегать. Возможно, если делать все наоборот, чем как описано в каком-либо тексте антиутопии, то тогда и получится настоящая утопия. Но это нереально, поскольку идеального государства не существует как такового. Так что это - замкнутый круг, состоящий из двух противоположностей.

Мир антиутопий во многом схож с миром утопий – он также идеален и рационалистически выверен. Но акцент антиутопия делает не столько на устройстве общества, сколько на человеке, который в э том обществе живет. Там возникает конфликт между человеческой личностью и бесчеловечным общественным укладом, конфликт, резко противопоставляющий антиутопию бесконфликтной, описательной утопии.

Утопия возникла как философ жанр; утопия Т.Мора. Утопия-изображение идеального мироустройства на разумном начале. Утопия-это всегда описание, нет сюжетной динамики. В начале 20в.формируется жанр антиутопии- полемическое начало с утопией. Антиутопия предостерегает человечество, есть элементы фантастики. Антиутопия не принадлежит сфере научной фантастики, это беллетризованный социально-политический трактат часто с элементами сатиры

Антиутопия Евгения Замятина «Мы» была одной из первых важнейших антиутопий ХХ века - она дала толчок написанию ряда произведений данного жанра. Последователями Замятина были Джордж Оруэлл («1984»), Рэй Бредбери («451° по Фаренгейту»), О. Хаксли («О дивный новый мир») и другие.

Уже здесь установились основные жанровые особенности антиутопии, такие как: изображение тоталитарного государства, острый конфликт, псевдокарнавал, рамочное устройство, квазиноминация и тому подобное.

В своем романе Евгений Замятин предупреждал о возможных последствиях технического прогресса, «машинизации» общества. Одновременно здесь прослеживается тема, возможно, не именно антикоммунистическая, но антитоталитарная, потеря личностью своего «я» и превращения в «мы».

Последующие события нашей истории показали, что опасения писателя были не напрасны. Наш народ пережил и горькие уроки коллективизации, и сталинизм, и репрессии, страх и застой. Очень многие сцены романа заставляют вспомнить недавнее прошлое: манифестация в честь Благодетеля, единогласные выборы.

Но Е. Замятин показывает, что в обществе, где все направлено на подавление личности, где игнорируется каждое человеческое “я”, где единоличная власть является неограниченной, возможен бунт. Способность и желание чувствовать, любить, быть свободным в мыслях и поступках толкают людей на борьбу. Но власти находят выход: у человека при помощи операции удаляют фантазию — последнее, что заставляло его поднимать гордо голову, чувствовать себя разумным и сильным. Все же остается надежда, что человеческое достоинство не умирает при любом режиме. Эту надежду высказывает женщина, которая своей красотой побуждает на борьбу.

Писатель настаивает на том, что не существует идеального общества, жизнь — это стремление к идеалу. И когда это стремление отсутствует, мы повторяем время застоя.

В романе есть еще одна тема, созвучная сегодняшнему дню. Это экологическая тема. “Антиобщество”, изображенное в книге, несет гибель естеству жизни, изолируя человечество от природы. Автор мечтает выгнать “обросших цифрами” людей “в леса, чтобы они научились там у птиц, цветов, солнца”. Только это, по мнению автора, может восстановить сущность человека.

Вопрос.

Лирика С.Есенина 1917 – 1925 гг.
Поэзия С.А. Есенина красочна; особенно яркие и свежие цвета, отражающие весеннее, светлое мироощущение, были в ранние годы. Многие исследователи (O.E. Воронова, J1.B. Занковская, С.Ю. Куняев, Ю.Л. Прокушев и др.) отмечают произошедший к 1917 году глубокий перелом в сознании поэта. Ушла безмятежная радость жизни, изменилось цветосветовоенаполнение стихотворений, в них и утверждается черный цвет, который в ранней поэзии был редок. Пропадает буйство и разнообразие красок, становится меньше света.
Вместе с этим нужно признать, что сдержанный по колориту и затемненный художественный мир 1917-1925 годов дает более обширный и серьезный материал для анализа, чем залитое светом и богато расцвеченное пространство ранней лирики. Цветосветовые образы наполняются более глубоким содержанием, ярче заиграли, резче обозначились цветосветовыеконтрасты, острее стали конфликты.
В стихотворениях этих лет отношения лирического героя со светом - его ценностным ориентиром -драматичны и неоднозначны, определяются непрерывной внутренней борьбой.

Время Есенина — время крутых поворотов в истории России. Это время «помечено» и революционными барри­кадами пятого года, и ленской грозой двенадцатого года, и пожаром мировой войны, и крушением самодержавия в февральские дни семнадцатого года, и октябрьским зал­пом «Авроры».
Есенин был одним из тех русских писателей, которые с первых дней Октября открыто встали на сторону восстав­шего народа. «В годы революции,— писал Есенин,— был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном».
Все, что свершилось в России в годы Октября, было не­обычно, ни с чем не сравнимо.

Судьба родины, народа, особенно многомиллионной мас­сы русского крестьянства в революционную бурную эпоху,— вот что волнует поэта, вот что главным образом определяет идейно-художественное своеобразие стихов и поэм, написан­ных им в 1917—1918 годах («Преображение», «Инония». «Иорданская голубица». Здесь новый мир предстает либо в виде утопических картин мужицкого «рая» на земле, либо в виде романтического «града Инонии», «где живет божество жи­вых» и господствует «революционная» вера:

Новый на кобыле

Едет к миру Спас.

Наша вера — в силе.

Наша правда — в нас!

(1918)

Инония – иная страна, подразумевается новая Россия, с которой происходит, должно произойти преображение. Пять лет спустя Есенин увидит, что преображения не получилось, и назовёт эту страну иначе: страной негодяев.

Поэт отбрасывает прочь мотивы смирения и покорности, звучавшие ранее в некоторых его стихах.

В бунтарской, богоборческой теме, характерной для первых послеоктябрьских стихов Есенина, прежде все­го и
проявлялась устремлённость поэта к новой жизни.

Высокая патетика, пророческий пафос, метафоричность образов — все это были новые черты художественного сти­ля поэта.

Важно отметить еще одно обстоятельство. Наряду с произведениями гражданской, политической лирики, создан­ными Есениным в 1917—1918 годах, дыхание грозы коснулось и его стихотворений, полных тончай­шего проникновения в мир русской природы.

Я по первому снегу бреду,

В сердце ландыши вспыхнувших сил.

………………………………………………………………………

Хороша ты, о белая гладь!

Греет кровь мою легкий мороз!

Так и хочется к телу прижать

Обнаженные груди берез.

(1917)

В таких стихотворениях, как «Я по первому снегу бре­ду...», «О пашни, пашни, пашни...», «О верю, верю, счастье есть...», «Вот оно, глупое счастье...», «О муза, друг мой гиб­кий...», «Теперь любовь моя не та...», «Зеленая прическа...», «Вот такой, какой есть...», «Закружилась листва золотая...», и в ряде других на первый взгляд мало примет времени. Но чем больше мы вслушиваемся в их звучание, тем отчетли­вее улавливаем в них новый душевный настрой поэта:

О верю, верю, счастье есть!

Еще и солнце не погасло.

Звени, звени, златая Русь,

Волнуйся, неуемный ветер!

(1917)

Октябрь привнёс новое в есенинскую поэзию. «Не будь революции,— подчеркивал Есенин,— я, может быть, так бы и засох на никому не нужной религиозной символике».
Родина – это «новый Назарет», преображенная страна, которой предстоит через муки и крест обрести себя. Предчувствие этого, предсказание будущей революции и гражданской войны звучи в стихотворении 1916 года «Тучи с ожереба».

Поэт зовёт свою Русь, «царевну сонную», приобщиться к «весёлой вере», которой теперь привержен и он («Не в моего ты бога верила…»

Для изображения революционной России поэт использует, с одной стороны, библейские фразы, сюжеты, цитаты, символику. С другой стороны, в стихах о революции появляются маршевые, чеканные ритмы, отражающие дух времени, поступь эпохи. Роковой 1919 год становится переломным в сознании поэта и его творчестве. Гражданская война, голод, разруха, страшные реалии послереволюционных будней порождают чувство неуверенности, сомнения, состояние идейной смятенности. В стихотворениях 1919 года начинают звучать трагические мотивы («Я последний поэт деревни». Есенин полон самых мрачных предчувствий.

В это суровое, грозное время не выдержало, дрогнуло сердце «последнего поэта деревни».

Мучительно встает перед ним вопрос: «Куда несет нас рок событий?» Ответить тогда на него было нелегко. Всюду вокруг были видны следы войны и разрухи: голодные, опу­стевшие села, тощие, неухоженные поля, черные паутины трещин на опаленной засухой, мертвой земле...

Мечты Есенина о «Граде Инонии, где живет божество живых», о патриархальном мужицком рае рушатся уже к началу 1920 года.

Отражение в поэзии С. Есенина 1920-1923 гг. духовного кризиса.

«Русь моя, деревянная Русь!

Я один твой певец и глашатай»

В начале 20-х гг. Есенин переживал глубокий ду­ховный кризис, вызванный непониманием революци­онной действительности, и это накладывает отпечаток на его поэзию: в ней появляются мотивы одиночества, душевной усталости и трагической безысходности.

В 1920 году он пи­шет «Сорокоуст» (Сорокоуст — молитвы об умершем в течение сорока дней после смерти православной церкви), в котором заявляет о своем непри­ятии машины и города. Стихотворение открывается предчувствием надвигающейся на деревню катастрофы, которая «тянет к глоткам равнин пятерню». Природа очень тонко чувствует приближение катастрофы: это и мельница, и бык. Образ врага в первой части стихотворения не конкретизируется, но Есенин указывает на главные его признаки. Это железное существо, а значит, холодное, бездушное, искусственное, чуждое природе.

Во второй части стихотворения образ врага разрастается. Это уже некто, кто всё крушит и ломит, несёт в деревню погибельную болезнь под названием «стальная лихорадка». Поэт резко противопоставляет «железным» качествам врага незащищённость старой деревни, дорогой и милой сердцу Есенина.

В третьей части стихотворения этот конфликт представлен как поединок жеребёнка и чугунного поезда, догнать которого пытается бедное животное. Поэтические строки пронизаны горькой болью лирического героя, который понимает бессмысленность поступка животного. Поэт передаёт резко меняющуюся на его глазах картину мира, смещение ценностей, когда за убитых животных покупают железного монстра:

И за тысячи пудов конской кожи и мяса

Покупают теперь паровоз.

(1920)

Возникающий в этих строках мотив насилия над природой получает своё развитие в четвёртой части стихотворения через мотив смерти:

Головой размозжась о плетень,

Облилась кровью ягод рябина.

(1920)

Гибель русской деревни передаётся через мелодии русской гармоники. Сначала гармоника жалостно плачет, затем «тужиль» предстаёт уже как неотрывное качество русской гармоники. Лирический герой этого стихотворения несёт в себе всю грандиозную боль и горечь, переживая гибель старой деревни и народной культуры.

Кровоточащая боль и неуемная скорбь о невозвратной, исторически обреченной на гибель старой деревне звучит в «Сорокоусте», «Песни о хлебе», «Исповеди хулигана», в стихотворении «Мир таинственный, мир мой древний...», «Я последний поэт деревни...». Но никогда не покидало поэта стремление преодолеть упадочнические настроения, вернуть себе душевное здоровье и ясность. Никогда не отвергал он правды новой жизни, как бы трудно ни давалось ему понима­ние того, что происходит в стране. «Он яркий и дра­матический символ непримиримого раскола старого с новым»,— сказал о нем Горький, который считал, что Есенин «выражает стон и вопль многих сотен ты­сяч». Творчество поэта было об­ращено к сердцам этих «многих сотен тысяч» не толь­ко жителей деревни, а и сотен тысяч жителей города, которые на свой лад переживали ломку старых устоев жизни и находили в стихах Есенина отклик своим смятенным чувствам.

Годы 1920—1922, когда Есенин сблизился с има­жинистами, печатался в их журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасное» и читал стихи в ка­бачке с претенциозным названием «Стойло Пегаса», были нелегкими для поэта. Многие произведения это­го периода говорят о том, что он испытывал чувство растерянности.

В 1922 г. поэт отправляется в заграничную поезд­ку. За границей Есенин воочию увидел непривлека­тельность буржуазной цивилизации (возвратившись, назвал Америку «Железным Миргородом») и вместе с тем оценил могущество технического прогресса, не­возможного без городов и машин, против которых он бунтовал прежде. «Большое видится на расстоянье»,—скажет он позже. Тоскуя по Родине, Есенин по-новому оценивает все, что происходит в Советской России.

Начинается период его возрождения, очень труд­ный, но плодотворный. Поэт с ужасом увидел, что «очутился в узком промежутке», что Родина, которой он посвятил свое творчество, в нем теперь не нуж­дается, что он остался в стороне от жизни народа, сам от него отгородился, стал ему «чужим». Есенин стремится преодолеть это отъединение, включиться в трудовой ритм новой жизни.


2.4 Философское осмысление эпохи и места

человека в ней в лирике 1924-25 гг.

«Радуясь, свирепствуя и мучаясь,

Хорошо живётся на Руси».

В стихах, написанных Есениным в 1924-1925 годах, особенно на Кавказе, новое берёт решительный перевес над старым.

Многие стихи Есенина той поры – «Мой путь», «Письмо матери», «Письмо к женщине», «Письмо к сестре», «Письмо деду», «Собаке Качалова» и другие, где он как бы оглядывается на свой путь, во многом автобиографичны: это честная и мужественная исповедь поэта. По-настоящему ху­дожественны в них образы, без которых трудно представить себе творчество Есенина.

Груз прошлых ошибок, чуждые идейные влияния, раздумья о днях, растраченных напрасно, неустроенность личной жизни, имажинистская среда тяжёлым бременем ложились на душу поэта. Есенину было трудно шагать в ногу с народом, с новой жизнью.

Лирическая исповедь, тончайший психологизм, аналитическое самоуглубление делают цикл «Москва кабацкая» (1924) не только отражением одной из самых страшных и горьких страниц жизни поэта, но и серьёзным творческим достижением Есенина.

В 1924 году Есенин пишет ряд стихотворений, посвященных ос­мыслению своего места в новом обществе, «Русь бесприютная», «Русь советская», «Русь уходящая», где ощутимо выражено тре­вожное чувство потери почвы под ногами.

В стихотворении «Русь бесприютная» он пытается осознать себя через связь с бездомными, страдающими. Гуманистическая основа культуры XIX в., построенная на сострадании к обездоленным, в новое время вытесняется понятиями классовой борьбы, «револю­ционного» гуманизма, культивирующего беспощадность к врагам. Конкретный человек, личность в такой системе теряет свою цен­ность. Есенин же открыто занимает позицию обездоленных — жертв борьбы за улучшение жизни.

Этим он подчеркивает свою связь с традиционными христианскими гуманистическими ценностями.

В «Руси советской» поэт сравнивает новую деревню со старой, в которой родился и вырос. Он утверждает, что в своей стране «стал словно иностранец». Хотя в целом стихотворение звучит оптимистично, лирический герой несёт в себе отчуждённость, неслиянность с новой жизнью. Есенин изображает молодое поколение, стремящееся в будущее. Однако оптимизм окрашен грустными настроениями, так как поэт понимает, что стал чужим деревенскому миру.

Осознавая свой разрыв с современностью, поэт пытается сохра­нить связь с тем миром русской души, из которого произошло все его творчество. Действительность Есенин воспринимает неоднозначно. И прямо говорит об этом:

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам.

(1924)

На ощущении контраста между старым и новым построено сти­хотворение «Русь уходящая». Есенин с грустью называет себя поэтом про­шлого. Кризисное мироощущение он по-русски «лечит» вином. Но здесь же выражено понимание того, что в меняющемся мире это не поможет: «Я знаю, грусть не утопить в вине...». И тут же глубин­ная русская грусть сменяется у лирического героя противополож­ным чувством: веселого озорства. Ему хочется бегом догонять ухо­дящую вперед молодость, не отставать от времени. Но этот порыв сопровождается иронией и самоиронией::

Знать, оттого так хочется и мне,

Задрав штаны,

Бежать за комсомолом.

(1924)

Все эти три стихотворения передают сложную, двойственную позицию автора. Есенин как бы разрывается между политическими сим­патиями к новой власти и непосредственным чувством жизни, экзистенциальным опытом поэта, духовным самосознанием. К трем стихотворениям примыкают также «Стансы» и «Возвраще­ние на родину», где в рассказе деда возникает картина смены культур, уничтожения религиозных основ жизни деревни. Проти­вопоставляя себя сестрам, лирический герой заявляет: «Конечно, мне и Ленин не икона», а про «пузатый» «Капитал» Маркса и работы Энгельса признаётся, что:

Ни при какой погоде

Я этих книг, конечно, не читал

(1924)

В «Стансах» лирический герой собирается сесть «за Маркса», чтоб «разгадать премудрость скучных строк». Идео­логия не стыковалась с его мироощущением, разрушая целостность мировосприятия поэта.

Напряжённый психологический мир возникает в лиро-эпической поэме «Черный человек», переданной в жанре своеобразной лирической исповеди. Образный мир поэмы построен на использовании приёма галлюцинации. К поэту приходит некий «чёрный человек» и мучает его воспоминаниями.

В «Черном человеке» ненависть, презрение, гнев не от­делимы от боли, мучительных раздумий, тоски и страха, которые нагоняет по ночам на поэта «прескверный гость». «Прескверный гость» — «Черный человек» у автора — это не его личный недруг, он враг человечества и всего прекрасного на Земле.

С трагической искренностью поведал Есенин в своей по­этической исповеди о том «черном», что омрачало и угне­тало его, что все больше терзало его «непродажное» сердце. Но это только одна грань, одна сторона поэмы.

Есенин был подлинным гуманистом, он стремился воспе­вать то, что было в жизни «крепче и живей», его стихи пол­ны любви к людям и вместе с тем проникнуты тревожным беспокойством об их настоящем и будущем.

«Прескверный гость» — «черный человек» у Есенина — это не только его личный враг. Нет, он враг всего прекрас­ного, враг Человека. В поэме он олицетворяет черные силы, доставшиеся новому миру в наследство от старого, в кото­ром господствует «философия», согласно которой, «человек от природы подл». И не случайно замысел «Черного человека» возник у Есе­нина в пору его пребывания за границей. Там особенно яв­ственно встал перед ним этот страшный образ. В символи­ческой сцене, завершающей словесную дуэль поэта с «чер­ным человеком», летящая трость, брошенная поэтом прямо в его морду, разбивает лишь зеркало.

Но поэмой о «прескверном госте» Есенин так яростно так бесстрашно обнажил «чёрную душу» «чёрного человека», что необходимость суровой, беспощадной борьбы с ним стала ещё более очевидной.

В стихотворениях этого периода поэт пытается преодолеть внутренний конфликт, обращаясь к злободневным темам времени, пытаясь принять «коммуной вздыбленную Русь».

Европа и Америка произвели удручающее впечатление на поэта. В одном из писем он отзывался о загранице, как об «ужаснейшем царстве мещанства...», где «в страшной моде Господин доллар, а не искусство... самое высшее — мюзик-холл». Взгляды С. Есенина меняются. «Там, из Москвы, нам казалось, что Евро­па — это самый обширнейший рынок распространения наших идей в поэзии, а теперь отсюда вижу: боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет еще такой страны и быть не может».

Стараясь оторваться от мрачных дум, Есенин соверша­ет поездки на Кавказ (Баку, Батум, Тифлис). Поездки эти имели для него огромное значение: они вносили душевное успокоение, давали возможность сосредоточиться, созда­вали благоприятную обстановку для творчества. Есенин создаёт цикл «Персидские мотивы», куда входят такие произведения, как «Шаганэ ты моя, Шаганэ», «Руки милой – пара лебедей» и другие, воспевает чувство любви, вдохновенное и светлое, которое составляет здесь основной предмет изображения. Любовь у Есенина – это одна из граней любви к России, так как любовь к родине – основа его человеческой природы. Поэта интересуют различные оттенки и варианты любовного чувства: ревность, грусть, любовное томление, измена, любовные ласки. Его героини – Шаганэ, Гелия, Лала – прекрасны, как их удивительная родина Персия, страна грёз, страна – сказка, восточный шафрановый рай с опаловыми небесами.

Однако параллельно с Персией в стихотворениях Есенина возникает образ и другой страны – «рязанских раздолий», русских равнин «под шуршащим пологом тумана», «волнистой ржи при луне». Ностальгическая тема вплетается в любовную, и любовь к далёкой милой родине оказывается сильней блаженства в раю персидском.

Тяга к размышлениям о жизни, о себе самом начинает занимать преимущественное положение в лирике Есенина в 1925 году. В этом году Есенину исполнилось 30 лет. Он считал этот возраст зна­чительным для лирического поэта, переломным, предъяв­ляющим высокие требования к человеку.

В стихотворении «Мой путь» он подводит итоги прожитого: вспоминает события в стране, свою молодость, говорит о новом взгляде на жизнь, мечтает о том, «чтоб говорливая душа уже по-зрелому запела».

Не без сожаления поэт прощается со своей бурной молодостью, но в то же время хорошо понимает необходимость более зрелого отношения к жизни, более высокой требовательности к себе. Он во многом критичес­ки оценивает свое прошлое, учитывает опыт прожитого, задумывается над будущим. Поэт говорит о своей привязанности к жизни. Есенин испытывает прилив свежих сил, новый творческий подъем.

Да, прошлое тяготело над поэтом, он сам признавался: «Остался в прошлом я одной ногою». Но в его творчестве есть и другое, главное — его страстное стремление понять новое время. Какой бы противоречивой ни была поэзия Есенина, невозможно отрицать тот факт, что глубокая вера поэта в настоящее и будущее России, его любовь к родине составляют основу его творчества.

 

В 1921 году С. Есенин совершил поездку в Среднюю Азию, это было первая встреча с Востоком. На улицах Ташкента он ощутил своеобразие древней восточной поэзии, творения его легендарных мастеров Хайяма, Хафиза, Навои, Фирдоуси, Саади.

 

 
 
В 1924-1925 г.г. он подолгу жил в Азербайджане и Грузии. Как близкого родного человека принимает Есенина в свой круг грузинские поэты Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Георгий Леонидзе, Сандро Шанишниашвили.

 

Под впечатлением поездок на Кавказ в эти годы Сергей Есенин создал замечательный цикл стихов «Персидские мотивы».

 

 
 
В сборник вошли 15 стихотворений. Главная тема цикла - тема любви. Любви не только к женщине, но и к России, к жизни, к природе, к Востоку.

 

 
 
Цикл «Персидские мотивы» Отличительные черты: высокий эмоциональный накал; поэтизация чувства любви; безоглядная удаль; задушевность, мелодичность, простота; тема любви сближается с темой Родины.

 

 
 
Шаганэ Нерсесовна Тертеряи (Тальян) «Сергей Александрович познакомился в Батуми с молодой армянкой по имени Шаганэ. Это была на редкость интересная, культурная учительница местной армянской школы, прекрасно владевшая русским языком... Внешнее сходство с любимой девушкой и её певучее имя вызвали у Есенина большое чувство нежности к Шаганэ. Свидетельство этому стихи, посвященные ей в цикле «Персидские мотивы» (из воспоминаний Л. И. Повицкого). «Сергей Александрович познакомился в Батуми с молодой армянкой по имени Шаганэ. Это была на редкость интересная, культурная учительница местной армянской школы, прекрасно владевшая русским языком... Внешнее сходство с любимой девушкой и её певучее имя вызвали у Есенина большое чувство нежности к Шаганэ. Свидетельство этому стихи, посвященные ей в цикле «Персидские мотивы» (из воспоминаний Л. И. Повицкого).

 

 
 
«Шаганэ ты моя, Шаганэ!» Шаганэ ты моя, Шаганэ! Потому, что я с севера, что ли, Я готов рассказать тебе поле, Про волнистую рожь при луне. Шаганэ ты моя, Шаганэ. Потому, что я с севера, что ли Что луна там огромней в сто раз. Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий. Потому, что я с севера, что ли. Я готов рассказать тебе поле, Эти волосы взял я у ржи, Если хочешь, на палец вяжи – Я нисколько не чувствую боли. Я готов рассказать тебе поле. Про волнистую рожь при луне По кудрям ты моим догадайся. Дорогая, шути, улыбайся, Не буди только память во мне Про волнистую рожь при луне.

 

 
 
Цикл «Персидские мотивы» был написан под влиянием двух культур. Автор щедро использует традиционные художественные символы персидской лирики (соловей, луна, кипарис, Коран, чадра, такие имена и названия как Саади, Хайям, Фирдоуси, Шираз, Богдад, Хороссан, Босфор). Но все же лирические герой - русский поэт, рязанец, отсюда употребление русских разговорных слов и выражений: «незадаром», «страшно похожа», «сроду не пел».

 

 
 
Г Голубая родина Фирдуси, Ты не можешь, памятью простыв, Позабыть о ласковом урусе И глазах, задумчиво простых, Голубая родина Фирдуси. Хороша ты, Персия, я знаю, Розы, как светильники, горят И опять мне о далеком крае Свежестью упругой говорят. Хороша ты, Персия, я знаю.

 

 
 
Я сегодня пью в последний раз Ароматы, что хмельны, как брага. И твой голос, дорогая Шага, В этот трудный расставанья час Слушаю в последний раз. Но тебя я разве позабуду? И в моей скитальческой судьбе Близкому и дальнему мне люду Буду говорить я о тебе И тебя навеки не забуду. Я твоих несчастий не боюсь, Но на всякий случай твой угрюмый Оставляю песенку про Русь: Запевая, обо мне подумай, И тебе я в песне отзовусь...

 

 
 
Никогда я не был на Босфоре, Ты меня не спрашивай о нем. Я в твоих глазах увидел море, Полыхающее голубым огнем. Не ходил в Багдад я с караваном, Не возил я шелк туда и хну. Наклонись своим красивым станом, На коленях дай мне отдохнуть. Или снова, сколько ни проси я, Для тебя навеки дела нет, Что в далеком имени Россия Я известный, признанный поэт. У меня в душе звенит тальянка, При луне собачий слышу лай. Разве ты не хочешь, персиянка, Увидать далекий синий край? Я сюда приехал не от скуки Ты меня, незримая, звала. И меня твои лебяжьи руки Обвивали, словно два крыла.

 

 
 
Я давно ищу в судьбе покоя, И хоть прошлой жизни не кляну, Расскажи мне что-нибудь такое Про твою веселую страну. Заглуши в душе тоску тальянки, Напои дыханьем свежих чар, Чтобы я о дальней северянке Не вздыхал, не думал, не скучал. И хотя я не был на Босфоре Я тебе придумаю о нем. Все равно глаза твои, как море, Голубым колышутся огнем. 1924

 

 
 
«Персидские мотивы» - песнь жизни и любви. Пленительна красота восточной природы, ласков южный ветер, легко поэту с любимой, но думы о родине и здесь не покидают его, и главной героиней цикла становится Родина.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.034 сек.)