Глава четвертая 12 страница. — Мне показалось, что он говорит о тебе с горечью

— Мне показалось, что он говорит о тебе с горечью. И еще он совершенно определенно не хочет, чтобы я здесь оставался, как будто я мешаю развитию его романа, или что-то в этом роде.

Ее глаза раскрылись еще шире.

— Во-первых, смею тебя заверить, у него нет никакого романа, развитию которого ты мог бы помешать. Он просто ревнивый дурак и лжец в придачу.

— Правда?

— Что правда?

— То, что он лжец?

Эмма сощурилась.

— А что? Что он успел тебе наплести?

— Эмма, что случилось с Виктором?

Этот вопрос ее, похоже, шокировал. Потом она покачала головой и прошептала:

— Черт бы побрал этого эгоиста.

— Вы все что-то недоговариваете, и я намерен узнать, что именно.

— Я не могу тебе этого сказать.

— Только это я и слышу со всех сторон. Я не имею права говорить о будущем, а ты не имеешь права говорить о прошлом. Мисс Сапсан повязала нас всех по рукам и ногам. Умирая, дедушка попросил меня приехать сюда и узнать всю правду. Это кто-нибудь в расчет принимает?

Она взяла мою руку, опустила ее к себе на колени и уставилась на нее. Мне показалось, что она подыскивает подходящие слова.

— Ты прав, — наконец произнесла она. — Мы не все тебе говорим.

— Расскажи мне.

— Не здесь, — прошептала она. — Сегодня вечером.

Мы договорились встретиться поздно вечером, когда мой папа и мисс Сапсан будут спать. Эмма настаивала на том, что другой возможности у нас нет, потому что у стен есть уши, а отправившись на прогулку днем, мы у кого-нибудь обязательно вызовем подозрения. Чтобы подчеркнуть, что нам нечего скрывать, мы весь вечер провели во дворе, на виду у всех. Когда солнце начало клониться к закату, я в полном одиночестве направился к болоту.

* * *

В двадцать первом веке меня встретил очередной дождливый вечер. К тому времени как я добежал до паба, на мне не осталось сухого места, и я с наслаждением шагнул в сухое и теплое помещение. Отец в одиночестве сидел за столиком с бокалом пива в руках. Я поставил рядом еще один стул и начал придумывать истории о том, как провел день, одновременно вытирая лицо и шею бумажными полотенцами. За время, проведенное на острове, я успел сделать интересное открытие — чем больше лжешь, тем легче тебе это дается.

Отец меня почти не слушал.

— Да? — время от времени произносил он. — Это очень интересно. — После чего его взгляд устремлялся в пространство и он делал очередной глоток пива.

— Что с тобой? — наконец не выдержал я. — Ты все еще на меня сердишься?

— Нет, нет, ничего подобного. — Он хотел было что-то объяснить, но потом лишь махнул рукой. — Это все пустое.

— Папа, рассказывай.

— Да просто… Пару дней назад здесь появился один парень. Тоже любитель птиц.

— Ты его знаешь?

Он покачал головой.

— Никогда его не видел. Поначалу я думал, что он такой себе полудурок-энтузиаст, но парень день за днем возвращается на одни и те же места, к одним и тем же гнездовьям и все время что-то записывает. Он определенно знает, что делает. А сегодня я увидел его с клеткой для кольцевания и «Хищниками» и окончательно убедился в том, что он — профи.

— С хищниками?

— Это такой бинокль. Очень серьезная оптика. — К этому моменту он уже трижды скатал и раскатал салфетку, что указывало на то, что он по-настоящему нервничает. — Понимаешь, я думал, что произведу сенсацию, описав эту конкретную популяцию птиц. Я надеялся, что мне удастся написать совершенно особенную книгу.

— И тут берет и является этот засранец.

— Джейкоб!

— То есть я хотел сказать, этот никчемный сукин сын.

Он засмеялся.

— Спасибо, сын, это то, что надо.

— Твоя книга все равно будет особенной, — ободряюще произнес я.

Он пожал плечами.

— Не знаю. Я тоже на это надеюсь.

Но в его голосе были одни сомнения.

Я абсолютно точно знал, что будет дальше. Это было частью повторяющегося цикла, из которого отцу никак не удавалось вырваться. Он загорался какой-нибудь идеей и беспрестанно говорил о ней на протяжении нескольких месяцев. Потом на его пути неизбежно возникала какая-нибудь крохотная проблема. Вместо того чтобы с ней бороться, он позволял ей разрастись и подавить весь свой энтузиазм. Вслед за этим проект уходил в небытие, на его месте возникал новый, и все повторялось сначала. Он слишком легко утрачивал веру в собственные силы. Именно поэтому в его письменном столе хранилось около десятка неоконченных рукописей, а магазин для любителей птиц, который он пытался открыть на паях с тетей Сьюзи, так и не открылся. Именно поэтому, имея степень бакалавра по азиатским языкам, он никогда не был в Азии. Ему было уже сорок шесть лет, а он все искал себя, пытаясь доказать, что не нуждается в деньгах моей матери.

В чем он действительно нуждался, так это в хорошей «накачке», проводить которую я сейчас был совершенно не готов. Я попытался сменить тему.

— А где живет этот наглый тип? Я думал, что мы обитаем в единственном на острове отеле.

— Насколько я понимаю, он где-то поставил палатку, — ответил отец.

— В такую погоду?

— Люди, помешанные на орнитологии, стараются жить в полевых условиях. Это как физически, так и психологически приближает их к предмету наблюдений. Достижения посредством испытаний, и все такое.

Я рассмеялся.

— Тогда почему ты здесь, а не там?

И мгновенно пожалел о своем вопросе.

— По той же причине, по которой моя книга, скорее всего, никогда не будет написана. Всегда находится человек, преданный своему делу больше, чем я.

Я смущенно заерзал на стуле.

— Я не это имел в виду. Я только хотел…

— Тсс! — Папа напрягся и украдкой глянул в сторону двери. — Быстро посмотри, только постарайся сделать это незаметно. Он только что вошел.

Прикрыв лицо папкой «Меню», я осторожно взглянул на дверь. На пороге стоял неряшливого вида бородатый тип и топал ногами, отряхивая воду с сапог. На нем была огромная резиновая шляпа, темные очки и несколько курток, надетых одна на другую и делающих его похожим на толстого бродягу.

— Я в восторге от его образа бездомного Санта-Клауса, — прошептал я. — Это не у всякого получится. Не сезон.

Отец не оценил моей шутки, а «бродяга» подошел к бару, и разговоры у стойки стихли.

— Что вам угодно? — поинтересовался Кев.

Мужчина что-то ответил, и Кев скрылся на кухне. Ожидая возвращения хозяина, бородач смотрел прямо перед собой. Минуту спустя Кев протянул ему какой-то пакет. Он взял его, уронил на стойку несколько банкнот и направился к двери. Прежде чем выйти, он обернулся и медленно обвел взглядом комнату. Спустя несколько мгновений мужчина покинул паб.

— Что он заказал? — громко поинтересовался папа, когда дверь захлопнулась.

— Пару стейков, — отозвался Кев. — Сказал, что ему все равно, как они приготовлены, поэтому получил их почти сырыми. И не возражал.

Завсегдатаи начали переглядываться и строить предположения. Их голоса звучали все громче и возбужденнее.

— Сырой стейк! — удивленно обернулся я к отцу. — Согласись, это несколько странно даже для орнитолога.

— Может, он из сыроедов? — предположил отец.

— Ну да, возможно. А может, ему надоело сосать кровь из ягнят.

Папа закатил глаза.

— У него наверняка есть полевая печка. Он, наверное, любит готовить на свежем воздухе.

— Под дождем? А вообще, что это ты его защищаешь? Я думал, он твой заклятый враг.

— Вряд ли ты меня поймешь, — вздохнул отец, — но было бы неплохо, если бы ты перестал надо мной насмехаться.

Он встал и направился к бару.

* * *

Несколько часов спустя папа, спотыкаясь и благоухая алкоголем, поднялся наверх и рухнул в постель. И уже через мгновение раздался его громогласный храп, возвещавший о том, что он спит беспробудным сном. Это избавило меня от необходимости таиться. Поспешно схватив куртку, я отправился на встречу с Эммой.

Улицы были пустынны. Царила такая тишина, что было слышно, как с веток деревьев капают капли дождя, прекратившегося несколько часов назад. Облака тонким слоем растянулись по всему небу, и через них едва просвечивала луна. Впрочем, этого света хватало, чтобы я без труда нашел дорогу к кряжу и дальше, к болоту. Когда я поднялся на кряж, меня вдруг охватила необъяснимая дрожь. Оглядевшись, я заметил, что с отдаленного возвышения за мной наблюдает какой-то мужчина. Его руки были подняты к голове, а локти разведены в стороны, как если бы он смотрел в бинокль. Первым, что пришло мне в голову, было: Черт! Я попался! Я ошибочно предположил, что имею дело с каким-то фермером, решившим сыграть в детектива и активно заняться охраной своих овец. Но если это так, почему он не спешит ко мне с вопросами? Вместо этого он просто стоял и смотрел на меня, а я смотрел на него.

В конце концов я решил «будь что будет», потому что, независимо от того, продолжу я путь или вернусь назад, слух о моей ночной прогулке все равно дойдет до отца. Поэтому в качестве приветствия я показал незнакомцу большой палец и спустился в пронизывающий туман.

Когда я вынырнул из кургана, мне почудилось, что кто-то отдернул с неба завесу облаков и запустил туда воздушный шар луны, такой яркой, что я даже слегка сощурился. Спустя несколько минут из болота появилась Эмма и затараторила со скоростью пулемета:

— Я опоздала! Прости! Еле дождалась, пока все улягутся! А потом я наткнулась в саду на Хью с Фионой. Они целовались, как ненормальные. Не волнуйся, они пообещали никому ничего не говорить, если я тоже буду молчать.

Она обвила руками мою шею.

— Я по тебе скучала, — прошептала она. — Прости, что я тогда на тебя набросилась.

— И ты меня тоже прости, — ответил я, неловко похлопывая ее по спине. — Давай поговорим.

Она отстранилась.

— Не здесь. Есть место получше. Совершенно особенное место.

— Я не знаю…

Она взяла меня за руку.

— Не будь таким занудой. Обещаю, тебе там очень понравится. И когда мы туда доберемся, я тебе все расскажу.

Я был уверен, что все это делается с целью подтолкнуть меня к дальнейшему развитию отношений. Если бы я был старше и опытнее в отношении красивых девчонок, то у меня, возможно, хватило бы эмоциональной и гормональной устойчивости и я бы настоял на разговоре прямо возле кургана. Но у меня не хватило ни мудрости, ни опыта, ни желания настаивать на своем. Кроме того, было что-то необыкновенное в том, как Эмма улыбалась мне всем своим существом. А когда она одновременно кокетливым и застенчивым жестом отвела за спину волосы, я понял, что сопротивляться бесполезно, — я пойду за ней куда угодно и сделаю все, о чем она меня попросит.

Хорошо, я пойду, но я не буду ее целовать, — сказал я себе. Пока она вела меня через болото, я мысленно твердил эти слова, как мантру. Не целоваться! Не целоваться! Мы шли к поселку, но потом резко свернули в сторону каменистого пляжа, напротив которого стоял старый маяк, и начали осторожно спускаться вниз по крутой тропинке.

Когда мы подошли к воде, она попросила меня обождать и куда-то убежала. Я стоял и смотрел, как луч маяка рисует огромные круги на воде и скалах, выхватывая из темноты сотни морских птиц, спящих в каменных складках. Отлив обнажил основания утесов и гниющий на берегу старый ялик, уже наполовину ушедший в песок. Когда Эмма вернулась, я увидел, что она переоделась в купальник и держит в руках две маски для подводного плавания.

— Только не это, — покачал головой я. — Ни за что.

— Тебе, наверное, стоит раздеться, — произнесла она, с сомнением разглядывая мои джинсы и куртку. — Твой костюм не подходит для плавания.

— Это потому, что я не собираюсь плавать! Я согласился встретиться с тобой среди ночи, но только для того, чтобы поговорить, а не…

— Мы поговорим, — утешила она меня.

— Ага. Под водой. В одних трусах.

Рывком ноги она бросила в меня песком и развернулась, чтобы уйти, но потом передумала и вернулась.

— Если ты боишься, что я стану к тебе приставать, то ошибаешься. Не льсти себе.

— Ничего я не боюсь.

— Тогда прекрати ломаться и быстро снимай эти дурацкие брюки!

И тут она действительно на меня напала, повалив на землю и пытаясь одной рукой расстегнуть ремень моих джинсов, а другой втирая мне в лицо песок.

— Фу-у! — закричал я, отплевываясь. — Так нечестно, так нечестно!

У меня не было выбора — пришлось ответить ей своей пригоршней песка, и очень скоро наша возня превратилась в настоящий песочный бой без правил. Когда все закончилось, мы оба безудержно хохотали и напрасно пытались вытряхнуть песок из волос.

— Что ж, теперь тебе все равно необходимо помыться, поэтому почему бы не залезть в море?

— Ладно, я согласен.

Сначала вода показалась мне обжигающе холодной, но я довольно быстро привык к ее температуре. Мы прошли по воде к скалам, где была привязана лодка. Забравшись в нее вслед за Эммой, я взял из рук девушки весло, и мы оба начали грести по направлению к маяку. Ночь была теплой, море спокойным, и на несколько минут я отдался умиротворяющему ритму плеска воды. Приблизительно в сотне ярдов от маяка Эмма вдруг перестала грести и шагнула за борт. К моему изумлению, она не скрылась в волнах, а выпрямилась, стоя по колено в воде.

— Это песчаная отмель, что ли? — спросил я.

— Не-а.

Она наклонилась, вытащила из лодки небольшой якорь и бросила его в воду. Погрузившись всего фута на три, он издал громкий металлический лязг. Секунду спустя нас осветил скользящий луч маяка, и я увидел под нами корпус корабля.

— Затонувшее судно!

— Вылезай, — позвала она, — мы уже почти на месте. И маску прихвати.

Шагая по корпусу корабля, Эмма уходила прочь.

Я осторожно выбрался из лодки и пошел следом. Если бы за нами кто-нибудь наблюдал, он решил бы, что мы ходим по воде.

— Эта штуковина большая? — поинтересовался я.

— Огромная. Это военный корабль союзников. Подорвался на мине, предназначенной для немецких лодок, и затонул прямо здесь. — Эмма остановилась. — Отвернись от маяка, — скомандовала она. — Твои глаза должны привыкнуть к темноте.

Мы стояли рядом, глядя на берег и ощущая, как волны гладят наши ноги.

— А теперь за мной, — снова скомандовала она. — Только сначала вдохни поглубже и задержи дыхание.

Она подошла к черной дыре в корпусе корабля (судя по всему, это был люк), села на край и нырнула вниз.

Это безумие, — подумал я, натянул маску и прыгнул вслед за ней.

Вглядываясь в обволакивающий меня мрак, я увидел под собой Эмму, которая опускалась все ниже, хватаясь за перекладины лестницы. Я последовал ее примеру и перебирал руками ступени, пока не добрался до металлической двери, возле которой меня уже ожидала Эмма. Мне показалось, что мы находимся в своего рода грузовом трюме, хотя было слишком темно, чтобы судить об этом наверняка.

Я тронул ее за локоть и указал на свой рот, пытаясь намекнуть, что мне необходимо сделать вдох. Она снисходительно похлопала меня по руке и потянулась к плавающей рядом пластиковой трубке, присоединенной к большой трубе, которая вела на поверхность. Она взяла трубку в рот и с усилием дунула в нее, надувая щеки, затем сделала вдох и отдала ее мне. Я тоже с наслаждением глотнул воздуха. Мы находились на двадцатифутовой глубине внутри затонувшего судна, но мы дышали!

Эмма показала на дверь перед нами. Еще более черное пятно в окружающей темноте. Я затряс головой: Не хочу! Но она взяла меня за руку, как испуганного малыша, и потянула к двери, прихватив с собой и трубку.

Сквозь дверь мы проникли в следующий отсек, где был уже полный мрак. Какое-то время мы просто парили там, передавая друг другу дыхательную трубку. Царила тишина, нарушаемая только лопаньем пузырьков от нашего дыхания и глухими ударами, доносящимися как будто изнутри корабля. Это течение раскачивало разбитое судно, стуча металлом о камни на дне. Если бы я закрыл глаза, темнее уже не стало бы. Мне казалось, что мы с Эммой превратились в астронавтов и улетели куда-то далеко, в глубины безбрежной, лишенной звезд вселенной.

И тут произошло нечто удивительное и прекрасное. Одна за другой вокруг нас стали появляться звезды, зелеными вспышками рассеивая темноту. Я было подумал, что у меня начались галлюцинации, но огоньков становилось все больше, и вскоре нас уже окружила целая плеяда мерцающих зеленых звезд, которые освещали наши тела и отражались в наших масках. Эмма вытянула руку и тряхнула кистью. На этот раз на ее ладони не вспыхнул огненный шар. Вместо этого ее рука засияла голубоватым люминесцентным светом. Зеленые звезды облепили пальцы Эммы, вспыхивая и кружась, повторяя каждое ее движение подобно стайке рыб, которыми, как я вдруг понял, они, собственно, и являлись.

Я наблюдал за ними, как завороженный, утратив всякое ощущение времени. Мне показалось, что мы находимся там уже несколько часов, хотя прошли считаные минуты. Потом я почувствовал, что Эмма тянет меня за руку. Миновав дверь, мы поднялись наверх вдоль лестницы и вынырнули на поверхность. Первым, что я увидел, была огромная дерзкая полоса Млечного Пути, прочертившая все небо. Мне вдруг пришло в голову, что звезды и рыбы объединены в одну законченную систему, являясь соответствующими друг другу частями единого древнего и загадочного целого.

Мы выбрались на корпус корабля и сняли маски. Какое-то время мы просто молча сидели рядом, по пояс в воде, ощущая, как соприкасаются наши бедра.

— Что это было? — наконец спросил я.

— Мы называем их рыбы-фонарики.

— Я никогда ничего подобного не видел.

— А их почти никто никогда не видит, — ответила она. — Они прячутся.

— Они прекрасны.

— Да.

— И еще они странные.

Эмма улыбнулась.

— С этим я тоже соглашусь.

А потом ее рука скользнула мне на колено, и я не возражал, потому что ее пальцы были теплыми и мне было приятно. Я пытался расслышать внутренний голос, который запретил бы мне целовать ее, но он замолк.

И мы поцеловались. Сладкое слияние наших губ и ласковая битва языков, ощущение ее гладкой кожи под моей ладонью — мое сознание покинули все мысли о том, что правильно, а что неправильно, и я будто позабыл, зачем вообще последовал за ней в это странное место. Мы целовались и целовались, а потом она внезапно отстранилась. Я потянулся за ее лицом. Но она положила руку мне на грудь и мягко, но решительно остановила меня.

— Глупенький, мне надо подышать.

Я засмеялся.

— Дыши.

Эмма взяла меня за руки и посмотрела мне в глаза. Я ответил на ее взгляд, и наш зрительный контакт был еще более тесным, чем поцелуи. А потом она произнесла:

— Ты должен остаться.

— Остаться, — повторил я.

— Здесь. С нами.

Реальность ее слов заслонила собой магию того, что только что произошло между нами.

— Я хотел бы остаться, но вряд ли это возможно.

— Почему?

Я задумался над ее вопросом. Солнце, веселье, друзья… и постоянно одни и те же, одинаковые в своей идеальности дни. Я понимал, что можно устать от всего, даже от совершенства, если его становится слишком много. Я хорошо помнил, как быстро надоедало моей матери все, что она покупала, как бы сильно ей ни нравилась поначалу приобретаемая вещь.

Но Эмма! Тут была Эмма. Возможно, то, что возникло между нами, является совершенно естественным. Может, я мог бы остаться на какое-то время и любить ее, а потом вернуться домой. Но нет. К тому времени, как я захочу вернуться, будет уже слишком поздно. Она была сиреной, а я должен был устоять.

— Тебе нужен он, а не я. Я не смогу стать для тебя Эйбом.

Мои слова задели ее за живое, и она отвела глаза.

— Ты должен остаться не поэтому. Джейкоб, твое место здесь.

— Нет. Я не такой, как вы.

— Нет, такой, — настаивала она.

— Не такой. Я обычный, как и мой дедушка.

Эмма покачала головой.

— Ты и в самом деле так считаешь?

— Тебе не кажется, что если бы я умел делать что-то из ряда вон выходящее, как вы, то уже заметил бы это?

— Я не должна тебе этого говорить, — со вздохом произнесла она, — но, вообще-то, обычные люди не могут входить во временные петли.

Я на мгновение задумался над этим, но так ничего и не понял.

— Во мне нет ничего странного. Я самый среднестатистический гражданин, какого только можно себе представить.

— Я в этом сильно сомневаюсь, — возразила она. А потом добавила: — У Эйба был очень редкий и необычный дар. То, что умел делать он, не умел больше никто.

А потом Эмма пристально посмотрела мне в глаза и произнесла:

— Он видел чудовищ.

Глава девятая

Он видел чудовищ. Как только она это сказала, на меня обрушились воспоминания обо всех тех ужасах, которые, как я полагал, остались в прошлом. Так, значит, эти кошмарные твари были реальны. Они были реальны, и они убили моего дедушку.

— Я тоже их вижу.

Я произнес это так тихо, как будто делился постыдной тайной.

Ее глаза наполнились слезами.

— Я знала, что в тебе есть что-то странное, — произнесла она, обняв меня. — И говорю это как самый лучший комплимент.

Я всегда считал себя странным. Но только не знал, насколько я странный. Однако, если я видел то, чего не видел почти никто в мире, это объясняло, почему Рики никого не заметил в лесу в тот вечер, когда погиб мой дедушка. Это объясняло, почему все считали меня чокнутым. Я не был чокнутым. Я не страдал галлюцинациями. И никакой острой реакции на стресс у меня тоже не было. Ужас, охватывающий меня при их приближении, и способность увидеть их жуткий облик — в этом и заключался мой дар.

— А ты их вообще не видишь? — спросил я.

— Только их тени. Поэтому в основном они охотятся ночью.

— Что не позволяет им напасть на вас прямо сейчас? — спросил я и тут же уточнил: — Я хотел сказать, на всех нас.

Она помрачнела.

— Они не знают, где нас найти. Кроме того, они вообще не способны проникать в петли времени. Поэтому здесь, на острове, мы в безопасности, но покинуть его мы не можем.

— Но Виктор сделал это.

Она грустно кивнула.

— Он сказал, что еще немного — и он сойдет здесь с ума. Заявил, что это выше его сил. Бедная Бронвин. Мой Эйб тоже ушел, но по крайней мере его не убили чудовища.

Я вынудил себя посмотреть ей в глаза.

— Мне очень жаль, но я должен тебе сказать…

— Что? О нет!

— Меня убедили в том, что это сделали дикие животные. Но если то, о чем ты говоришь, правда, то моего деда убили именно они. В первый и единственный раз я увидел одного из них в ту ночь, когда погиб дедушка Портман.

Она прижала колени к груди и закрыла глаза. Я обнял ее одной рукой за плечи, и наши головы соприкоснулись.

— Я знала, что они все равно его настигнут, — прошептала она. — Он обещал мне, что в Америке ему ничто не будет угрожать и что он сумеет за себя постоять. Но на самом деле ни один из нас никогда не может быть в полной безопасности.

Мы сидели на затонувшем корабле и разговаривали, пока луна не опустилась совсем низко, а вода не поднялась нам до самого горла. Эмма начала дрожать. Взявшись за руки, мы вернулись к лодке. Подплывая к пляжу, мы услышали чьи-то голоса, которые звали нас по именам. Обогнув скалу, мы увидели Хью и Фиону, которые махали нам с берега. Даже издалека было ясно — случилось что-то ужасное.

Мы привязали лодку и бросились к друзьям. Хью совсем запыхался, и пчелы возбужденно жужжали вокруг его головы.

— У нас беда! Пойдем скорее!

Времени спорить с ними у нас не было. Эмма надела платье поверх купальника, а я натянул на себя полные песка джинсы. Хью нерешительно посмотрел на меня.

— Я думаю, ему с нами нельзя, — произнес он. — Дело очень серьезное.

— Нет, Хью, — отрезала Эмма. — Птица была права. Он — один из нас.

Открыв от изумления рот, Хью посмотрел на нее, а затем перевел взгляд на меня.

— Ты ему рассказала?!

— У меня не было выхода. Да он и сам до всего уже дошел.

Мне показалось, что Хью неприятно поражен услышанным, но затем он обернулся и крепко пожал мне руку.

— В таком случае добро пожаловать в лоно семьи.

Я не знал, что ему ответить, и просто произнес:

— Спасибо.

По дороге к дому нам удалось выудить из Хью обрывки информации о том, что произошло, но большую часть пути мы молча бежали со всех ног. Когда мы остановились в лесу, чтобы передохнуть, он обернулся к нам.

— Около часа назад в дом влетела одна из подруг Птицы, тоже имбрина. Она была в состоянии ужасного возбуждения и подняла такой гвалт, что все повскакивали с постелей. Не успели мы понять, что же, собственно, произошло, как она потеряла сознание, — в отчаянии ломая руки, рассказывал Хью. — О, я просто уверен, произошло что-то страшное.

— Надеюсь, ты ошибаешься, — ответила Эмма, и мы ринулись дальше.

* * *

В прихожей перед закрытой дверью гостиной сгрудились дети в ночных сорочках и пижамах. Они сидели вокруг зажженной керосиновой лампы и строили догадки относительно того, что могло произойти.

— Может, они забыли переустановить петлю? — прошептала Клэр.

— Бьюсь об заклад, что это были чудовища, — заявил Енох. — Наверняка они их всех съели и даже ботинок не оставили!

Клэр и Оливия зарыдали, закрыв личики ладошками. Гораций опустился возле них на колени и начал утешать:

— Ну, будет вам. Не слушайте вы Еноха с его бреднями. Все знают, что чудовища предпочитают молоденьких. Поэтому они и отпустили подругу мисс Сапсан. У нее вкус подсохшей кофейной гущи.

Оливия посмотрела на него сквозь растопыренные пальцы.

— А какой вкус у молоденьких?

— Вкус брусники, — уверенно и деловито заявил Гораций.

Девочки снова взвыли.

— Оставь их в покое! — возмутился Хью, и Гораций с воплями умчался вглубь коридора, преследуемый роем пчел.

— Что там у вас происходит? — послышался из гостиной голос мисс Сапсан. — Я слышу мистера Апистона. Где мисс Блум и мистер Портман?

Эмма съежилась и встревоженно посмотрела на Хью.

— Она знает?

— Когда она обнаружила, что тебя нет, то чуть не спятила. Решила, что тебя съели твари. Прости, Эм, я был вынужден ей сказать.

Эмма покачала головой, но выхода у нее тоже не было — надо было войти в гостиную и держать ответ. Фиона подняла руку в знак поддержки, и мы отворили дверь.

Комнату освещал лишь огонь камина, рассеивающий по стенам дрожащие тени. Бронвин ухаживала за лежащей в кресле старушкой, с головы до ног укутанной в одеяло и находящейся в полубессознательном состоянии. На лице девушки явственно читалась тревога. Мисс Сапсан сидела рядом на оттоманке и с ложки поила гостью какой-то темной жидкостью.

При виде старушки Эмма застыла на месте.

— О Боже, — прошептала она, — это мисс Зарянка.

Только тут я понял, что передо мной изменившаяся почти до неузнаваемости дама с фотографии, которую показывала мне мисс Сапсан и на которой сама она была еще совсем юной девчонкой. Тогда мисс Зарянка показалась мне грозной и неустрашимой. Теперь она выглядела хрупкой и слабой.

На наших глазах мисс Сапсан поднесла к губам мисс Зарянки серебряную фляжку и слегка ее наклонила. На мгновение старшая имбрина оживилась и выпрямилась в кресле. У нее даже глаза заблестели. Но она тут же снова ослабела и обмякла.

— Мисс Брантли, — обратилась директриса к Бронвин, — приготовьте для мисс Зарянки постель, а потом принесите бутылку вина с кокой и еще одну фляжку бренди.

Бронвин с готовностью выскочила из комнаты, мрачно кивнув нам на ходу. Затем мисс Сапсан обернулась к нам.

— Вы чудовищно меня разочаровали, мисс Блум. Чудовищно. И надо же было умудриться сбежать именно сегодня ночью!

— Простите, мисс. Но как я могла знать, что сегодня случится что-то плохое?

— Мне следовало бы вас наказать, хотя, с учетом того, что произошло, в этом не будет никакого смысла. — Директриса подняла руку и пригладила седые волосы наставницы. — Мисс Зарянка ни за что не оставила бы своих подопечных, если бы не случилось чего-то из ряда вон выходящего.

От пылающего в камине огня у меня на лбу выступил пот, но мисс Зарянка продолжала дрожать. Неужели она умрет, спрашивал я себя, неужели трагическая сцена, разыгравшаяся между мной и моим дедом, повторится, только с участием мисс Сапсан и ее учительницы? Я снова вспомнил, как дрожал в моих объятиях умирающий дедушка. Я был испуган, растерян и бесконечно далек от истины в своих предположениях о том, кто есть кто. Но то, что происходило на моих глазах на этот раз, носило, по-видимому, совершенно другой характер. Мисс Сапсан всегда знала, кто она такая.

Возможно, я выбрал неудачный момент, но я был зол и остановиться уже не мог.

— Мисс Сапсан? — начал я. — Когда вы намеревались мне все рассказать?

Она уже собиралась спросить меня: «Что рассказать?», но перевела взгляд на Эмму и прочитала ответ на ее лице. Мне показалось, что она рассердилась, но, увидев мою злость, тут же успокоилась.

— Скоро, юноша. Прошу тебя, пойми. Я не могла вывалить тебе на голову все сразу. Это было бы ужасным потрясением, и никто не знает, как бы ты повел себя. Ты мог бы сбежать с тем, чтобы уже никогда не вернуться. Я не имела права рисковать.

— Вместо этого вы принялись соблазнять меня вкусной едой, развлечениями и девочками, скрывая все темное и непривлекательное.

Поиск по сайту: