Нравы и религия аравитян; также добродетели и труды святых пустынников, подвизавшихся при горе Синайской

«Итак, упомянутый выше народ обитает в пустыне, простирающейся от Аравии до Египта между Чермным морем и рекою Иорданом, не занимаясь никогда ни искусством, ни торговлею, ни земледелием, но в одном мече находя способ к пропитанию. Варвары сии, питаясь мясом, проводят жизнь, или охотясь за пустынными животными, или грабя встречающихся на дорогах, где устраивают им засады, чем случится удовлетворяют необходимой потребности. Когда же бывает недостаток в том и другом и совершенное оскудение в необходимом для жизни, тогда употребляют в пищу вьючных животных (а это одногорбые верблюды) и ведут жизнь зверскую, питаясь почти сырым мясом. Ибо, когда для целого родства или для живущих в одной куще закалают верблюда, тогда, в легком жару на огне смягчив жесткость мяса, чтобы без большего только усилия уступало оно терзающим зубам, едят оное, так сказать, как псы.

Не зная Бога, ни умом познаваемого, ни рукотворенного, поклоняются они утренней звезде, при восхождении ее приносят в жертву лучшее из добыч, когда после разбойнического набега бывает у них что-нибудь годное для заколения. Но стараются наипаче приносить в жертву детей, отличающихся красотою и цветущим возрастом, совершая сии жертвенные приношения пред утром на сложенных в кучу камнях.

Сие-то, друзья мои, крайне меня мучит и смущает; боюсь, чтобы и сын, имея вид приятный и привлекательный, сим беззаконным не оказался, по их мнению, пригодным для сего обычного им нечестия и тело чистой души не было принесено в жертву за нечистых убийственным демонам, став искупительным и очистительным, как думают они, приношением за них, приобыкших не щадить таковых человеческих жертв. Ибо не знают они жалости к умерщвляемым детям, хотя бы те стали умолять их жалобным голосом.

А когда нет на жертву детей, белого цветом и не имеющего недостатка верблюда заставив преклонить колена и протянувшись все длинною цепью, троекратно обходят вокруг лежащего животного. Шествие же сие и песнь, сложенную ими в честь звезды, предначинает кто-либо или из царствующих, или из жрецов, почтенных по престарелому возрасту. Он-то после третьего обхождения, когда народ не кончит еще песни и в устах всех слышны заключительные слова песнопения, извлекши меч, сильно поражает верблюда в шею и первый с поспешностию отведывает крови; так подходят и прочие: одни отрезают ножами по малой части от дара даже с волосами, другие отсекают и похищают, какой случится, кусок мяса, иные же простираются до внутренностей и утробы, ничего из жертвы не оставляя не употребленным в пищу, чтобы ничего не могло увидеть восшедшее солнце, потому что не отказываются ни от костей, ни от мозгов, препобеждая жесткость постоянством и твердость старательностию. Таков-то у варваров закон жизни и богослужения. Так живя в пустыне, переходят они с места на место, располагаются станом там, где есть привольный корм скоту и где можно найти обильную воду.

Но немногие места в этой пустыне, где телесной потребности можно удовлетворить обилием воды, избрали для себя проходящие иноческую жизнь; и одни построили себе хижины, другие живут, поселясь в подземельях и пещерах. Немногие из них, зная приготовление пищи из хлебных зерен, бесплодие этой пустыни прилежанием могут принудить к произращению жита, малым заступом возделывая небольшое количество тощей земли: сколько нужно, чтобы прожить со скудостию. Многие же, возлюбив наскоро уготовляемую и безыскусственную трапезу, употребляют в пищу дикорастущие овощи и древесные плоды и навсегда распростились с хлопотами поваров и хлебопеков, чтобы, потратив много времени на услужение телу, не стать нерадивыми к занятию чем-либо более необходимым, но чистым умом трезвенно служить Богу, не обременяя помысла упоением плоти и запахом варений не льстя сластолюбию чрева.

А ныне так усилилось ненасытное сластолюбие, что и зрение, и обоняние, и вкус заставляет служить прихоти смешиванием соков в различные по запаху, цвету и качеству составы, уразноображивающие то, что служит к воспламенению сластолюбия. Для людей лакомых недостаточно разности во вкусе и различия в запахе съестных припасов, если не будет раздражать позыва к пожеланию пищи разнообразие в цвете варений, чтобы прежде вкушения услаждалось зрение желтым, белым или водянисто-черным цветом. А чтобы услаждалось также и обоняние, надобно примешивать к варениям самые благоуханные благовония, и, чтобы вкушаемое приятно еще было гортани, для услаждения ее должны быть смешиваемы вещи разных качеств: сладкое и пряное нужно срастворять с горьким[87] и соленым. Но надобно и зрение не лишать наслаждения. Для этого желтяк[88], сарачинское пшено, шафран, молоко из орехов и другие многие различно окрашивающие вещества живописными смесями приправляют цвет кушанья, чтобы этот господин – чрево – по всему признавал тщательность приуготовления, поверив сказанным чувствам как опытным судиям, умеющим хорошо оценить ощущаемое ими.

Но не таков был образ жизни упомянутых выше пустынников: не за удобствами гнались они; и не только отказывали себе в том, что приятно по качеству, над всем, что сверх потребности, посмеваясь как над напрасным и бесполезным, но и во многом из того, чем изобилуют, ревность к воздержанию простерли на самое количество, принимая пищу в такой только мере, чтобы не умереть вопреки воле Жизнодавца и чрез это не понести утраты в наградах за делание доброго в жизни сей. Поэтому одни прикасаются к пище только в день воскресный, продолжение всей седмицы проводя в неядении, другие избрали средний путь, предлагая трапезу дважды в седмицу, иные же вкушают пищу чрез день, показывая своею рачительностию, что желали бы они ни в чем не иметь нужды и жить, не вкушая пищи, но покоряются законам природы, едва склоняемые к тому нуждами телесными, и тогда только снисходят к удовлетворению сей потребности, когда дознают, что жизненная сила совершенно изнемогает и не в состоянии услуживать добродетели в предстоящих трудах. Ибо в каждом такова ревность к ангельскому житию, что свойству Ангелов ни в чем не иметь нужды хочет он подражать тем, чтобы довольствоваться малым, и старается недостаток природы препобеждать избытком усердия.

Не в обращении у них златица (ср.: Мф. 22, 19) кесарева, потому что не знают ни купли, ни продажи. Каждый даром доставляет другому нужное и в дар за то получает, чего недостает ему. Овощи, древесные плоды и в редкость хлеб взаимно уделяются друг другу с щедростию, в знак любви даже в избытке употребляющею то, что у кого есть; придает же ей цену не разнообразие вещей, но великодушие в расположении, и в малых дарах весьма ясно показывая богатство усердия.

Напротив того, никогда не имеет там места зависть, обыкновенно всего чаще следующая за преуспеяниями. И кто менее благоискусен в добрых делах, того не побуждает к ненависти превосходство другого, более, нежели он, отличающегося добрыми делами, как и последнего не надмевает гордость к превозношению над первым, внушая высоко думать о своих успехах, потому что преимуществующий высотою добродетели, приписывая все Божией силе, а не своим трудам, добровольно смиряет себя, как не самодетель доброго, но орудие действующей благодати. А менее преуспевший в добродетели, может быть по телесной немощи, поневоле унижает себя, вменяя бессилие не немощи естества, а нерадению воли.

И таким образом один пред другим и все пред всеми смиренны и каждый старается иметь преимущество не в высоком о себе мнении, но в светлости жизни. Для сего-то, бежав обитаемой вселенной, поселились они в пустыне, преуспеяния свои являя единому Богу, от Которого ожидают делающим награды за труды, деяний же своих по Богу не являют людям, которых похвала причиняет обыкновенно утрату и усердия, и наград, ослабляя первое высокоумием, до нерадения, и умаляя последние обольщением славы. Ибо, кто ищет человеческой славы за то, что он делает, тот, получив награду, какой искал, лишается награды истинной, не имея уже права требовать себе иной награды, кроме той, какую приобрел[89]. И как великие труды совершил он, будучи превозмогаем человеческою славою, то лишается славы вечной и истинной.

Живут же они не близко друг к другу, но довольно далеко, помещаясь в келлиях один от другого в расстоянии двадцати и более стадий[90], не по человеконенавидению или дикости нрава (ибо возможно ли сие в людях, столько благорасположенных друг к другу, как было о сем сказано?), но желая в великом безмолвии приобучить нравы свои, как благоугождать Богу, и стараясь без развлечения совершать собеседование свое с Богом. Преуспеть же в этом среди многолюдства и народного стечения или трудно, или и невозможно, потому что шум окружающих отвлекает помысел от напряженной внимательности, заставляет останавливаться, над чем не должно, а от того, к чему приобучил кто себя долговременным навыком, отвлекаться более приятным, нежели полезным.

Но в воскресные дни собираются они в одну церковь, сближаясь друг с другом через неделю, чтобы совершенное также разлучение со временем не пресекло единомыслия, постепенно приводя в забвение взаимных обязанностей друг к другу, потому что продолжительное одиночество делает обыкновенно нрав диким, долговременною привычкою отучая от общительности и единения любви. Посему вместе приобщаются они Божественных Таин, услаждают друг друга упражнением в приличных беседах, умащают один другого нравственными советами.

В них-то особенно имеет нужду для своих подвигов доблестная жизнь, для которой необходимо приводить в известность сокровенные козни сопротивников, чтобы не уловлены были ими иные, не знающие хитрого способа сей брани. Ибо, кому недостает самого вещества для приведения чего-либо в дело, в тех и грех не приходит в действенность, и вся брань совершается в мысли. Здесь и смерть постигает скоро и неприметно, даже теми, которые видят одну внешность, не может быть засвидетельствована, как состоящая в согласии только произволения.

Посему упражнявшиеся в подвиге, руководя неопытных и едва начинающих борение, советуют воздержанием противостать страсти чревоугодия, потому что страсть сия нападает на душу, раздражая бешеное неистовство похотливости, испытывая силы едва вступивших на поприще, устоят ли на оном, незыблемо утвердив колена свои, и крепко ли они ополчены, и не могут ли скоро отдаться в руки сопротивникам. Ибо кто предан сластолюбию, тот скоро препобеждается и связуется сладострастием, преодолением себя в меньшем обещая большее падение. И в рассуждении сего-то проходящим еще детские подвиги подают советы старейшие пред ними, и по продолжительности времени, и по долговременной борьбе соделавшиеся опытными в подвижничестве и ясно узнавшие, как разрешаются таковые узы сопротивных.

И сии совершеннейшие как себе самим, так и друг другу воспрещают тщеславие и гордость, советуя остерегаться их, как подводных близ пристани камней, которые, после великих трудов в плавании и после борьбы с волнами, подвергают последней и гибельной опасности не потерпевших крушения среди треволнения страстей и при обуревании нечистыми помыслами. Ибо, застигаемые бурею в морях, по причине одна за другою катящихся волн и бушевания ветров, боясь близких опасностей, принуждены бывают бодрствовать и трезвиться, но иногда около самой пристани, где нет уже волнения, по беспечности ослабев помыслом, сокрушаются о сокрытые мели, при самом устье пристанища теряя вдруг всю куплю, не погубленную среди морских обуреваний.

Так и те, которые не уступали нападениям искушений, но в подвигах и терпении миновали их невредимо, нередко, после победы, или смело положившись на снисканное искусство в преуспеяниях, или по высокоумию превознесшись несколько над другими, по видимому более нерадивыми, подобно борцам у самых венцов и наград падают таким падением, после которого невозможно восстать и поправиться, или подобно пловцам, по совершении оного дальнего и страшного плавания, теряющим груз, вдруг безвременно губят с усилием мало-помалу добытое богатство и по причине сей утраты подпадают укоризнам за нерадение.

Но как тщеславие справедливо лишает наград за дела и самое делание соделывает бесполезным для трудящихся, так гордость вместе с утратою приносит и великую опасность в самомнении, отвергая, что Бог – Помощник во всем добром, и себе приписывая силу преуспеяния в добре. Посему так говорит о них Пророк: Собираяй мзды собра во влагалище дираво (Агг. 1, 6); едва вложенные, они уже выпадают, не оставаясь надолго во влагалище, но скоро проходя по оному, потому что отверстие, в которое выпадают, гораздо шире принимающего в себя влагаемое. Таково тщеславие: у него приобретению сопутствует потеря, во время самого дела грубостию расположения уничтожает оно делаемое. О гордых же говорит Приточник: Господь гордым противится (Притч. 3, 34), отвергнутого противопоставляя неприязненным врагом отвергающих. Посему отшельники, представляя себе граждан этой пустыни, Моисея и Илию, поучаются их некичливости, признавая справедливым подражать добродетели тех, в чьей обитают стране. Ибо и Моисея не привело в высокомерие величие власти, и Илию не надмило до высокоумия чудо при жертвоприношении, но, всегда сохраняя тот же образ мыслей, не изменялись они с переменою обстоятельств.

В сей пустыне Моисей, избегая египетских козней и пася овец Иофоровых, соделался зрителем чудного видения, дознав тогда, что ветви купины крепче всепоядающего огня, и видев, как трава зеленеет среди пламени, а впоследствии предводительствуя народом; на сей же горе стал он законодателем, тогда иудейского только, а ныне и всякого народа, потому что благодать по естественному сродству простерлась на весь человеческий род и уставы жития, хотя некогда, до уяснения своего, оставались сокрытыми под спудом буквы, быв поставлены на свещнике, воссияли для всех.

А Илия пришел сюда, спасаясь бегством от Иезавели. И, уснув на этой земле, когда восстал, нашел ячменный хлеб и чванец воды (3 Цар. 19, 6). И жил в этой пещере, прикрывая тело милотию, сим древним одеянием предков, и увидел здесь Бога в хладе тонцем (ср.: 3 Цар. 19, 12), и услышал глас, возвещающий, чему определено быть.

Но последним и первым признаком твердости и терпения сих пустынников служит то, что проводят они жизнь в той пустыне, в которой израильтяне, проходя только оную, возроптали, питаясь готовою с неба Божественною пищею и жалуясь на сию трапезу, а также не перенесли сорокадневного отсутствия своего вождя и не умели, как должно, управить полномочием свободы, но вскоре отпали и худо воспользовались безначалием, предавшись нечестию. Но сии пустынники, терпя недостаток в необходимом, во всякое время любомудрствуют в пустыне, сами себе служа учителями благочестия».

Поиск по сайту: