Е. Е. Соколова

Кандидат психологических наук, доцент каф. общей психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва

Автор статьи, опираясь на мнение А. А. Леонтьева, высказанное в его книге "Деятельный ум", рассматривает сильные и слабые стороны монистической и плюралистической методологии, соотношение понятий "значение" и "смысл" в психологии, доказывая, что возможности диалектической методологии и деятельностного подхода далеко не исчерпали себя и позволяют разрешить многие методологические проблемы, стоящие перед современной психологической наукой.

Ключевые слова: методология диалектического системного анализа, деятельностный подход, значение, смысл, монизм, плюрализм.

В январе 2006 года известному отечественному психологу, лингвисту, методологу науки Алексею Алексеевичу Леонтьеву исполнилось бы 70 лет. Это послужило для меня еще одним поводом обратиться к его сложнейшей и информационно насыщенной монографии "Деятельный ум", вышедшей в самом начале XXI века [5]. Проблема, вынесенная в заглавие настоящей статьи, не являлась предметом специального обсуждения и анализа в данной книге. Однако внимательное и неравнодушное ее прочтение (по моему опыту, оно должно быть неоднократным, каждый раз открывающим новые глубины мысли ее автора - замечательного ученого и человека) наводит на размышления о возможных значениях и смыслах деятельности не только самого Алексея Алексеевича, но и современных психологов вообще. В предлагаемой вниманию читателя статье мне хотелось бы поделиться возникшими в этой связи соображениями о той экзистенциальной ситуации, в которой оказались многие современные отечественные психологи, и, как ни пафосно это звучит, о судьбах психологической науки. Я практически отказалась в этой статье от местоимения "мы", которое часто позволяет авторам статей спрятаться от возможной ответственности за слишком смелое или неудачное высказывание, и в основном использую местоимение "я", дабы подчеркнуть личностно-индивидуальный характер моих заметок, отражающих мое мнение и мои смыслы. Вместе с тем, я попытаюсь обосновать и воплотить их в системе значений, которые, возможно, будут поняты читателями, придерживающимися не только сходного с моим, но и иного смыслового видения мира.

* * *

Стало уже общепринятым начинать статьи и монографии о современном состоянии психологии констатацией разобщенности психологической науки и практики, дезинтеграции самой науки и пр. Еще недавно это не вызывало тревоги у подавляющего большинства отечественных методологов, очарованных постмодернистским взглядом на мир и уставших, как однажды выразился В. П. Зинченко, от монизма [3, с. 50]. Однако, в любой науке, системной по своей природе (в отличие, вероятно, от искусства, религии, политики, обыденной жизни), плюрализм имеет определенные границы. В нашей же стране воинствующий плюрализм приобрел поистине уродливые формы методологической вседозволенности, допускающей полный непрофессионализм и мешающей, на мой взгляд, прогрессивному развитию психологической науки.

Современная методологическая беспечность (по сути, методологическая безграмотность) многих изысканий современных психологов вызывала у А. А. Леонтьева тревогу, которая так и сквозила в отдельных местах его книги "Деятельный ум": "Когда я писал эту книгу, обильно цитируя Гегеля и Маркса, Бахтина и Шпета, Флоренского и Мамардашвили, Выготского и Леонтьева, меня все время преследовало ощущение, что все они работали в ином концептуальном пространстве, чем то, в котором привыкло работать более молодое, чем наше, научное поколение, испытав-

¹ Работа выполнена в рамках исследований по гранту РГНФ (код проекта - 04 - 06 - 00183а).

стр. 107

шее на себе влияние и неопозитивизма, и системологии Берталанфи, и феноменологии, и структурализма, и кибернетической метафоры.... Это связано даже с терминологией, которую они употребляют. Так, например, гегелевское понятие "момент" постоянно встречается у Леонтьева и чаще всего воспринимается читателем как обычная метафора: личность как момент деятельности. Аналогично восприятие сегодняшним читателем словосочетания "форма движения", понятия "кристаллизации" и т.д." [5, с. 328]. Концептуальным пространством, в котором работали указанные мыслители, А. А. Леонтьев называет методологию диалектического системного анализа, восходящую к Гегелю и Марксу. Он утверждает, что данная методология не только не освоена психологами в полной мере, но и нигде системно не изложена [там же, с. 331 - 332], и поэтому считает ее системное изложение ближайшей методологической задачей психологии. Я как человек другого, более молодого поколения разделяю тревогу А. А. Леонтьева, но остаюсь в меньшинстве среди моих сверстников, у которых слова "диалектика", "марксизм", "системность" и т.п. вызывают стойкую аллергию и неадекватные эмоциональные реакции. Мне уже не один раз доводилось говорить о совершенно неуместных, на мой взгляд, на научных конференциях страстях, которые обычно разгорались (особенно в конце 80-х - первой половине 90-х гг. XX в.) в связи с упоминанием мною и моими еще "не перестроившимися" коллегами имени А. Н. Леонтьева и теории деятельности (не говоря уже о К. Марксе). Очевидно, что такая эмоциональная насыщенность, казалось бы, нейтральных научных тем - не сегодняшнее приобретение. И ранее в отечественной психологии (даже если не считать "научных" дискуссий времен культа личности) накалялись страсти, когда речь шла о защите "нашей" концепции по отношению ко всем другим - "не нашим". Опять-таки не могу не привести в этой связи пассаж из "Деятельного ума" - воспоминание Леонтьева о российско-грузинской психологической конференции, состоявшейся еще в 1970 году: "Пока в дискуссии затрагивались темы, так сказать, нейтральные, она шла спокойно и в обычном рабочем режиме. Но как только слышалось слово "установка", глаза наших тбилисских коллег обретали почти религиозное выражение, их голоса начинали звучать как орлиный клекот и они переставали нас слышать" [там же, с. 97]. И еще одно воспоминание Леонтьева о том же времени: "Когда я выступал на заседании Совета в Институте психологии Грузии, в кулуарах заседания ко мне подошел прямой ученик Д. Н. Узнадзе, директор Института А. С. Прангишвили и шутливо спросил: "Ну, так что же будем считать главным: вашу деятельность или нашу установку?" [там же, с. 127]. Именно это деление на "наших" и "не наших" до сих пор сохраняется в современной отечественной психологии, только теперь "не нашими" объявляются те, кто пытается донести до других внутренний смысл и революционность деятельностного подхода в психологии.

Подобная "аффективная нагруженность" научных дискуссий, а говоря языком теории деятельности, преобладание смыслов над значениями (последние, как известно, отличаются более объективным характером, чем смыслы), вызывала у меня активное неприятие. Мне казалось, что важнее всего подчеркнуть объективно-научный характер психологической теории деятельности, определенным образом отделить науку как систему трансляции значений от искусства и религии как систем трансляции смыслов (именно такие акценты были расставлены мною в недавно вышедшем учебнике для студентов по курсу "Введение в психологию", написанном на основе идей деятельностного подхода в психологии [11]). Однако теперь, пытаясь оценить пути развития психологической науки и практики в нашей стране, я пришла к выводу о невозможности отделения значений от смыслов и в научной деятельности. Многими высказываемыми мною далее мыслями я обязана творческим диалогам с А. П. Стеценко, более 10 лет живущей и плодотворно работающей за рубежом (в настоящее время в США). Защитив в свое время кандидатскую диссертацию под руководством А. А. Леонтьева, она неустанно подчеркивает перспективность деятельностного подхода в психологии, его неклассичность и объективно-научное содержание. Однако в одной из последних ее работ отчетливо прозвучала мысль о том, что теорию деятельности отличает не только система оригинальных идей как ментальных конструктов, но и особая аксиология и даже особая - глубоко гуманистическая - идеология [12, с. 232]. Не испытывая аллергии к слову "идеология", я все же склонна использовать для обозначения отмечаемой Стеценко нравственно-эмоциональной "подоплеки" теории деятельности слово "смысловая нагруженность".

Основным тезисом моей статьи будет следующее положение: в науке (как, впрочем, и в любой человеческой деятельности) невозможно отделение значений от смыслов, она - как и искусство, и религия - также обладает "смысловой нагруженностью". Но постоянно подчеркиваемое учеными стремление к объективности научных исследований (при всех изменениях идеалов научности и самого понимания объективности) заставляет задуматься о специфике смыслов деятельности ученых и о гораздо более сложном соотношении значений и смыслов научной деятельности, чем это представлялось мне ранее.

Я думаю, что не погрешу против истины, утверждая, что в настоящее время подавляющее

стр. 108

большинство российских психологов занято проблемами выживания и зарабатывания денег, что зачастую приводит к искажению в их сознании отношений смыслов и значений. Это особенно чувствуется в практической психологии. В довольно давней (начала 90-х гг. XX века) дискуссии о целях и ценностях психотерапии один из ее участников М. В. Розин сформулировал главную, на его взгляд, ценность (смысл) психотерапевтической работы - достижение внутреннего благополучия человека (клиента психотерапевта), понимаемого как ощущение счастья. Для достижения этого ощущения, утверждал Розин, все средства хороши [9, с. 64 - 65]. Помимо весьма сомнительного вывода из данных утверждений - цель оправдывает средства, - эта позиция (вызвавшая отрицательную реакцию многих других участников дискуссии) имеет своим следствием и то, что психолог вполне может - якобы для достижения упомянутого ощущения счастья у клиента - в реальности реализовывать свои смыслы. Эта негативная тенденция с тревогой констатируется многими психологами уже в наше время. Так, А. Н. Поддъяков, рассматривая диалектику значений и смыслов в образовательном процессе, отмечает, что различные практики обучения (например, обучение в религиозных сектах, прагматическое репетиторство и - обратим особое внимание - профессионально не обеспеченные психотренинги) навязывают определенным слоям населения систему значений, которые соответствуют не интересам (смыслам) этих слоев, а смыслам организаторов обучения [8]. Нельзя не отметить и нарастающую прагматизацию науки в целом: многие российские ученые бьют тревогу по поводу восприятия науки только как средства получения денег. Так, в интервью, данном журналистке "Новой газеты" И. Тимофеевой, лидер профсоюза РАН Валерий Соболев сказал: "Правительство не знает, что делать с доходами от экспорта нефти, но при этом озабочено прибыльностью науки!" [13, с. 15]. И далее он еще раз сформулировал, казалось бы, азбучную для подлинных ученых истину: "Целью науки, в отличие от ростовщичества, является не получение прибыли, а создание целостной научной картины мира. Новые технологии, материалы и возможная прибыль являются лишь следствием вышесказанного" [там же]. Таким образом, и представители других наук утверждают, что главным смыслом деятельности ученого должно быть построение объективной картины мира, т.е. системы в известной степени "равнодушных" к смыслам значений, как ни парадоксально это звучит.

На мой взгляд, создание целостной научной картины психологии человека было главным смыслом деятельности А. А. Леонтьева - это явствует из его многочисленных работ по психологии и филологии, в том числе из рассматриваемого нами фундаментального труда "Деятельный ум". При этом Леонтьев не ограничивался осмыслением психологических вопросов "изнутри" психологической науки - он стремился сделать это "с позиций единого гуманитарного знания" [5, с. 335] и реальной практики жизни человека в противоречивом обществе. Именно эта позиция обеспечила ученому его "неалиби в бытии". Не могу не процитировать еще одно замечательное место из заключения к книге, очень хорошо характеризующее деятельностную позицию самого Алексея Алексеевича: "Каждый из нас в каком-то смысле определяет судьбы мира. Он будет таким, каким мы его сделаем сегодня и будем делать завтра, каким мы его научим делать наших учеников, которые (если мы сумеем добиться этого) примут из наших рук (но не снимут с наших плеч!) тяжелый груз ответственности каждой личности за наступление "желаемого будущего" [там же, с. 336]. Для Леонтьева, как мне представляется, "желаемым будущим" было создание такой системы психологии, ключевыми категориями которой должны быть категории отражения (отображения) и деятельности. Эти категории были центральными в психологической теории деятельности его отца и учителя в психологии А. Н. Леонтьева² и в марксизме, выступившем философской основой психологической теории деятельности. Совершенно естественным поэтому было признание А. А. Леонтьева в том, что вся концепция книги "Деятельный ум" в той иной мере восходит "к философии Карла Маркса как последовательного гегельянца, сумевшего соединить гегелевский диалектический подход с наследием классического философского материализма" [там же, с. 39].

Воздадим должное научной смелости А. А. Леонтьева. Как я уже говорила, в настоящее время заявить в отечественной психологии о необходимости использования для научных целей метода системного диалектического анализа вызывает у многих подозрение, что автор подобного заявления ностальгирует по временам, когда марксистско-ленинская методология считалась "единственно научной" и были надежды на построение "единой теории психического". Подавляющее большинство современных отечественных методологов считает последнее невозможным, поскольку "единая психологическая теория" ассоциируется в их сознании с монизмом, который для них неприемлем. Положительные эмоции у них, напротив, вызывают слова "методологический плюрализм", что практически синонимично понятию полипарадигмальности в психологии. Разде-

² В предисловии к книге А. А. Леонтьев вслед за А. Н. Леонтьевым рассматривает предмет психологии как "деятельность субъекта по отношению к действительности, опосредствованную отображением этой действительности" [6, с. 163].

стр. 109

ляющий данные идеи С. Д. Смирнов пишет в одной из недавних статей по этому поводу следующее: "С моей точки зрения, методологический плюрализм заслуживает не сожаления как неизбежное зло, а одобрения как важнейшее условие развития науки" [10, с. 7]. Он позиционирует себя как сторонника "методологического плюрализма". Другие авторы (разделяющие позицию "методологического либерализма") несколько смягчают подобную радикальную позицию, считая возможным построение связной (но не монистической) системы психологического знания. Это, по их мнению, может быть сделано на основе "сетевого принципа", где каждая концепция связана с каждой и не отдается предпочтения ни одной из них [2], или с помощью "наведения мостов" одновременно по горизонтали (между основными парадигмами психологической науки³), по вертикали (объединение разных уровней проявления и детерминации психического) и по диагонали (ликвидация разрыва между академической и практической психологией) [14].

С моей точки зрения, интеграция, требующая действительной системности, строго говоря, невозможна на основе "методологического плюрализма" и эклектики (в данном случае это будет не "полилог", о чем мечтают плюралисты, а коллективный монолог - каждый участник подобного монолога будет говорить о своем). Об этом, как известно, почти 80 лет назад писал Л. С. Выготский, предостерегавший психологов от эклектического соединения разных подходов: нельзя строить концептуальную работу в психологии, взяв "голову" одной системы и приставив к ней "хвост другой", требуется тщательнейшая "критика понятий" и преобразование скрытой за ними методологической основы с целью создания новой единой системы психологических знаний. Спустя несколько десятилетий на закате своей жизни о существующем плюрализме в психологии с тревогой говорил А. Н. Леонтьев. Незадолго до кончины, собрав у себя дома сотрудников возглавляемой им кафедры, он резко раскритиковал столь модную ныне позицию "пусть расцветают все цветы" и выразил обеспокоенность отсутствием методологического единства, которое может привести психологов "в никуда", в бесцельное блуждание без каких-либо ориентиров.

Подобную озабоченность неадекватным пониманием системности в психологии (что, в свою очередь, связано с превратным истолкованием диалектических категорий, например "снятие"), неоднократно выражал и А. А. Леонтьев. Разделяя его озабоченность, я в свою очередь могу сказать, что противники монизма зачастую неадекватно трактуют суть этого понятия в диалектическом его варианте. Так, к примеру, А. В. Юревич в указанной выше статье [14, с. 18] пишет, что монистически настроенные исследователи игнорировали или "поедали" концептуальные построения друг друга (заметим в скобках: "снятие" в диалектическом монизме вовсе не означает "поедания"!). Неадекватно понимается и суть стремления диалектических монистов к построению единой теории. Например, С. Д. Смирнов считает такое построение нереальным, поскольку убежден, что предмет "всей психологии" определяется монистами как "то общее, что есть в любом живом существе, наделенном психикой", а "ведь это общее очень бедно по содержанию" [10, с. 7]. На мой взгляд, здесь имеет место весьма распространенная ошибка в понимании сути "общего" в диалектике: общее в ней, как правило, не значит "одинаковое", оно значит "существенное" (о богатых следствиях такого понимания сути "общего" в диалектической логике неоднократно писал блестящий диалектик Э. В. Ильенков). Наконец, сам Леонтьев в "Деятельном уме" предостерегает психологов от неадекватного понимания монистической системы идей как обязательно жестко иерархичной, которую Юревич сравнивает с "унитарным государством" во главе с монархом (что, кстати говоря, у демократически настроенной интеллигенции может вызывать дополнительные отрицательные эмоции по отношению к монизму). В пятой главе своей книги Леонтьев напоминает читателю введенное В. П. Зинченко и Б. М. Величковским понятие гетерархии, понимаемой как "коалиции иерархий, взаимодействующие в решении познавательных или двигательных задач" (цит. по: [5, с. 332]), которые не имеют фиксированного центра управления. Замечу от себя, что для успешного решения той или иной задачи данные коалиции все-таки должны быть иерархично организованы, однако иерархию определяют не заранее заданные центры управления (очевидно, каждый раз разные), а сама задача, которая и обеспечивает единство системы и ее структуру (см. также [12, с. 165 - 166]. При этом задачи, возникающие перед человеком, в свою очередь, определяются конкретными общественными отношениями, столь же системно организованными и также требующими для своего изучения диалектической методологии.

В связи с отсутствием адекватного, но чрезвычайно необходимого для дальнейшего развития психологической науки изложения сути и особенностей диалектики как возможной основы конкретно-научной методологии психологии А. А. Леонтьев призывал современных психологов: "Может быть, нам - в эгоистических, точнее, корпоративных целях - стоило бы еще раз перечитать Гегеля, чтобы усвоить, наконец, что такое кристаллизация и преобразование, момент

³ Сторонник подобного методологического либерализма А. В. Юревич называет в качестве таковых бихевиоризм, когнитивизм и психоанализ [14, с. 19].

стр. 110

и снятость..." [5, с. 332]. Смею возразить уважаемому мною ученому: мне кажется, что необходимость подобного чтения диктуется не узко-корпоративными и тем более не "эгоистическими" целями, а тем, что называется "общечеловеческими ценностями"⁴, поскольку именно человечеству необходима свободная от мифов объективная картина мира, создание которой является, по мнению многих ученых, высшим смыслом научной деятельности.

Здесь мы опять возвращаемся к поднятой нами теме соотношения значений и смыслов в науке. Как я уже утверждала выше, построение единой научной - и, стало быть, объективной научной картины мира, свободной от мифов, - важнейшая задача именно науки (призванной оперировать значениями и транслировать их новым поколениям людей), а не искусства и религии, оперирующими в известном смысле слова мифами (то есть смыслами⁵). Психология, как и любая наука, должна стремиться к объективности, что вовсе не исключает деятельный характер психологического познания и его смысловое наполнение (пристрастность): важно всегда рефлексировать используемые в науке методы с точки зрения очень трудного, но необходимого отделения в психологическом познании значений от конкретно-исторических смыслов создававших их ученых. Как способы познания и возможного изменения мира (и человечества как его части), значения могут наследоваться и использоваться новыми поколениями людей, в известном отношении, независимо от породивших их смыслов (и стоящих за ними мотивов). Так обеспечивается преемственность научных традиций и кумулятивный характер психологического знания.

В то же время стремление к отделению значений от породивших их смыслов вовсе не означает, что подобного рода значения вообще лишены каких-либо смыслов. Их, на мой взгляд, следует рассматривать в контексте будущих смыслов человечества, и именно их реализует в конечном счете настоящий ученый, работающий "здесь и теперь" над "объективно-равнодушной" системой значений. Чтобы проиллюстрировать подобное кажущееся абстрактным высказывание, обратимся к другой, очень близкой психологии науке - истории. На ее примере я попытаюсь показать, что построение системы "объективно-равнодушных" значений, соответствующей не нынешним, а будущим смыслам человечества, - дело не только чрезвычайно актуальное, но сложное и в настоящее время еще и весьма опасное.

Об этом свидетельствует мой коллега - историк Андрей Ланьков - в статье "Хорошо закрытые глаза" в "Новой газете", посвященной, кроме всего прочего, проблеме создания объективного учебника по истории. Обсуждая возможность объективного подхода в истории⁶ и создания на этой основе учебника, А. Ланьков утверждает, что если такой учебник будет создан, он должен быть многомерным и учитывать все имеющиеся к этому моменту исторические факты. Однако вот какое дело: "Я мог бы сесть и написать кажущийся мне объективным учебник по истории стран СНГ. Только я не знаю, застрелят ли меня в доме через дверь после этого. Или, может быть, если не застрелят, то внедрять такой учебник решится уж совершенно свихнувшееся правительство - и придется действовать силами внутренних войск. Потому что там, в этом гипотетическом учебнике, будет огромное количество вещей, которые не понравятся никому. Он будет противоречить огромному количеству мифов о себе - мифов русских, татарских, казахских" [4, с. 17].

Не думаю, что в психологии дело обстоит менее драматично, разве что пока за стремление к научной объективности еще не додумались стрелять через дверь. На мой взгляд, распространенные сейчас в "академической" и практической психологии "парадигмы" тоже во многом представляют собой мифы, возникшие в определенных социокультурных условиях. Несомненно, каждая из них выработала свою систему значений, которые могут быть отделены - как способы познания и овладения психикой, поведением человека - от породивших их смыслов. Но развести значения и смыслы удается лишь при условии постоянной и смелой рефлексии имеющихся в данной парадигме способов познания и полученных с их помощью знаний (причем как сторонниками этой парадигмы, что бывает очень сложно сделать, так и ее противниками). Поэтому постижение непреходящего объективного содержания каждой из парадигм невозможно без отказа от "своих" и "чужих" мифов (исторически преходящих смыслов) во имя будущего смысла научной деятельности всех думающих психологов - построения единой общепсихологической теории, в возможности создания которой мы, вслед за создателями и сторонниками деятельностного подхода, не сомневаемся.

Мне могут возразить: а разве деятельностный подход не следует также называть мифом, созданным в определенных социокультурных условиях? То, что деятельностный подход возник в 30-е годы XX века в СССР в годы жесточайших репрессий - несомненный исторический факт. Однако для его создателей, как и для выдающихся

⁴ Естественно, и в этом выражении общее не следует понимать как "одинаковое".

⁵ Ср. понимание мифа как смысла в работах А. М. Лобка (см., например, [7]).

⁶ О различном понимании объективности в психологии нам довелось уже писать ранее [11, с. 60 - 63].

стр. 111

"психологических диалектиков" Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна, смыслом творческой деятельности всегда было стремление к отказу от всего того, что несет в себе хоть какой-то элемент мифологии, поэтому одной из главных задач они считали деидеологизацию марксизма (не всегда, правда, по известным причинам эта задача формулировалась ими отчетливо). Кроме того, деятельностный подход с самого начала строился на диалектических принципах, которые предполагают не "съедание" идей научных оппонентов, а их "снятие" в новой, более сложной системе идей. По моему глубокому убеждению, в деятельностном подходе (в варианте школы А. Н. Леонтьева) диалектически снимаются известные в психологии дихотомии "естественно-научного" и "гуманитарного", "внешнего" и "внутреннего", "отражения" и "конструкции". Наконец, о том, что теоретическое наследие сторонников психологической теории деятельности вышло за пределы времени ее создания и посему может рассматриваться как возможное основание для будущей интегративной работы в психологии, свидетельствует все возрастающий интерес к нему за рубежом (в частности, регулярно проводимые с 1986 года Международные конгрессы по культурно-исторической и деятельностной психологии, постоянно издаваемые на многих европейских языках работы А. Н. Леонтьева - особенно активно в последние годы в США и Германии). Наблюдающая этот процесс "изнутри" А. П. Стеценко утверждает в своих работах и выступлениях, что растущий интерес к психологической теории деятельности объясняется тем, что многие зарубежные исследователи начинают осознавать значимость для себя диалектических принципов познания. В полном соответствии с изложенным мною взглядом на смыслы научной деятельности (всегда нацеленные на будущее человечества) она пишет, что "любые построения, в том числе и "чисто умственные" (включая понятия и объяснительные схемы науки), неизбежно осмысливаются и тем самым оцениваются с точки зрения того, работают они или нет на предметные и всегда нравственные задачи по созиданию и преобразованию мира (или хоть какой-то его части)" [12, с. 247]. По ее мнению, наука в школе Выготского (в это понятие исследовательница включает и творчество А. Н. Леонтьева) всегда выступало как "совместное и свободное, глубоко личностное дело, направленное на совместное и свободное создание справедливого мира" [там же, с. 248]⁷.

Сторонники методологического плюрализма, отстаивая невозможность построения единой системы знаний, ссылаются на смысловую природу любого знания и невозможность посмотреть на мир вне индивидуально-неповторимых ценностей познающего человека. Мы также разделяем точку зрения о "ценностной нагруженности" познания. Однако для нас вовсе не безразлично, каковы ценности занятого наукой человека: рассматривает ли он науку исключительно как средство заработка, признавая научной только ту картину мира, которая приносит ему доход (даже если в ее основе лежат мифы, отражающие исторически пройденный этап развития научной мысли), или же он стремится к реализации тех смыслов, за которыми - будущее человечества, которые "зовут вперед", к критично-рефлексивной, свободной от мифологических наслоений работе над созданием (в известном смысле, даже проектированием) новой научной картины справедливого мира.

Такова, на мой взгляд, "сверхзадача" работавших и работающих в русле деятельностного подхода ученых, в том числе А. А. Леонтьева. Решение этой задачи может продолжаться не одно десятилетие, однако оно вооружает психолога высшим смыслом его деятельности, что, как известно из системы идей Виктора Франкла, помогает человеку жить в самых сложных и противоречивых условиях повседневности и быть неисправимым оптимистом, каковым был до последних своих дней этот великий австрийский психолог (идеи логотерапии Франкла, кстати сказать, очень близки многим положениям психологической теории деятельности). Когда однажды на встрече в Москве Ю. Б. Гиппенрейтер попросила В. Франкла (тогда ему было за восемьдесят) раскрыть секрет его молодости, Франкл, засмеявшись, ответил: "Главное - вовремя ухватиться за великую идею" (цит. по: [1, с. 121]). А. А. Леонтьев, мне представляется, как и его отец, вовремя ухватился за великие и еще не в полной мере оцененные идеи деятельностного познания и преобразования мира. То, что сам Алексей Алексеевич не дожил до своего 70-летия, не дает оснований сомневаться в правильности выбранного им научного направления. Развивая эти идеи, он обеспечил им и себе долгую жизнь в науке. Разностороннее, смелое, блестящее научное творчество А. А. Леонтьева уже оказало влияние на изыскания его многочисленных учеников и последователей (к которым я смею причислять и себя). Несомненно, оно при условии адекватной трансляции и дальнейшей научной разработки может получить столь же глубокий отклик и в научных воззрениях новых поколений ученых - нынешних студентов, - которым определять лицо психологии XXI века.

⁷ А. П. Стеценко, конечно, понимает, насколько непопулярна ныне в России идея социальной справедливости, но по иронии судьбы, констатирует она, эта идея в настоящее время занимает умы крупнейших психологов США [13, с. 248].

стр. 112

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Братусь Б. С. Несмотря ни на что - сказать жизни "Да" (Уроки Виктора Франкла) // Вопросы психологии. 2005. N 3. С. 112 - 121.

2. Гусельцева М. С. Методологические предпосылки и принципы развития культурно-исторической психологии // Методологические проблемы современной психологии / Под ред. Т. Д. Марцинковской. М.: Смысл, 2004. С. 82 - 101.

3. Зинченко В. П. Культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности: живые противоречия и точки роста // Вестник Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1993. N 2. С. 41 - 51.

4. Ланьков А. Хорошо закрытые глаза // Новая газета. N 63 (1099). 29.08 - 31.08.2005. С. 17.

5. Леонтьев А. А. Деятельный ум. М.: Смысл, 2001.

6. Леонтьев АН. Философия психологии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.

7. Лобок А. М. Антропология мифа. Екатеринбург: Банк культурной информации, 1997.

8. Поддъяков А. Н. Конфронтационность в образе мира участников образовательного процесса // Вестник Моск. ун-та. Сер. 14, Психология. 2004. N 1. С. 15 - 22.

9. Розин М. В. Размышления о "теологической" психологии // Вопросы психологии. 1991. N 3. С. 63 - 66.

10. Смирнов С. Д. Методологический плюрализм и предмет психологии // Вопросы психологии. 2005. N 4. С. 3 - 8.

11. Соколова Е. Е. Введение в психологию: Учебник для студ. высш. учеб. заведений // Общая психология: В 7 т. / Под ред. Б. С. Братуся. М.: Издательский центр "Академия", 2005. Т. 1

12. Стеценко А. П. Рождение сознания: становление значений на ранних этапах жизни. М.: ЧеРо, 2005.

13. Тимофеева И. Науке обеспечили уход // Новая газета. N 64 (1089). 1.09 - 04.09. 2005.

14. Юревич А. В. Интеграция психологии: утопия или реальность? // Вопросы психологии. 2005. N 3. С. 16 - 28.

TO THE PROBLEM OF INTERRELATION OF MEANINGS AND SENSES IN SCIENTIFIC ACTIVITY (THE EXPERIENCE OF A. A. LEONTIEV'S BOOK "ACTIVE MIND" READING)

Поиск по сайту: