Женщины Плотина на марше 6 страница

– Школы у нас очень неплохие, – сказал он. – Ну, то есть найдется одна‑другая…

– Школы? Похоже, они вам покоя не дают.

– А разве вы не считаете, что образование чрезвычайно важно?

– Нет. Я думаю, что, помешавшись на образовании, мы сами роем себе могилу.

– То есть как?

– Каждое поколение получает образование, позволяющее ему заработать деньги на образование следующего поколения, и никто ничего не делает с самим образованием. Вы выбиваетесь из сил ради образования ваших детей, чтобы они выбивались из сил ради образования своих детей. И в чем тут смысл?

– Ну, вы то же самое можете сказать о браке и семье.

– Вот именно! – воскликнула миссис Цапп. – Вот именно! – И тут она внезапно посмотрела на часы и сказала: – О Господи! Мне давно пора, – из чего стало ясно, что это Филипп ее задерживает.

Не желая произвести впечатление театральным выходом в гостиную в компании миссис Цапп, Филипп попрощался с ней и задержался на террасе. Выждав, когда она, по его расчету, покинет сцену, он собрался присоединиться к гостям и найти дружественно настроенных людей, которые подбросят его домой, а может быть, и пригласят к себе на ужин. Но в этот момент до него дошло, что в доме воцарилась странная тишина. Встревоженный, он поспешил войти в гостиную и обнаружил, что там нет никого, кроме темнокожей женщины, которая собирала пепельницы. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Э… а где все? – пробормотал Филипп.

– Ушли домой.

– Как? И хозяева? – возразил Филипп. – А я хотел попрощаться.

– Они, наверное, поехали куда‑нибудь перекусить, – сказала женщина, пожав плечами, и возобновила свой медленный обход гостиной.

– Черт, – сказал Филипп. Он услышал, что на улице кто‑то заводит машину, и выбежал из входной двери как раз в тот момент, когда миссис Цапп отъехала от дома в большом белом фургоне.

Моррис Цапп стоял у окна своего кабинета в Раммидже с сигарой в зубах (предпоследней из того запаса, что он привез с собой) и прислушивался к шагам людей, снующих мимо его двери. Наступило время чаепития, и Моррис раздумывал, вернуться ли ему с чашкой к себе в комнату или же выпить ее в профессорской, где остальные преподаватели непременно соберутся в противоположном углу посплетничать и будут бросать на него косые взгляды поверх газет. Он с тоской смотрел на главный двор кампуса – поросший травой четырехугольник, теперь слегка припорошенный снегом. Уже несколько дней подряд погода колебалась между заморозками и оттепелью, так что было непонятно, какого рода осадки заполняют атмосферу – дождь, снег или туман. Тусклый красноватый глаз солнца, с трудом забиравшегося чуть‑чуть повыше крыш, безрадостно маячил над городом, едва просвечивая сквозь мглу и покрывая ржавыми пятнами присыпанные снегом поверхности. «Не погода, а трагическое недоразумение», – подумал Моррис. И в этот момент раздался стук в дверь.

Он вздрогнул и оглянулся. Стук в дверь! Наверное, по ошибке. Или его уже подводит слух? В темной комнате – а он еще не успел включить свет – это впечатление еще более усугублялось. Но нет – стук в дверь повторился.

– Войдите! – сказал он хриплым голосом и прокашлялся. – Войдите! – Устремившись к двери поприветствовать гостя и включить свет, он налетел на стул и выронил сигару, которая колбаской закатилась под стол. Он нырнул за ней вслед, и в этот момент дверь отворилась. Из коридора в комнату проник косой луч света, но сигары не высветил. Женский голос неуверенно спросил:

– Профессор Цапп?

– Да‑да, входите. Вы не можете включить свет? Свет зажегся, и женщина охнула:

– Где вы?!

– Под столом. – Перед Моррисом остановилась пара громоздких сапог с меховой опушкой, а над ними – обветшалый подол шубы. Ко всему этому через мгновение добавилось перевернутое женское лицо с красным носом и тревожным взглядом. – Я сейчас, – сказал он. – Я здесь где‑то сигару потерял.

– Ах ты, Боже мой, – не моргая, сказала женщина.

– Мне не столько сигары жалко, – объяснил Моррис, ворочаясь на корточках под столом, – сколько ковра… Дьявол!!!

Резко отдернув от жгучей боли руку, Моррис торопливо стал выбираться из‑под стола и с ходу налетел головой на перекладину. С беззвучными проклятьями он заковылял по комнате, засунув правую руку под левую подмышку и обхватив правый висок левой рукой. Краем глаза он успел заметить, что женщина в шубе отпрянула от него и спрашивает, что случилось. Он рухнул в кресло и слабо застонал.

– Я зайду в другой раз, – сказала женщина.

– Нет‑нет, не покидайте меня! – вскричал Моррис. – Возможно, мне понадобится медицинская помощь.

Над ним снова нависла шуба, и ее обладательница уверенным движением отняла его руку от виска.

– У вас здесь будет шишка, – сказала женщина, – но кожа не повреждена. Лучше всего приложить ведьмин орех. [9]

– Можете порекомендовать хорошую ведьму?

Женщина хихикнула.

– По‑моему, с вами все не так плохо, – сказала она. – А что с рукой?

– Сигарой обжег. – Моррис вытащил пострадавшую руку из‑под мышки и бережно развернул ладонь.

– Ничего не вижу, – прищурившись, сказала женщина.

– Да вот же! – Он указал на едва заметную припухлость у основания большого пальца.

– Ну, это маленькое пятнышко лучше всего вообще не трогать.

Взглянув на нее с упреком, Моррис поднялся из кресла и подошел к письменному столу за новой сигарой. Зажигая ее дрожащими пальцами, он приготовился сострить о том, как с помощью сигары прийти в себя после происшествия с сигарой, но, повернувшись, увидел, что женщина исчезла. Пожав плечами, он пошел закрыть дверь, но по дороге споткнулся о пару торчащих из‑под стола сапог.

– Что вы там делаете? – спросил он.

– Ищу вашу сигару.

– Да Бог с ней, с сигарой.

– Конечно, – послышался приглушенный ответ, – особенно если это не ваш ковер.

– Но если на то пошло, он и не ваш.

– Это ковер моего мужа.

– Вашего мужа?

Женщина, больше похожая на бурого медведя, выбирающегося после зимней спячки из берлоги, пятясь задом, медленно вылезла из‑под стола. Двумя пальцами затянутой в перчатку руки она держала измочаленный сигарный окурок.

– Извините, я не успела представиться, – сказала она. – Я Хилари Лоу. Жена Филиппа.

– О! А я Моррис Цапп. – Он улыбнулся и протянул руку. Миссис Лоу положила в нее окурок.

– Кажется, ковер не пострадал, – сказала она. – А ковер этот неплохой. Индийский. Достался Филиппу от бабушки. Ну, значит, здравствуйте, – добавила она неожиданно, сдергивая перчатку и протягивая Моррису руку. Моррис, едва успев избавиться от потухшей сигары, ответил на рукопожатие.

– Рад с вами познакомиться, миссис Лоу. Может быть, снимете шубу?

– Спасибо, я ненадолго. Извините, что без приглашения, но мой муж спрашивает в письме об одной из книг. Просит ему переслать. Он думает, что она где‑то здесь. Вы не против, если я… – и она указала на книжные полки.

– Пожалуйста! Давайте я вам помогу. Как называется книга?

Она слегка покраснела.

– Он говорит, что название – «Как написать роман». Только непонятно, зачем она ему понадобилась.

Моррис усмехнулся, а потом сдвинул брови.

– Может, собирается писать роман, – сказал он, а про себя подумал: «Бог в помощь студентам курса номер триста пять».

Всматриваясь в книжные полки, миссис Лоу скептически хмыкнула. Затянувшись сигарой, Моррис бросил на нее любопытный взгляд. Довольно трудно было определить, что за женщина скрывается под шерстяным платком, огромной бесформенной шубой и неуклюжими сапогами на молниях. Снаружи осталось только круглое непримечательное лицо с румянцем на щеках, покрасневшим носом и наметившимся двойным подбородком. Красный нос, очевидно, был следствием простуды, поскольку женщина то и дело потихоньку им шмыгала и вытирала его бумажным носовым платком. Моррис подошел к книжным полкам.

– Значит, вы не поехали с мужем в Эйфорию?

– Нет.

– Почему же?

Она посмотрела на него с такой неприязнью, как будто он поинтересовался, какую марку гигиенических прокладок она предпочитает.

– По ряду личных причин.

«Ага, и спорю, что одна из них – это ты, голубка», – сказал Цапп, но только самому себе. А вслух он спросил:

– А кто автор?

– Филипп не помнит. Эту книгу он купил на книжном развале за пять пенсов несколько лет тому назад. Кажется, она в зеленой обложке.

– Зеленая обложка… – Моррис провел указательным пальцем по корешкам книг. – Миссис Лоу, могу я задать вам вопрос, касающийся вашего мужа?

Она тревожно взглянула на него.

– Ну, я не знаю… Смотря какой…

– Видите вон тот шкаф у вас над головой? В нем лежит сто пятьдесят семь банок из‑под табака. Одной и той же марки. Число я знаю точно, потому что я их пересчитал. Они свалились мне на голову.

По губам миссис Лоу пробежала легкая тень улыбки.

– Надеюсь, голова не пострадала?

– Нет, банки были пустые. Но мне интересно, зачем ваш муж собирает их?

– Я думаю, он их не собирает. Просто не может заставить себя выбросить. С ним это бывает. Это все, что вы хотели знать?

– Да, пожалуй. – И все‑таки оставалось непонятным, почему человек, употребляющий так много табаку, покупает его маленькими баночками, вместо того чтобы завести себе большую квадратную жестянку вроде той, что стоит на столе у Люка Хоугана. Но этот вопрос, возможно, окажется для миссис Лоу чересчур интимным.

– Похоже, книги здесь нет, – сказала она со вздохом. – Да мне уже и пора…

– Я ее поищу.

– Да что вы, не беспокойтесь. Может, она не так уж и нужна. Извините, что помешала вам.

– Что вы, что вы. Сказать по правде, меня здесь редко кто навещает.

– Ну что ж, приятно было с вами познакомиться, профессор Цапп. Надеюсь, в Раммидже вам понравится. Будь Филипп здесь, я бы пригласила вас как‑нибудь на обед, но поскольку…

– Но если бы ваш муж был здесь, то меня не было бы, – заметил Моррис.

Это озадачило миссис Лоу. Несколько раз она открывала рот, но так ничего и не сказала. Наконец, со словами «Не буду больше вас задерживать», она быстро удалилась, закрыв за собой дверь.

– Бесчувственная сучка, – пробурчал Моррис. Он не столько мечтал о ее обществе, сколько жаждал домашнего обеда. Ему уже стали приедаться все эти замороженные полуфабрикаты и китайские ресторанчики, но Раммидж, похоже, больше ничего не мог предложить одинокому мужчине.

Спустя пять минут он обнаружил «Как написать роман». У книги отлетел корешок, и поэтому они с миссис Лоу ее не заметили. Опубликована она была в двадцать седьмом году и входила в книжную серию, другие выпуски которой назывались «Как выткать ковер», «Пойдемте на рыбалку» и «Веселый фотограф». Книга начиналась словами: «В каждом романе должна быть какая‑нибудь история». «Ну конечно: а как же иначе», – ядовито откомментировал Моррис.

Истории бывают трех типов: история со счастливым концом, история с несчастливым концом и история, которая не имеет ни счастливого, ни несчастливого конца, или, другими словами, вообще не имеет конца.

Аристотель жив! Книга невольно заинтриговала Морриса. Он открыл титульный лист, чтобы узнать имя автора. «А. Дж. Бимиш, автор романов «Прекрасная, но холодная дева», «Жуткая тайна», «Глинис Гленская» и т. д. и т. д.». Он продолжил чтение.

Наилучшая история – та, что имеет счастливый конец; затем идет история с несчастливым концом, а история, которая не имеет конца, – наихудшая. Начинающему писателю рекомендуется иметь дело с наилучшей историей. Запомните: если у вас нет таланта, не стоит и браться за другие истории.

– А в этом что‑то есть, Бимиш, – пробормотал Моррис. Возможно, такой бесхитростный разговор и не повредит слушателям курса триста пять, этим разленившимся самонадеянным засранцам, которые думают, что могут в два счета написать Великий Американский Роман, стоит им только, изменив имена, напечатать на машинке свои откровения. Он отложил книжку на потом. А прочитав ее, он отнесет ее миссис Лоу поближе к обеду и, стоя на пороге, будет судорожно сглатывать слюну. У Морриса был нюх на женщин, умеющих готовить, и он хвастался тем, что определяет их в толпе так же быстро, как и легкодоступных девиц (эти два качества редко соединяются в одном человеке). Вот и миссис Лоу: вкусная и здоровая пища, прогнозировал он, без всяких причуд, зато порции будут щедрые.

В дверь постучали.

– Войдите! – с нетерпением сказал он, ожидая, что миссис Лоу сжалилась и вернулась пригласить его отведать на ужин цыпленка. Но оказалось, что стучал невысокий, энергичный пожилой человек с густыми усами и блестящими пуговками глаз. На нем был твидовый пиджак, замысловато усеянный пятнами. Человечек вбежал в комнату и распростер объятия:

– Мнэ‑мнэ‑мнэ, мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ, мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ, – заблеял он. – Мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑Мастерс. – Схватив Морриса за руки, он с силой затряс их. – Мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑Цапп? Мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑нормально? Мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑чашку чая? Мнэ‑мнэ‑мнэ‑мнэ‑очень рад.

Он перестал блеять, склонил голову к плечу и прикрыл один глаз. Моррис вычислил, что перед ним не кто иной, как заведующий английской кафедрой, вернувшийся из Венгрии с кабаньей охоты и приглашающий его угоститься чаем в профессорской комнате.

Очевидно, возвращение профессора Мастерса и было тем сигналом, которого дожидались остальные преподаватели. Как будто существовало какое‑то загадочное табу, воспрещавшее им знакомство до тех пор, пока вожак лично не примет Морриса в стаю. Теперь же, в профессорской, они поспешили к нему, и окружили его стул, и стали улыбаться и заговаривать с ним, подливая ему чаю и поднося шоколадное печенье, расспрашивая о полете, о здоровье, о том, над чем он работает, давая запоздалые советы насчет жилья и потихоньку переводя ему нечленораздельные словоизлияния Гордона Мастерса.

– Как вы понимаете, что говорит ваш шеф? – спросил Моррис Боба Басби, молодцеватого бородача в двубортном пиджаке, с которым они вместе шли к автомобильной парковке – вернее сказать, бежали, поскольку короткие ноги Цаппа едва поспевали за стремительной поступью Басби.

– Наверное, мы просто привыкли.

– У него что, волчья пасть или что‑то в этом роде? Или ему усы на зубы попадают?

Басби прибавил шагу.

– Он вообще‑то отличный мужик, – сказал он с легким упреком.

– Неужели? – переводя дыхание, усомнился Моррис.

– Ну, был. Так говорят. Перед войной подавал большие надежды как ученый. Потом попал в плен под Дюнкерком. [10]С этим приходится считаться…

– А какие у него публикации?

– Никаких.

– Никаких?

– По крайней мере, их до сих пор не обнаружили. У нас когда‑то был студент по фамилии Бун, так он организовал библиографическое соревнование – найти публикации Гордона. Студенты облазили всю библиотеку и вышли ни с чем. А Бун выиграл пари. – Он издал короткий резкий смешок. – Да, Бун был парень что надо. Интересно, где он теперь?

Моррис уже совсем выдохся, но его подхлестывало любопытство.

– А как получилось, – спросил он, заглатывая на бегу воздух, – что Мастерс стал завкафедрой?

– Это было еще до войны. Конечно, Гордон был слишком молод для заведующего. Но тогдашний проректор был рыболов‑охотник. Пригласил всех претендентов на этот пост к себе в Йоркшир пострелять куропаток. Естественно, Гордон произвел на него впечатление. А еще рассказывают, что у наиболее вероятного кандидата что‑то случилось с ружьем. Или что Гордон его подстрелил. Сам я в это не верю.

Дальше бежать Моррис был не в силах.

– В следующий раз расскажете мне об этом подробнее! – прокричал он вслед фигуре, удаляющейся в полумрак плохо освещенной стоянки.

– Хорошо, до свиданья, до свиданья! – Судя по шороху гравия под ногами, Басби перешел на рысь, и Моррис остался в потемках один. Похоже, огонек дружелюбия, затеплившийся было с возвращением Мастерса, угас так же быстро, как он и разгорелся.

Но на этом переживания долгого дня не закончились. В тот же вечер он познакомился еще с одним домочадцем О'Шея, до сих пор скрывавшимся от его глаз. В урочный час доктор постучал в дверь и пропихнул вперед себя неряшливую, но не лишенную сексапильности девицу подросткового возраста с волосами цвета воронова крыла и осунувшимся лицом, которая покорно стала посреди комнаты, ломая пальцы и поглядывая на Морриса сквозь длинные черные ресницы.

– Это Бернадетта, мистер Цапп, – мрачно сказал О'Шей. – Вы, наверное, уже ее видели.

– Нет. Привет, Бернадетта, – сказал Моррис.

– Скажи джентльмену «добрый вечер», Бернадетта, – проговорил О'Шей, подтолкнув девушку локтем, отчего она отлетела в другой конец комнаты.

– Добрый вечер, сэр, – сказала Бернадетта, неловко приседая в поклоне.

– Манер малость недостает, мистер Цапп, – пояснил О'Шей громким шепотом. – Но будем снисходительны. Еще месяц назад она доила коров в деревне. Женушкина родня. Держат ферму.

Моррис сообразил, что Бернадетта появилась в доме О'Шеев в качестве бесплатной домашней прислуги. И вместо награды за хорошее поведение доктор привел ее с собой посмотреть цветной телевизор.

– Вам это не очень неудобно, мистер Цапп?

– Нет‑нет, нисколько. Что ты хочешь посмотреть, Бернадетта? Хит‑парад?

– Пожалуй, нет, мистер Цапп, – сказал О'Шей. По «Би‑би‑си‑2» сейчас будет документальный фильм о «Страдающих сестрах», а у Бернадетты тетя в этом монашеском ордене. Мы по своему телевизору не можем «Би‑би‑си‑2» поймать.

Морриса не привлек подобный вариант вечернего времяпрепровождения, поэтому, включив телевизор, он удалился в спальню с номером полученного по почте «Плейбоя». Раскинувшись на смертном ложе миссис О'Шей‑старшей, он окинул взглядом знатока бюст Мисс Январь и углубился в красочную статью о спортивных автомобилях, в которой шла речь и о только что заказанной им марке «лотус‑Европа». По прибытии в Англию Моррис сам себе обещал небольшое вознаграждение – новую спортивную машину на замену «шевроле‑корвету», который он приобрел в шестьдесят пятом году, как раз за три дня до того, как Ральф Надер опубликовал свою нашумевшую книгу «Опасность при любой скорости», отчего уже наутро стоимость машины упала на полторы тысячи долларов, а Моррис лишился всякого удовольствия от обладания ею. Он оставил Дезире указание продать «корвет» за любую цену; понятно, что сумма будет невелика, зато он сэкономит, купив «лотус» в Европе и переправив его в Америку. «Плейбой», с удовольствием отметил Моррис, хорошо отозвался о «лотусе».

Выйдя в гостиную за сигарой, он увидел, что О'Шей перед телевизором заснул, а Бернадетта сидит в мрачной тоске. На экране толпа снятых со спины монашек исполняла религиозный гимн.

– Тетю показали? – поинтересовался Моррис. Бернадетта покачала головой. В дверь постучали, и кто‑то из потомства О'Шеев просунул в щель голову.

– Будьте добры, сэр, передайте моему папе, что звонил мистер Райли сказать, что у миссис Райли опять припадок.

Подобные вызовы были обычным явлением в жизни доктора О'Шея, и ему приходилось проводить огромное количество времени в дороге – по сравнению, скажем, с американскими врачами, которые, насколько Моррис мог судить, приезжали к вам на дом лишь в том случае, если вы были уже мертвы. Пробудившись от дремоты, О'Шей удалился, вздыхая и бормоча что‑то себе под нос. Он предложил забрать Бернадетгу, но Моррис сказал, что она может остаться и досмотреть передачу. Он вернулся в спальню и через несколько минут услышал, что заунывное песнопение резко сменилось на заводной ритм очередного хита новомодной группы. Что ж, Ирландия еще не безнадежна!

Еще через несколько мгновений на лестнице загрохотали чьи‑то шаги, и звук в телевизоре переключился на церковный распев. Моррис вышел в гостиную, и в этот же момент из противоположной двери в комнату влетел О'Шей. Бернадетта съежилась на стуле, глядя на обоих мужчин и словно прикидывая, от кого из них ей достанется в первую очередь.

– Мистер Цапп, – задыхаясь, сказал О'Шей, – бьюсь как проклятый, а машина не заводится! Могу я попросить вас подтолкнуть ее? Миссис О'Шей могла бы это сделать, но она сейчас кормит ребенка.

– Может, возьмете мою машину? – спросил Моррис, протягивая ключи.

У О'Шея отвисла челюсть.

– Да это просто божеская щедрость, мистер Цапп, но как я могу взять на себя такую ответственность?

– Будет вам. Я же напрокат эту машину взял.

– А страховка? – И О'Шей принялся рассуждать об этом с такой обстоятельностью, что Моррис стал опасаться за жизнь миссис Райли и прекратил дискуссию, предложив подвезти О'Шея. Рассыпаясь в благодарностях, доктор устремился вниз по лестнице, успев крикнуть через плечо Бернадетте, чтобы она ушла из комнаты Морриса.

– Сиди сколько хочешь, – сказал Моррис девушке и вышел вслед за доктором.

Указывая Моррису дорогу по плохо освещенным переулкам, О'Шей щедро расхваливал его машину, ничем не примечательный и довольно маломощный «остин», взятый напрокат в лондонском аэропорту. Моррис с трудом представлял себе, какова будет реакция О'Шея, когда он подъедет к дому на «лотусе» цвета жженого апельсина с его черными кожаными ковшеобразными сиденьями, дистанционно управляемыми фонарями, фарами под защитными козырьками, элегантными боковыми зеркалами и восьмипрограммной стереомагнитолой. Матерь Божья, да его на месте удар хватит!

– Еще немного вперед, а потом налево, – сказал доктор О'Шей. – А вот и мистер Райли у двери, встречает нас. Дай вам Бог здоровья, мистер Цапп! В такое время не пожалели себя и помогли мне добраться!

– Рад был помочь, – ответил Моррис, подъехав к дому и пресекая попытки взволнованного мистера Райли, явно перепутавшего, кто тут врач, вытащить его из‑за баранки.

Все это было совершенно нетипичным для Морриса благодеянием. И осознание этого все глубже проникало в его душу, когда он сидел в холодной и унылой прихожей Райли, дожидаясь, пока О'Шей закончит оказание медицинской помощи, и когда он вез его домой по темным улицам, вполуха слушая устрашающий рассказ о болезни миссис Райли. Он припомнил события сегодняшнего дня – как он помог миссис Лоу в поисках книги для мужа, позволил ирландской девчушке посмотреть свой телевизор, доставил О'Шея к пациентке – и удивился: что это на него нашло? Какая‑нибудь ползучая английская болезнь, воспаление чуткости? Надо быть поосмотрительней.

Идти от Хоуганов Филиппу было не так уж далеко, но когда начался дождь, он пожалел, что не вызвал такси. Пожалуй, ему придется всерьез подумать о машине. До сих пор он тянул с этим делом, не желая связываться с американскими продавцами подержанных машин, наверняка более нахальными, алчными и коварными, чем их английские собратья. Добравшись наконец до дома в Пифагоровом проезде, он обнаружил, что забыл ключи от входной двери – только этого ему не хватало напоследок, после того как вечер уже изрядно испортили Чарлз Бун и миссис Цапп. К счастью, в доме кто‑то был, судя по доносившейся оттуда негромкой музыке. Однако давить на звонок ему пришлось довольно долго. Наконец дверь отворилась на ширину дверной цепочки, и в проеме показалось испуганное лицо Мелани Бирд. При виде Филиппа она с облегчением улыбнулась:

– А, привет! Это вы!

– Простите ради Бога: оставил дома ключ.

Распахнув дверь, Мелани крикнула через плечо:

– Спокойно! Это всего лишь профессор Лоу! – и пояснила со смешком:

– А мы думали, это легавый. Мы курили.

– Курили? – Тут до его ноздрей дошел едкий сладковатый запах, и он наконец догадался. – А, ну конечно.

«Конечно» прозвучало как попытка продемонстрировать невозмутимость, что на деле обернулось крайним смущением.

– Хотите присоединиться?

– Спасибо, но я не курю. В том смысле, что…

Филипп запнулся. Мелани рассмеялась:

– Ну, хоть кофе выпейте. Травка – по желанию.

– Большое спасибо, но я лучше чего‑нибудь перекушу.

Мелани, он не мог не заметить, в этот вечер выглядела особенно привлекательно в своем длинном белом платье балахоном, с распущенными волосами и сияющими, широко раскрытыми глазами.

– Для начала, – добавил он.

– Там с ужина пицца осталась. Если вы едите пиццу.

Конечно, заверил он ее, он просто обожает пиццу. И он последовал за Мелани через прихожую в гостиную на первом этаже, залитую ярким оранжевым светом низко висящей лампы в круглом бумажном абажуре и обставленную приземистыми столиками, тюфяками, подушками, надувным креслом и грубо сколоченными книжными полками – тут же стоял дорогой на вид музыкальный центр, из которого лилась меланхоличная индийская мелодия. В комнате были три молодых человека и две девушки. С последними, Кэрол и Дидри, соседками Мелани, Филипп был уже знаком. Мелани мимоходом представила ему молодых людей, чьи имена он сразу же забыл и стал различать их по замысловатой одежде – один был в военной униформе, другой в ковбойских сапогах и драном замшевом пальто по щиколотку, а третий в черном кимоно; он и сам был такого же цвета и вдобавок в темных очках в черной оправе – на тот случай, если у вас возникнут сомнения относительно его ориентации в расовых вопросах.

Филипп уселся на один из тюфяков, почувствовав, как при этом вздыбился до ушей его английский пиджак. Он сбросил его и расслабил узел галстука в несмелой попытке вписаться в столь элегантно экипированное общество. Мелани принесла ему пиццу, а Кэрол налила терпкого вина из большой бутыли в проволочной оплетке. Он принялся за еду, а другие пустили по кругу то, что, кажется, называлось «косяком». Расправившись с пиццей, он поспешно закурил трубку, таким образом исключив себя из числа принимающих наркотик. Пуская в потолок клубы дыма, он с юмором описал – и это было хорошо принято, – как он остался один‑одинешенек в доме Хоуганов.

– Так что, вы пытались закадрить эту дамочку? – спросило Черное Кимоно.

– Нет‑нет, я просто с ней разговорился. Кстати, она жена того человека, которого я здесь замещаю. Профессора Цаппа.

Мелани встревожилась:

– Я этого не знала.

– А вы с ним знакомы? – спросил Филипп.

– Немного.

– Да он фашист, – сказала Военная Униформа. – Это всему кампусу известно. Кто ж Цаппа не знает.

– Я как‑то ходил на его лекции, – сказал Ковбой. – Зарезал мне курсовую, с которой я у других препов «отлично» получал. Я так ему и сказал.

– А он что?

– Послал меня на хер.

– Во дает! – Черное Кимоно залилось смехом.

– А у Крупа знаете как? – спросила Военная Униформа. – У него студенты сами себе оценки ставят.

– Да будет заливать, – сказала Дидри.

– Ей‑Богу, клянусь вам.

– Ну и конечно, все себе высший балл лепят? – спросило Черное Кимоно.

– Вы будете смеяться, но нет. И даже нашлась одна деваха, которая сама себя завалила.

– Иди ты!

– Да говорю вам. Круп пытался ее отговорить, сказал, что уж троечку можно поставить, но она ни в какую.

Филипп поинтересовался у Мелани, учится ли она в Эйфорийском университете.

– Училась. Сейчас у меня вроде академки.

– Бессрочной?

– Нет. Ну, я не знаю. Может, и так.

Как оказалось, все они в прошлом имели отношение к университету, но, как и Мелани, рассказывали об этом неохотно и так же уклончиво говорили о планах на будущее. Жили они исключительно настоящим. Филиппу, вечно с тревогой всматривающемуся в неведомое будущее и с беспокойством оглядывающемуся на прошлое, понять их было почти невозможно. Но с ними было интересно. И легко.

Он обучил их игре, изобретенной им еще в аспирантские годы: согласно правилам, нужно было вспомнить книгу, которую ты не читал; при этом, если находился кто‑то, кто читал ее, то очко доставалось тебе. Военная Униформа в компании с Кэрол сразу вышли в победители, набрав по четыре очка из пяти возможных за книги «Степной волк» Гессе и «История О» Реаж соответственно, причем Филипп и в том и в другом случае лишил их последнего очка. Его выбор – «Оливер Твист», всегдашний залог победы – привел к коллективной ничьей.

– Как, вы сказали, называется игра? – спросила его Мелани.

– «Уничижение».

– Классное название… Уничижение…

– Да, нужно себя унизить, чтобы выиграть. Или чтобы не дать выиграть другим. Напоминает систему оценок вашего Крупа.

По кругу пустили еще один косяк, и теперь Филипп пару раз затянулся. Ничего особенного с ним не случилось, но весь вечер он то и дело прикладывался к стакану, пытаясь попасть в ритм все круче раскручивающейся тусовки, которая все более начинала походить на сеанс групповой психотерапии. Понятие это было незнакомо Филиппу, и молодые люди наперебой принялись объяснять:

– Ну это, типа, когда отпускаешь все тормоза.

– Избавляешься от одиночества, от страха любви.

– Начинаешь чувствовать свое тело.

– Понимаешь, что на самом деле тебя достает.

И они рассказали пару занятных историй.

– Самое трудное – вначале, – сказала Кэрол. – Когда ты весь такой зажатый и не знаешь, куда себя деть.

– А я был на одной групповухе, – сказала Военная Униформа, – так там нельзя было понять, кто ведущий, а он себя и не обнаруживал, типа так и надо, и мы битый час в молчанку играли.

Поиск по сайту: