ИЗ «ЛЮДВИГА ФЕЙЕРБАХА» 2 страница

227

b) Законы траектории приводят непосредственно к взаимному движению нескольких тел – планетарное и т.д. движение, астрономия, равновесие – временному или кажущемуся в самом движении. Но действительным результатом этого рода движения в конце концов бывает всегда контакт движущихся тел, они падают друг на друга.
с) Механика контакта — соприкасающиеся тела. Простая механика, рычаг, наклонная плоскость и т. д. Но этим не исчерпываются последствия контакта. Он проявляется непосредственно в двух формах: трении и ударе. Обе имеют то свойство, что при определенной степени интенсивности и при определенных обстоятельствах они производят новые, не только уже чисто механические последствия: теплоту, свет, электричество, магнетизм.
2. Собственно физика, наука, исследующая эти формы движения, которая после исследования каждой из них в отдельности констатирует, что при опреде-ленных условиях они переходят друг в друга, и в заключение находит, что все они при определенной степени интенсивности, которая (степень) изменяется со-ответственно различным движущимся телам, вызывают действия, выходящие за пределы физики, изменения внутреннего строения тела — химические дей-ствия.
3. Химия. При исследовании прежних форм движения было более или менее безразлично, производилось ли оно над одушевленными или неодуше-вленными телами. Неодушевленные тела, правда, показывают эти явления в их наибольшей чистоте. Напротив, химия может познать химическую природу важнейших тел только на таких веществах, которые возникают из процесса жи-зни; главной ее задачей все больше и больше становится искусственное пригото-вление этих веществ. Она представляет переход к науке организмов, но диалек-тический переход только тогда возможно будет установить, когда химия совершит этот действительный переход или будет на пути к этому». (Вот в чем вопрос!—К. Ш.)
5. Энгельс, вероятно, имеет в виду «Введение» Секки к книге <>Die Sonne». См. «Указатель цитированных сочинений».
6. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 21: «Эта наука [философия] претерпевает часто такое пренебрежение, что даже те, которые не занимались ею, воображают, что без всякого изучения они понимают, как обстоит дело с философией, и что, получив обыкновенное образование и опираясь, в особенности, на религиозное чувство, они могут по-ходя философствовать и судить о философии. Относительно других наук счи-тается, что требуется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое знание дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить баш-мак нужно изучить сапожное дело и упражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им — требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не тре-буется такого рода изучения и труда. Это удобное мнение нашло себе в новейшее время подтверждение в учении о непосредственном знании, — знании посредством созерцания».
7. Там же, стр. 23: «...охотнее всего отделяет действительность от идеи рассудок, который грезы своих абстракций принимает за нечто истинное и гор-дится долженствованием, которое он особенно охотно предписывает также и в области политики, как будто мир только и ждал его, чтобы узнать, каковым он должен быть, но каким он не является, ибо если бы мир был таковым, каковым он должен быть, то куда делось бы скороспелое умствование, выдвигаемое рас-судком долженствования?»
8 Там же, стр. 44: «Различие между чувственным и мыслью мы должны видеть в том, что характерной особенностью первого служит единичность, и так

как единичное (взятое совершенно абстрактно, это единичное есть атом) находится также в связи с другими единичными, то чувственное есть внеположенность их друг другу, ближайшими абстрактными формами которой являются: совместность и последовательность».
9. Там же, стр. 48: «…то, что в предметах, свойствах, событиях истинно, то, что в них есть сокровенного, существенного, которую нам важно знать, не находится в сознании непосредственно, не есть то, что нам дает уже первый взгляд… То же самое мы находим в нашем отношении к явлениям природы. Мы замечаем, например, гром и молнию. Это явление нам знакомо, и мы его часто воспринимаем. Но человек не удовлетворяется одним лишь знакомством с явлением, одним лишь чувственным явлением; он хочет знать, что скрывается за последним, хочет знать, что оно представляет собою, хочет его постигнуть. Мы поэтому размышляем, стремимся узнать причину, как нечто отличное от явления как такового, стремимся узнать внутреннюю сущность в ее отличии от лишь внеш-него. Мы, таким образом, удвояем явление, ломаем его надвое: на внутреннее и внешнее, на силу и проявления, на причину и действие. Внутреннее, сила, здесь опять-таки есть всеобщее, постоянное, не та или другая молния, не то или другое растение, а то, что остается одним и тем же во всем. Чувственность есть некое единичное и исчезающее, а то, что в нем постоянно; мы узнаем посредством раз-мышления. Природа показывает нам бесконечное множество единичных образов и явлений: мы чувствуем потребность внести единство в это многообразие; мы поэтому сравниваем друг с другом явления и стремимся познать всеобщее каждого из них. Индивидуумы рождаются и погибают, род же есть пребывающее в них... Сюда принадлежат также законы,—например, законы движения светил. Мы ви-дим звезды сегодня здесь, а завтра там; этот беспорядок есть нечто не соответствую-щее духу, нечто чему он не доверяет, ибо он верит в существование порядка, в простое, постоянное и всеобщее определение. Исходя из этой веры, он направил свое размышление на явления и, познав их законы, установил движение небесных светил во всеобщей форме, так что из этого закона можно определить и познать каждую перемену места».
10. Энгельс, новидимому, имеет в виду главу: «Всеобщность законов приро-ды» из книги Бюхнера, Kraft und Stoff, см. стр. 42—47-
11. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 50: «То, что получается при размышлении, есть продукт нашего мы-шления. Так, например, Солон дал афинянам законы, которые были произведением его головы».
12. Там же, стр. 52. «Логика поэтому совпадает с метафизикой, наукой о вещах, постигаемых, в мыслях, которые, как признавали раньше, выражают существенности вещей».
13. Вот это, отмеченное Энгельсом у Гегеля, место на стр.58 «Энцикл.», I:
«...мы можем несомненно познать истину посредством опыта, но этот опыт есть лишь форма. В опыте имеет большое значение, какой ум приступит к изучению действительности. Великий ум делает великие наблюдения и усматривает в пе-строй игре явлений то, что имеет значение».
14. Там же, стр. 60: «...миф гласит, что Адам и Ева, первые люди, человек вообще, обитали в саду, в котором находились древо жизни и древо познания добра и зла. Миф рассказывает, что бог запретил людям вкушать плоды древа познания, о древе же жизни ничего здесь больше не говорится. Этим, следова-тельно, высказано то положение, что человек не должен приходить, к познанию, а должен оставаться и состоянии невинности. И у других народов, обладавших глубоким сознанием, мы находим представление, что первоначально состояние людей было состоянием невинности и единения. В этой представлении правильно

то, что, несомненно, человек не должен остановиться на раздвоении, в котором мы находим все человеческое. Неправильно, напротив, что непосредственное естественное единство представляет собою правый путь. Дух есть не только не-посредственное, а существенно содержит в себе момент опосредствованил. Дет-ская невинность имеет в себе, несомненно, нечто привлекательное и трогатель-ное, но она такова, лишь поскольку она напоминает о том,, что должно быть по-рождено самим духом. То единство, которое мы наблюдаем в детях как нечто природное, должно быть результатом труда и культуры духа. Христос говорит:
«Если не станете, как дети...» и т. д., но он не говорит, что мы должны оставаться детьми. В нашем моисеевом мифе мы находим дальше, что побуждением к вы-ходу из этого единства было внешнее предложение (через посредство змея) чело-веку; в действительности однако вступление в состояние антагонизма, пробу-ждение сознания, имеет причиной природу самого человека, и этот процесс по-вторяется в каждом человеке. Змей видит божественное состояние в знании того, что есть добро и что есть зло, и это знание в самом деле выпало в удел человеку благодаря тому, что он порвал с единством своего непосредственного бытия, вку-сив от запретных плодов. Первой рефлексией пробудившегося сознания было то, что люди заметили, что они наги. Это очень наивная и глубокая черта. В стыде именно заключается отход человека от своего природного и чувственного бытия. Животные, не дошедшие до этого отхода, не знают поэтому стыда. В человеческом чувстве стыда мы в самом деле и должны искать духовного и нравственного про-исхождения одежды, физическая же потребность представляет собою, напротив, лишь второстепенную причину. Дальше следует так называемое проклятие, ко-торым бог проклял человека. В этом проклятии подчеркивается главным образом антагонизм между человеком и природой. Мужчина должен трудиться в поте лица своего, а женщина — рожать в муках. Что касается, в частности, труда, то он пред-ставляет собою в равной мере как результат раздвоения, так и преодоление по-следнего. Животное находит непосредственно в готовом виде то, что ему нужно для удовлетворения потребностей; человек же, напротив, относится к средствам удовлетворения своих потребностей как к чему-то порожденному и сформирован-ному им. И в этих внешних предметах, таким образом, человек также находится в отношении с самим собою. Изгнанием из рая миф не заканчивается. Он гласит далее: бог сказал: «Вот Адам стал, как один из нас, ибо он знает, что есть добро и что есть зло». — Познание здесь, в противоположность прежнему, обозначается мифом как божественное состояние, а не как то, что не должно иметь места».
15. Ср. Гегель, Энцикл., I, §§ 153—159.
16. Ср. Гегель, Энцикл., I, стр. 233.
Природы внутреннюю суть --

говорит один поэт [Галлер] —
Познать бессилен ум людской;
Он счастлив, если видит путь
К знакомству с внешней скорлупой.

К этому месту Гегель делает следующее примечание: «Ср. гневное воскли- цание Гете в «Zur Naturwissenschaft», т. 1, тетрадь 3-я:
Всю жизнь об этом мне твердят без толку,
Я ж негодую — хоть и втихомолку;
На скорлупу и на ядро бесцельно
Делить природу: все в ней нераздельно
и т. д.

17. Гегель, Энцикл., I, Стр. 91: «Вещь в себе (а под вещью Кант понимает также и дух, бога) обозначает предмет, поскольку отвлекаются от всего, что он составляет для сознания, поскольку отвлекаются от всех эмоциональных определе-

ний, равно как и от всех определенных мыслей о нем. Легко усмотреть, что оста-ется после этого: голая абстракция, нечто совершенно пустое, что можно опреде-лить лишь как потустороннее, отрицательное представления, чувства, опреде-ленного мышления и т. д. Также просто соображение, что этот caput mortuum есть сам лишь продукт мысли, а именно продукт мысли, перешедший к чистой аб-стракции, продукт пустого «я», которое делает своим предметом это пустое тожество самого себя. Отрицательное определение, которое получает это абстрактное тожество как предмет, равно приводится среди кантовских категорий и так же хорошо известно нам, как и вышеуказанное пустое тожество. После всего этого нужно только удивляться, когда читаешь, что мы не знаем, что такое вещь в себе, так как на самом деле нет ничего легче, чем знать ее».
18. Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. I, перевод Н. Г. Дебольского.
Стр. 103 и сл.: «Если мы поэтому возьмем отталкивание так, просто для себя, то оно есть рассеяние многих одних в неопределенность, вне сферы самого отталкивания; ибо оно состоит в отрицании взаимного отношения многих одних, безотносительность есть его, взятого отвлеченно, определение. Но отталкивание не есть просто пустота, одни, как безотносительное не отталкиваются, не исклю-чают одно другое, что требуется их определением. Отталкивание есть, хотя отри-цательное, но по существу своему отношение; взаимное отстранение и разлет не есть освобождение от того, что отстраняется и разлетается, исключающее оста-ется в связи с тем, что им исключается. Но этот момент отношения и есть притяже-ние, стало быть притяжение в самом отталкивании; притяжение есть отрицание того отвлеченного отталкивания, при котором одни были бы лишь относящимися к себе, а не исключающими сущими.
Но поскольку исходным пунктом служит отталкивание существующих одниx, а тем самым и притяжение полагается внешним образом привходящим к нему, то при всей их нераздельности оба они удерживаются одно вне другого, как различные определения; причем, однако, оказалось, что не только отталки-вание предполагается притяжением, но что также имеет место и обратное отно-шениe — отталкивания к притяжению, и первое равным образом предполагает второе.
По этому определению они неразделимы и вместе с тем определены, в про-тивоположность одно другому, как долженствование и предел. Их долженствование есть их отвлеченная определенность, как сущих в себе, которые, однако, вместе с тем, выходят сами за себя, и одно относится к другим так, что каждое имеет бытие через посредство других как других; их определенность состоит в том, что в этом своем опосредствовании они положены одно для другого как другое определение. — Отталкивание есть положение многих, притяжение — положе-ние одного, последнее вместе с тем—отрицание многих, а первое—отрицание их идеализации в одном, так что притяжение есть притяжение лишь посредством отталкивания, а отталкивание есть отталкивание посредством притяжения».
19. Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. 2. см. сл. примечание.
20.Гегель, Наука логики, ч. 1, кн. 2.
Стр. 82 и сл.: «...вещь в себе, как таковая, есть не что иное, как пустое отвлечение от всякой определенности, о коем, конечно, нельзя ничего знать именно потому, что оно есть отвлеченность от всякой определенности. Поскольку, таким образом, вещь в себе предположена как неопределенное, то всякое определение падает вне ее, в чуждую ей рефлексию, к которой она безразлична. Трансцендентальный идеализм признает за такую внешнюю рефлексию сознание. Так как эта философская система перемещает всякую определенность вещей, как по форме, так и по содержанию, в сознание, то с этой точки зрени во мне, в субъекте совершается то, что я вижу листья дерева не черными, а зелеными, солнце – круг-

лым, а нс квадратным, что сахяр для моего вкуса сладок, а не горек, что первый и второй удар часов я определяю как последовательные, а не как одновремснные, а также первый не как причину и не как действие второго и т. д. Это резкое изложение субъективного идеализма непосредственно противоречит сознанию свободы, по которому я знаю себя, напротив, как общее и неопределенное, отде-ляю от себя эти многообразные и необходимые определения и признаю их, как нечто внешнее мне, присущими лишь вещам. В этом сознания своей свободы «я» есть то поистине рефлектированное в себя тожество, которым должна быть вещь в себе. В другом месте я показал, что этот трансцендентальный идеализм не выходит за ограниченность «я» объектом, вообще за конечный мир, но изменяет лишь форму предела, остающегося для него абсолютным, лишь перемещая ее из объективной в субъективную область и делая определенностями «я» и происходящею в нем как в вещи дикою сменою то, что признается обычным сознанием за некоторые принадлежащие лишь внешним ему вещам многообразие и изменение. С тепе-решней точки зрения лишь противопоставляются вещь в себе и ближайшая к нсй внешняя рефлексия; последняя не определила еще себя как сознание, а вещь в себе как «я». Из природы вещи в себе и внешней рефлексии оказалось, что это внешнее само определило себя как вещь в себе и, наоборот, стало собственным опрсделением той первой вещи в себе. Существенная же недостаточность той точки зрения, на которой останавливается сказанная философия, состоит в том, что она упорно удерживается на отвлеченной вещи в себе, как на окончательном определении, и противопоставляет рефлексию или определенность и многообразие качеств вещи в себе, между тем как в действительности вещь в себе по существу имеет эту внешнюю рефлексию в себе самой и определяет себя как причастную собственным определениям, свойствам, обнаруживает ложность определения себя как отвлеченной вещи, как чистой вещи в себе».
21. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 214, 215. «Если утверждают, что вещь в себе непознаваема, то с этим можно согласиться постольку, поскольку под знанием понимают постижение предмета в его конкретной определенности, ибо вещь в себе есть не что иное, как совершенно абстрактная и неопределенная вещь вообще. Впрочем, с тем же npавом, с которым говорят о вещи в себе, можно было бы также говорить о качестве в себе, количестве в себе и точно так же и о всех других категориях и понимать под этим данные категории в их абстрактной непосредственности, т. е. в отвлечении от их развития и внутренней определенности. То обстоятельство, что именно лишь вещь фиксируется в своем в себе, мы должны рассматривать как произвол рассудка. Но выражение «в себе» применяется, далее, также к содержанию как природного, так и духовного мира, и соответственно этому говорят, например, об электричестве или о растении в себе и также о человеке или государстве в себе и понимают под «в себе» этих предметов то, что они, собственно, по-настоящсму представляют собою. Здесь обстоит дело нс иначе, чем с вещью в себе вообще, а именно так, что, когда мы останавливаемся только на «в себе» предметов, мы понимаем их не в их истине, а в односторонней форме голой абстракции. Так, например, человек в себе есть ребенок, задача которого состоит не в том, чтобы оставаться в этом абстрактном и неразвитом в себе, а в том, чтобы стать также и для себя тем, чем он пока есть лишь в себе, именно стать свободным и разумным существом. И точно так же государство в себе есть еще неразвитое, патриархальное государство в котором содержащиеся в понятии государства различные политические функции еще на конституировались соответственно своему понятию. В том же смысле можно также рассматривать росток как растение в себе. Эти примеры должны показать нам, что очень заблуждаются те, которые думают, что «в себе» вещей или вещь в себе есть вообще нечто, недоступное нашему познанию. Все вещи суть сначала

в себе, но на этом дело не останавливается и, подобно тому как природа ростка, который есть растение в себе, состоит лишь в том, что он развивается, так и вещь вообще переступает пределы голого в себе, как абстрактной рефлексии внутрь себя, переходит к тому, чтобы обнаружить себя также и рефлексией в другое и, таким образом, она обладает свойствами».
22. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 227: «Отношение целого и частей, как представляющее собою непо-средственное отношение, есть нечто очень понятное рефлектирующему рассудку, и он поэтому часто удовлетворяется им даже там, где на самом деле имеют место более глубокие отношения. Так, например, члены и органы живого тела должны рассматриваться не только как его части, так как они представляют собою то, что они представляют собою лишь в их единстве и отнюдь не относятся безраз-лично к последнему. Простыми частями становятся эти члены и органы лишь под рукой анатома, но он тогда имеет дело уже не с живыми телами, а с трупами. Этим мы не желаем сказать, что такое разложение не должно вообще иметь места, а желаем только сказать, что внешнего и механического отношения целого и частей недостаточно, для того чтобы познать органическую жизнь в ее истине».
23. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 200: «Именно тем, что рассудок приступает к рассмотрению тожества, он на самом деле уже выходит за свои пределы и имеет перед собою не тожество, а различие в образе голой разности. Когда мы именно говорим согласно так на-зываемому закону мышления, закону тожества: море есть море, воздух есть воздух, луна есть луна и т. д., то мы считаем эти предметы равнодушными друг к другу, и мы, следовательно, имеем перед собою не тожество, а различие. Но мы затем не останавливаемся также и на рассмотрении вещей лишь как разных, а сравниваем их друг с другом и получаем, благодаря этому, определения сход-ства и несходства. Занятие конечных наук состоит в значительной части в приме-нения этих определений, и когда в наше время говорят о научном рассмотрении, то под этим преимущественно понимают тот метод, который имеет своей задачей сравнивать привлеченные к рассмотрению предметы. Нельзя не признать, что таким путем были достигнуты некоторые очень значительные результаты, и в этом отношении следует в особенности напомнить о великих успехах новейшего времени в областях сравнительной анатомии и сравнительного языкознания. При этом, однако, мы не только должны заметить, что ученые заходили слишком далеко, предполагая, что этот сравнительный метод можно применять с одина-ковым успехом во всех областях познания, но должны в особенности еще, кроме того, подчеркнуть, что одно лишь сравнивание не может дать полного удовлетво-рения научной потребности и что вышеуказанные, достигнутые этим методом результаты должны рассматриваться лишь как, хотя и необходимые, но все-таки подготовительные работы для подлинно постигающего познания. Поскольку, впрочем, при сравнении дело идет о том, чтобы свести имеющиеся налицо раз-личия к тожеству, математика должна рассматриваться как наука, в которой эта цель достигнута наиболее полно, и она достигла этого успеха именно потому, что количественное различие представляет собою лишь совершенно внешнее различие. Tак например, геометрия, при рассмотрении качественно различных треугольника и четырехугольника, отвлекается от этого качественного разли-чия и признает их равными друг другу по своей величине».
24. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 197, 198: «Закон тожества гласит согласно этому: все тожественно с собою: А=А; в отрицательной форме он гласит: А не может в одно и то же время быть А и нe А. – Вместо того, чтобы быть истинным законом мысли, это суждение есть не что иное, как закон абстрактного рассудка. Уже сама форма

того суждения находится в противоречии с ним, так как оно обещает различие между субъектом и предикатом и в то же время не дает того, чего требует его форма. В частности же этот закон уничтожается следующими, так называемыми законами мысли, которые делают законами прямую противоположность этого закона. Если утверждают, что этот закон не может быть доказан, но каждое сознание действует согласно ему и, как показывает опыт, тотчас же соглашается с ним, как только оно его усльшит, то этому мнимому школьному опыту следует противопоставить всеобщий опыт, что никакое сознание не мыслит, не образует представлений и т. д., не говорит согласно этому закону, что нет ни одной вещи, какого бы рода она ни была, которая существовала бы согласно ему. Выражения, следующие этому нормативному закону истины (планета есть планета, магнетизм есть магнетизм, дух есть дух), справедливо считаются глупыми: таков именно всеобщий опыт. Школа, в которой признаются только такие законы, вместе с ее логикой, которая серьезно излагает их, давно дискредитировала себя как перед судом здравого смысла, так и перед судом разума...
Все те упреки в односторонности, жесткости, бессодержательности и т. д., которые так часто делают мышлению с точки зрения чувства и непосредствен-ного созерцания, имеют своим основанием превратную предпосылку, что деятель-ность мышления представляет собою лишь деятельность абстрактного отожествле-ния, а формальная логика сама подтверждает эту предпосылку тем, что выста-вляет освещенный в предыдущем параграфе якобы высший закон мышления. Если бы мышление не было чем-нибудь иным, чем это абстрактное тожество, то оно должно было бы быть признано самым излишним и самым скучным делом».
25. Гегель, Энцикл., I.
Стр. 136: «...конечное ограничивается не только извне, а снимается по-средством своей собственной природы и само через себя переходит в другое. Так например говорят: «Человек смертен», и рассматривают смерть как нечто, имеющее свою причину лишь во внешних обстоятельствах; согласно этому спо-собу понимания существуют два самостоятельных свойства человека: свойство быть живым и, кроме того, свойство быть смертным. Но истинное понимание состоит в том, что жизнь, как таковая, носит внутри себя зародыш смерти и что вообще конечное противоречит себе внутри самого себя и, вследствие этого, снимает себя».
26. Там же, стр. 216 и сл.: «Возведение свойств, которыми вещь обладает, в самостоятельные материи или вещества, из которых она состоит, обосновано не-сомненно в понятии вещи и встречается поэтому также и в опыте. Но, если из того, что известные свойства вещи, как, например, цвет, запах и т. д., можно изобра-жать как особые вещества цвета, запаха и т. д., мы сделаем вывод, что этим все и кончается и что, для того чтобы узнать, что, собственно, происходит в вещах, мы ничего другого не должны делать, как разлагать их на те вещества, из которых они составлены, то этот вывод будет противен как мысли, так и опыту. Это разложение на самостоятельные вещества находит свое надлежащее место только в не органической природе, и химик совершенно прав, разлагая, например, поваренную соль или гипс на их вещества и говоря затем, что кухонная соль состоит из соляной кислоты и натра, а гипс—из серной кислоты и извести. Геология точно так же рассматривает с полным правом гранит как сложное тело, представляющее собою соединение кварца, полевого шпата и глиммера. Эти вещества, из которых состоит данная вещь, сами в свою очередь суть вещи, которые, как таковые, могут быть снова разложены на более абстрактные вещества, как например серная кислота, которая состоит из серы и кислорода. В то время как такого рода вещества или материи могут быть фактически представлены как существующие сами по себе,
часто бывает также, что другие свойства вещей

тоже рассматриваются как особые материи, хотя они и не обладают этой* само-стоятельностью. Так, например, говорят о теплороде, об электрической и магне-тической материях, а между тем эти вещества и материи должны рассматриваться как голые фикции рассудка. Таков вообще метод абстрактной рассудочной реф-лексии: она произвольно выхватывает отдельные категории, обладающие значи-мостью лишь как определенные ступени развития идеи, и затем применяет их таким образом, что к ним сводятся все привлеченные к рассмотрению предметы;
это делается, как утверждают, для того чтобы объяснить эти предметы, но на самом деле такое сведение противоречит непредубежденному созерцанию и опыту. Точно так же понимание вещей, как состоящих из самостоятельных веществ, применяется часто в таких областях, в которых оно больше уже не обладает зна-чимостью. Уже в пределах природы, в применении к органической жизни эта категория оказывается неудовлетворительной. Говорят, правда, что животное со-стоит из костей, мускулов, нервов и т. д., однако непосредственно ясно, что это не имеет того смысла, который имеет высказывание, что кусок гранита состоит из вышеназванных веществ. Эти вещества относятся совершенно равнодушно к своему соединению и могут столь же прекрасно существовать и без этого соединения; различные же части и члены органического тела сохраняются только в их соединении и, отделенные друг от друга, они перестают существовать как таковые».
37 Там же, стр. 220: «Поры не представляют собою ничего эмпирического а суть изобретение рассудка, который представляет себе таким образом момент отрицания самостоятельных материй и прикрывает дальнейшее развитие противоречий той туманной путаницей, в которой все материи самостоятельны и, тем не менее, каждая из них также подвергалась отрицанию в другой... Как эти поры (речь идет не о порах в органических телах — о порах дерева, кожи и т. д.,— а о порах в так называемых материях, как, например, в цветовом, тепловом и т. д. веществах или в металлах, кристаллах и т.п.) не находят своего подтверждения, в опыте, так и сама материя, затем отдельно от нее существующая форма, вещь слагающаяся из материй, или вещь, которая сама устойчива и лишь обладает свойствами,—все это продукты рефлектирующего рассудка, который, наблюдая и полагая, что он сообщает то, что он наблюдает, на самом деле создает метафизику, представляющую во всех отношениях противоречие, остающееся однако от него скрытым».
28. Ср. «Наука логики» (1, 2, стр. 87 и сл.).
29. Hegel, Naturphilosophie, Werke,.2 AufL, Bd. 7 Berlin 1847.
Стр. 79: «Примером движения, вызываемого центробежною силой (vis cen-trifuga), обыкновенно служит камень, который в праще, приводимой нами в движение вокруг руки, всегда обнаруживает стремление от нее удалиться. (Newton, Phil. nat. princ. math. Defin. 5.) Но дело не в том, существует ли такое направление, а в том, существует ли оно отдельно от тяжести, само по себе, как его представляют себе, т.е. как нечто совершенно самостоятельное в силе».
30. Hegel, Naturphilosophie.
Стр. 67: «Пространство и время наполнены материей. Пространство не совпадает со своим понятием; его понятие находит свое осуществление в материи. Часто брали исходной точкой материю и рассматривали пространство и время как формы этой последней. В этом является правильным то, что материя составляет само реальное в пространстве и времени. Но понятия пространства и времени более отвлечены и потому они должны быть рассматриваемы прежде этой последней, и вслед затем должно показать, что материя составляет их истину. Как нед движения без материи, так нет материи без движения. Движение есть процесс, переход во времени пространства и обратно; материя, напротив, есть отношение пространства и времени как покоящееся тожество».

31. Draper, J. W., History of the Intellectual Development of Europe. 2 vol., London Bell and Sons, 1875.
32. См. Грове, Соотношение физических сил, перев. Ал. Заленского и Ил. Меч-никова, Харьков, 1864.
Стр. 12: «Вместо того чтобы принимать, что собственный предмет физиче-ских наук состоит в исследовании существенных причин, я полагаю, что он дол-жен состоять и состоит в исследования фактов и их отношений; потому полагаю, что хотя слово «причина» может быть употреблено в производном и конкретном смысле, как слово, означающее «предшествующие силы», однако оно совершенно нсприменимо в абстрактном смысле. Ни об одном физическом деятеле, каков бы он ни был, мы не можем сказать, чтобы он был абстрактно причиной другого деятеля. Если же для удобства речи дозволительно пользоваться словоупотребле-нием производной причинности, то мы можем сделать это только по отношению к тем явлениям, относительно которых в данном случае специально идет речь, так как такое словоупотребление никогда не может быть обобщено.
Злоупотребление словом «причина» или, вернее, разнообразие форм его употребления служило источником большой путаницы в физических теориях, и даже в наше время философы отнюдь не согласны между собою в своих пред-ставлениях о причинности. Наиболее принятое воззрение на причинность при-надлежит Юму, который видит в ней неизменное предшествование, — т. е. при-чиной, по его мнению, называется то, что неизменно предшествует, а неизменно последующее называется действием. Однако же можно привести несколько при-меров неизменного следования, где нельзя найти никакого отношения причины к действию. Так, например, по замечанию Рида (на которое Броун не дал удо-влетворительного ответа) день неизменно предшествует ночи, отнюдь не будучи ее причиной. И точно так же семя предшествует растению и все же не служит ему причиной. Таким образом, при изучения физических явлений, становится весьма трудным отделить идею причинности от понятия о силе, так что некоторые философы даже считают их тожественными.
Возьмем пример, который будет противоречить обоим воззрениям. Если поднимают щит, течет вода. Обыкновенно говорят, что вода течет, потому что поднят щит; следствие неизменно, ибо, собственно говоря, никакой щит не может быть поднят без того, чтобы не потекла вода, а между тем в другом, вероятно более точном смысле, тяжесть воды есть причина, заставляющая воду течь. Хотя в этом случае мы безошибочно можем принимать тяжесть воды за причину ее течения, мы не можем обобщить это положение и принять его в безусловном смысле, т. е. вообще принять тяжесть за причину течения воды, потому что вода может течь и вследствие других причин: например, вследствие упругости газа, заставляющей воду вытекать из наполненного воздухом сосуда в другой пустой приемник. Тяжесть может даже в некоторых случаях препятствовать течениию воды, вместо того чтобы заставить ее вытекать.
Но ни с той, ни с другой точки зрения мы не можем добраться до чего-либо схожего с абстрактной причинностью. Если мы будем рассматривать причинность как неизменное следствие, то не найдем ни одного случая, в котором дан-ное предшествующее было бы единственным предшествующим данного последующего. Только в том случае, если бы вода могла вытекать единстиснно от поднятия щита, мы были бы в праве сказать абстрактно, что поднятие щита есть причина течения воды. И точно так же, если мы будем рассматривать причинность как силу, мы могли бы сказать абстрактно, что сила тяготения есть причина течения воды только в том случае, если бы воду заставляла течь единственно сила тяготения. Вообще, какой бы другой пример мы ни взяли, мы всегда найдем, что о причинности можно говорить только в данном определенном случае, но нельзя

Поиск по сайту: