ОБРЯДОВЫЙ ЭТИКЕТ

Традиционный праздник — важнейшее, эстетически осмысленное событие общественной обрядовой жизни. Как правило, он состоял из четырех этапов:

1) сбор участников на назначенное место праздника;

2) молитва (официоз, действо);

3) совместное застолье (ритуальная трапеза);

4) танцы, игры-состязания, другие действия развлекательного характера.

Собирались в первую очередь мужчины и по старшинству. Окончание сбора и переход ко второму этапу традиционного праздника — молитве — символизировало обращение старшего из общественных распорядителей ко всем собравшимся с требованием тишины и внимания. Обязанности общественных распорядителей возлагались на авторитетных мужчин, до тонкостей знающих этикет, заслуживающих всеобщего уважения и признания. Это была весьма почетная обрядовая должность.

Второй, самый торжественный этап — молитва — мог свершаться здесь же или вблизи культовых объектов — Дзуаров, которые, согласно общим представлениям о почетности, располагались обыкновенно на возвышенности. В этом случае молитве старшего предшествовало жертвоприношение, совершаемое с тщательным соблюдением ряда строгих предписаний. Жертвенных животных закалывали самые авторитетные из собравшихся на празднество мужчин.

Молитвы старшего должны были отличаться лаконичностью и стереотипностью и обязывать присутствующих к исполнению определенных действий: «Слушатели, стоя кругом чтеца и держа в руках шапки отверстиями вверх в знак просьбы, после каждого стиха подхватывает хором «Оммен!». Потом все садятся на коней и объезжают с молитвою молельню Св.Георгия».

Главной особенностью традиционного осетинского праздника являются этикетные предписания для поведения присутствующих на всех его этапах. Это, в первую очередь, относилось к коллективному застолью. По этому поводу имеются достаточно содержательные описания: «Все уселись чинно в ряд, только принявшие на себя обязанность прислужника (уырдыгыстæг) остались на середине круга. Наконец пришло время трапезничать, но никто не смел дотронуться до пищи в ожидании разрешения, которое вскоре и последовало. Созрыко встал, держа одной рукой чурек, другой деревянную чашу, за ним поднялись все прочие». Еще один автор подтверждает: «Нужно ли садиться к столу, приступить к пище, все ждут терпеливо, пока не разрешит этого старший за столом, т.е. пока не сядет сам и не начнет есть».

Таким символическим приобщением к общей трапезе начало застолья призвано олицетворять ритуальное единство всех пирующих. Более того, опосредованно — через очаг — к этому сообществу приобщаются и высшие силы. Для этого с просьбой о ниспослании благополучия в очаг отправляется первый кусок пищи, для этого выплескивается туда же несколько капель ритуального напитка: «По окончании довольно длинной молитвы главный бросает кусок ахсарфамбала (жаренные на огне куски легких) в огонь, дает попробовать одному из младших, берет кусок себе, а остальные разносятся по старшим из присутствующих. То же совершает молельщик с чъиритæ (пирогами). Сидящий рядом с главным, первый после него по старшинству, произносит более краткую молитву, держа в руке чашку арака, плескает несколько капель в огонь, дает отведать одному из присутствующих и выпивает остальное сам. Этими обрядами освящены пища и питье, и начинается пир».

Далее предоставляется слово каждому, располагающемуся в непосредственной близости к хистару. Происходит это в строгой последовательности. Наиболее авторитетному после хистара члену общества предоставляется место справа, третий по значимости в общине человек сидит по левую руку от старейшины.

Определенные правила предписывает церемония передачи почетного бокала — «нуазæн»: «Наполненный вновь бокал передается соседу, когда первый выпил и при этом произнес слова. Пока один пьет, другие поют старинную застольную песню, и бьют в ладоши, пока пьющий не опорожнит бокал». В данном описании легко угадывается ритуал скифской круговой чаши, которую зафиксировал Геродот: «Ежегодно по разу каждый начальник в своей области приготовляет чашу вина, из которой пьют все скифы, которые умертвили врагов, которым же не удалось это сделать, не вкушают этого вина и, как обесчесченные, садятся отдельно, это для них величайший позор. Напротив, те из них, которым удалось убить очень много врагов, получают по две чаши и пьют из обеих разом». Древние авторы свидетельствовали, что особенно отличившимся скифским воинам преподносили одновременно две чаши, что «считается особенной почестью во время веселья». В церемониальном застольном общении современных осетин бокал — «нуазæн» до сих пор знаменует уважение, народное признание.

Этикетное выделение младших, специальное к ним обращение с импровизированной молитвой, речью, содержащей нравственные назидания и благопожелания, можно отметить в качестве отдельного и существенного этапа застольной последовательности. Содержание обращения зависит от особенностей праздника и общей ситуации, но неизменно оно сопровождается преподнесением почетного бокала «нуазæн» и почетной доли «хай» от самих старших самым младшим. Это глубоко символично и олицетворяет ритуальную замкнутость, целостность застольного сообщества Пирующих воинов, в древнейшие времена актуальную. Позднее такие поведенческие нормы сохранялись силой исторической инерции.

Преподнесение почетной доли «хай» также имеет глубокие культурно-исторические корни, восходит к скифскому обычаю сидения на бычьей шкуре. Действие сидения на бычьей шкуре описано Лукианом Самосатским от имени скифа Токсарида: «Обычай садиться на шкуру заключается у нас в следующем: если кто-нибудь, потерпев от другого обиду, захочет отомстить за нее, но увидит, что он сам по себе недостаточно силен для этого, то он приносит в жертву быка, разрезает на куски его мясо и варит их, а сам, разостлав на земле шкуру, садится на нее, заложив руки назад, подобно тем, кто связан по локтям. Это считается у нас самою сильною мольбой. Родственники сидящего и вообще желающие подходят, берут каждый по Части мяса и, ставши правою ногою на шкуру, обещают сообразно со своими средствами один доставить бесплатно пять всадников на своих харчах, другой — десять, третий — еще больше, а самый бедный — только себя. Таким образом, иногда у шкуры собирается большая толпа, и такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвою, ибо выступление на шкуру равносильно клятве». В этом случае совместная трапеза является клятвой боевого единства. В указанном контексте вполне объясним до сих пор существующий у осетин фразеологизм «клятву ем» («ард хæрын») в ситуации принесения присяги.

Вполне объяснимым становится то, что при отсутствии мужчин в роду женщины просили о заступничестве мужчин — не родственников с помощью угощения, которое они выносили на место мужских собраний — ныхас. Предложение считалось принятым, когда кто-нибудь из мужчин, хотя бы символически, прикасался к подношению. При этом не произносилось ни слова. Все действия носили образно-знаковый характер, смысл которых был понятен всем участникам событий, и вызывали соответствующие реакции.

В нартовском эпосе можно обнаружить немало указаний на преподнесение ритуальных «нуазæн» и «хай» женщине: «И повела Шатана по своим кладовым. Одна кладовая полна пирогами, в другой от земли до потолка высятся груды вяленого мяса, в третьей хранятся напитки.

— Видишь, когда оказывали мне честь нарты и долю мою присылали с нартских больших пиров, я все сберегла — и вот пригодилось!». Возможно, в форме подобного символического приобщения сохранялась память о некогда правомерном участии женщин в мужских пирах после битвы, о прежних их боевых заслугах (в частности, у сарматов женщины воевали). Не исключено, тем не менее, что для выражения уважения к женщине просто механически дублировались способы, обеспечивающие этикетное общение между мужчинами.

Распределение пищи также глубоко символично. Не случайно нартовский герой восклицал: «Если перед вашими старшими нет головы, а перед вашими младшими нет уха, так что же это за пир?». По утверждению исследователей, «самыми почетными частями мяса считаются голова, сердце, шея. Они всегда подаются старшему за столом и общему дележу между присутствующими не подлежат... часто эти части отправляются из дома соседям, если где имеется почетный старик». К почетным частям жертвенного животного относили также лопатку, указывая, что «другие куски уырдыгыстагами разносятся по фынгам присутствующих».

Есть сведения о проведении раздельных мужских и женских праздничных застолий. Мужские сопровождались кровавыми жертвами (жертвенными животными служат овцы и козы), а у женщин приношения сыром и молоком. Для застольной молитвы подходят только сырные пироги, ставшие необходимыми и на ритуальных пиршествах мужчин. Спиртные напитки отсутствуют, а для старших женщин допустимо пиво. Мужчинам подается еще и арака, которую пьют в достаточном количестве, хотя и не напиваются до безобразия, потому что это считается в общественном мнении величайшим пороком. Между осетинами много вовсе непьющих». Это нравственное убеждение запечатлено в эпосе: «Слава о нартах тогда разошлась широко, когда они соблюдали умеренность в еде, оберегали себя от хмельных напитков».

Определенным церемониалом сопровождалось и потребление спиртного: «Молодежь должна прислуживать, поднося рог с аракой и хлопать в ладоши, петь до тех пор, пока рог не будет осушен». Получить спиртное можно только от обслуживающего, который хоть и не имеет права отказывать, но просить его о лишней чарке недопустимо. Особенностями застольного этикета были предусмотрены строгие меры, обеспечивавшие достойное поведение. В целом «никаких непристойных разговоров за столом не полагается. Едят они очень мало. Невоздержанность в еде считается большим пороком, а малейший намек на страдания голодом — высшим бесстыдством». Аскетизм, замеченный у осетин многими авторами, выражался, в частности, и в строгой регламентации блюд. Во время ритуального застолья следовать есть и пить только то, что может бьггъ посвящено и угодно Богу.

Этикетом регламентированы количество тостов, их продолжительность и уместность соответственно причине и статусу застолья. Завершающий тост, как и первый, также произносит хистæр, замыкая цикл застольного общения. На этом заканчивается третий этап традиционного осетинского праздника.

Если рассмотренные три этапа характеризуются некоторой цикличностью, последовательностью, то четвертый (зрелищный) мог отчасти совпадать с застольем. Касался он преимущественно молодежи, но начинался и проводился только после специальной санкции старших, т.е. с их фактического позволения. Танцы и сейчас называют словом (хъазт), которое в дословном переводе означает «игра», «игрища». Используется термин, который некогда относился ко всему четвертому этапу общинного праздника. В старину он состоял из пения, военно-спортивных состязаний (собственно «игр»), танцев.

Подобные соревновательные игры требовали соблюдения определенных норм, преимущественно связанных с уважением к жилищу и женщинам. К примеру, во время джигитовки всадник не должен был останавливать коня так, чтобы он стал спиной к жилищу или к женщинам. Более того, оскорблением женщины считалось грубое обращение всадника с конем в ее присутствии. Даже кнут в руках нельзя было держать со стороны женщины.

Места массовых игр в Осетии известны. Это Къобы фаз (Дарьяльское заделье), площадь Зилахар (Алагирское ущелье), Поти фаз (Нарское ущелье), Мацута и Мадзаска (Дигорское ущелье). В нартовском эпосе неоднократно упоминается Площадь игр. Итоговые состязания проводились в Кобанском ущелье (Къобы фæз) вблизи святого места — Дзуара. С ним соотносились самые распространенные благопожелания: «Къобы Дзуар дæ фæндаг раст фæкæнæд», («Дзуар Коби да ниспошлет тебе счастливого пути!»). Кобинский Дзуар, рядом с которым соревновались лучшие из лучших юношей со всей Осетии, наделялся в народном понимании силой священного покровительства воинам, охотникам, путникам, преимущественно молодым.

Праздники имели большое значение, на них происходило что-то вроде олимпийских игр, были состязания в верховой езде, кулачном бою, стрельбе, танцах, пении и т.д. В эпосе достаточно уточнений: «Собралась раз нартская молодежь на равнине Зилахар. Сначала завели большой симд — любимую долгую нартскую пляску. Отличился Сослан в этом симде. Хорошо он плясал на земле, но не хуже сплясал на плечах нартских юношей. После симда стали состязаться в стрельбе из лука. Наметили цели и стали пускать в них стрелы. Немало было метких стрелков среди нартских юношей, но опять впереди всех оказался Сослан. Его стрела всегда попадала в цель. Неподалеку отдыхало стадо.

— А ну, испытаем мы также и силу свою, — сказали юноши.

Выбрал каждый по молодому быку и, схватив его за рога, старался перебросить через реку. Никому это не удавалось. Но вот Сослан выбрал самого крупного быка, взял его за рога, размахнулся, и упал бык на другом берегу реки. Потом пошли на Площадь игр, и во всех состязаниях одолел Сослан нартскую молодежь».

В нормах этикета, организующих массовые игрища осетин, помимо указанных выше почтения к жилищу и женщинам, нашел свое выражение еще один важный принцип — гостеприимства: «Прежде гостя не достану стрелу из колчана». В этом случае, как и в других ситуациях, гость пользовался церемониальным первенством. Что же касается реального принципа старшинства, то на играх он также был ведущим. Поскольку состязательная часть «хъазт» напоминала боевые учения и во многом демонстрировала воинственность и силу, для каждой группы избирался лидер (т.е. старший), имитировавший боевого предводителя. Эпос полон сведений о неограниченных правах Сосрыко и неукоснительном подчинении молодых нартов этому персонажу, исполняющему функции старшего. Указанный принцип распространялся не только на проведение групповых состязаний, но и на парные единоборства.

Прослеживается интересная закономерность: игры и учения в эпосе всегда проводятся по пятницам. На этот день нарты назначают и поединки, а также начало военно-предпринимательских походов — «балц».

На состязательных началах строилась не только боевая часть игр, но и некоторые другие их компоненты, например, военные танцы на выносливость с выбыванием. «С рассветом пришел юноша на Площадь игр нартов. Стал там играть, всех победил. Вечером вернулся в свой дом, говорит отцу: «Не нашлось у них никого сильнее меня. Всех их одолел и в симде, и в танцах, и в разговорах». Симд — массовый осетинский танец. То, что он назван отдельно от прочих танцев, по-видимому, не случайно: «Этот старинный своеобразный и стильный массовый танец, — пишет академик В.И.Абаев, — даже сейчас, при хорошем исполнении, производит впечатление внушительное. Помноженный на нечеловеческую мощь и темперамент нартовских титанов, он, по уверению сказаний, сотрясал землю и являл из ряда вон выходящее зрелище. Даже боги с небес взирали на богатырский пляс с изумлением, к которому примешивалась изрядная доля страха». Нетрудно предположить, что симд лишь впоследствии стал носить эстетический развлекательный характер, исполнялся с участием девушек. Изначально же он имел военно-учебную и, возможно, магическую сущность. Соревновательная основа симда подтверждается эпическими сказаниями: «У нартов был однажды большой симд. На этом симде не было тогда ни Урузмага, ни Сосрыко, ни Сослана, ни Батраза. Такой был большой симд, что земля от него тряслась. Сын одноглазого богатыря Алæф, услышав нартовский симд, сказал своему отцу:

— Сегодня у нартов на Зилахар большой симд. Пойду я туда и попляшу на симде, побью и поколочу нартам бока.

Увидев богатыря, нарты подняли свою пляску живо. Алæф толкает их по обеим сторонам и разбивает толпу симда. Ухватится за одного — ломает ему руку, ухватится за другого, третьего, четвертого — ломает им бока так, что ребра трещат. Того толкнет, тому разбивает плечевые кости».

Нет сомнений в поединковом характере симда. Этот военный танец требовал действительно от танцоров огромного умения и фехтования на кинжалах, искусного умения танца с ловкими и быстрыми движениями, и сильных ног, чтобы держаться все время на согнутых пальцах ног... Часто зрители не выдерживали, боясь, что танцоры могут в азарте поранить друг друга, и силой разнимали танцоров. В народном мировоззрении образ удачливого героя связан с тем, что он умелый танцор. Вот как передается характеристика идеального юноши: «...был молод, статен, славился силой и ловкостью и умел танцевать».

Военно-ритуальное происхождение танцев подтверждают локальные элементы танцевального этикета. «Почетным долгом юноши», изъявлением уважения к танцующей девушке, была стрельба ей под ноги во время танца. Подобные хореографические «па» можно понять только с учетом воинственного мировоззрения народа.

Не только огнестрельное, но и холодное оружие атрибутивно присутствовало в некоторых танцах — «молодых людей вызывали на специальный танец с обнаженными кинжалами».

Ранее уже упоминалось о значении оружия в его символическом аспекте. Во времена традиционного жизнеустройства осетин неуместным, можно сказать, несветским, считалось появление мужчины без оружия, как и без головного убора, в любом общественном месте. Танцы не составляли в этом смысле исключения. Более поздние наблюдения фиксируют определенные требования к внешнему виду танцующих: «Нельзя без шапки, пояса, нельзя чтобы пуговицы не застегнуты. Неаккуратно одетые в круг танцующих не приглашались».

Поведение танцующих было регламентировано предписаниями традиционного этикета. Участие в танцах выдвигало строгие требования к возрасту — это могла быть исключительно молодежь добрачного возраста. Интересно, что «в Осетии танцы считаются общественной повинностью, каждый юноша и каждая девица должны уметь танцевать», — утверждал один из авторов. Вообще участие молодежи в праздниках ограничивалось обслуживанием старших и участием в «хъазт», что предоставляло еще одну возможность заслужить одобрение старших односельчан и пообщаться друг с другом.

Девушки начинали посещать танцы с 16-18 лет (по некоторым данным — с 14 до 18 лет). Появление их в обществе раньше указанного срока расценивалось как неприличное, но не одобрялось и слишком позднее. Нарушением этикета считалось появление на танцах нескольких родных сестер сразу: танцы начинали посещать по старшинству. Девушку обязательно должен был сопровождать родственник-провожатый. Он должен был опекать девушку постоянно, пока она находилась вне дома. К примеру, гармонистка, к которой официально и обязательно неоднократно обращались с просьбой взять в руки инструмент и начать игру, должна была получить разрешение у своего провожатого. Более того, около нее во время игры должны стоять ее братья и аккомпанировать ей ритмичными ударами в ладоши.

На танцах обязательно назначался распорядитель, организующий их проведение. Начало танцев символично: «Игра оркестра почти во всех плясках сопровождается довольно стройным и громким боем в ладоши — это сигнал к начатию плясок». Этикетом были определены последовательность и степень массовости танцев. Танцевали сначала танец приглашения, потом лезгинку — круговой танец на носках. Это исполнялось одной-двумя парами. Массовый симд — неограниченное количество танцующих.

Распорядитель на танцах обладал полномочиями назначения пар танцующих. По своему усмотрению и желанию выходить в круг считалось недопустимым: «На танцах дирижирует какой-нибудь молодой человек, его обязанность состоит в том, что он приглашает девиц и мужчин, когда настанет их очередь». Очередность эта была предопределена опять же старшинством: «На танцах девушки становятся с одной стороны, а юноши — с другой по старшинству. Независимо от возраста, гармонистка становится во главе всех девушек».

Девушки назначались на танцы в той последовательности, в какой стояли, т.е. по старшинству, «мужчины же, хотя и стоят по старшинству, но выступают по просьбе дирижера, но не по очереди». Распорядитель по их желанию назначает заранее заявленные кандидатуры.

Танцевальный этикет отразил и принцип гостеприимства: «Если на танцах присутствуют гости, то им уделяется особое внимание: их приглашают станцевать вне очереди. Если танцует молодой человек, в пару ему приглашают самую красивую девушку. Танцевать с девушкой-гостьей приглашали более авторитетного и видного молодого человека. Конечно, это делается корректно, не оскорбляя ничьего достоинства».

На игрищах одобрялись воинские элементы танца, всаднические па, а на праздничных состязаниях устраивались скачки. Танцы, в свою очередь, содержали элементы выездки: «Если случались гости-всадники, то играли танец-джигитовку, а всадники должны были станцевать верхом. После джигитовки гостей приглашали спешиться и станцевать уже самим».

Требования, предъявляемые к танцующим, в какой-то мере отражали народные представления о «правильном» поведении молодежи: «На танцах девушка должна вести себя скромно. Она не должна позволять себе лишних разговоров, неуместных шуток, громкого смеха. Если танцы устраивались зимой, то выстаивали все время без верхней одежды. Считалось недостойным уходить с танцев из-за холода. И как бы жарко ни было, этикет не позволял юноше во время танцев расстегнуть пуговицу, снять шапку, пояс и т.д. На танцах не полагалось садиться ни юноше, ни девушке. Нельзя было курить, смеяться, разговаривать без убедительного повода». Юношам, отличившимся молодеческими подвигами, на танцах оказывались особые почести: «им давали возможность станцевать с самыми красивыми девушками». Юноши должны были заслужить себе право танца с красавицей. Так, в описании празднования Джеоргуыба читаем: «Почетные бывалые старики ущелья вызывали отличившихся, благодарили их за смелость и мужество, им преподносили почетный бокал — туровой рог пива, три пирога и заднюю ножку барана. После этого их приглашали на танцплощадку и давали право станцевать».

В эпосе нартов содержится немало упоминаний и о том, что девушка отказывалась танцевать с тем или иным персонажем из-за какого-то его недостатка, либо принуждая совершить какое-либо удальство: «А с тобой я спляшу — среди нартов ты только один без недостатка! Но у тебя есть один недостаток, и если бы ты мог устранить его, то достоин был бы со мной плясать». Таким образом, возможность танца с девушкой была частью постоянной борьбы за повышение своего престижа, в которой проходила вся жизнь юноши, а впоследствии и мужчины.

Одно из главных требований танцевального этикета — почтение к женщине. От мужчины требовалось соблюдение множества норм, в противном случае, малейшая двусмысленность, допущенная даже случайно, могла привести к убийству и кровной мести за это. В эпосе есть указания на конкретные поступки, считающиеся непростительными: «Сослан нетерпеливым был и не стерпел: с той девушкой, что была красивее других, стал плясать симд. И прижал руку девушки к себе. И когда второй раз он это сделал, девушка не простила его уже; она схватила Сослана за плечо и швырнула его в середину озера. Долго барахтался Сослан на поверхности озера, а потом вода потянула его вниз».

Эпос допускает месть, совершаемую незамедлительно самой же девушкой. Не исключено, то) когда-то это имело место в действительности. В период, доступный для наблюдения, виновный преследовался братьями или другими родственниками оскорбленной. Последствия могли быть самыми разнообразными вплоть до кровной мести.

Существовали, однако, и более тонкие запреты: «...считается неприличным, даже недопустимым разговаривать наедине с девушкой». Подчеркнутое уважение к девушке фиксировалось определенными условностями, сопровождавшими начало и конец танца: «Этикет требует, чтобы приглашенная на танец девушка не сразу согласилась идти. Она должна подождать, пока ее попросят несколько раз».

Завершался танец исключительно по усмотрению и желанию девушки: «По окончании танца первой должна была остановиться девушка и отойти, смотря в сторону своего кавалера, к своим подружкам. Кавалер, поклонившись девушке, также отходил к юношам. Кавалер не должен первым бросать танец. Это считалось оскорблением, и тогда братья ее требовали удовлетворения у того, кто ее оставил танцующей».

После вступления в брак участие в игрищах допускалось только в качестве наблюдателей.

Традиционным общественным этикетом предусмотрена мера участия любого человека в народном празднике на всех его этапах в зависимости от его возраста и тех функций, которые он в силу своего этикетного статуса мог бы исполнять. Сказанное иллюстрирует эпический сюжет: «Архаг решил повидаться с ханом Аварии... «Для этого случая мне нужны товарищи», — подумал он и пригласил Сослана, Хамица, Урузмага, Субалци. А их пригласил потому, что Урузмаг как старик пригодится возглавить стол, Хамиц — метко ответить, Сослан — проявить себя верхом или в стрельбе, Субалци, как младший, пригодится услужить».

Устойчивость осетинского традиционного этикета объясняется его древнейшими истоками, т.е. наследием скифов, сарматов и алан, их общего культурного единства. Оно уникально еще и потому, что распространилось не только на непосредственных потомков на Кавказе. По мнению Франко Кардини, именно этим североиранским народам обязан своим происхождением и такой уникальный культурный феномен, как европейское средневековое рыцарство.

Сложившиеся в реальных ситуациях, этикетные установки оставались целостной системой. Являясь не «парадными», а действенными формами общения, органично присущими народу, они в какой-то степени характеризуют этнический облик современных осетин.

Поиск по сайту: