Женщины Плотина на марше 9 страница

Кстати, поскольку ты так и не ответил на мой вопрос о стиральной машине, я все‑таки купила новую. Она полностью автоматическая и довольно дорогая, но это просто чудо.

О бомбе я узнала от мистера Цаппа. У меня с ним произошла весьма любопытная встреча, о которой я должна тебе рассказать. Как‑то вечером он явился к нам с книгой «Как написать роман», которую все‑таки обнаружил у тебя в кабинете. Время было самое неподходящее, около шести, я как раз собиралась накрывать на стол к ужину и почувствовала, что мне придется его впустить, поскольку он не поленился занести твою книгу и вообще довольно жалко выглядел, стоя на крыльце под мокрым снегом в галошах и дурацкой казачьей шапке. Уговаривать его не пришлось – он чуть не сшиб меня с ног от радости, что его пригласили в дом. Я было завела его в гостиную, чтобы угостить по‑быстрому стаканчиком шерри, но там было холодно, как в леднике, – в твое отсутствие я отключила там отопление, – поэтому пришлось позвать его в столовую, где дети затеяли возню, так как заждались ужина. Я спросила его, не возражает ли он, если я покормлю детей, пока он угощается шерри, надеясь, что он воспримет это как намек и поскорее уйдет, но он сказал, что совсем не возражает и чтобы я тоже садилась ужинать, а потом снял пальто, сел и уставился на нас. Так вот сидел и наблюдал, следя глазами за тем, как мы подносим ложки ко рту. Мы чувствовали себя ужасно неловко. Дети как‑то странно притихли, а Аманда и Роберт пошли красными пятнами и стали переглядываться и сдавленно хихикать. В конце концов мне пришлось спросить его, не хочет ли он к нам присоединиться.

Ты знаешь, я в жизни никогда не видела, чтобы человек такого солидного телосложения мог так быстро перескочить из одного места в другое. Хорошо, что я пожарила большой кусок мяса, так как мистер Цапп съел три порции, правда, на завтра мало что осталось. Хотя его застольные манеры оставляют желать лучшего, накормила я его от души – он явно истосковался по домашней пище. Еще он старался как мог и веселил детей, а особенно большой успех имел у Аманды, потому что, как оказалось, он знает все о современной поп‑музыке – и имена певцов, и названия пластинок, и какое место они заняли в хит‑параде, и что‑то еще, и все это было довольно странно для человека его возраста и профессии, хотя и произвело большое впечатление на детей и особенно, как я уже сказала, на Аманду. Предположив, что у него хватит такта не засиживаться после ужина, я сразу же подала кофе. Ничего подобного! Он все сидел и сидел и рассказывал всякие истории – признаюсь, довольно забавные – о каком‑то чудном семействе, в чьем доме он снимает квартиру (доктор по фамилии О'Шей – ты о нем слышал?), пока я наконец не отослала Мэтью в постель, а Роберта и Аманду не усадила за уроки. Когда я демонстративно начала убирать со стола, он вызвался помочь мне вымыть посуду. Судя по всему, он никогда этим не занимался, так как сразу же разбил две тарелки и стакан. К этому времени я слегка запаниковала, не зная, смогу ли вообще от него избавиться.

А потом с ним что‑то произошло. Он спросил меня, где у нас туалет, а когда вернулся, то был уже в пальто и с лицом, перекошенным от злобы. Он спешно поблагодарил меня, невнятно попрощался и выскочил из дома в разыгравшуюся метель. Он завел машину, но сцепление отпустил слишком быстро, отчего залетел в канаву. Какое‑то время я слушала, как он там буксует колесами и ревет мотором, но потом все‑таки не выдержала. Я надела шубу, сапоги и вышла его подтолкнуть. Машина из канавы выбралась, но я потеряла равновесие и со всего маху шлепнулась наземь.

Когда я поднялась на ноги, его машина уже скрылась за углом, взвизгнув тормозами на повороте. Он даже не остановился, чтобы сказать мне спасибо. Если миссис Цапп хочет с ним развестись, я ее понимаю.

Сегодня утром опять встретила в супермаркете Дженет Демпси (мы, похоже, выбрали для покупок одно и то же время), и она сказала, мол, Робин точно знает, что он значится в списке Гордона как кандидат на ставку старшего преподавателя. А ты есть в этом списке? Что меня раздражает, так это то, что Дженет считает, будто я должна, как она, радоваться карьере ее мужа. А также то, что она нарочито не говорит и не спрашивает о тебе, как будто тебя вообще не существует. Профессор Цапп говорит, что в академическом мире надо самому пробивать себе дорогу, и никто ничего тебе не даст, пока сам не попросишь, и я начинаю думать, что он прав.

Ты по‑прежнему хочешь, чтобы я переслала тебе «Как написать роман»? Книжка оказалась довольно забавной. Там есть целая глава о том, как написать роман в письмах, но, кажется, с 18 века никто за подобное не брался.

Мы все тебя целуем.

Хилари.

Филипп – Хилари

Дорогая!

Большое спасибо за письмо. Я вижу, этот Цапп – малый со странностями. Надеюсь, он перестал тебя беспокоить. Откровенно говоря, чем больше я о нем слышу, тем меньше мне он нравится. Поэтому было бы очень желательно, чтобы он подальше держался от Аманды. Дело в том, что этот человек абсолютно беспринципен в отношениях с женщинами, и хотя, насколько мне известно, он все‑таки не Гумберт Гумберт, я чувствую, что он способен исподволь оказать тлетворное влияние на такую впечатлительную девочку, как Аманда. Так, по крайней мере, дала мне понять миссис Цапп, которая выдала целый перечень грехов своего мужа – дело было на весьма пьяной и шумной вечеринке, куда нас обоих пригласили в прошлую субботу. Устраивали ее Сай и Белла Готблатты. Сай – молодой доцент здешней английской кафедры, блестящий ученый, автор основательного труда о Хукере. [16]Там же были и Хоуганы, и три другие пары с английской кафедры – все это походит на семейное сборище, но не забывай, что здешняя английская кафедра по величине почти такая же, как весь филфак в Раммидже.

К ритму местных вечеринок необходимо привыкнуть. Например, приглашение на восемь на самом деле означает, что надо прийти с половины девятого до девяти, – это я понял, увидев ужас на лице хозяйки, когда появился на пороге в одну минуту девятого; и даже когда все соберутся, несколько часов уходит на возлияния и только потом гости садятся за стол. В это время хозяйка (Белла Готблатт в прозрачной блузе и брюках клеш из тисненого бархата) приносит из кухни вкуснейшие закуски – сосиски, обернутые поджаренной ветчиной, фондю из сыра, всевозможные соусы, артишоки, копченую рыбу и прочие пикантные деликатесы, тем самым еще больше возбуждая желание гостей влить в себя максимум виски и коктейлей, щедро подливаемых хозяином. В результате часов в одиннадцать, когда дело доходит до ужина, гости прилично хмелеют и теряют аппетит. Да и еда, которую слишком долго держали на огне, уже ни на что не похожа. И все‑таки народ впихивает в себя изрядное количество пищи, как следует заливая ее вином, и окончательно косеет. Все начинают горланить, наперебой отпускать шутки и хохотать до визга, и вдруг кто‑нибудь выдает что‑то уж совсем неприличное, и в воздухе начинает пахнуть грозой.

За ужином миссис Цапп сидела рядом со мной. За кофе, к которому были поданы руины какого‑то невыносимо приторного шоколадного торта, я попытался пресечь поток ее откровений, решив научить всю честную компанию играть в «Уничижение». Помнишь эту старую игру? Ты и представить себе не можешь, какого труда мне стоило растолковать им основной принцип. По первому кругу они стали называть книги, которые прочли они сами и которых, по их мнению, не читали другие. Но когда все наконец ухватили суть, они принялись играть с какой‑то остервенелостью, особенно один малый по фамилии Рингбаум, который в результате вдрызг разругался с хозяином и покинул дом оскорбленный. Остальные просидели еще с час, в основном (по крайней мере это касалось меня, так как я здорово притомился) чтобы загладить перед хозяином неловкость, возникшую из‑за стычки с Рингбаумом.

Бомба – да, бомба была, но я просто не хотел тебя лишний раз беспокоить. Больше это не повторялось, хотя из‑за забастовки на кампусе все еще неспокойно. Сейчас, когда я пишу тебе, сидя у себя, по местному выражению, «в офисе», я слышу, как у меня под окнами скандируют пикетчики: «За‑бас‑тов‑ка! За‑бас‑тов‑ка!». Весьма непривычные для академической среды звуки. То и дело у въезда на кампус возникают стычки между пикетчиками и людьми, желающими попасть в университет, и местной полиции приходится вмешиваться, да и не только местной, но и городской тоже, и дело обычно кончается потасовкой и арестами. А вчера полиция проводила на кампусе рейд, и студенты спасались бегством во все стороны. Я как раз сидел у себя, читая «Лисида» Мильтона, когда в комнату ворвался Вайли Смит и, будто в сцене из кинофильма, прислонился спиной к двери, закрыв глаза. На нем был мотоциклетный шлем для защиты от полицейских дубинок, а лицо вымазано вазелином, что, говорят, предохраняет кожу от действия слезоточивого газа. Я спросил его, не нужно ли ему чего, и он ответил, что пришел за консультацией. У меня были на этот счет кое‑какие сомнения, но я послушно стал расспрашивать его о негритянском романе. Он отвечал как‑то рассеянно и все прислушивался к шуму за дверями. Затем спросил, нельзя ли воспользоваться моим окном. Конечно, ответил я. Он перебросил ногу через подоконник и выбрался на балкон. Когда через пару минут я выглянул из окна, он уже исчез. Наверное, прошел дальше по балкону, разыскал открытое окно и залез в него. Шум в коридоре утих. И я снова взялся за «Лисида»…

Понятия не имею, выдвинули ли меня на старшего преподавателя, но лучше мне и не знать об этом, чтобы потом не страдать от унижения, если не получу ставки. А если Демпси хочет совать свой нос в эти дела, ради Бога. Да, про нашу систему тайного протекционизма можно многое порассказать. А здесь – самые настоящие джунгли, и от слабаков остаются рожки да ножки. Всю последнюю неделю на кафедре идет ужасная грызня за штатную вакансию – не без участия того самого Рингбаума, – и я рад, что меня это совсем не касается.

Ты удивишься, но сейчас у меня поселился Чарлз Бун! Ему пришлось срочно покинуть свое жилье, так как в доме случился пожар, и я позволил ему (по просьбе его подружки – кстати, это моя соседка снизу) временно пожить у меня. Нельзя сказать, что он усиленно занимается поисками квартиры, но мне он не так уж и мешает, поскольку днем спит, а ночью отсутствует.

Целую,

Филипп.

Моррис – Дезире

Дезире, скажи ради Бога, на кого похож этот человек? Какого рода эта персона? Я имею в виду Лоу. Не торчат ли у него из пасти клыки? А может быть, у него холодное и липкое рукопожатие? Или глаза его сверкают смертоносным блеском?

Это он, Дезире, он написал ту рецензию! Это он в какой‑то безличной злобе в один прекрасный день пять лет тому назад обмакнул перо в собственную желчь и вонзил его прямо в сердце моей дивной статьи!

Я не могу этого доказать – пока. Но косвенных подтверждений тому предостаточно.

И теперь, когда я думаю, что ты отговорила его от покупки «корвета»… Какая великолепная была бы месть! Дезире, как ты могла!

Дело в том, что я обнаружил экземпляр того юбилейного сборника у него в доме, а именно в туалете. Довольно странный у них сортир – большая комната, явно предназначенная изначально для других целей, может быть, для занятий бальными танцами, в которой унитаз приютился где‑то на плинтусе в углу. Выложенный плиткой пол и маленький масляный обогреватель, включенный, чтобы предотвратить замерзание труб, навевают мысли о привидениях и гулких церковных сводах. Там есть и книги – не специально отобранные для чтения на горшке, а те, что не поместились в доме, практически все стены которого увешаны полками с дерьмовыми устаревшими книжонками, потраченными книжным червем и издающими запах сырой плесени. Та книга с моей статьей, с тех пор как я прочел рецензию в газете, крепко засела у меня в голове, так что я сразу узнал ее по золотому тиснению на переплете. Какое странное совпадение, подумал я, беря книгу с полки, в конце концов, это далеко не бестселлер, и стал листать ее, сидя на унитазе. Вообрази, что я почувствовал, когда открыл свою статью и обнаружил, что отмеченные там места в точности соответствуют тем, что цитировал газетный критик. Можешь себе представить, как это подействовало на мой кишечник.

Почему ты больше мне не пишешь, Дезире? Мне так одиноко в эти долгие английские вечера! И чтобы дать тебе понять, как мне здесь тоскливо, я довожу до твоего сведения, что сегодня я иду на кафедральный научный семинар слушать доклад о взаимоотношении лингвистики и литературной критики.

Целую,

Моррис.

Дезире – Моррису

Если тебя это действительно интересует, рост у Филиппа Лоу примерно метр восемьдесят, а весит он килограммов шестьдесят пять – то есть он высокий, тощий и сутулый. Ходит слегка наклонив голову, будто то и дело бьется о низкие притолоки. Волосы похожи на жесткую мочалку для мытья посуды и уже заметно отступили на висках. У него перхоть, а у кого ее нет? Приятный взгляд. О зубах ничего хорошего сказать не могу, но торчащих клыков не видно. Рукопожатие нормальное по температуре, но несколько вялое. Курит усовершенствованную трубку с воздушным охлаждением, отчего все его пальцы усеяны табачными пятнами.

Я рассмотрела все это так подробно, потому что сидела рядом с ним за ужином в прошлую субботу. Пригласили меня Готблатты. Здесь все, словно сговорившись, проявляют заботу: мол, без тебя я чувствую себя одиноко и меня надо выводить в свет. Вечер же этот наделал много шуму, и в центре событий оказался наш общий друг Лоу.

Изо всех сил пытаясь разыграть роль английского гостя и внести оживление в заскучавшее за столом общество, он обучил нас игре, по его утверждению, им же изобретенной, под названием «Уничижение». Я сразу же заверила его, что состою в браке с чемпионом мира по этому виду спорта, но он возразил, что в этой игре, чтобы выиграть, нужно унизить самого себя. Суть дела в том, что кто‑то называет книгу, которой он не читал, но которую, по его предположению, читали другие, и получает очко за каждого человека, который ее читал. Дошло? А вот до Говарда Рингбаума – нет. Ты ведь его знаешь, у него патологическое стремление к успеху и патологический же страх показаться малообразованным, а в такой игре две эти навязчивые идеи вступают во взаимный конфликт, потому что для победы необходимо продемонстрировать пробелы своего образования. На первых порах его душа никак не могла принять этот парадокс, и он назвал какую‑то неведомую книгу 18 века, так что я даже не помню ее названия. Разумеется, по очкам он вышел на последнее место и сразу надулся. Заявил, что игра идиотская и отказался участвовать во втором туре. «Я пас», – высокомерно изрек он, прямо как миссис Элтон [17]на Боксхилл (может, я и не читаю твоих книг, Цапп, но Джейн Остен знаю не так уж плохо). Однако за игрой он следил внимательно, вертя в руках салфетку и все больше хмурясь, по мере того как до него доходила суть игры. Игра, надо сказать, занятная, нечто вроде интеллектуального покера на раздевание. Например, выяснилось, что Люк Хоуган не читал «Обретенного рая» Мильтона. Конечно, я понимаю, это не его тема, но при мысли о том, что английской кафедрой в эйфорийском университете заведует человек, не читавший «Обретенного рая»… ну, ты меня понимаешь. Тут я увидела, что Говард наконец все уразумел и даже побледнел от мысли, что Люк сказал правду. В третьем туре вперед вышел Сай с «Песнью о Гайавате», так как единственным, кто не читал ее, оказался мистер Лоу. И тут внезапно Говард стукнул кулаком по столу и, вскочив с высоко поднятой головой, объявил: «Гамлет»! Конечно, нас это рассмешило, но не до слез, поскольку шутка показалась неудачной. Оказалось, что он и впрямь не шутит. Говард сказал, что видел фильм с Лоуренсом Оливье, а насчет текста пьесы он упорствовал, что никогда не читал его. Конечно, никто ему не поверил, и он разобиделся в пух и прах. Он спросил, не думаем ли мы, что он врет, и Сай более или менее дал понять, что так оно и есть. Это привело Говарда в дикую ярость, и он собрался клясться на крови, что пьесы он не читал. Сай сквозь зубы извинился за выраженное им сомнение. К тому времени, конечно, народ протрезвел и пришел в замешательство. Говард ушел, а мы посидели еще некоторое время, пытаясь делать вид, что ничего не произошло.

Курьезный случай, скажешь ты, но погоди, сейчас узнаешь продолжение. Через три дня Говард Рингбаум завалился на собеседовании, и произошло это, по общему мнению, потому, что английская кафедра не рискнула дать ставку доцента человеку, публично заявившему, что он не читал «Гамлета». Весь кампус гудел от разговоров, а в «Стейт дейли» появился пассаж с соответствующим намеком. Далее. В связи с тем, что на кафедре неожиданно открылась вакансия, они пересмотрели дело Крупа и в результате предложили ставку ему. Возможно, и он не читал «Гамлета», но его никто об этом не спросил. Студенты беснуются от радости. Рингбаум убежден, что Лоу подстроил все это, чтобы опозорить его перед Хоуганом. Сам же Лоу пребывает в счастливом неведении относительно той роли, которая была ему уготована в разыгравшейся драме.

К сожалению, должна тебе сообщить, что возникшая у близнецов тяга к садоводству на самом деле объясняется желанием выращивать марихуану. Мне пришлось все выкорчевать и сжечь, пока это не стало известно полицейским.

Как мне сказали, в этом семестре Мелани в списках студентов не значится, так что узнать ее адрес через университет мне не удалось.

Дезире.

Хилари – Филиппу

Дорогой мой!

Сегодня утром я пережила сильнейший шок. Мне позвонил Боб Басби и спросил, как ты там в Америке. Я сказала, что, насколько мне известно, с тобой все в порядке, а он ответил: «Ну хорошо, значит, его уже выписали из больницы» и поведал мне ужасающую историю о том, как тебя захватила в заложники банда отъявленных террористов «Черные пантеры», и как они вывесили тебя за ноги из окна четвертого этажа, и как прострелили тебе руку, когда к тебе на помощь в здание прорвалась полиция, поливая все вокруг огнем из автоматов. И только где‑то на середине этого душераздирающего рассказа я догадалась, что это до неузнаваемости искаженная и сильно приукрашенная версия того небольшого происшествия, о котором ты мне написал в прошлом письме и которое стало известно, по всей видимости, от меня же. Кажется, я упомянула о нем в разговоре с Дженет Демпси.

Кстати, Боб сказал мне, что на последнем кафедральном семинаре Моррис Цапп задал перцу Робину. Как выяснилось, мистер Цапп, несмотря на внешность неандертальца и скверные манеры, далеко не глуп и все знает о вошедших нынче в моду именах – о Хомском, Соссюре и Леви‑Строссе, которыми вас всех запугивал Робин. По крайней мере, знает о них достаточно, чтобы выставить Робина дураком. По‑моему, всем присутствующим это зрелище должно было доставить некоторое удовольствие. Так или иначе, я несколько расположилась после этого к мистеру Цаппу, что оказалось для него очень кстати, так как вчера вечером он пришел к нам просить меня об очень странном одолжении.

Он не сразу об этом заговорил, а все сидел и оглядывал комнату и расспрашивал о доме, сколько в нем спален, и не одиноко ли мне, так что я со страхом подумала, не хочет ли он к нам переехать. Выяснилось, что нет, что он ищет жилье для своей приятельницы, молодой женщины, и не могла бы я, в качестве большого одолжения, позволить ей снять у нас комнату. Я ответила, что когда‑то мы сдавали жилье студентам, но это был сущий ад, так что мы дали себе зарок больше никогда не брать постояльцев. Это его заметно огорчило, и я спросила, не искали ли они жилье через газеты. Он, уныло покачав головой, ответил, что из этого ничего не вышло: они уже проверили несколько адресов, но никто не согласился пустить девушку. Он сказал, что у людей на этот счет есть предубеждения. Она темнокожая? – спросила я с сочувствием. Нет, ответил он, беременная.

Ну, после того как ты написал мне, какой репутацией пользуется мистер Цапп, я сразу сделала соответствующие выводы, и это, очевидно, отразилось на моем лице, так как он поспешил заверить меня, что он тут ни при чем. Он познакомился с ней в самолете по дороге в Англию, и он единственный человек, которого она здесь знает, вот она и обратилась к нему за помощью. Она – американка, приехавшая в Англию делать аборт, но в последний момент решившая оставить ребенка. Здесь же она хочет его и родить, чтобы он имел двойное гражданство, а если будет мальчик, то он к тому же избежит призыва в армию, если война во Вьетнаме через двадцать лет все еще не кончится. Она нелегально работала в Сохо официанткой, но теперь уже не может, так как беременность стала заметна. Вдобавок у нее украли деньги.

Все это звучало столь неправдоподобно, что я подумала, неужели он сам все это сочинил. И не знала, что ему сказать. А где эта девушка сейчас? – спросила я. В моей машине, на улице, ответил он, так что я даже опешила. Ночь на улице была морозная, и я велела ему немедленно привести девушку в дом. Он вылетел пулей, а я пошла за ним следом. Все это напоминало сцену из викторианского романа – снег, падшая женщина и т.д., с той только разницей, что она не уходит из дома, а приходит в дом – ну, ты понимаешь. Сознаюсь, что, когда она переступила порог, с тающими на длинных белокурых волосах снежинками, сердце мое дрогнуло. Бедняжка посинела от холода и потому, а может, от застенчивости, не могла вымолвить ни слова. Зовут ее Мэри Мейкпис. Мне ничего не оставалось делать, как предложить ей переночевать, так что я сварила суп (профессор Цапп слопал три тарелки), а потом отправила ее в постель с грелкой. Мистеру Цаппу я сказала, что позволю ей пожить несколько дней, пока они что‑нибудь не придумают, но на неопределенный срок оставить ее не могу. Теперь же я всерьез подумываю разрешить ей остаться. Она оказалась очень милой девушкой, так что по вечерам у меня будет компания. Ты знаешь, что меня все еще мучают ночные страхи – это глупо, конечно, но ничего не поделаешь. Конечно, надо еще посмотреть, как мы поладим при более близком знакомстве, поэтому никаких обещаний я ей не давала. Если же я оставлю у себя Мэри, ты, как я полагаю, не будешь иметь возражений? Она, разумеется, будет платить за комнату и стол – насколько я поняла, у нее украли не все деньги, да и мистер Цапп уверил меня, что окажет финансовую помощь. Я думаю, он может себе это позволить. Он приехал на невероятно низкой и дорогой на вид оранжевой спортивной машине, купленной взамен той, от которой ты отказался.

Кстати – надеюсь, Чарлз Бун вносит свою долю за жилье. Если же нет, то намек на эту тему, пожалуй, поможет тебе избавиться от него.

Мы все тебя целуем.

Хилари.

P.S. Мистер Цапп попросил меня, если я буду писать тебе о Мэри, пусть эта информация останется между нами.

Филипп – Хилари

Дорогая!

Пишу накоротке сказать тебе, чтобы ты хорошенько подумала, прежде чем возьмешь к себе девицу Цаппа. А она наверняка его девица. Является ли он отцом ее ребенка или нет – это другой вопрос, но это не влияет на характер их отношений. Мне, конечно, понятно, что тебе стало жалко девушку и захотелось ей помочь, но, наверное, стоит при этом подумать и о себе, а также о детях, особенно об Аманде. В ее возрасте дети такие ранимые и впечатлительные – и каковы будут последствия, если поблизости будет жить мать‑одиночка. Это же касается и Роберта, если уж на то пошло. Я совсем не уверен, что детям это нужно. И, без сомнения, Цапп то и дело будет наведываться в дом – и днем и, возможно, ночью. Подумала ли ты об этом? Я достаточно терпимый человек, но есть же какие‑то пределы, и я не могу позволить, чтобы мистер Цапп в моем доме забавлялся со своей беременной девицей, и хотел бы я знать, что ты будешь делать, если подобная ситуация возникнет. Кроме того, хочешь не хочешь, но следует считаться с тем, что «пойдут разговоры», и не только среди соседей, но и по университету.

Одним словом, я этого не одобряю. Но, конечно, ты можешь поступить так, как сочтешь нужным.

Ситуация на кампусе все ухудшается. Было выбито несколько стекол, а в одной из специализированных библиотек рассыпали по полу карточный каталог. Ежедневно в обеденный час происходит ставшая ритуальной стычка, которую я наблюдаю с балкона своего кабинета. Огромная толпа студентов, скорее враждебно настроенная к полиции, чем сочувствующая бастующим, собирается поглазеть на шествие пикетчиков. В результате образуется давка, полиция вмешивается, толпа гудит и вопит, летят камни, затем из этой свалки выбегают полицейские, таща за собой какого‑нибудь бедолагу‑студента, и ведут его для временного задержания в административное здание в сопровождении улюлюкающей толпы. В безопасности торча на своем балконе, я сам себе кажусь жалким зрителем, как те древние короли, которые наблюдали из специально построенных башен заранее подготовленные баталии. Затем все расходятся по домам и еще раз смотрят все это по местной программе телевидения. А на следующее утро репортажи и фотографии появляются в «Стейт дейли» – университетской газете, с невероятной скоростью и профессионализмом выпускаемой студентами; по сравнению с ней наши еженедельные «Раскаты грома» кажутся жалкой самодеятельностью.

Всех целую,

Филипп.

P.S. Я надеюсь, ты понимаешь, что в глазах закона Мэри Мейкпис – практически нелегальная иммигрантка и что, предоставив ей приют, ты можешь нарваться на неприятности.

Хилари – Филиппу

Филипп!

Пожалуй, я сразу перейду к делу. Я получила из Эйфории то, что называют подметным письмом, анонимкой. В нем говорится, что у тебя любовная связь с дочерью Морриса Цаппа. Я этому не верю, но прошу тебя сразу же мне ответить и подтвердить, что это неправда. Я все время плачу и никому не могу назвать причину.

Целую,

Хилари.

С42АВ151 МЕЖДУН ПЛОТИН ЭЙФ 609

УЭСТЕРН ЮНИОН

МИССИС ХИЛАРИ ЛОУ

49 СЕНТ‑ДЖОНС РОУД

РАММИДЖ

АНГЛИЯ

ДИКАЯ ЧЕПУХА ХА ХА ХА

ЧУШЬ СОБАЧЬЯ ЧЬЯ ЧЬЯ ТЧК

ДОЧЕРИ ЦАППА ТОЛЬКО ДЕВЯТЬ ЛЕТ ТЧК

ЖДИ ПИСЬМА

ЦЕЛУЮ ФИЛИПП

ФИЛИПП ЛОУ

1037 ПИФАГОРОВ ПРОЕЗД

ПЛОТИН ЭЙФ.

Моррис – Дезире

Сделай одолжение, Дезире, оторви задницу от стула и сходи на Пифагоров проезд, дом 1037, узнать, что за фигня там происходит. Сегодня утром я получил письмо (без подписи), в котором говорится, что по этому адресу Филипп Лоу хороводится с Мелани. Я не шучу, а прошу тебя сходить и проверить. Есть в этом какая‑то зловещая логика, что заставляет меня думать, что это может быть правдой. Все это увязывается с моим представлением о Лоу и о той роли, которую ему суждено сыграть в моей жизни. Подорвав мою академическую репутацию в литературном приложении к «Таимо, он продолжил тем, что теперь трахает мою дочь. Все одно к одному. Я весь дрожу, Дезире, я весь дрожу.

Моррис.

P.S. На конверте – университетский почтовый штемпель, значит, письмо отправил кто‑то из преподавателей или секретарш. Кто?

Филипп – Хилари

Дорогая Хилари!

Мне никогда еще не было так трудно, как сейчас, когда я пишу тебе это письмо.

У Морриса Цаппа есть еще одна дочь – помимо той, которой девять лет. Ее зовут Мелани, и я действительно один раз с ней переспал. Но только один раз. Так что в моей телеграмме не все правда. Но это не было и ложью. Я только что обнаружил, что Цапп – отец Мелани, и для меня это был не меньший шок, чем для тебя. Позволь мне объяснить.

Мелани – дочь Цаппа от первого брака. Сама себя она называет Мелани Бирд, и это девичья фамилия ее матери, поскольку она не хочет, чтобы в университете ее связывали с Цаппом, и тому есть ряд веских причин. Мелани поступила в Эйфорийский университет, поскольку, будучи ребенком штатного преподавателя, она может учиться бесплатно, но от Цаппа она держалась подальше и совсем не обнаруживала своих родственных связей. Все это я узнал вечером от миссис Цапп и самой Мелани. Я застал их вдвоем, вернувшись домой. Я должен также объяснить, что Мелани – одна из девушек, живущих в квартире на первом этаже. Вскоре после приезда сюда я совершенно случайно попал на импровизированную вечеринку в этой квартире. А я как раз вернулся с коктейлей от Хоуганов и был уже слегка навеселе. Ну, добавил еще того‑сего, и меня совсем развезло, но когда они решили устроить оргию, я вежливо откланялся. То же, кстати, сделала и Мелани. Она сочла само собой разумеющимся, что я должен с ней переспать. Так, увы, оно и произошло.

Я не собираюсь оправдываться или просить у тебя прощения. Я был сам себе противен, думая о том, как я поступил с тобой. Да и не было во всем этом особого удовольствия, потому что я был одурманен алкоголем, а Мелани – в полусне. Я абсолютно уверен, что для нее это вообще ничего не значило, и, поверь мне, это произошло один‑единственный раз. К тому же потом – в менее удручающей ситуации это показалось бы забавным – она стала постоянной подружкой Чарлза Буна. В подобных обстоятельствах я не видел смысла расстраивать тебя рассказами об этом эпизоде, и он стал изглаживаться из моей памяти. Однако твое письмо разбудило мою больную совесть, хотя тогда я еще не связывай Мелани с Моррисом Цаппом. Я догадываюсь, что кто‑то решил сыграть с нами злую шутку – но кто и зачем, я не мог и до сих пор не могу себе представить. Но из‑за этого я оказался перед трудным моральным выбором.

Как тебе известно, я предпочел более легкий выход, убедив себя, что так будет лучше и по отношению к тебе. Но когда я узнал об истинном положении вещей, я сразу же сел за письмо, чтобы объяснить тебе, как все было. Сейчас уже почти полночь, так что ты поймешь, как мне трудно. Мне страшно жаль, что так получилось, Хилари. Пожалуйста, прости меня.

Поиск по сайту: