АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ

Читайте также:
  1. АЛХИМИЯ КАК ДУХОВНАЯ ДИСЦИПЛИНА
  2. Аэродинамический расчет воздуховодов. Этапы расчета.
  3. Балансирование роли духовных наставников
  4. БЕЗ ДУХОВНОЙ ОБЩНОСТИ ВОСПИТАНИЕ НЕ СОСТОИТСЯ.
  5. Важность духовной практики
  6. Вигьяна-йога. Постижение духовной науки
  7. Глава 10. Духовность
  8. Глава 10. Печень духов.
  9. Глава 3. ЭПОХА ДУХОВНОЙ ТЬМЫ
  10. Глава 31. ПРОИСКИ ЗЛЫХ ДУХОВ
  11. Глава Духовное оскорбление: убийство из пистолета с глушителем
  12. Глава первая. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ТОЛПЫ. ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ЗАКОН ЕЕ ДУХОВНОГО ЕДИНСТВА

Существует старый, ставший уже народной пословицей афоризм диалектики, что крайности сходятся. Мы поэтому вряд ли ошибемся, когда станем искать самые крайние степени фантазерства, легкове-рия и суеверия не у той естественно-научной школы, которая, подобно немецкой натурфилософии, пыталась втиснуть <внешний> объек-тивный мир в рамки своего субъективного мышления, а, наоборот, у того противоположного направления, которое, чванясь одним лишь опытом, относится с суеверным презрением к мышлению и дошло действительно до геркулесовых столбов в своей теоретической без-заботности... Эта школа господствует в Англии. Уже ее родоначаль-ник, прославленный Френсис Бэкон, требует внимания к своему новому эмпирико-дедуктивному методу, чтобы достигнуть при его помощи прежде всего следующих вещей: продления жизни, омоло-жения в известной степени, изменения телосложения и черт лица, превращения одних тел в другие, создания новых видов, победы над воздухом и вызывания грозы; он жалуется на то, что э-ти исследова-ния были заброшены, и дает в своей естественной истории форменные рецепты для изготовления золота и совершения разных чудес. Точно так же и Исаак Ньютон занимался на старости лет комментариями к «Откровению» Иоанна. Поэтому нет ничего удивительного в том, что за последние годы английский эмпиризм в лице некоторых из своих, далеко не худших, представителей стал как будто бы оконча-тельно жертвой вывезенного из Америки духовидения и духовы-стукивания.
Из естествоиспытателей сюда относится прежде всего высоко-заслуженный зоолог и ботаник Альфред Рэссель Уоллес, тот самый, который выдвинул одновременно с Дарвином теорию изменения видов путем естественного подбора. В своей книжке «On miracles and modern spiritualism)» London, Burns, 1875, он рассказывает, что впер-вые его опыты в этой отрасли естествоведения откосятся к 1844 г., когда он присутствовал на лекциях господина Спенсера Холля о месмеризме, под влиянием которых он проделал на своих учениках аналогичные эксперименты. «Я необычайно заинтересовался этой те-мой и стал заниматься ею со всей страстью (ardour)»[84]. Он не только вызывал магнетический сон с явлениями окоченения членов и мест-ной потери чувствительности, но подтвердил также правильность галлевской карты черепа, ибо, прикасаясь к любому галлевскому органу, вызывал у замагнетизированного субъекта соответственную деятельность, выражавшуюся в оживленной и надлежащей жестику-ляции. Он далее установил, что когда он прикасался к своему па-циенту, то последний переживал все ощущения оператора; он дово-дил его до состояния опьянения стаканом воды, говоря ему, что это коньяк. Одного из учеников он мог даже в состоянии бодрствования


60


доводить до такого одурения, что тот забывал свое собственное имя,-
результат, которого впрочем иные учителя добиваются и без мес-
меризма. И так далее.
И вот оказывается, что я тоже зимою 1843/44 г. видел в Манче-
стере этого господина Спенсера Холля. Это был самый обыкновен-ный шарлатан, объезжавший с благословения нескольких попов провинцию и проделывавший над одной молодой девицей магнети-ческо-френологические опыты, имевшие целью доказать бытие бо-жие, бессмертие души и ложность проповедывавшегося тогда оуэ-нистами во всех больших городах материализма. Эту даму он при-водил в состояние магнетического усыпления, и она, после того как оператор касался любого галлевского органа на ее черепе, начинала делать театральные жесты и принимать торжественные позы, свиде-тельствовавшие о деятельности указанного органа; так например, когда он касался органа любви к детям (philoprogenitiveness), она начинала укачивать и целовать воображаемого ребенка и т. д. Этот бравый Холль обогатил тогда галлевскую карту черепа новым остро-вом Баватарией: на самой макушке он открыл орган обожания, при прикосновении к которому его гипнотическая девица становилась на колени, разводила руками, изображая перед изумленной фили-стерской аудиторией погруженного в молитвенный экстаз ангела. Это было высшим, заключительным пунктом представления. Бытие божие было доказано.
Я и один мой знакомый заинтересовались, подобно господину Уоллесу, этими, явлениями и попытались воспроизвести их. Субъек-том мы выбрали одного бойкого двенадцатилетнего мальчика. При неподвижно устремленном на него взгляде или поглаживании было не трудно вызвать у него гипнотическое состояние. Но так как мы были не столь легковерны, как господин Уоллес, и отнеслись к во-просу с меньшим энтузиазмом, чем он, то мы пришли к совершенно иным результатам. Если отвлечься от легко получавшегося окоче-нения мускулов и потери чувствительности, то мы могли только кон-статировать состояние полной пассивности воли в соединении со своеобразной сверхвозбудимостью ощущений. Если пациента вызы-вали каким-нибудь внешним возбуждением из состояния летаргии, то он обнаруживал гораздо большую живость, чем в состоянии бодр-ствования. Мы не нашли и следа таинственной связи с оператором. Любой другой человек мог точно так же действовать на нашего за-гипнотизированного субъекта. Для нас было сущим пустяком за-ставить действовать галлевские черепные органы; мы добились го-раздо большего: мы не только могли заменять их друг другом и распо-лагать по всему телу, но сфабриковали массу других органов, орга-нов пения, свистения, дудения, танцования, боксирования, шитья, сапожничания, курения и т. д., располагая их там, где мы этого хотели. Если пациент Уоллеса становился пьян от воды, то мы от-крыли в большом пальце ноги орган опьянения, и достаточно нам было только коснуться его, чтобы получить чудеснейшую комедию опьянения. Но само собою разумеется, что ни один орган не обнару-живал и следа какого-нибудь действия, если пациенту не давали по-нять, чего от него ожидают; благодаря практике наш мальчик вскоре усовершенствовался до того, что ему достаточно было малейшего намека. Порожденые таким образом органы сохраняли свою силу

раз навсегда и для всех позднейших усыплений, если только их не
изменяли тем же самым путем. Словом, у нашего пациента была двойная память: одна для состояния бодрствования, а другая, совершенно обособленная, для гипнотического состояния. Что касается пассивности воли, абсолютного подчинения ее воле третьего лица, то в ней нет ничего чудесного, если только помнить, что все состояние нача-лось с подчинения воли пациента воле оператора и не могло полу-читься без этого подчинения. Самый могущественный чародей-маг-нетизер становится бессильным, лишь только его пациент начи-нает смеяться ему в лицо.
Итак, в то время как мы при нашем легкомысленном скепти-цизме нашли в основе магнетическо-френологического шарлатан-ства ряд явлений, отличающихся от явлений в состоянии бодрство-вания только по степени, и обошлись без всяких мистических истол-кований этих фактов, страстность (ardour) довела господина Уол-леса до всякого рода самообманов, благодаря которым он подтвердил во всех подробностях галлевскую карту черепа и нашел таинствен-ную связь между оператором и пациентом *. В прямодушном до на-ивности рассказе господина Уоллеса видно повсюду, что ему важно было не столько исследовать фактическую подпочву спиритического шарлатанства, сколько во что бы то ни стало воспроизвести все явле-ния. Достаточно подобного умонастроения, чтобы исследователь в короткое время превратился путем простого и легкого самообмана в адепта этих явлений. Господин Уоллес закончил верой в магнети-ческо-френологические чудеса и очутился уже одной ногой в мире духов.
Другой ногой он вступил в него в 1865 г. Опыты со столоверчением ввели его, когда он вернулся из двенадцатилетнего путешествия под тропиками, в общество различных «медиумов». Вышеназванная книжка свидетельствует о том, как быстры были здесь его успехи, с каким совершенством он овладел всем относящимся сюда мате-риалом. В ней не только принимаются за чистую монету все мнимые чудеса Гомов, братьев Дэвенпортов и других, выступающих более или менее за деньги и большею частью разоблачаемых как обман-щики медиумов, но приводится и длинный ряд якобы достоверных историй о духах из прошлого времени. Греческие пифии, средневе-ковые ведьмы были медиумами, а Ямвлих уже очень точно описы-вает в De divinatione «поразительнейшие явления современного спи-ритизма» [85].
Приведем лишь один пример того, как легко господин Уоллес относится к вопросу о научном установлении и подтверждении этих чудес. Нужна несомненно значительная доза предвзятости, чтобы поверить, будто господа духи дают фотографировать себя, и мы в праве требовать самого бесспорного подтверждения подобных фото-графий духов прежде, чем мы их примем за подлинные. И вот госпо-дин Уоллес рассказывает на стр. 187, что в марте 1872 г. госпожа Гуппи, урожденная Никольс, главный медиум, снялась вместе с своим мужем и своим маленьким мальчиком у господина Гудсона
* Как уже сказано, пациенты совершенствуются благодаря упражнению. Поэтому вполне возможно, что когда подчинение воли стало привычным, отно-шение между оператором и пациентом делается интимней, отдельные явления усиливаются, обнаруживаясь слабо даже в состоянии бодрствования.


в Нотингхилле и что на двух различных снимках за ней была видна
в благословляющей позе высокая женския фигура с чертами лица несколько восточного типа, художестигнко (finely) задрапирован-ная в белый газ. «Здесь из двух вещей одна является абсолютно достоверной *. Либо перед нами здесь живое разумное, но невиди-мое существо, либо же господин и госпожа Гуппи, фотограф и какая-нибудь четвертая особа поверили в бесстыдный (wicked) обман и с тех пор всегда поддерживали его. Но я отлично знаю господина и госпожу Гуппи и абсолютно убежден, что они так же мало спо-собны на подобного рода обман, как какой-нибудь серьезный иска-тель истины в области естествознания».
Итак либо обман, либо фотографии духов. Отлично. А в случае обмана либо дух был уже заранее на пластинках, либо в нем должны были участвовать четыре лица, или пусть три, если мы отведем в качестве невменяемого или обманутого человека старика Гуппи, умершего в январе 1875 г. в возрасте 84 лет (достаточно было его ото-слать за ширмы). Нам нечего доказывать, что фотографу было бы не особенно трудно раздобыть «модель» для духа. Но фотограф Гуд-сон был вскоре публично уличен в профессиональной фабрикации фотографий духов, в связи с чем господин Уоллес мягко замечает:
«Одно во всяком случае ясно: если и происходит обман, то он тотчас же раскрывается самими спиритами» [86]. Таким образом на фото-графа не приходится особенно полагаться. Остается госпожа Гуппи, а за нее говорит «абсолютное убеждение» приятеля Уоллеса—и больше ничего. Больше ничего? Нет, не так. В пользу абсолютной правдивости госпожи Гуппи говорит ее утверждение, что однажды вечером, в начале июня 1871 г., она была перенесена в бессознатель-ном состоянии по воздуху из своей квартиры в Highbury Hill Park на Lambs Conduit Street 69 — что составляет три английских мили по прямой линии — и была положена в названном доме № 69 на стол во время одного спиритического сеанса. Двери комнаты были за-перты, и хотя госпожа Гуппи одна из дороднейших дам Лондона, — а это кое-что значит, — но все же ее внезапное вторжение не произ-вело ни малейшего отверстия ни в дверях, HИ в потолке (рас-сказано в лондонском «Echo» 8 июня 1871 г.). А кто после этого откажется верить в подлинность фотографий духов, тому ничем не поможешь.
Вторым видным адептом спиритизма среди английских естество-испытателей является господин Уильям Крукс, тот самый, который открыл химический элемент таллий и радиометр (называемый в Гер-мании также Lichtmuhle). Господин Крукс начал исследовать около 1871 г. спиритические явления, применяя при этом целый ряд физи-ческих и механических аппаратов, пружинных весов, электрических батарей и т. д. Мы увидим сейчас, взял ли он с собой главный аппа-рат, скептически-критическую голову, и сохранил ли его до конца в пригодном для работы состоянии. Во всяком случае, через корот-кий срок господин Крукс оказался также в плену у спиритизма, как и господин Уоллес. «Вот уже несколько лет, — рассказывает он, —
* Here, then, one of two things are absofuteiy certain. Мир духов стоит выше грамматики. Однажды какой-то шутник вызвал дух грамматика Линдлея Меррэ. На вопрос, присутствует ли он, он ответил; I are (по-американски — вместо I am). Медиум был из Америки.


63


как одна молодая дама, мадемуазель Флоренс Кук, обнаруживает замечательные медиумические качества: в последнее время она до-шла до того, что производит целую женскую фигуру, которая, ПО ЕЕ словам, происходит из мира духов и появляется босиком, в белом волнистом одеянии, между тем как медиум, одетый и темное и свя-занный, лежит в глубоком сне в занавешенном помещении (cabinet) или соседней комнате». Дух этот, называющий себя Кети и удиви-тельно похожий на мадемуазель Кук, был однажды вечером схвачен вдруг за талию господином Фолькманом, — теперешним супругом госпожи Гуппи, — который держал, его, желая убедиться, не яв-ляется ли он вторым изданием мадемуазель Кук; дух вел себя при этом, как вполне материальная девица, и мужественно защищался;
зрители вмешались, газ был потущен, а когда после некоторой возни восстановилось спокойствие и комната была освещена, то дух исчез, а мадемуазель Кук оказалась лежащей связанной и без со-знания в своем углу. Однако говорят, будто господин Фолькман и поныне утверждает, что он схватил именно мадемуазель Кук, и ни-кого другого. Чтобы установить это научным образом, один знамени-тый электрик господин Варли провел ток электрической батареи через медиума — мадемуазель Кук, так что последняя не могла бы представлять духа, не прервав тока. Но дух все же появился. Таким образом это было отличное от Кук существо. Господин Крукс взял на себя задачу установить это. Первым шагом его при этом было снис-кать себе доверие дамы-духа. Доверие это, — повествует он сам в Spiritualist от 5 июня 1874 г., — «возросло постепенно до того, что она отказывалась от сеанса, если я не распоряжался всем устройством его. Она высказывала пожелание, чтобы я находился поблизости от нее, поблизости к кабинету; я нашел, что после того, как устано-вилось это доверие и она убедилась, что я не нарушу ни одного дан-ного ей обещания, все явления значительно усилились, и я получил добровольно доказательства, которых нельзя было бы получить иным путем. Она часто советовалась со- мной по поводу присутствую-щих на сеансах лиц и отводимых им мест, ибо за последнее время она стала очень нервной под влиянием некоторых безрассудных намеков, что наряду с прочими методами исследования более науч-ного характера следовало бы применить и насилие».
Барышня-дух вознаградила в полной мере это столь же любезное, сколь и научное доверие. Она даже появилась — и это теперь не должно нас удивлять — в доме господина Крукса, играла с его детьми, рассказывала им «анекдоты из своих приключений в Индии», угощала господина Крукса повестями о «некоторых из горьких испытаний своей прошлой жизни», дала ему брать себя в руки, чтобы он мог убедиться в ее осязательной материальности, позволила ему определить у нее число биений пульса и дыханий в минуту и под ко-нец даже согласилась сняться на фотографии рядом с господином Круксом. Эта фигура, — говорит господин Уоллес, — которую можно было видеть, осязать, фотографировать и с которой можно было беседовать, абсолютно исчезла из одной маленькой комнаты, из ко-торой не было другого выхода, как через примыкающую, перепол-ненную зрителями комнату» [87], в чем не следует видеть особенного искусства, если допустить, что зрители были достаточно вежливы и обнаружили по отношению к Круксу, в доме которого все это про-


64


исходило, столько же доверия, сколько он обнаруживал по отношению к духу.
К сожалению, эти «вполне достоверные явления» кажутся не вполне вероятными и самим господам спиритам. Мы видели выше, как настроенный весьма спиритически господин Фолькман позволил
себе весьма материальный жест. Далее, одно духовное лицо, член комитета «Британской национальной ассоциации спиритов», тоже присутствовал на сеансе мадемуазель Кук и без труда установил,
что комната, через дверь которой приходил и уходил дух, сообща- лась с внешним миром при посредстве второй двери. Поведение при- сутствовавшего также при этом господина Крукса «нанесло послед-ний, смертельный удар моей вере, что в этих явлениях может быть нечто серьезное». (Mystic London, by the Rev. С. Maurice Davies, London, Tinsley Brothers)
В довершение всего в Америке выяснилось, как можно «мате-риализовать» «Кэти». Одна супружеская чета, по имени Хольмс, давала в Филадельфии представления, на которых тоже появлялась некая «Кэти», получавшая от верующих изрядное количество даров. Но один скептик не успокоился до тех пор, пока не напал на след на-званной Кэти, которая впрочем однажды уже устроила забастовку из-за недостаточной платы; он нашел ее в одном boar'dingshouse (частной гостинице) и убедился, что это — молодая дама бесспорно из плоти и крови, имевшая при себе все полученные ею в качестве духа подарки.
Но и материк должен был быть осчастливен своим научным духовидцем. Какая-то петербургская научная корпорация, — не знаю точно, Университет ли или даже Академия,—делегировала господ статского советника Аксакова и химика Бутлерова для изуче-ния спиритических явлений, из чего впрочем не получилось, кажется, ничего путного. Но зато — если только верить громогласным заявлениям господ спиритов — и в Германии появился свой герой спиритизма в лице профессора господина Цельнера из Лейпцига, <(По поводу) господина Цельнера определенно сказано; я повторяю здесь лишь циркулирующие в лондонском спиритическом мире утверждения. Если они неверны, то господин Цельнер должен быть мне благодарен за то, что я даю ему возможность исправить их. Если же они верны...>
Как известно, господин Цельнер работает уже много лет в обла-сти «четвертого измерения пространства», причем он открыл, что мно-гие вещи, невозможные в пространстве трех измерений, происходят сами собой в пространстве четырех измерений. Так например в этом последнем пространстве можно вывернуть, как перчатку, замк-нутый металлический шар, не проделав в нем дыры; точно так же можно завязать узел на не имеющей с обеих сторон концов или закре-пленной на обоих концах нитке; можно также переплести два раздель-ных замкнутых кольца, не раскрывая ни одного из них, и тому по-добные вещи. Теперь, если верить последним торжествующим сооб-щениям из мира духов, господин профессор Цельнер обратился к одному или нескольким медиумам, чтобы с их помощью установить местопребывание четвертого измерения. Успех при этом был порази-тельный. Спинка стула, на который он опирался верхней частью руки, в то время как кисть руки не покидала стола, оказалась после сеанса переплетенной с рукой; на припечатанной с обоих концов к

столу нити появились четыре узла и т. д. Словом, духи, играючи,
произвели все эти чудеса четвертого измерения, Замечу: relata refero,
я не настаиваю на верности бюллетеней духов, и если и них имеются
какие-нибудь ошибки, то господин Цельнер должен быть благода-
рен мне за повод исправить их. Но если они верно передают резул-
таты опытов господина Цельнера, то они безусловно знаменуют
начало новой эры в науке о духах и в математике. Духи доказывают существование четвертого измерения, как и четвертое измерение свидетельствует о существовании духов. А раз это установлено, то
перед наукой открывается совершенно новое, необозримое поле дея-тельности. Вся математика и естествознание прошлого были только преддверием к математике четвертого и высших измерений и к ме--
ханике, физике, химии, физиологии пребывающих в этих высших
измерениях духов. Ведь установил же научным образом господин
Крукс, как велика потеря веса столов и другой мебели при переходе
ее—мы можем теперь утверждать—в четвертое измерение, а гос-
-подин Уоллес считает доказанным, что огонь не вредит там человече--
скому телу. А как интересна физиология тел этих духов! Они дышат,
у них есть пульс, —значит они обладают легкими, сердцем и крове--
носной системой, и следовательно они вероятно так же одарены в
отношении других телесных органов, как и мы, обыкновенные смерт--
ные. Ведь для дыхания необходимы углеводы, сгорающие в легких,
а они могут доставляться только извне. Итак мы имеем уже желу--
док, кишечник, со всем относящимся сюда, а раз это констатировано,
то и остальное получается без всяких трудностей. Но существование
этих органов предполагает возможность, заболевания их, а в таком
случае господину Вирхову может быть еще придется написать цел-
люлярную патологию мира духов. А так как большинство этих ду--
хов удивительно прекрасные дамы, которые ничем, ну решительно
ничем, не отличаются от земных барышень, разве только своей сверх-
земной красотой, то долго ли придется ждать до тех пор, пока, они
появятся «мужам, которые чувствуют любовь»? А если здесь имеются
также констатированные господином Круксом по биению пульса
«женские сердца», то перед естественным подбором открывается
тоже четвертое измерение, и нечего опасаться, чтобы его смешали с
этой гадкой социал-демократией.
Но довольно. Мы здесь наглядно убедились, каков самый на-дежный путь от естествознания к мистицизму. Это не натурфило-софская теория со всеми ее уродливостями и чрезмерностями, а са-мый плоский, презирающий всякую теорию, относящийся недовер-чиво ко всякому мышлению эмпиризм. Существование духов дока-зывается не на основании априорной необходимости, а на основании результатов опытных наблюдений господ Уоллеса, Крукса и компа-нии. Так как мы верим спектрально-аналитическим наблюдениям Крукса, приведшим к открытию металла таллия, или же богатым зо-ологическим открытиям Уоллеса в Малайском архипелаге, то от нас требуют такого же самого доверия к спиритическим исследова-ниям и открытиям обоих этих ученых. А когда мы заявляем, что здесь есть все-таки маленькая разница, именно, что открытия первого рода мы можем проверить, второго же — нет, то духовидцы отве-чают нам, что это неверно и что они готовы дать нам возможность проверить и спиритические явления.


66


Презрение к диалектике не остается безнаказанным. Сколько бы
ни выказывать пренебрежения ко всякому теоретическому мышле-
нию, все же без последнего невозможно связать связать между собою любых двух естественных фактов или же уразуметь существующую между
ними связь. При этом нажно только одно: мыслят ли правильно
или нет, — и пренебрежение к теории является, само собою разу-
меется, самым надежным способом мыслить натуралистически и
значит неверно. Но неверное мышление, доведенное до конца, приво-
дит неизбежно, по давно известному диалектическому закону, к про-тиворечию со своим исходным пунктом. И таким образом эмпири-
-ческое презрение к диалектике наказывается тем, что некоторые из
самых трезвых эмпириков становятся жертвой самого дикого из всех суеверий — современного спиритизма.
То же самое относится и к математике. Обыкновенные математики метафизического пошиба не перестают горделиво указывать на абсо-лютную непогрешимость результатов их науки. Но к этим результа-там относятся и мнимые величины, получающие благодаря этому и местную реальность. Достаточно однако привыкнуть приписывать —1 или же четвертому измерению реальность вне нашей головы, чтобы решиться сделать еще шаг дальше и признать спиритический мир медиумов. Здесь повторяется то, что Кеттелер сказал о Деллин-гере: «Этот человек защищал в своей жизни столько бессмыслиц, что ему не трудно признать и учение о непогрешимости»!
Действительно, чистый эмпиризм неспособен опровергнуть спи-ритов. Во-первых, «высшие» явления всегда показываются, лишь когда соответственный «исследователь» достаточно обработан, чтобы нидеть только то, что он должен или хочет видеть, как это описывает с такой неподражаемой наивностью сам Крукс. Во-вторых, спирит нисколько не смущается тем, что сотни мнимых фактов оказываются Надувательством, а десятки мнимых медиумов обычными шарлата-нами. Пока не разъяснено до конца любое отдельное мнимое чудо, у спиритов еще достаточно почвы под ногами, как это высказывает определенно Уоллес в связи с историей о поддельных фотографиях духов. Существование подделок только доказывает подлинность под-линных фотографий.
И вот эмпиризм оказывается вынужденным противопоставить назойливости духовидцев не эмпирические эксперименты, а теорети-ческие соображения и сказать вместе с Гексли: «Единственная хо-рошая вещь, которую, по моему мнению, можно было бы вывести из доказательства истины спиритизма, это — новый аргумент против самоубийства. Действительно, лучше жить и быть чистильщиком улиц, чем в качестве покойника болтать чепуху устами какого-нибудь медиума, получающего гинею за сеанс»! [88]

 

СТАРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ К «АНТИ-ДЮРИНГУ». —
О ДИАЛЕКТИКЕ
1878 г.


*<Предлагаемая работа отнюдь не возникла под влиянием какого-либо «настоятельного внутреннего побуждения». Как раз напротив, мой друг Либкнехт сможет засвидетельствовать, сколько труда ему стоило побудить меня критически рассмотреть новейшую социалисти-ческую теорию господина Дюринга. Но раз я решился на это, мне ничего не оставалось, как рассмотреть эту теорию, выдающую себя за последний практический плод новой философской системы, в сово-купной связи с этой системой, а вместе с тем подвергнуть разбору и всю эту систему. Я вынужден был поэтому последовать за господином Дюрингом в ту обширную область, где он толкует о всевозможней-ших вещах. Так возник ряд статей, печатавшихся с начала 1877 г. в лейпцигском «Vorwarts». Эти статьи и <собранными> предлагаются здесь в связном виде.
Два соображения могут оправдать ту обстоятельность, с которой произведена критика этой, столь незначительной, несмотря на все свои притязания, системы, — обстоятельность, которая диктовалась объективным положением вещей. С одной стороны, эта критика да-вала мне возможность развить в положительном направлении мое понимание спорных вопросов в разнообразных областях, вопросов, имеющих в настоящее время общий теоретический или практический интерес. И как бы мало я ни преследовал цель противопоставить си-стеме господина Дюринга другую систему, все же, надо надеяться, от читателя не укроется внутренняя связь между выдвинутыми мною воззрениями, несмотря на все разнообразие разобранного мною ма-териала.
С другой стороны, «системотворящий» господин Дюринг не пред-ставляет собой единичного явления в современной Германии. С некоторых пор философские системы, в особенности натурфилософ-ские системы, растут в Германии, как грибы после дождя, не гбворя уже о бесчисленных новых системах в политике, политической эко-номии и т. д. Подобно тому как в современном государстве предпола-гается, что каждый гражданин способен судить обо всех тех вопросах, о которых ему приходится подавать голос; подобно тому как в поли-тической экономии исходят из предположения, что каждый поку-патель является знатоком всех тех товаров, которые ему приходится покупать для своего жизненного обихода, точно так же повидимому дело обстоит с наукой. Каждый может писать обо всем, и «свобода науки» понимается как право человека писать обо всем, чего он не

* [Первые 4 абзаца перечеркнуты.)


изучал, и выдавать это за единственный строго научный метод.
Господин Дюринг представляет один их характернейших типов этой
Развязной лженауки, которая в наши дни в Германии повсюду
Лезет вперед и все заглушает громом своего пустозвонства высшего
Сорта. Пустозвонство в поэзии, философии, экономии, исторической
науке, пустозвонство с кафедры и трибуны, пустозвонство везде,
пустозвонство как характернейший массовый продукт интеллекту-
альной германской индустрии, с девизом «дешево, но скверно»,—
совсем как другие германские фабрикаты, рядом с которыми оно,
к сожалению, не было представлено на филадельфийской выставке.
Даже немецкий социализм—особенно после доброго примера, по-
данного господином Дюрингом,—довольно успешно занимается
в наши дни пустозвонством высшего сорта; то, что практическое
социал-демократическое движение не дало одурачить себя этому пустозвонству, является новым доказательством замечательно здо-
ровой натуры рабочего класса в нашей стране, в которой в данный
момент, за исключением естествознания, чуть ли не все остальное
заражено болезнью.
Если Негели [89] в своей речи на мюнхенском съезде естествоиспы-тателей заявил, что человеческое познание никогда не будет обладать характером всеведения, то ему очевидно остались неизвестными подвиги господина Дюринга. Подвиги эти заставили меня последо-вать за ним в целый ряд областей, где в лучшем случае я могу выступать лишь в качестве дилетанта. Это относится в особенности к различным областям естествознания, где до сих пор считалось более чем нескромным, если какой-нибудь «профан» пытался высказать свое мнение. Однако меня несколько ободряет высказанное также в Мюн-хене и подробнее разобранное в другом месте замечание господина Вирхова, что каждый естествоиспытатель вне своей собственной спе-циальности является тоже только полузнайкой, vulgo профаном -[90]. Подобно тому как такой специалист может и обязан время от времени заглядывать в соседние области и подобно тому как специалисты в них прощают ему в этом случае неловкость в выражениях и маленькие неточности, так и я взял на себя смелость привести естественные про-цессы и законы природы в виде доказательства моего общего теоре-тического мировоззрения, рассчитывая на то же снисхождение>.
Всякому, кто занимается теоретическими вопросами, результаты современного естествознания навязываются с той же принудитель-ностью, с какой современные естествоиспытатели — желают ли они того или нет — вынуждены приходить к общетеоретическим выво-дам. И здесь наблюдается известная компенсация. Если теоретики являются полузнайками в области естествознания, то такими же по-лузнайками являются современные естествоиспытатели в области теории, в области того, что называлось до сих пор философией.
Эмпирическое естествознание накопило такую необъятную массу положительного материала, что необходимость систематизировать его в каждой отдельной области исследования и расположить с точки зрения внутренней связи стала неустранимой. Точно так же стало неизбежным привести между собою в правильную связь отдельные области познания. <Но это задача, которой нельзя разрешить простым эмпирическим путем. Эту задачу разрешает теоретическое мышление.> Но, занявшись этим, естествознание попадает в теоре-


69


тическую область, а здесь методы эмпиризма оказываються бессиль-ными, здесь может оказать помощь только теоретическое мышле-ние. Но теоретическое мышление является прирожденным свойстиом только в виде способности. Она должна быть развита, усовершенство-вана, а для подобной разработки не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения истории философии.
Теоретическое мышление каждой эпохи, а значит и нашей эпохи, это — исторический продукт, принимающий в различные времени очень различные формы и получающий поэтому очень различное со-держание. Следовательно наука о мышлении, как и всякая другая наука, есть историческая наука, наука об историческом развитии человеческого мышления. И это имеет значение и для практического применения мышления к эмпирическим областям, ибо, во-первых, теория законов мышления не есть вовсе какая-то раз навсегда уста-новленная «вечная истина», как это связывает со словом «логика» филистерская мысль. Сама формальная логика являлась, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточенных споров. Что же касается диалектики, то до сих пор она была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыслителями: Аристотелем и Ге-гелем. Но именно диалектика является для современного естество-знания самой правильной формой мышления, ибо она одна предста-вляет аналог и, значит, метод объяснения для происходящих в при-роде процессов развития, для всеобщих связей природы, для перехо-дов от одной области исследования к другой.
Во-вторых, знакомство с историческим развитием человеческого мышления, с господствовавшим в разные времена пониманием всеоб-щей связи внешнего мира необходимо для теоретического естество-знания и потому, что оно дает масштаб для оценки выдвигаемых этим естествознанием теорий. Здесь часто ярко выступает недостаток зна-комства с историей философии. Положения, установленные в фило-софии уже сотни лет назад, положения, с которыми в философии давно уже покончили, часто выступают у теоретизирующих естество-испытателей в виде самоновейших истин, становясь на время даже предметами моды. Когда механическая теория теплоты привела в подтверждение учения о сохранении энергии новые доказательства и выдвинула его на первый план, то это было для нее несомненно огромным успехом; но могло ли бы это положение казаться чем-то столь абсолютно новым, если бы господа физики вспомнили, что оно было уже установлено Декартом? С тех пор как физика и химия стали опять оперировать почти исключительно молекулами и атомами, древнегреческая атомистическая философия должна была неизбежно выступить снова на первый план. Но как поверхностно трактуется она даже лучшими из естествоиспытателей! Так например Кекуле 91 рассказывает (Ziele u. Leistungen der Chemie), будто атомистическая теория имеет своим родоначальником Демокрита, а не Левкиппа, и утверждает, будто Дальтон первый признал существование каче-ственно различных элементарных атомов и первый приписал им раз-личные специфические для различных элементов веса; между тем у Диогена Лаэртского (X, 1, §§ 43—44 и 61) можно прочесть, что уже Эпикур приписывал атомам не только различную величину, но и раз-личный вес, т. е. по-своему, уже знал атомный вес и атомный объем.

 


Революция 1848 г. оставила в Германии почти все на месте, за
исключением философии, где произошел полный переворот. Нация,
охваченная духом практицизма, который, с одной стороны, дал толчок кpyпной промышленности и спекуляции, а с другой — вызвал мощный подъем естествознания в Германии, отдавшись подруковод- ство странствующих проповедников материализма Фохта, Бюхнера и т.д., решительно отвернулась от затерявшейся в песках берлин- ского старогегельянства классической немецкой философии. Берлин-ское старогетельянство вполне это заслужило. Но нация, желающая стоять на высоте науки, не может обойтись без теоретического мы-шления. Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навязываться мысли, т. е. тогда, когда только диалектика могла помочьестествознанию выбраться иззатруд-нений; благодаря этому естествоиспытатели снова оказались беспо-мощными жертвами старой метафизики. Среди публики стали с тех пор иметь успех, с одной стороны, приноровленные к духовному уровню филистера плоские размышления <какого-нибудь> Шопен-гауepa, впоследствии даже Гартмана, а с другой—вульгарный, в стиле странствующих проповедников, материализм разных Фохтов и Бюхнеров. В университетах конкурировали между собой различ- нейшего сорта эклектизма, имевшие общим лишь то, что они состояли из одних лишь отбросов старых философских систем и были все оди-наково метафизичны. Остатки классической философии сохранились только в виде неокантианства, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т. е. та часть кантовского учения, кото-рая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатом были господствующая теперь путаница и бессвязность теоретического мышления.
Нельзя теперь взять в руки почти ни одной теоретической книги поестествознанию, чтобы не убедиться, что сами естествоиспытатели понимают, как они страдают от этой путаницы и бессвязности, из которой им не дает абсолютно никакого выхода модная, с позволения сказать, философия. И здесь нет действительно иного выхода, нет ни-какой возможности добиться ясности без возврата в той или иной форме от метафизического мышления к диалектическому.
Этот возврат может совершиться различным образом. Он может прорваться стихийно, благодаря просто силе самих естественно-научных открытий, не умещающихся больше в старом метафизи-ческом прокрустовом ложе. Но это тяжелый и мучительный процесс, при котором приходится преодолевать колоссальную массу излиш-них трений. Процесс этот по большей части уже происходит, в осо-бенности в биологии. Но он может быть значительно сокращен, если теоретизирующие естествоиспытатели захотят познакомиться осно-вательнее с диалектической философией в ее исторически данных формах. Среди этих форм особенно плодотворными для современного естествознания могут стать две.
Первая это — греческая философия. Здесь диалектическое мы-шление выступает еще в первобытной простоте, не нарушаемой теми милыми препятствиями, которые сочинила себе сама метафизика XVII и XVIII столетий — Бэкон и Локк в Англии, Лейбниц в Гер-мании — и которыми она заградила себе путь от понимания единич-


71


ного к пониманию целого, к проникновению во всеобщую связь су-
щего. Так как греки еще не дошли до расчленения, до анализа при-
poды, то она у них рассматривается еще как целое, в общем и целом. Всеобщая связь явлений в мире не доказывается в подробностях:>на ней инстинктивно основано греческое воззрение> для греков она является результатом непосредственного созерцания. В этом недоста- ток греческой философии, благодаря которому она должна была впо- следствии уступить место другим видам мировоззрения. Но в этом же заключается ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизи-ческими соперниками. Если метафизика права по отношению к гре-кам в подробностях, то греки правы по отношению к метафизике и целом. Это одна из причин, в силу которой мы вынуждены будем в философии, как и во многих других областях, возвращаться посто-янно к подвигам того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечили ему такое место в истории разви-тия человечества, на которое не может претендовать ни один другой народ. Другой же причиной является то, что в многообразных фор-мах греческой философии имеются в зародыше, в возникновении, почти все позднейшие типы мировоззрения. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет познакомиться с историей возникнове-ния и развития своих современных общих теорий, должно возвра-титься к грекам. Понимание этого все более и более распростра-няется. Все реже становятся те естествоиспытатели, которые, сами оперируя отбросами греческой философии — например, атомистики— как вечными истинами, смотрят по-бэконовски свысока на греков на том основании, что у последних не было эмпирического естество-знания <в современном смысле>. Было бы только желательно, чтобы это понимание углубилось и привело к действительному ознакомле-нию с греческой философией.
Второй формой диалектики, особенно близкой немецким естество-испытателям, является классическая немецкая философия от Канта до Гегеля. Здесь лед уже как будто тронулся, ибо, даже помимо упо-мянутого уже неокантианства, становится снова модой возвращаться к Канту. С тех пор как открыли, что Кант –[92] является творцом двух гениальных гипотез, без которых не может обойтись современное теоретическое естествознание, — именно приписывавшейся прежде Лапласу теории возникновения солнечной системы и теории замедле-ния вращения земли благодаря приливам, — с тех пор Кант снова оказался в почете у естествоиспытателей. Но изучать диалектику у Канта было бы без нужды утомительной и неблагодарной работой, с тех пор как в произведениях Гегеля имеется обширная энцикло-педия диалектики, хотя и развитая из совершенно ложной исходной точки.
После того как, с одной стороны, реакция против «натурфилосо-фии» — в значительной степени оправдывавшаяся этим ложным ис-ходным пунктом и жалким обмелением берлинского гегельянства — исчерпала себя, выродившись под конец в простую ругань, после того как, с другой стороны, естествознание в своих теоретических поисках не нашло никакого удовлетворения у ходячей эклектической мета-физики, — может быть, станет возможным заговорить перед естество-испытателями еще раз о Гегеле, не вызывая этим у господина Дю-ринга пляски святого Витта, в которой он так неподражаемо забавен,


72


Прежде всего следует установить, что дело здесь идет вовсе не
о защите гегелевского исходного пункта, - о том, что дух, мысль,
идея есть первичное, а действительный мир только отраженние| идеи. От этогo отказался уже Фейербах. Мы все согласны с тем, что в лю- бой научной области—безразлично, в естествознании или в исто-
рии - надо исходить из данных фактов, т. е. что в естествознании надо исходить из различных объективных форм движения материи
<мы, социалистические материалисты, идем гораздо дальше есте-естествоиспытателей...> и что следовательно в теоретическом естество-знании нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из последних и, найдя, доказывать их, поскольку это возожно, опытным путем.
Точно так же речь не может итти о том, чтобы сохранить догмати-ческое содержание гегелевской системы, как она проповедывалась берлинскими гегельянцами старшей и младшей линии. Вместе с идеа-листическим исходным пунктом падает и построенная на нем система, следовательно в частности и гегелевская натурфилософия. Но надо помнить, что борьба с Гегелем естествоиспытателей, поскольку они вообще правильно понимали его, направлялась только против обоих этих пунктов: против идеалистического исходного пункта и против произвольного, противоречащего фактам построения си-стемы.
За вычетом всего этого остается еще гегелевская диалектика. За-слугой Маркса остается то, что он впервые извлек снова на свет, в противовес «брюзжащему, притязательному и посредственному эпи-гонству, задающему теперь тон в Германии», забытый диалектический метод, указал на связь его с гегелевской диалектикой, а также и на отличие его от последней и в то же время показал в «Капитале» при-менение этого метода к фактам определенной эмпирической науки, политической экономии. И сделал он это с таким успехом, что даже в Германии новейшая экономическая школа поднимается над вуль-гарным фритредерством лишь благодаря тому, что она, под предлогом критики Маркса, занимается списыванием у него (довольно часто неверным).
У Гегеля в диалектике наблюдается то же самое извращение всех реальных отношений, как и во всех прочих частях его системы. Но, как замечает Маркс, «мистификация, которой диалектика подвер-гается в руках Гегеля, нисколько не мешает тому, что он впервые изобразил всеобъемлющим и сознательным образом ее всеобщие формы движения. Она стоит у него на голове. Нужно перевернуть ее, чтобы найти рациональное ядро в мистической оболочке!» -[ 93]
Но и в самом естествознании мы достаточно часто встречаемся с теориями, в которых реальные отношения поставлены на голову, в которых отражение принимается за объективную реальность и ко-торые нуждаются поэтому в подобном перевертывании. Такие теории довольно часто господствуют долгое время. Подобный случай пред-ставляет нам учение о теплоте, которая почти в течение двух столетий рассматривалась как особая таинственная материя, а не как форма движения обыкновенной материи: только механическая теория теп-лоты произвела здесь необходимое перевертывание. Тем не менее физика, в которой царила теория теплорода, открыла ряд весьма важ-


73


ных законов теплоты. В частности Фурье и Сади Карно * положили здесь путь для правильной теории, которой оставалось только пере-
вернуть открытые ее предшественницей законы и перевести их на свой собственный язык. Точно так же в химии теория флогистона своей вековой экспериментальной работой добыла тот именно материал, с помощью которого Лавуазье сумел открыть в полученном Пристли кислороде реальный антипод фантастического флогистона, что дало ему возможность отвергнуть всю эту флогистическую теорию. Но это не означало вовсе, что были отвергнуты опытные результаты флогистики. Наоборот, они сохранились, была только перевернута их формулировка, переведена с языка флогистона на современный химический язык.
Гегелевская диалектика так относится к рациональной диалек-тике, как теория теплорода к механической теории теплоты, как тео-рия флогистона к теории Лавуазье.

 


* Функция Карно с, буквально перевернутая, 1/c= d, абсолютная температура. Если не перевернуть таким образом, с ней нечего делать.

 

ПРИМЕЧАНИЯ К «АНТИ-ДЮРИНГУ»
1878 г.

а) О прообразах математического «бесконечного» в действительном мире

К стр. 17—18 *: Согласие между мышлением и бытием. — Бес-конечное в математике.
Над всем нашим теоретическим мышлением господствует с абсо-лютной силой тот факт, что наше субъективное мышление и объектив-ный мир подчинены одним и тем же законам и что поэтому они не могут противоречить друг другу в своих конечных результатах, а должны согласоваться между собой. Факт этот является бессозна-тельной и безусловной предпосылкой нашего теоретического мышле-ния. <Только современная диалектическая философия, и именно философия Гегеля, ближе исследовала эту предпосылку и выставила закон тожества мышления и бытия.> Материализм XVIII столетия, будучи по существу метафизического характера, исследовал эту пред-посылку только с точки зрения ее содержания. Он ограничился доказательством того, что содержание всякого мышления и знания должно происходить из чувственного опыта, и восстановил старое положе-ние: nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu. Только совре-менная идеалистическая — но вместе с тем и диалектическая — фило-софия, в особенности Гегель, исследовали эту предпосылку также с точки зрения формы. Несмотря на бесчисленные произвольные <и фантастические> построения этой философии, несмотря на идеали-стическую, на голову поставленную форму ее конечного резуль-тата — единства мышления и бытия, нельзя отрицать того, что она доказала на множестве примеров, взятых из самых разнообразных отраслей знания, аналогию между процессами мышления и процес-сами в области природы и истории, и обратно: господство одинаковых законов для всех этих процессов. С другой стороны, современное естествознание до того расширило тезис об опытном происхождении всего содержания мышления, что от его старой метафизической огра-ниченности и формулировки ничего не осталось. Естествознание, признав наследственность приобретенных свойств, расширяет субъ-ект опыта, делая им не индивида, а род: нет вовсе необходимости, чтобы отдельный индивид имел известный опыт; его частный опыт может быть <во многих случаях> до известной степени заменен результатами опытов ряда его предков. Если например среди нас математические аксиомы кажутся каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собой разумеющимся, не нуждающимся в опытном дока-
* [Указания страниц относятся к первому нем. изданию «Анти-Дюринга».]


75


зательстве, то это является лишь результатом накопленной наслед-
ственности. Бушмену же или австралийскому негру их трудно
втолковать путем доказательства.
В предлагаемом сочинении диалектика рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения. Это означает, что за- коны ее должны иметь силу для движения как в области физической природы и человеческой истории, так и для движения мышления. Подобный закон можно установить в двух из этих трех областей и даже во всех трех, причем рутинер-метафизик даже не заметит, что дело здесь идет об одном и том же законе. Возьмем пример. Из всех теоретических успехов знания вряд ли какой оценивается так вы-соко, считаясь величайшим торжеством человеческого духа, как от-крытие исчисления бесконечно малых во второй половине XVII сто-летия. Здесь, кажется, скорее, чем где бы то ни было, мы имеем перед собой чистое и исключительное деяние человеческого духа. Тайна, окружающая еще и в наше время применяемые в исчислении беско-нечно малых величин диференциалы и бесконечные разных порядков, является лучшим доказательством того, что и поныне еще вообра-жают, будто здесь имеют дело с чистыми, свободными творениями и созданиями человеческого духа, для которых нет ничего соответ-ственного в объективном мире. Между тем справедливо как раз обратное. Мы встречаем для всех этих мнимых величин прообразы с природе.
Наша геометрия исходит из пространственных отношений, а наша арифметика и алгебра из числовых величин, соответствующих нашим земным отношениям, т. е. соответствующих телесным величи-нам, которые механика называет массами, — массами, как они встре-чаются на земле и приводятся в движение людьми. По сравнению с этими массами масса земли кажется бесконечно великой и рассма-тривается земной механикой как бесконечно большая величина. Ра-диус земли, таков принцип механики при рассмотрении за-кона падения. Но не только¥= земля, а и вся солнечная система и все встречающиеся в ней расстояния оказываются, с своей стороны, бес-конечно малыми, как только мы начинаем интересоваться наблюдае-мой в телескоп звездной системой, расстояния в которой приходится определять уже световыми годами. Таким образом мы имеем здесь перед собой бесконечные величины не только первого, но и второго порядка и можем предоставить фантазии наших читателей — если им это нравится — построить себе дальнейшие бесконечные вели-чины высших порядков в бесконечном пространстве.
Но, согласно господствующим теперь в физике и химии взглядам, земные массы, тела, служащие объектами механики, состоят из моле-кул, из мельчайших частиц, которых нельзя делить дальше, не уни-чтожая физического и химического тожества рассматриваемого тела. Согласно вычислениям В. Томсона, диаметр наименьшей из этих мо-лекул не может быть меньше одной пятидесятимиллионной доли миллиметра -[94]. Допустим также, что наибольшая молекула имеет диаметр в одну двадцатипятимиллионную долю миллиметра. В таком случае это все еще ничтожно малая величина по сравнению с теми наименьшими массами, с которыми оперирует механика, физика и даже химия. Между тем она обладает всеми присущими соответ-ственной массе свойствами; она может замещать в физическом и


химическом отношении эту массу и, действительно, замещает ее во всех химических уравнениях. Короче говоря, она обладает по отношению к соответствующей массе теми же самыми свойствами, какими обла-дает математический диференциал по отношению к своей переменной с той лишь разницей, что то, что в случае диференциала, в математи--ческой абстракции, кажется нам таинственным и непонятным, здесь становится само собою разумеющимся и, так сказать, очевидным.
Природа оперирует этими диференциалами, молекулами, точно таким же образом и по точно таким же законам, как математика опе-рирует своими абстрактными диференциалами. Так,например дифе-ренциал от х3 будет 3х2dх, причем мы, пренебрегаем Зхdх2 и dx3. Если мы сделаем соответственное геометрическое построение, то мы полу-чим куб, длина стороны которого х, причем длина эта увеличивается на бесконечно малую величину dx. Допустим, что этот куб состоит из какого-нибудь возгоночного вещества, скажем, из серы; допустим, что три прилегающие к одной вершине поверхности защищены, а другие три свободны. Поместим этот серный куб в атмосферу из сер-ного газа и понизим температуру последней надлежащим образом; в таком случае серный газ начнет осаждаться на трех свободных гра-нях нашего куба. Мы не пойдем вразрез с опытными данными физики и химии, если, желая представить себе этот процесс в его чистом виде, мы допустим, что на каждой из этих трех граней осаждается прежде всего слой толщиной в одну молекулу. Длина стороны куба х увеличилась на диаметр одной молекулы, на dx. Объем же куба х3 увеличился на разницу между х3 и
xз + Зх2dх + Зх2dх2 + dxз, причем мы, подобно математике и с тем же правом, можем пренебречь dx3, т. с. одной молекулой, и Зх2dх2, тремя рядами линейно расположенных друг около друга молекул длиной в dx. Результат одинаков: прира-щение массы куба равно 3xdx. <Строго говоря, у серного куба dx3 и 3xdx2 не бывает, ибо две или три молекулы не могут находиться в том же пространстве, и прирост его массы точно равен поэтому 3x2 + 3xdx + dх. Это находит себе объяснение в том, что в математике dх есть линейная величина, но таких линий, не имеющих толщины и ширины, в природе самостоятельно, как известно, не существует, а следовательно математические абстракции в чистой математике имеют безусловную значимость. А так как и она пренебрегает 3xdx2—х3, то это не имеет значения. >*
То же самое можно сказать и об испарении. Если в стакане воды происходит испарение верхнего слоя молекул, то высота слоя воды уменьшается на dx, и продолжающееся улетучивание одного слоя молекул за другим фактически есть продолжающееся диференци-рование.
А если под влиянием давления и охлаждения пар в каком-ни-будь сосуде сгущается, превращаясь в воду, и один слой молекул отлагается на другом (причем мы отвлекаемся от усложняющих про-цесс побочных обстоятельств), пока сосуд не заполнится, то перед нами здесь буквально происходит интегрирование, отличающееся от
* [Это, место, заключенное нами в скобки уголками < > в рукописи накрест перечеркнуто карандашом, между первой и второй строчкой карандашом при-писано A r [Arons], на полях с правой стороны вопросительный и восклицательный знаки (?!), а кроме того dE (может быть deleatur, Engels — зачеркнуть, Эн-гельс).]


77


математического интегрирования лишь тем, что одно совершается
сознательно человеческой головой, а другое бессознательно природой. Но процессы, совершенно аналогичные процессам исчисления бес-конечно малых, происходят не только при переходе из жидкого со-стояния в газообразное и наоборот.
<Если движение массы, как таковое, прекратилось от толчка и превратилось в теплоту, в молекулярное движение, то что же прои-зошло, как не диференциация движения массы? И если молекуляр-ные движения пара в цилиндре паровой машины суммируются в том направлении, что они на определенную высоту поднимают поршень, что они превращаются в движение массы, то разве <до этой опреде-ленной степени> они не интегрируются здесь?> Химия разла-гает молекулы на атомы, имеющие меньшую массу и протяженность, но представляющие величины того же порядка, что и первые, так что молекулы и атомы находятся в определенных, конечных отноше-ниях друг к другу. Следовательно все химические уравнения, выра-жающие молекулярный состав тел, представляют собой по форме диференциальные уравнения. Но в действительности они уже интегри-рованы благодаря фигурирующим в них атомным весам. Химия опери-рует диференциалами, числовое взаимоотношение которых известно.
Но атомы не считаются чем-то простым, не считаются вообще мельчайшими известными нам частицами материи. Не говоря уже о химиках, которые все больше и больше склоняются к мнению, что атомы обладают сложным составом, большинство физиков утверж-дает, что мировой эфир, являющийся носителем световых и тепло-вых излучений, состоит тоже из дискретных частиц, столь малых однако, что они относятся к химическим атомам и физическим моле-кулам так, как эти последние к механическим массам, т. е. относятся как dx2 и dx. Здесь таким образом общераспространенное пред-ставление о строении материи тоже оперирует диференциалами вто-рого порядка, и ничто не мешает человеку, которому бы это понрави-лось, вообразить себе, что в природе имеются еще аналоги d3x2, d x и т. д.
Но какого бы взгляда ни придерживаться относительно строения материи, факт тот, что она расчленена, представляя собою ряд боль-ших, хорошо отграниченных групп относительной массовидности, так что члены каждой подобной группы находятся со стороны массы в определенных, конечных отношениях друг к другу, а к членам ближайших групп относятся как к бесконечно большим или беско-нечно малым величинам в смысле математики. Видимая глазом си-стема звезд, солнечная система, земные массы, молекулы и атомы, наконец частицы эфира образуют каждая подобную группу. Дело не меняется оттого, что мы находим промежуточные звенья между от-дельными группами: так например между массами солнечной си-стемы и земными массами мы встречаем астероиды,—из которых некоторые не больше, скажем, княжества. Рейс младшей линии, — метеоры и т. д.; так между земными массами и молекулами мы встре-чаем в органическом мире клетку. <Эти средние- звенья показывают только, что в природе нет никаких скачков именно потому, что она состоит только из скачков>. *

* [Эта фраза перечеркнута карандашом.]


Поскольку математика оперирует реальными величинами, она
применяет спокойно эту точку зрения. Для земной механики масса
земли является бесконечно великой; в астрономии земные массы и
соответствующие им метеоры рассматриваются как бесконечно ма-лые; точно так же расстояния и массы планет солнечной системы являются в глазах астрономии ничтожно малыми величинами, лишь только она оставляет пределы солнечной системы и начинает изучать строение нашей звездной системы. Но лишь только математика ук-роется в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются; бесконечность становится чем-то совершенно таинственным, и тот способ, каким ею пользуются в анализе, начинает казаться чем-то совершенно не-понятным, противоречащим всякому опыту и рассудку. Глупости и нелепости, которым математики не столько объясняли, сколько приняли этот свой метод, приводящий странным образом всегда к правильным результатам, превосходят худшие, реальные и мнимые, фантазии хотя бы гегелевской натурфилософии, о нелепостях кото-рой математики и естествоиспытатели не могут наговориться досыта. Они сами делают теперь—но в несравненно большем масштабе— то, в чем они упрекают Гегеля, именно доводят абстракции до край-ности. Они забывают, что вся так называемая чистая математика за-нимается абстракциями, что все ее величины, строго говоря, мнимые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превра-щаются в бессмыслицу или в свою противоположность. Математиче-ская бесконечность заимствована из действительности, хотя и бес-сознательным образом, и поэтому она может быть объяснена только из действительности, а не из самой себя, не из математической аб-стракции. Но если мы станем исследовать действительность с этой стороны, то мы найдем, как мы видели, те реальные отношения, из которых заимствованы эти математические понятия о бесконечности, и даже естественные аналоги математической трактовки этих отноше-ний. А этим и объясняется все дело. (Плохое изложение у Геккеля вопроса о тожестве мышления и бытия.) * Но и противоречия насчет непрерывной и прерывной материи. (Гегель.)-[95].

b) О механическом естествознании

 

Примечание 2 к стр. 46: различные формы движения и рассматри-вающие их науки.
С тех пор как появилась эта статья (Vorwarts, 9 февраля 1877 г.), Кекуле (Die wissensch, Ziele u. Leistungen der Chemie) дал совер-шенно аналогичное определение механики, физики и химии: «Если положить в основу это представление о сущности материи, то химию можно будет определить как науку об атомах, а физику как науку о молекулах; в таком случае является мысль выделить ту часть совре-менной физики, которая занимается массами, в особую дисциплину, оставив для нее название механики»-[96]. Таким образом механика оказывается основой физики и химии, поскольку та и другая, при из-вестной оценке и количественном учете своих молекул или атомов, должны рассматривать их как массы. Эта концепция отличается, как

* [Эта фраза добавлена дополнительно.]


79


мы видим, от той, которая дана в тексте и в предыдущем примечании, только своей несколько меньшей определенностью. Но если один английский журнал (Nature) придал вышеприведенной мысли Кекуле такой вид, что механика—это статика и динамика масс, фи-зика — статика и динамика молекул, химия — статика и динамика атомов, то, по моему мнению, такое безусловное сведение даже хи-мических процессов к чисто механическим сужает неподобающим образом поле химии. И однако оно стало столь модным, что напри-мер у Геккеля –[97] слова «механический» и «монистический» постоянно употребляются как равнозначащие и что, по его мнению, «современ-ная физиология... дает в своей области место только физическим, химическим или в широком смысле слова механическим силам» (Peri-genesis).
Называя физику механикой молекул, химию — физикой ато-мов и, далее биологию — химией белков, для того чтобы выразить переводы их <я позволю себе каждую из этих трех наук обозначить таким образом, чтобы специальная область каждой из них получала название ближайшей низшей...>, я желаю этим выразить переход одной из этих наук в другую и значит связь, непрерывность, а так-же различие, разрыв между обеими областями. Итти же дальше этого, называть химию своего рода механикой, по-моему, нерацио-нально. Механика в более широком или узком смысле слова знает только количества, она оперирует скоростями и массами и в лучшем случае объемами. Там, где на пути у нее стоит качество, как например в гидростатике и аэростатике, она не может притти к удовлетворительным результатам, не вдаваясь в рассмотрение моле-кулярных состояний и молекулярного движения; она сама только простая вспомогательная наука, предпосылка физики. Но в физике, а еще более в химии, не только происходит постоянное качественное изменение в результате количественного изменения, не только на-блюдается переход количества в качество, но приходится также рас-сматривать множество изменений качества, относительно которых совершенно не доказано, что они обусловлены <сведены> количе-ственными изменениями. Можно охотно согласиться с тем, что совре-менная наука движется в этом направлении, но это вовсе не доказы-вает, что это направление единственно правильное, что, идя этим путем, мы исчерпаем до конца физику и химию. Всякое движение за-ключает в себе механическое движение и перемещение больших или мельчайших частей материи; познать* эти механические движения является первой задачей науки, однако лишь первой. Само же это механическое движение вовсе не исчерпывает движения вообще. Движение вовсе не есть простое перемещение, простое изменение ме-ста, в надмеханических областях оно является также и изменением качества. <Мышление есть тоже движение. > Открытие, что теп-лота представляет собой молекулярное движение, составило эпоху в науке. Но если я не имею ничего другого сказать о теплоте, кроме того, что она представляет собою известное перемещение молекул, то лучше мне замолчать. Химия находится на пороге того, чтобы из отношения атомных объемов к атомным весам объяснить целый ряд химических и физических свойств элементов. Но ни один химик не решится утверждать, будто все свойства какого-нибудь элемента выражаются исчерпывающим образом его положением на кривой


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.013 сек.)