Глава четвертая 14 страница

Оливия заявила, что потеряла свои утяжеленные туфли, и взяла привычку ползать по потолку, как муха, роняя на людей зернышки риса. Когда они поднимали голову и замечали ее, она начинала хохотать так безудержно, что ее способность к левитации давала сбой и ей приходилось хвататься за люстру или карниз для штор, чтобы не свалиться вниз.

Но самым странным было поведение Еноха, удалившегося в свою лабораторию в подвале для проведения хирургических операций на своих глиняных солдатах. Результат этих экспериментов заставил бы содрогнуться даже доктора Франкенштейна. Енох ампутировал руки и ноги у двух солдат, чтобы превратить третьего гомункула в некое подобие жуткого человека-паука, или втискивал четыре куриных сердца в одну грудную клетку в попытке создать глиняного супермена с неистощимым запасом энергии. Одно за другим маленькие серые тельца в изнеможении падали и замирали, и вскоре подвал начал напоминать полевой госпиталь времен Гражданской войны.

Что касается мисс Сапсан, то она находилась в постоянном движении: беспрестанно курила и хромала из комнаты в комнату, пересчитывая детей, как будто опасалась, что они в любую секунду могут исчезнуть. Мисс Зарянка все еще была здесь. Время от времени она как будто приходила в себя и принималась бродить по дому, призывая своих бедных покинутых питомцев. Потом силы ее оставляли и она опускалась на пол, ее поднимали и относили обратно в постель. Все активно обсуждали трагические испытания, выпавшие на долю мисс Зарянки, выдвигая различные теории относительно того, зачем пустотам понадобилось похищать имбрин. Одни предполагали, что чудовища вместе с тварями задумали создать самую большую временную петлю в истории, способную поглотить всю планету. Другие были безосновательно оптимистичны, утверждая, что имбрины понадобились пустотам в качестве компаньонок, ведь жизнь пожирателя душ протекает в чудовищном одиночестве.

В конце концов в доме воцарилась унылая тишина. Проведя в заточении целых два дня, все впали в апатию. Мисс Сапсан твердо верила в то, что единственным средством от депрессии является соблюдение распорядка дня, и пыталась увлечь всех ежедневными уроками, приготовлением еды, уборкой дома, и без того сверкающего чистотой… Но дети машинально исполняли все ее распоряжения, после чего тяжело опускались в кресла и безрадостно пялились в закрытые окна, листали зачитанные до дыр книги или спали.

Я ни разу не видел, как действует своеобразный талант Горация, пока однажды вечером, стоя в карауле в мансарде, он не начал кричать. Я и еще несколько детей бросились наверх и увидели, что он в напряженной позе застыл на стуле и как будто смотрит страшный сон, в ужасе хватая руками воздух. Вначале его крики были совершенно нечленораздельны, но потом он начал говорить что-то о кипящих морях, о пепле, что дождем сыплется с неба, и бесконечном покрывале дыма, окутавшем всю землю. Всего за несколько минут подобных апокалиптических видений он совсем выбился из сил и забылся беспокойным сном.

Мои спутники все это наблюдали уже не раз. Видения посещали Горация достаточно часто, для того чтобы в альбоме мисс Сапсан появились фотографии. Во всяком случае дети знали, как вести себя в данной ситуации. Под руководством директрисы они подняли мальчика за руки и за ноги и отнесли в постель. Когда несколько часов спустя Гораций проснулся, он заявил, что ничего не помнит и что сны, которые он не помнит, редко сбываются. Остальные охотно приняли это объяснение, потому что им и без того хватало поводов для беспокойства. Я же чувствовал, что он чего-то недоговаривает.

Если кто-то исчезает в таком крохотном городке, как Кэрнхолм, это не может остаться незамеченным. Поэтому, когда в среду утром Мартин не открыл музей, а вечером не заглянул по своему обыкновению пропустить перед сном стаканчик, люди заволновались, не заболел ли он. Жена Кева пошла его навестить и увидела, что входная дверь его домика открыта настежь, бумажник и очки лежат на кухонном столе, но самого хозяина в доме нет. И тут люди забили тревогу. На следующий день (Мартин так и не объявился) группа мужчин отправилась осматривать сараи и заглядывать под перевернутые лодки, обходя места, где холостой любитель выпить мог бы отсыпаться, перебрав бренди. Но только они начали свои поиски, как коротковолновая радиостанция приняла сообщение: тело Мартина выловили из океана.

Я был в пабе с отцом, когда туда пришел обнаруживший беднягу рыбак. Едва перевалило за полдень, но ему из принципа налили бокал пива, и через несколько минут он уже рассказывал свою историю.

— Я выбирал сети у мыса Бакланов, — начал он. — Они были очень тяжелыми, и это показалось мне странным, потому что обычно я вылавливаю там креветок и прочую мелочевку. Я уж было решил, что зацепился за краболовку, и, схватив багор, начал шарить им под лодкой. И тут почувствовал, что там что-то есть. — Мы все подались вперед, как будто слушали страшную историю в каком-то жутком детском саду. — Это был Мартин. Выглядело все так, будто он свалился с утеса и попал в зубы акулам. Один Господь ведает, что он делал среди ночи на утесах в домашнем халате и трусах.

— Он не был одет? — спросил Кев.

— Он был одет для чтения в постели, — ответил рыбак. — Но не для прогулки под дождем.

Все поспешно пробормотали заупокойные молитвы и принялись строить различные предположения. Спустя несколько минут паб превратился в сборище пьяных коллег Шерлока Холмса.

— Он был пьян, — заявил один из завсегдатаев.

— А если он вышел на утесы, то мог увидеть убийцу овец и погнаться за ним, — предположил другой.

— А как насчет того странного нового типа? — напомнил всем рыбак, нашедший тело Мартина. — Того, в палатке.

Папа выпрямился на стуле и вступил в разговор.

— Я с ним столкнулся, — сообщил он, — позавчера вечером.

Я удивленно обернулся к нему.

— Ты мне ничего не говорил.

— Я шел в аптеку и спешил, чтобы успеть до закрытия, а этот парень шагал в другую сторону, то есть из города. И тоже очень спешил. Я, проходя мимо, зацепил его плечом, просто так, чтобы позлить. Он остановился и уставился на меня. Пытался запугать. А я попер на него с вопросами — кто он, мол, такой и что тут делает. Я объяснил ему, что здесь принято о себе рассказывать.

Кев навалился грудью на барную стойку.

— И что же?

— Сначала мне показалось, что он хочет мне двинуть, но потом он просто развернулся и ушел.

Собеседники тут же засыпали моего отца вопросами: чем занимаются орнитологи, почему этот тип живет в палатке и так далее. Мне все это уже было известно. У меня был только один вопрос, который мне не терпелось задать.

— Ты ничего странного в нем не заметил? Я имею в виду его лицо.

Отец на секунду задумался.

— Вообще-то, заметил. Он был в солнцезащитных очках.

— Ночью?

— Престранно, ты не находишь?

Я сглотнул подступившую к горлу тошноту и задался вопросом, не угрожало ли папе нечто гораздо худшее, чем обычная потасовка. Я знал, что должен как можно скорее рассказать об этом эпизоде мисс Сапсан.

— А, чушь собачья, — махнул рукой Кев. — На Кэрнхолме уже лет сто никто никого не убивал. Да и кому понадобилось бы убивать старину Мартина? В этом нет никакого смысла. Готов со всеми поспорить — когда придет результат вскрытия, там будет сказано, что он напился до чертиков.

— А вот это будет не скоро, — покачал головой рыбак. — На нас прет шторм. Самый сильный за последний год. Метеоролог сказал, что он задаст нам жару.

— Метеоролог, — фыркнул Кев. — Да этот придурок не знает погоды даже в текущий момент.

* * *

Склонные к пессимизму островитяне часто делали самые мрачные предсказания относительно того, что матушка-природа уготовила для Кэрнхолма. В конце концов, вся их жизнь находилась в полной власти стихий. Но на этот раз их самые худшие опасения оправдались сполна. Дождь и ветер, терзавшие остров всю последнюю неделю, в эту ночь превратились в тугое кольцо шторма, которое, взбивая море в зловещую пену, сомкнулось вокруг Кэрнхолма. Слухи о том, что Мартина убили, и жуткая погода заставили островитян замкнуться в своих домах так же, как это сделали дети в петле времени. Плотно закрыв ставнями окна и заперев двери на засовы изнутри, они отказывались покидать свои жилища. Лодки раскачивались на волнах, грохоча замками и цепями, но ни одна из них не покинула бухту. Выход в море в такую бурю означал бы самоубийство. А поскольку полиция с большой земли не могла забрать тело Мартина, пока море не успокоится, перед жителями поселка встал неприятный вопрос — что делать с трупом? В конце концов было решено отнести его в лавку рыботорговца, располагавшего самым большим на острове запасом льда, и положить в ванну вместе с лососем, треской и другой рыбой. Которую так же, как и Мартина, выловили из моря.

Отец строго-настрого запретил мне покидать «Тайник Священников», что входило в полное противоречие с требованием мисс Сапсан докладывать обо всех странных происшествиях на острове. Более странного случая, чем загадочная смерть одного из жителей поселка, придумать было невозможно. Поэтому в этот вечер я притворился больным и заперся у себя в комнате, после чего вылез в окно и по водосточной трубе спустился на землю. Я оказался единственным, у кого не хватило здравого смысла оставаться в укрытии, — улицы были пустынны. Плотно натянув на голову капюшон куртки, я бросился бежать по главной дороге, не опасаясь того, что меня кто-то заметит.

Когда я вошел в детский дом, мисс Сапсан хватило одного взгляда на меня, чтобы понять — что-то стряслось.

— Что случилось? — спросила она, впиваясь в меня покрасневшими от недосыпа и тревоги глазами.

Я рассказал ей абсолютно все, включая обрывочные факты и дошедшие до моих ушей слухи. Директриса побледнела. Схватив за руку, она притащила меня в гостиную, затем пригнала туда всех, кого смогла найти, после чего снова убежала разыскивать тех немногих, кто проигнорировал ее крики. Дети сгрудились в комнате, растерянно и встревоженно озираясь по сторонам.

Эмма и Миллард пристали ко мне с расспросами.

— Из-за чего она так паникует? — спросил парень.

Я шепотом рассказал им о смерти Мартина. Миллард шумно втянул в себя воздух, а Эмма озабоченно скрестила на груди руки.

— Что, все действительно так плохо? — спросил я. — То есть я хочу сказать, это ведь не могли сделать пустоты? Насколько я понял, они охотятся только за странными людьми, верно?

— Миллард, ты сам ему все расскажешь или это сделаю я? — застонав, ответила Эмма.

— Пустоты явно предпочитают странных людей и очень редко нападают на обычных. Но если у них нет выбора, они готовы жрать все, что угодно, лишь бы это было свежей плотью.

— По возрастающему количеству убийств можно определить, что поблизости промышляют пустоты, — добавила Эмма. — Поэтому они ведут в основном кочевой образ жизни. Если бы они постоянно не меняли место жительства, их было бы очень легко выследить и уничтожить.

— И как часто они это делают? — спросил я, чувствуя, что у меня по спине ползет холодок. — То есть я хотел спросить, могут ли они обходиться без пищи?

— О, они едят очень часто, — со вздохом ответил Миллард. — Главной задачей тварей является обеспечение пустот едой. Когда им представляется возможность, они убивают странных, но в основном добывают тела простых людей и животных, после чего всегда стремятся замести следы.

Он говорил об этом таким тоном, как будто читал лекцию о размножении довольно интересной разновидности грызунов.

— Но полиция должна ловить тварей! — воскликнул я. — То есть я хотел сказать, что поскольку они убивают людей, то…

— Некоторые из них попадаются, — кивнула Эмма. — Я уверена, что если ты следишь за новостями, то слышал об этом, и не раз. К примеру, у одного типа нашли в морозилке человеческие головы. А на плите у него стоял котел, в котором медленно варились потроха, как будто он готовил рождественский обед. Это было не так давно в твоем времени.

Я смутно припомнил сенсационный спецвыпуск новостей о серийном убийце и каннибале из Милуоки, которого задержали при обстоятельствах, очень похожих на те, которые только что описала Эмма.

— Ты говоришь о… Джеффри Дамере[14]?

— Да, кажется, этого джентльмена звали именно так, — подтвердил Миллард. — Захватывающий случай. Похоже, он так и не утратил вкуса к свежатине, хотя давным-давно перестал быть пустотой, превратившись в тварь.

— Я думал, что вам не позволяют узнавать новости из будущего, — удивился я.

Эмма спокойно улыбнулась.

— Птица придерживает только хорошую информацию о будущем, зато не скупится на чернуху.

Тут вернулась мисс Сапсан, волоча за собой упирающихся Еноха и Горация. Все притихли и обернулись к ним.

— Мы только что получили известие о новой угрозе, — объявила она, кивая в мою сторону. — За пределами нашей петли при загадочных обстоятельствах погиб человек. У нас нет полной уверенности относительно причин его смерти, и мы не можем наверняка утверждать, что это представляет опасность именно для нас, но мы должны вести себя так, как если бы все это было именно так. До новых распоряжений никто не должен выходить из дома, даже для того, чтобы собрать овощи на огороде или сходить в деревню за гусем.

Раздался общий стон, и мисс Сапсан повысила голос.

— В последнее время нам всем пришлось трудно. Я обращаюсь ко всем с убедительной просьбой и в дальнейшем проявлять выдержку.

Вверх потянулись руки, но она категорически отказалась отвечать на какие бы то ни было вопросы и ушла проверять запоры на дверях. Я в панике бросился за ней. Если на острове действительно затаилась опасность, я мог погибнуть, едва покинув петлю. Но оставшись внутри петли, я бросал на произвол судьбы совершенно беззащитного отца. Кроме того, я знал, что если я исчезну, он сойдет с ума от беспокойства. Последнее почему-то казалось мне худшим из двух зол.

— Я должен уйти, — произнес я, догоняя мисс Сапсан.

Она втащила меня в пустую комнату и закрыла дверь.

— Будь добр, говори потише, — прошипела она. — И еще: ты будешь считаться с моими требованиями. То, что я сказала, касается и тебя. Ни один человек не выйдет за пределы этого дома.

— Но…

— До сих пор из уважения к твоему особенному положению я предоставляла тебе беспрецедентную степень свободы, позволяя приходить и уходить по своему усмотрению. Но тебя уже могли выследить, а это ставит под удар моих подопечных. Я не позволю тебе подвергать их — или себя самого — еще большей опасности.

— Как же вы не понимаете?! — разгневанно воскликнул я. — Паромы не ходят. Эти люди угодили в западню. Мой отец угодил в западню. Если на острове действительно находится тварь, а я думаю, что так оно и есть, то они с папой уже едва не подрались. Если он только что скормил пустотам совершенно незнакомого человека, то как вы думаете, кто станет следующим?

Ее лицо было как будто высечено из камня.

— Безопасность горожан — не моя забота, — отрезала она. — Я не желаю подвергать опасности своих детей. Ни ради островитян, ни ради кого-либо еще.

— Речь идет не просто о горожанах. Я говорю о своем отце. Неужели вы думаете, что меня остановит пара запертых дверей?

— Возможно, не остановит. Но если ты настаиваешь на том, чтобы уйти, то я настаиваю на том, чтобы ты уже никогда не возвращался.

Я был так потрясен, что рассмеялся ей в лицо.

— Но я вам нужен, — напомнил я ей.

— Да, нужен, — кивнула она. — Очень нужен.

* * *

Я ринулся наверх и ворвался в комнату Эммы, где застал картину такого отчаяния, что она могла бы сойти за одну из иллюстраций Нормана Роквелла, если бы он изображал людей, отбывающих срок заключения. Бронвин невидящим взглядом уставилась в окно. Енох пыхтел на полу, строгая кусок твердой глины. Эмма сидела на краю кровати, упершись локтями в колени. Она одну за другим выдергивала из блокнота страницы и воспламеняла их касанием пальцев.

— Ты вернулся! — произнесла она, когда я вошел в комнату.

— Я и не уходил. Мисс Сапсан меня не отпустила.

Я изложил им свою дилемму.

— В общем, если я попытаюсь уйти, я буду изгнан.

Блокнот в руках Эммы вспыхнул.

— Она не имеет права! — воскликнула девушка, не замечая языков пламени, лижущих ее пальцы.

— Она может делать все, что захочет, — напомнила ей Бронвин. — Она — Птица.

Эмма бросила тетрадь на пол и затоптала огонь.

— Я пришел, чтобы сказать вам: я ухожу, хочет она этого или нет. Я отказываюсь становиться узником и не желаю зарывать голову в песок, пока мой отец подвергается смертельной опасности.

— Тогда я иду с тобой, — заявила Эмма.

— Ты шутишь, — вскинула голову Бронвин.

— Нет, не шучу.

— Ты просто дура, — вмешался Енох. — Ты превратишься там в старую сморщенную сливу. И ради чего? Ради него?

— Не превращусь, — отрезала Эмма. — Для того чтобы время тебя догнало, необходимо провести за пределами петли очень много часов. А мы ведь туда ненадолго, верно, Джейкоб?

Я покачал головой.

— Это плохая идея.

— Что плохая идея? — спросил Енох. — Она даже не знает, ради чего собирается рисковать жизнью.

— Директрисе это не понравится, — констатировала очевидный факт Бронвин. — Эм, она нас убьет.

Эмма встала и закрыла дверь.

— Нас убьет не Птица, — прошептала она, — а эти существа. Но даже если они этого не сделают… Та жизнь, которую мы сейчас ведем, мне кажется страшнее смерти. Птица прижала нас так крепко, что мы уже и вздохнуть не можем. И все это только потому, что у нее не хватает духу взглянуть в лицо тому, что нам угрожает.

— Или не угрожает, — вставил Миллард, о присутствии которого я до этого момента и не догадывался.

— Ей это все равно не понравится, — упрямо повторила Бронвин.

Эмма воинственно вскинула голову и шагнула к подруге.

— Ты еще долго собираешься прятаться под юбкой этой женщины?

— А ты уже забыла, что случилось с мисс Зарянкой? — напомнил ей Миллард. — Ее воспитанников убили, а мисс Коноплянку похитили. И все это случилось после того, как они покинули петлю. Если бы они остались дома, с ними не случилось бы ничего дурного.

— Ничего дурного, говоришь? — с сомнением в голосе переспросила Эмма. — Да, пустоты не могут проникать в петли, зато это могут делать твари. Именно они и выманили тех детей из петли. Ты хочешь, чтобы мы прижали задницы в ожидании момента, когда они постучат в нашу дверь? Что, если на этот раз они не станут прикидываться кем бы то ни было, а сразу пустят в ход оружие?

— Вот что я сделал бы на их месте, — подал голос Енох. — Дождался бы, пока все заснут, спустился, как Санта-Клаус, по каминной трубе и БА-БАХ! — Он выстрелил в подушку Эммы из воображаемого пистолета. — Мозги на стене.

— Спасибо за красочное описание, — с очередным вздохом отозвался Миллард.

— Мы должны нанести удар прежде, чем они поймут, что нам известно об их присутствии, — заявила Эмма. — И пока у нас есть возможность застать их врасплох.

— Но нам не известно об их присутствии! — возразил Миллард.

— Мы все узнаем.

— И как ты собираешься это делать? Бродить по острову, пока не найдешь пустоту? А потом что? «Прошу прощения, мы только хотели поинтересоваться вашими намерениями. Вы хотите нас скушать?»!

— У нас есть Джейкоб, — напомнила ему Бронвин. — Он их видит.

Я почувствовал, как у меня сжимается горло. Я понял, что если они действительно организуют вылазку из петли, то я в определенной мере буду нести ответственность за безопасность каждого из них.

— Пока что я видел только одного, — предостерег их я. — Поэтому я не могу считаться экспертом.

— А если он ничего не увидит? — спросил Миллард. — Это может означать как то, что их там нет, так и то, что они хорошо прячутся. А вы как ничего не знали, так и не будете знать.

Услышав это, все нахмурились. Миллард был прав.

— Похоже, логика в очередной раз восторжествовала, — заметил он. — Я пойду раздобуду овсянки на ужин. Говорю на тот случай, если кто-то из будущих мятежников пожелает ко мне присоединиться.

Скрипнув пружинами, он, видимо, встал с кровати и направился к двери. Но не успел он выйти, как Енох вскочил на ноги с воплем:

— Я знаю!

Миллард остановился.

— Что ты знаешь?

Енох обернулся ко мне.

— Тот парень, который якобы стал жертвой пустоты… Ты знаешь, куда его положили?

— Его отнесли в рыбную лавку.

Енох с довольным видом потер руки.

— В таком случае я знаю, как нам все выяснить.

— И как же? — заинтересовался Миллард.

— Мы спросим у него самого.

* * *

Мы создали экспедиционную группу. Ко мне присоединились Эмма, которая наотрез отказалась отпускать меня одного, Бронвин, которая боялась гнева мисс Сапсан, но при этом считала, что нам необходима ее, Бронвин, защита, и Енох, чей план нам предстояло осуществить. Миллард, невидимость которого могла нам очень пригодиться, не захотел участвовать в этой затее, и нам пришлось его подкупить, чтобы он хотя бы не выдал нас.

— Если мы отправимся в будущее все вместе, — рассуждала Эмма, — Птица не сможет прогнать Джейкоба. Ей придется прогонять всех четверых.

— Но я не хочу, чтобы меня выгоняли! — воскликнула Бронвин.

— Не бойся, Вин, она этого ни за что не сделает. В этом вся суть. А если мы успеем вернуться до отбоя, то она вообще не заметит, что мы куда-то отлучались.

У меня были свои сомнения относительно этого плана, но все сошлись на том, что попробовать стоит.

Это напоминало побег из тюрьмы. После ужина, воспользовавшись царящим в доме хаосом и рассеянностью мисс Сапсан, Эмма сделала вид, что идет в гостиную, а я отправился в кабинет. Через несколько минут мы встретились в конце коридора на втором этаже, где прислоненная к стене лестница вела к люку на чердак. Эмма взобралась по лестнице первой, я последовал за ней и вскоре закрыл за собой люк. Мы оказались в крохотной темной комнатушке под крышей. Там было маленькое оконце, открыв которое мы с трудом выбрались на плоский участок крыши.

Шагнув в прохладу ночи, мы увидели, что Бронвин и Енох уже ждут. Девушка едва не раздавила нас, по очереди сжав в объятиях, и выдала всем черные дождевики, которые стащила, чтобы защищаться от бури, бушующей за пределами петли. Я открыл рот, желая поинтересоваться, как мы собираемся попасть на землю, как вдруг увидел парящую над краем крыши Оливию.

— Кто хочет поиграть в парашютиста? — широко улыбаясь, спросила она.

Оливия была босой, а вокруг ее талии обвивалась веревка. Мне стало любопытно, к чему она привязана, и, заглянув вниз, я увидел Фиону, высунувшуюся из окна первого этажа с веревкой в руках. Заметив меня, она помахала рукой. У нас явно были сообщники.

— Ты первый, — буркнул Енох.

Я нервно попятился от края крыши.

— Хватайся за Оливию и прыгай, — добавила Эмма.

— Я не помню, чтобы наш план включал в себя необходимость переломать себе ноги.

— Глупый, ничего ты не переломаешь, если будешь держаться за Оливию. Это весело. Мы делали это тысячу раз. — Она на мгновение задумалась. — Ну, во всяком случае один раз мы точно это делали.

Я не видел альтернативы подобному экстриму и, собрав всю свою смелость, подошел к краю крыши.

— Не бойся! — ободрила меня Оливия.

— Легко тебе говорить, — пожаловался я. — Ты не можешь упасть.

Она протянула руки и обняла меня. Я обхватил ее.

— Давай, поехали, — прошептала она.

Я закрыл глаза и шагнул в бездну. Вместо падения, которого я опасался, мы плавно, как рождественские снежинки, опустились на землю.

— Это было здорово, — сообщила мне Оливия. — А теперь отпусти меня.

Я разжал объятия, и она с возгласом «Ух ты!» взмыла обратно. Заговорщики зашикали на летунью, а потом стали по очереди обнимать ее и опускаться вниз, присоединяясь ко мне. Вскоре мы уже крадучись направлялись через двор к залитому лунным светом лесу. Из окна нам вслед махали Фиона и Оливия. Возможно, это был только плод моего воображения, но мне показалось, что кусты-животные тоже машут нам вдогонку, и Адам грустно кивает головой на прощанье.

* * *

Когда мы остановились на краю болота, чтобы перевести дух, Енох сунул руку за пазуху куртки, оттопыривающейся на груди, и извлек оттуда несколько завернутых в марлю свертков.

— Разбирайте, — скомандовал он. — Я не собираюсь тащить все это один.

— Что это? — спросила Бронвин, разворачивая марлю, под которой обнаружился кусок коричневатого мяса с торчащими из него трубками. — Фу! Оно воняет! — воскликнула она, удерживая сверток на расстоянии вытянутой руки.

— Успокойся, это всего лишь овечье сердце, — шикнул на нее Енох, суя мне в руки точно такой же сверток.

Он действительно вонял формальдегидом и даже через марлю казался неприятно влажным.

— Если мне придется это нести, меня вырвет, — заявила Бронвин.

— Хотел бы я на это посмотреть, — обиженно пробормотал Енох. — Засунь его в карман дождевика и пошли скорее.

По едва заметной полоске твердой почвы мы пересекли болото. За эти дни я прошел здесь столько раз, что совершенно забыл, каким опасным может быть это место и сколько жизней оно поглотило на своем веку. Шагнув в туннель кургана, я приказал всем застегнуться.

— Что, если мы кого-то встретим? — спросил Енох.

— Держитесь как ни в чем не бывало, — посоветовал я. — Я скажу им, что вы мои друзья из Америки.

— Что, если мы увидим тварь? — спросила Бронвин.

— Бегите.

— А если Джейкоб увидит пустоту?

— А в этом случае, — подала голос Эмма, — бегите так, будто за вами гонится сам дьявол.

Мы друг за другом нырнули в курган, оставив позади безмятежную летнюю ночь. Все было тихо, пока мы не дошли до последней пещеры, где давление воздуха, а вместе с ним и окружающая температура, резко упало, и на нас обрушился чудовищный вой. Это завывала буря. Мы несколько мгновений прислушивались к этим яростным воплям у входа в туннель. Казалось, разъяренному животному только что бросили в клетку полуживой от ужаса «обед». Нам ничего не оставалось, кроме как шагнуть навстречу ненастью.

У выхода мы опустились на колени и выползли в огромную черную дыру, где нас встретили проливной дождь и пронизывающий ветер. Звезды полностью скрылись за грозовыми тучами, но вместо них мрак ночи рассеивали вспышки ослепительно-белых молний. Они на мгновение вырывали из темноты наши дрожащие фигурки, после чего окружающий мир становился как будто еще темнее. Эмма пыталась зажечь огонь, но каждое движение ее кисти давало лишь слабую искру, которая шипела и гасла, не успев разгореться и напоминая поломанную зажигалку. В итоге мы просто поплотнее укутались в дождевики и бросились бежать, преодолевая сопротивление шквального ветра и с трудом вытаскивая ноги из болотной жижи. Болото распухло, поглотив дорожку, и нам пришлось идти скорее по памяти, чем руководствуясь зрением.

В поселке дождь, будто умоляя о чем-то, барабанил во все двери и окна, но люди заперлись внутри своих домов, и залитые водой улицы были пустынны. Никто не видел, как мы бежим мимо куч сорванной ураганом черепицы, мимо одинокой заблудившейся овцы, дикими воплями призывающей на помощь, мимо опрокинувшегося надворного туалета, извергающего на дорогу свое содержимое. Наконец мы подбежали к рыбной лавке. Дверь была заперта, но Бронвин выбила ее двумя мощными ударами, и мы вошли внутрь. Сунув руки в рукава плаща, Эмма обогрела и высушила пальцы, и ей наконец-то удалось зажечь огонь. Из-за стеклянной перегородки такими же стеклянными глазами смотрел на нас осетр. Я обогнул стойку, за которой Дилан целыми днями бормотал проклятия, чистя и разделывая рыбу, и толкнул ржавую боковую дверь. За ней находился ледник — небольшой сарай с грубыми дощатыми стенами, земляным полом и оцинкованной крышей. Сквозь неплотно пригнанные, дребезжащие от ветра доски в сарай просачивался дождь. Эмма осветила своим огнем небольшое помещение. Оглядевшись, мы увидели на деревянных подмостках с дюжину прямоугольных, заполненных льдом корыт.

— В котором из них его тело? — спросил Енох.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

Мы бродили между корытами, пытаясь догадаться, в котором из них находится то, что мы ищем, но все они выглядели совершенно одинаково — эдакие заполненные льдом гробы без крышек. Мы поняли: чтобы найти Мартина, нам придется обыскать все корыта подряд.

— Только не я, — заявила Бронвин. — Я не хочу его видеть. Я не люблю мертвых.

— Я тоже их не люблю, но мы вынуждены этим заняться, — ответила Эмма. — Это наше общее дело.

Каждый из нас выбрал себе корыто, и мы начали рыться там, как собаки в цветочных клумбах, пригоршнями загребая лед и высыпая его на пол. Я опустошил уже половину своего корыта и перестал ощущать кончики пальцев, как вдруг Бронвин взвизгнула и бросилась прочь, зажимая руками рот.

Мы окружили ее корыто, чтобы взглянуть, что она обнаружила. Изо льда торчала застывшая кисть руки с волосатыми пальцами.

— Похоже, ты нашла нашего друга! — воскликнул Енох.

Мы стояли, закрыв лица руками, и сквозь растопыренные пальцы наблюдали за тем, как он методично освобождает ото льда всю руку до плеча, затем торс и наконец все изувеченное тело Мартина.

Нашим глазам предстало ужасное зрелище. Его конечности были вывихнуты под самыми немыслимыми углами. Живот был вспорот, а внутренности отсутствовали. Теперь пустую брюшную полость занимал лед. Когда из-подо льда появилась его голова, мы все стиснули зубы и шумно втянули в себя воздух. Половина лица представляла собой фиолетовый кровоподтек, а кожа свисала клочьями, напоминая жуткую карнавальную маску. Вторая половина тоже была изувечена, но позволяла опознать его обладателя. Сохранилась часть нижней челюсти, поросшей колючей бородой, а также фрагменты щеки, лба и один подернувшийся мутной пленкой, безучастно уставившийся на нас зеленый глаз. Одет Мартин был только в трусы и махровый халат. Он никак не мог отправиться на утесы ночью, в полном одиночестве и таком виде. Кто-то или что-то его туда затащило.

Поиск по сайту: