УМБАРСКИЙ ГАМБИТ 2 страница

ГЛАВА 38

Впрочем, умбарская жизнь Тангорна, как легко догадаться, отнюдь не сводилась к одним лишь любовным переживаниям. Следует заметить, что профессиональные обязаности барона накладывали вполне определенный отпечаток и на его отношения с Элвис. Поскольку та недвусмысленно дала ему понять, что осведомлена об оборотной стороне его деятельности, барон решил поначалу, что его подруга неким образом связана с умбарской секретной службой. Опровержение тому он получил довольно досадным для себя образом, когда дважды «дарил» ей информацию, прямо предназначенную для передачи коллегам, и оба раза информация не прошла — причем во второй раз «закупорка канала» едва не сорвала тщательно спланированную операцию.

—...Как ты думаешь, Эли, неужто я настолько неинтересен вашим службам, что их люди даже не просили тебя приглядывать за мной?

— Отчего же — конечно, просили. Сразу, как только ты вернулся... С чем пришли — с тем и ушли.

— А у тебя тут же возникли неприятности...

— Ничего серьезного, Тан, не бери в голову, прощу тебя!

— Может, тебе стоило согласиться — хотя бы для виду?

— Нет. Я не желаю — ни для виду, никак... Понимаешь, чтобы стучать на того, кого любишь, надо быть высокоморальным существом с глубоким чувством гражданского долга. А я — всего лишь продажная девка, мне такое недоступно... Ладно, давай закончим с этой темой?..

Это открытие навело барона на мысль самому использовать необозримые связи Элвис для сбора информации — но не секретной (упаси Господь!), а вполне открытой. Дело в том, что их с Трагером занимали не столько боевые корабли нового поколения, закладываемые на верфях Республики, или состав «умбарского огня» (загадочной зажигательной смеси, используемой при осадах и морских сражениях), сколько такая проза жизни, как обороты караванной торговли и колебания цен на продовольствие на рынках Умбара и Барад‑Дура. Весьма интересовали барона и новейшие технические достижения — они теперь во все большей степени определяли лицо Мордорской цивилизации, всегда вызывавшей у него самое искреннее восхищение... Удивительно, но факт: именно полулюбительская команда Фарамира (а члены ее, надобно заметить, не состояли на государственной службе и за все годы не получили из гондорской казны ни гроша) интуитивно пришла к тому стилю работы, что стал характерен для разведок лишь в наши дни. Общеизвестно, что сейчас едва ли не всю разведывательную информацию (в том числе наиболее серьезную) добывают не лихие тайные агенты, увешанные микрофотоаппаратами и бесшумными пистолетами, а аналитики, прилежно роющиеся в газетах, биржевых сводках и иных открытых материалах...

Пока Тангорн вникал — следуя рекомендациям Элвис — в деятельность умбарских финансистов (в сравнении с ней магия Белого Совета выглядела просто детской игрою в «чижика»), Грагер, ставший на это время купцом второй гильдии Альгораном, основал в Кханде компанию, которая занялась поставками в Мордор оливкового масла в обмен на продукты тамошних «высоких технологий». Торговый дом «Альгоран и Ко» процветал; четко отслеживая конъюнктуру на местном рынке сельхозпродукции, фирма постоянно расширяла свое участие в импортных поставках продовольствия и на некоторое время сумела даже монополизировать импорт фиников. Правда, самолично посещать свой барад‑дурский филиал глава компании избегал (он не имел оснований полагать, что в мордорской контрразведке служат одни лопухи, не знающие своих обязанностей), однако в его положении этого и не требовалось: место полководца — не в первых рядах атакующих, а на пригорке в отдалении.

Результатом этой деятельности стал двенадцатистраничный документ, известный ныне историкам как «Меморандум Грагера». Сведя в единое целое тенденции к увеличению нормы прибыли от караванной торговли (как ее отслеживали биржи Умбара и Барад‑Дура), появление в мордорском парламенте серии протекционистских законопроектов, инициированных аграрным лобби — реакция на резкий рост себестоимости местного продовольствия, — и добрый десяток иных факторов, Грагер с Тангорном доказали с непреложностью математической теоремы: импортозависимый по продовольствию Мордор не в состоянии вести сколь‑нибудь продолжительную войну. Он намертво завязан на караванную торговлю с соседями (которая, как легко догадаться, абсолютно несовместима с военными действиями), а потому больше всех озабочен поддержанием мира и стабильности в регионе и, следовательно, не представляет никакой угрозы для Гондора. С другой стороны, безопасность торговых путей для Мордора — вопрос жизни и смерти, так что тут он будет действовать предельно жестко и, возможно, не вполне обдуманно. «Если у кого‑либо возникнет желание заставить Мордор воевать, — заключали разведчики, — нет ничего проще: достаточно начать терроризировать караваны на Итилиенском тракте».

Фарамир в специальном докладе довел эти соображения до Королевского совета Гондора — очередная его попытка доказать с фактами в руках, что пресловутая «мордорская военная опасность» не более чем миф. Совет, по обыкновению, выслушал доклад со вниманием, ничегошеньки не понял, а в качестве резолюции адресовал принцу давно уже привычный набор попреков и назиданий: они вкратце сводились к тому, что, во‑первых, «джентльмены чужих писем не читают», а во‑вторых — «ваши шпионы вконец обленились и совершенно не ловят мышек». Засим меморандум Грагера был отправлен в архив, где и пылился (вместе со всеми прочими докладами Фарамировой разведслужбы) до тех пор, пока не попался на глаза посетившему Минас‑Тирит Гэндальфу...

Когда началась война — в точности по расписанному ими сценарию, — Тангорн с ужасом понял, что это его рук дело.

—..."Мир есть Текст", парень, — все в точном соответствии с твоими художественными вкусами. Ты‑то чем недоволен? — деревянно ухмыльнулся Грагер, нетвердою рукой разводя по стаканам очередную порцию не то текилы, не то еще какого‑то самогонного пойла.

— Но ведь мы же с тобой писали другой Текст, совершенно другой!

— Что значит — другой? Текст, эстет ты мой ненаглядный, существует лишь во взаимодействии с Читателем. Каждый человек пишет свою собственную историю принцессы Элендейл, а уж чего там хотел сказать сам Альруфин — не имеет ровно никакого значения. Выходит, мы с тобою сочинили настоящий художественный текст — раз читатели, — тут резидент покрутил пальцем где‑то в районе уха, так что не понять было, кого он имеет в виду — Королевский ли совет, или некие истинно высшие Силы, — сумели прочесть его таким вот непредсказуемым образом...

— Мы их предали... Нас с тобой разыграли втемную, как младенцев, но это не оправдание — мы их предали... — вновь повторил Тангорн, оцепенело вглядываясь в мутноватую ядовито‑опалесцирующую глубину стакана.

— Это точно — не оправдание... Ну что, поехали? Он не мог уже сообразить, который день длится их запой — благо ни на какой службе они себя более не числили. Начали сразу, едва лишь прослышавший о войне глава торгового дома «Альгоран» примчался, загоняя коней, в Умбар и узнал от него подробности. Странно, но, будучи порознь, они еще кое‑как держались, а тут глянули друг другу в глаза и поняли — разом и окончательно: конец всему, что было им дорого, и погубили это дорогое они своими собственными руками. Два благонамеренных идиота... И был кошмарный тошнотно‑перегарный рассвет, когда он очнулся от кувшина ледяной воды, бесцеремонно вылитого на него Грагером. Грагер был точь‑в‑точь прежний — стремительный и уверенный, а его налитые кровью белки и многодневная щетина казались деталями не слишком удачного камуфляжа.

— Подъем! — сухо сообщил он. — Мы снова в деле. Нас вызывают в Минас‑Тирит — лично доложить Королевскому совету о перспективах сепаратного мира с Мордором. Естественно, срочно и совершенно секретно... Черт меня дери, может быть, кое‑что еще можно исправить! Его Величество Денетор — достаточно прагматичный правитель, и ему, видать, эта война тоже нужна как щуке зонтик.

Они трудились над документом три дня, без сна и еды, на одном кофе, вложив в эту работу всю душу и все свое мастерство: ошибиться по второму разу они не имели права. Это действительно был шедевр: сплав неумолимой логики и безошибочной интуиции, основанный на блестящем знании Восхода и изложенный великолепным литературным языком, способным тронуть любое сердце: это была дорога к миру — с предметным описанием опасностей и подвохов, подстерегающих на этом пути. Уже направляясь в порт, он улучил минутку, чтобы заскочить к Элвис: «Я тут ненадолго отлучусь в Гондор, так что не скучай!» Та побелела и вымолвила едва слышно:

— Ты ведь уходишь на войну, Тан. Мы расстаемся надолго, а скорее всего — навсегда... Неужели ты не мог хотя бы проститься со мною по‑человечески?

— С чего ты взяла, Эли? — искренне изумился он. Пару секунд колебался, а потом махнул рукой и раскололся: — Сказать по правде, я затем и еду, чтоб остановить эту идиотскую войну... В любом случае она мне отвратительна, и играть в эти игры я не собираюсь — клянусь тебе чертогами Валинора!

— Ты уходишь воевать, — безнадежно повторила она, — я знаю это наверно. Что ж, я буду молиться за тебя... И пожалуйста, ступай — не стоит сейчас на меня глядеть.

...А когда их корабль миновал уже угрюмые штормовые побережья Южного Гондора и вошел в устье Андуина, Грагер пробормотал сквозь зубы:

— Представляешь, прибываем мы в Минас‑Тирит, а там делают большие глаза: «Кто вы такие, ребята? Какой Королевский совет, вы в своем ли уме? Это какая‑то шутка, никто вас не звал и не ждет». То‑то будет смеху...

Но это была никакая не шутка, а ждали их действительно с нетерпением — прямо на пристани Пеларгира:

«Барон Грагер и барон Тангорн? Вы арестованы». Так задешево купить лучших разведчиков Заката могли только свои.

ГЛАВА 39

— А теперь поведайте нам, барон, как вы там в своем Умбаре продавали Родину.

— Я б ее, может, и продал — по здравому‑то размышлению, — только ведь на такую Родину хрен найдешь покупателя.

— Занесите в протокол: обвиняемый Тангорн чистосердечно признается, что планировал перейти на сторону врага и не сумел этого сделать лишь по не зависящим от него обстоятельствам.

— Вот‑вот, именно так и записывайте — «может, чего и планировал, но ничего не успел».

— Да для того, чтобы вас четвертовать, с лихвою хватит и тех документов, что вы привезли с собою, всех этих ваших «предложений о мире»!

— Они были составлены по прямому приказу Королевского совета.

— Эту басню мы уже слыхали! Вы можете предъявить этот приказ?

— Черт побери, я уже набил мозоль на языке, втолковывая вам, что он поступил под литерой "Г", а такие документы — согласно инструкции — подлежат уничтожению сразу по прочтении!

— Полагаю, джентльмены, что нам с вами просто не к лицу вникать в обычаи воров и шпионов...

Эта сказочка про белого бычка тянулась уже вторую неделю. Не то чтобы вина разведчиков (а уж тем более — грядущий приговор) вызывали у тяжущихся сторон какие‑либо сомнения — просто Гондор, как ни крути, был правовым государством. Сие означает, что здесь неугодного человека нельзя отправить на плаху по одному лишь мановению начальственной длани: необходимо соблюсти приличия, обставляя это дело должным числом формальностей. Главное — Тангорна ни разу не посетило ощущение несправедливости происходящего, то самое предательское чувство, что обращает иной раз в полный кисель мужественных и вполне вроде бы здравомыслящих людей, побуждая их писать унизительные и бесполезные «обращения на высочайшее имя». Разведчиков собирались казнить не по ошибке и не по навету, а именно за то, что они совершили — пытались остановить войну, абсолютно ненужную их стране; пенять не на кого — все честно и по правилам... И когда однажды ночью барона подняли с койки («На выход с вещами!»), он просто не знал, что и подумать.

В помещении тюремной канцелярии их с Грагером встретили начальник Пеларгирской тюрьмы и принц Фарамир, одетый в полевую форму какого‑то неизвестного им полка. Начальник был хмур и растерян — его явно понуждали к какому‑то крайне неприятному решению.

— Вы читать умеете? — холодно вопрошал принц.

— Но в вашем приказе...

— Не в моем, а в королевском!

— Так точно, сэр, в королевском! Так вот, здесь сказано, вы формируете специальный добровольческий полк для особо рискованных операций в тылу врага и имеете право вербовать в него преступников, как тут сказано, «хотя бы и прямо из‑под виселицы». Но здесь не сказано, что это могут быть люди, обвиняемые в государственной измене и сотрудничестве с врагом!

— Но ведь не сказано и обратное. Не запрещено — значит разрешено.

— Формально так, сэр. — Из того, что какой‑то там тюремщик обращается к наследнику гондорского престола просто «сэр», а не «Ваше Высочество», Тангорн заключил: дела принца совсем плохи. — Но это же очевидный всякому недосмотр! В конце концов, на мне лежит ответственность... время военное... безопасность Отчизны... —Тут начальник несколько приободрился, отыскав наконец точку опоры. — Одним словом, я не могу разрешить — до письменного разъяснения свыше.

— О, разумеется, в годину испытаний мы не вправе слепо блюсти букву инструкции — следует поверять ее своим патриотическим чутьем... Вы ведь, я вижу, патриот?

— Так точно, сэр... то есть Ваше Высочество!! Рад, что вы верно поняли мои мотивы...

— А теперь слушай меня внимательно, тюремная крыса, — не меняя тона, продолжал принц. — Обрати внимание на четвертый пункт моих полномочий. Я могу не только принимать к себе добровольцами крепостных, преступников и прочая: я наделен правом насильственно мобилизовывать — именем короля — чиновников военизированных ведомств, к коим относится и твое. Так что я увезу отсюда либо этих двоих, либо тебя, и клянусь стрелами Оромэ — там, за Осгилиатом, у тебя будет вдоволь возможностей проявить свой патриотизм! Ну так как?..

Они обнялись, лишь когда стены тюрьмы скрылись в отдалении. Тангорну навсегда запомнилось, как он стоит посреди ночной улицы, опершись от накатившей вдруг слабости на плечо принца; глаза его закрыты, а на запрокинутое к небу лицо медленно оседает холодная морось, напитавшаяся городскими дымами... Жизнь и свобода — что еще, в сущности, нужно человеку? Фарамир, не теряя ни минуты, уверенно повел их темными, тонущими в грязи улицами Пеларгира к порту.

— Черт вас побери, парни, почему вы нарушили мой приказ — сидеть в Умбаре и не высовывать оттуда носа? И что это за история с вашим вызовом?

— Приказ до нас не дошел, а насчет вызова... мы думали, это ты нам все растолкуешь как член Королевского совета.

— Уже нет: Королевскому совету пораженцы ни к чему.

— Вот оно как... Послушай, а этот самый твой полк... Ты придумал все это специально, чтобы вытащить нас?

— Н‑ну, скажем, не только для этого.

— А ты ведь здорово под ставился...

— Плевать. У меня сейчас восхитительный статус — «дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут», вот я и использую его на всю катушку.

У причала они отыскали небольшое суденышко: рядом, прямо на пирсе, кемарили, кутаясь в маскировочные плащи, двое странноватого вида солдат. Они приветствовали (явно неуставным образом) Фарамира, окинули оценивающими взглядами разведчиков и, не мешкая, принялись готовиться к отплытию — насколько мог судить Тангорн, весьма умело. «Что, принц, будем трогаться, не дожидаясь рассвета?» «Знаешь, то, что в приказе нет оговорки насчет государственных преступников, — и впрямь чистый недосмотр; ты как, хочешь проверить, быстро ли они спохватятся?»

Фарамир как в воду глядел. «Дополнение No 1 к Королевскому указу No 3014‑227: О нераспространении амнистии преступникам, пожелавшим принять участие в обороне Отечества, на лиц, повинных в государственных преступлениях» прибыло в Пеларгир с нарочным на следующее утро: суденышко же принца к тому времени прошло почти полпути до пристаней Харлонда, где базировался формирующийся Итилиенский полк. Их, конечно, достали бы и там, но когда полицейские чины с ордером на арест появились в лагере итилиенцев, выяснилось, что разыскиваемые — какая жалость, буквально час назад! — отплыли в составе разведгруппы на тот берег Андуина; да, рейд будет долгим — может, месяц, а может, и больше; нет, группа работает в автономном режиме, связь с нею не предусмотрена: впрочем, вы можете сами отправиться за Осгилиат и поискать их там — за компанию с орками... Тогда — увы — ничем не могу помочь, прошу меня простить; сержант, проводите гостей — у них срочные дела в Минас‑Тирите!

Верно говорят — «война все спишет»: спустя небольшое время о резидентах‑"изменниках" просто‑напросто позабыли — стало не до них. Всю войну Тангорн провел в Итилиене; сражался без особого энтузиазма, но храбро и умело, солдат берег всеми силами — так же, как когда‑то берег агентов своей сети. Последнее, впрочем, было в их полку нормой: отношения между офицерами и нижними чинами у итилиенцев вообще весьма отличались от общепринятых. Вилланы, выслуживавшие вольную, и разбойники, отрабатывавшие свою амнистию, егеря, всю жизнь караулившие оленей в королевских лесах, и браконьеры, всю жизнь этих оленей промышлявшие, аристократы‑авантюристы, водившие прежде дружбу с Боромиром, и аристократы‑интеллектуалы из их былой, довоенной, компании — все они составили в итоге удивительный сплав, который нес на себе неизгладимую печать личности своего демиурга, капитана Фарамира. Нечего удивляться, что Арагорн приказал расформировать полк на следующий же день после Пеленнорской победы.

До Мордора Тангорн добрался уже сам по себе как частное лицо — убийцу тянуло на место преступления: битва у Кормалленских ворот была позади, и он застал только пир победителей на развалинах Барад‑Дура. «Гляди, — приказывал он себе, — и не отворачивайся: любуйся на свою работу!..» А потом его случайно занесло в Тэшгол, как раз когда там шла «зачистка», — и струна лопнула... С той поры он он жил с твердым убеждением:

Высшие Силы даровали ему тогда вторую жизнь, но даровали ее не просто так, на халяву, а чтоб он смог искупить то зло, которое сотворил по недомыслию в жизни предыдущей, дотэшгольской. Чутье подсказало ему тогда примкнуть к Халаддину, но как убедиться, что выбор верен?.. И вдруг он с абсолютной, какой‑то нездешней, ясностью понял: эта самая вторая жизнь дана ему не насовсем, а взаймы, и ее отберут назад, едва лишь он выполнит свою миссию. Да, именно так: не угадает (или сделает вид, что не угадал) — будет себе жить до глубокой старости, угадает — обретет искупление ценою жизни. У него есть лишь право на этот невеселый выбор, но это право — единственное, что отличает его от мертвецов Арагорна.

...Последняя мысль — об Арагорновых мертвецах — вернула Тангорна обратно из мира воспоминаний на предвечернюю набережную Трех звезд. Итак, мертвецы... Скорее всего никто и никогда не узнает, откуда они взялись (уж кто‑кто, а эльфы умеют хранить свои секреты), но вот умбарские корабли, которые доставили этот кошмарный груз под стены Минас‑Тирита, — дело совсем другое: у них есть владельцы и экипажи, приписные листы и страховые счета. Эльфийская агентура, несомненно, поработала и по этой части, пряча концы в воду (например, уже состряпана легенда, будто это был пиратский флот, пришедший грабить Пеларгир), но времени пока прошло не так уж много и кое‑какие следы еще могут остаться незатертыми. Эти следы и приведут его к людям, нанимавшим корабли, а те, в свою очередь, — к неведомому пока Эландару: на более низком уровне начинать ту Игру, что они с Халаддином собрались предложить Лориену, просто бессмысленно.

Самое забавное, что помочь ему в этих поисках должен не кто‑нибудь, а мордорская разведка, в контактах с которой их с Грагером облыжно обвиняли четыре года назад; ожидая казни в Пеларгирской тюрьме, он и представить себе не мог, что когда‑нибудь и вправду будет сотрудничать с этими ребятами... Он сумел бы, наверное, провести расследование и своими силами, однако его сеть законсервирована и на ее восстановление уйдет не меньше пары недель, которых у него нет. А у мордорцев наверняка куча материалов по этому эпизоду — не может не быть, иначе их резидента надо просто гнать в шею. Вопрос в том, захотят ли они делиться с ним этой информацией, да и вообще идти на контакт — ведь он для них сейчас просто гондорец, враг... Ладно, все прояснится завтра. Связь, которую дал Халаддину Шарья‑Рана, выглядела так: портовая таверна «Морской конек», нечетный вторник (сиречь — завтра), одиннадцать часов утра: взять бутыль текилы и блюдечко с резанным на дольки лимоном, расплатиться золотой монетой, поговорить (безразлично о чем) с кем‑нибудь из толкущихся у стойки моряков, посидеть минут десять за столиком в левом заднем углу зала — после чего надлежит следовать к площади Кастамира Великого, где у правой из ростральных колонн и произойдет сама встреча и обмен паролями... Ну что, побродить еще по набережным, а потом не торопясь возвращаться в гостиницу?

Тут его окликнули: «Вы ведь ждете девушку, благородный господин, — так купите для нее цветок!» Тангорн лениво обернулся, и у него на миг перехватило дыхание: дело не в том, что девчушка‑цветочница была сама прелесть, просто маленькую корзинку ее наполняли фиолетово‑золотые орхидеи сорта меотис, невероятно редкого в это время года. А меотисы были любимым цветком Элвис.

ГЛАВА 40

Все эти дни он под разными предлогами откладывал встречу с нею — «Никогда не возвращайся туда, где был счастлив». С того времени, когда она так удачно напророчила ему: «Ты уходишь на войну», утекло много воды и еще больше — крови... Ни он, ни она больше не будут прежними — так стоит ли бродить по пепелищу и затевать сеансы некромантии? Элвис (как он узнал за это время) теперь в высшей степени серьезная и положительная дама: великолепная интуиция позволила ей сколотить на биржевой игре весьма приличное состояние; вроде не замужем, но не то обручена, не то помолвлена с кем‑то из столпов делового мира — на кой черт ей сдался беспокойный и опасный призрак из прошлого?.. И вот теперь вся эта замечательная эшелонированная оборона рухнула в одночасье.

— Сколько стоят твои цветы, красоточка? Я имею в виду — вся корзина?

Девушка — ей на вид было лет тринадцать — изумленно поглядела на Тангорна:

— Вы, верно, нездешний, благородный господин! Это ведь настоящие меотисы, они дорогие...

— Да‑да, я знаю. — Он полез в карман и вдруг сообразил, что у него совсем не осталось серебра. — Хватит тебе дунгана?

Ее чудные глаза вмиг потухли; в них промелькнули, сменяя друг друга, недоумение и испуг, а потом осталось одно усталое отвращение.

— Золотая монета за корзину цветов — это слишком много, благородный господин... — тихо проговорила она. — Я все понимаю... Вы поведете меня к себе?

Барон никогда не страдал избытком сентиментальности, но тут сердце у него стиснуло от жалости и гнева.

— Прекрати сейчас же! Мне не нужно ничего, кроме твоих орхидей, честное слово. Ты ведь никогда прежде этим не промышляла, верно?

Она кивнула и по‑детски шмыгнула носом.

— Дунган — огромные деньги для нас, благородный господин. Мы с мамой и сестренкой могли бы жить на них полгода...

— Вот и живите себе на здоровье, — проворчал он, вкладывая в ее ладошку золотой кругляш с профилем Саурона. — Помолись за мою Удачу, она мне наверняка понадобится, и очень скоро...

— Так, значит, ты вовсе не благородный господин, а рыцарь Удачи? — Теперь она являла собой чудесную смесь любопытства, детского восхищения и вполне взрослого кокетства. — Вот никогда бы не подумала!

— По типу того, — ухмыльнулся барон и, подхватив корзинку с меотисами, направился в сторону Яшмовой улицы, провожаемый ее серебристым голоском:

— Тебе обязательно повезет, рыцарь, верь мне! Я буду молиться изо всех сил, а у меня легкая рука, правда!

Тина, старая служанка Элвис, отворившая ему дверь, отшатнулась, будто увидав привидение. «Ага, — подумал он, — выходит, мое появление настоящий сюрприз и, наверное, не всем придется по вкусу». С этой мыслью он и направился к гостиной, откуда доносились звуки музыки, провожаемый горестными причитаниями старушки — та, похоже, уже почуяла: этот визит из прошлого добром не кончится... Общество, собравшееся в гостиной, было небольшим и весьма изысканным; играли Аквино — Третью сонату, причем играли превосходно; на бесшумно возникшего в дверях барона поначалу не обратили внимания, и он несколько мгновений наблюдал со спины за Элвис, одетой в облегающее темно‑синее платье. Потом она обернулась к дверям, взгляды их встретились, и у Тангорна возникли одновременно две мысли, причем одна другой тупее: первая — «Есть же на свете женщины, которым все на пользу, даже годы», а вторая — «Интересно, выронит она свой бокал или нет?».

Она двинулась к нему, медленно‑медленно, будто преодолевая сопротивление, но сопротивление — это почувствовалось сразу — именно внешнее; ему казалось, что дело тут в музыке — она превратила комнату в прыгающий с камня на камень горный ручей, и Элвис сейчас приходилось брести по его руслу против течения. Затем ритм начал меняться, Элвис стремилась к нему — но музыка не сдавалась, из бьющего в колени потока она стала вдруг непроходимой зарослью ежевики: Элвис приходилось теперь разрывать эти колючие плети, ей было трудно и больно, очень больно, хотя она и старалась не показать виду... А потом все кончилось: музыка смирилась, опала обессиленными спиралями к ногам Элвис, и та, будто еще не веря, осторожно провела кончиками пальцев по его лицу:

«Господи, Тан... Мальчик мой... Все‑таки вернулся...» Наверное, они простояли так, обнявшись, целую вечность, а потом она тихонько взяла его за руку: «Пойдем...»

Все было так — и не так. Это была совсем другая женщина, и он открывал ее по‑новому, как в самый первый раз. Не было ни вулканических страстей, ни утонченных ласк, подвешивающих тебя на дрожащей паутинке над пропастями сладостного беспамятства. Была огромная, всепоглощающая нежность, и оба они тихо растворились в ней, и не было уже для них иного ритма, кроме трепета Арды, продирающейся сослепу сквозь колючую звездную россыпь... «Мы приговорены друг к другу», — сказала она когда‑то; что ж, коли так, то сегодня приговор, похоже, привели в исполнение.

—...Ты надолго к нам, в Умбар?

— Не знаю, Эли. Честное слово, не знаю... Хотелось бы навсегда, но может случиться — на считанные дни. В этот раз, похоже, решаю не я, а Высшие силы.

— Понятно... Стало быть, ты опять в деле. Тебе понадобится помощь?

— Вряд ли. Может, какие‑нибудь мелочи...

— Милый, ты же знаешь: ради тебя я готова на все — хоть на любовь в миссионерской позиции!

— Ну, такой жертвы от тебя точно не потребуется, — в тон ей рассмеялся Тангорн. — Разве только какая‑нибудь ерунда — разок‑другой рискнуть жизнью...

— Да, это легче. Так что тебе нужно?

— Я пошутил, Эли. Понимаешь, эти игры стали теперь по‑настоящему опасны — это тебе не прежние идиллические времена. Честно говоря, и заглядывать‑то к тебе было совершеннейшее безумие, хоть я и хорошо проверялся... Так что сейчас глотну кофе и побреду на ватных к себе в гостиницу.

На миг воцарилось молчание, а затем она окликнула его странным, как‑то разом осевшим голосом:

— Тан, мне страшно... Я — баба, я умею чувствовать вперед... Не ходи, умоляю тебя...

Да на ней и впрямь лица нет, никогда ее такой не видал... Так‑таки никогда? — ив памяти его тотчас всплыла картина четырехлетней давности: «Ты уходишь воевать, Тан...» Черт, час от часу не легче, с неудовольствием подумал он... А она тем временем приникла к нему — не оторвешь, и повторяла в отчаянии:

— Останься со мной, пожалуйста! Вспомни — ведь за все эти годы я никогда ни о чем тебя не просила... Ну один раз, ради меня!

И он уступил, просто чтобы успокоить ее (ладно, какая, в сущности, разница, откуда идти поутру на связь в «Морской конек»?), — и команда Мангуста прождала его этой ночью в «Счастливом якоре» впустую.

Что ж, не явился сегодня — явится завтра. Чем устраивать беготню по всему городу, лучше подождать его у норы, нам не к спеху; да и делить группу захвата чревато: как‑никак барон в свое время был «третьим мечом Гондора», не хрен собачий... Уж что‑что, а ждать Мангуст умел как никто другой.

Секретная служба Умбара, надежно запрятавшаяся в пропахших бумажной пылью, сургучом и чернилами недрах Министерства иностранных дел под нарочито‑невнятной вывеской ДСД — «Департамент специальной документации», была организацией‑невидимкой. Государственную тайну составляет даже местоположение ее штаб‑квартиры: «Зеленый дом» в Болотном переулке, который изредка поминают, должным образом понизив голос, «хорошо информированные лица» из числа сенаторов и высших чиновников, в действительности всего лишь архив, в коем хранятся рассекреченные документы, вылежавшие положенный по закону стодвадцатилетний срок. Имя директора Депертамента известно лишь трем лицам: канцлеру, военному министру и генеральному прокурору республики (сотрудники Конторы имеют право убивать лишь с санкции прокуратуры — впрочем, случается, что санкцию эту им выдают задним числом), а имена четырех его вице‑директоров — никому, кроме него самого.

Поиск по сайту: