Города и короли

Пиренейские города... Одна из самых причудливых стра­ниц городской истории Западной Европы. Белые города Ан­далусии; закованный в каменное кольцо Толедо; выраста­ющие из скалы стены Авилы; сбегающие с холма коимбр-ские улочки. В замкнутом пространстве этих городов пе­рекрещивались, сталкивались, умирали и рождались заново языки, религии, культуры. Именно город стал тем горнилом, в котором, сплавившись воедино, христианский, мусульманский и иудейский миры дали человечеству не­повторимый феномен пиренейской — испанской, порту­гальской — цивилизации.

Все города средневековой Португалии в той или иной степени испытали арабское влияние, хотя бы и опосредо­ванно. Естественно, особенно заметный мусульманский от­печаток лежал на южных городах.

Классический арабский город с некоторыми видоизмене­ниями перекочевал на Пиренейский полуостров. Обычно город располагался у подножия холма, недалеко от реки или морского побережья. Он четко делился на аристокра­тический — верхний и плебейский — нижний. Степы его в плане чаще всего представляли собой неправильный мно­гоугольник или трапецию. Внутри стен путник, миновав городские ворота, попадал в бесконечный и беспоря­дочный лабиринт улиц, улочек, тупиков, переходов.

Улица арабского города — это совокупность домов, каждый из которых живет самостоятельной жизнью. Они даже планировкой подчеркивают свою обособленность и четкость границы между общим, городским, и частным. Там, за глухими стенами, во внутреннем дворике и окру­жающих постройках, проходит жизнь его обитателей, скрытая от любопытных глаз соседей. Улица как таковая, как общественное достояние, ценилась довольно низко — в случае нужды от нее отсекались куски, застраивались участки, что увеличило путаницу тупичков и переулков.

Вся эта мозаика делилась на кварталы. Некоторые из них заселялись но религиозному принципу. В мусульман­ских городах бывал и христианский квартал со своей цер­ковью, и иудейский — с синагогой. Центрами арабских кварталов оказывались мечети, хотя существовала и глав­ная мечеть города. К ней обычно прилегали улочки, славившииеся ремесленными мастерскими и лавочками. Здесь же располагались бани, количество которых в мусульман­ском городе всегда было велико (в Кордове, например, их насчитывалось до 600)¹.

Арабские города на Пиренеях не были велики по пло­щади внутри стен — от 30 до 100 га приблизительно. Плот­ность же населения была значительной, и порой арабский город на полуострове насчитывал до 100 тыс. жителей.

Среди современных городов Португалии мало таких, что основаны арабами или в период арабского владычества. Большинство крупных центров возникли как поселения еще в римскую эпоху, но многие из них были окружены стенами и застроены по городскому принципу именно при арабах. Более того, образ жизни поселения как города, городские занятия жителей, высочайшее ремесленное ис­кусство многим городам достались в наследство именно от мусульманской эпохи. Несколько поколений смуглых при­шельцев с востока, впоследствии побежденных, выселен­ных, изгнанных, навсегда оставили будущим португаль­цам каменные твердыни крепостей и городов и ненасыт­ную тягу к неведомым далям.

Но вот медленный, по неуклонный вал Реконкисты привел в древние стены новых жителей. Многое менялось в городе. Мечети превращались в соборы, упорядочивались, спрямлялись улицы, возникали торговые площади. Со вре­менем изменился и внешний вид улицы и тип жили­ща — дом стал более открыт миру, хотя уютный внутрен­ний двор в доме, общественном здании, монастыре сохра­нился навсегда.

Побежденные создатели белостенных городов не были уничтожены или изгнаны португальскими королями из пределов христианских владений, хотя многие, конечно, погибли в страшные времена или ушли в глубь арабских владений. Оставшимся мусульманам разрешались прежние занятия, однако королевские указы запрещали им жить внутри городских стен. Так возникали новые арабские кварталы — аррабалде — за стенами христианских городов. Афонсу Энрикеш издал специальные форалы, регулиро­вавшие жизнь арабского населения ². Ворота аррабалде, обнесенного собственной стеной, с вечерней зарей закры­вались и жителям запрещалось покидать пределы кварта­ла до первой утренней мессы. Лишь звон христианских колоколов отворял ворота арабам в «широкий мир». С дру­гой стороны, христианские женщины не имели права без сопровождающих входить в морарию, т. е. в пределы арабской общины.

Города росли и развивались, дома горожан выплески­вались за городскую стену, окружая и поглощая аррабалде. В то же время разрастались арабские кварталы. В Лисса­боне, например, возник второй квартал, заселенный му­сульманами — «новый аррабалде». Арабские дома появля­лись и в христианских приходах, а купцы-христиане были не прочь приобрести усадьбу в морарии.

Последний, решительный шаг к окончательному слия­нию был сделан в конце XV в. Шел второй год правления знаменитого короля Португалии Мануэла, промшпшого Счастливым. По примеру Католических королей Испании, Изабеллы и Фернандо, на дочери которых он был женат, Мануэл в декабре 1496 г. издал указ, повелевающий всем евреям и маврам, не желающим принимать христианскую веру, покинуть пределы Португалии. Хорошо известны печальные последствия подобного указа в Андалусии. По мнению же современных исследователей в Португалии указ имел другой результат — большинство гонимых ара­бов приняли христианство, пусть только внешне, и посте­пенно слились с португальским населением.

Одновременно с приобщением к христианскому миру отвоеванных в Реконкисте арабских городов росли и рас­цветали христианские города севера Португалии. В конце XIII — начале XIV в. по величине и значению они, пожа­луй, уже могли поспорить с южными центрами. Прежде всего большое значение имела Брага — общепиренейский религиозный центр. Брага получила редкую привилегию от короля — право чеканки монеты.

«Северной столицей» королевства можно назвать Пор­ту, крупнейший город этого региона. Хотя в эпоху наивыс­шего расцвета городов Португалии — в XIV—XV вв.— он сильно уступал Лиссабону по числу жителей, однако его значение как экономического центра севера страны трудно переоценить. Город имел крупный морской порт, через Порту шла оживленная торговля с самыми разными евро­пейскими землями. В Порту концентрировалась сельско­хозяйственная продукция сезерных районов — основа пор­тугальского экспорта в XIII—XV вв. Сюда по дороге в Сре­диземное море заглядывали английские купцы и норманд­ские крестоносцы.

Достойное место в истории Португалии занимает зна­чительный в средние века город — Коимбра. После отвоевания христианами центральных (не считая Алентежу) зе­мель графства Коимбра надолго стала неофициальной его столицей. Здесь раскинул свои владения знаменитый мо­настырь Санта-Круш — монастырь Святого Креста, кото­рый был и королевской усыпальницей. В Санта-Круш хра­нились несметные сокровища, ценнейшее из которых — прекрасная библиотека. Здесь велись погодные записи, составлялись королевские хроники, писались жития пор­тугальских святых³. В монастырь стекались богатейшие дары по грамотам и завещаниям королей.

Занимая очень удобное положение — в центре страны, раскинувшись на обоих берегах реки Мондегу, Коимбра была хорошо развитым по тем временам торговым и ре­месленным городом. На ее крутых улочках уже в XII в. теснились лавки и мастерские кузнецов, башмачников, скорняков, в глубине которых можно было разглядеть и подмастерьев-арабов. Длинные списки товаров, облагаемых пошлиной, говорят о бойкой торговле на рыночной площа­ди Коимбры. Принадлежавшие коимбрцам корабли хо­дили по Мондегу, которая была гораздо многоводнее, чем ныне, до океана и дальше, в другие портовые города коро­левства. Владельцы судов, капитаны кораблей, два гребца и впередсмотрящие наделялись статусом кавалейру[13]. В XIV в. Коимбра получила от короны ни с чем не сравнимый дар: по повелению короля Диниша сюда из Лиссабона был переведен Университет. Это произошло в 1308 г.⁴, и, хотя потом Университет неоднократно менял местопребывание, в конце концов Коимбра все же оказа­лась лучшим прибежищем науки и ее адептов. В 1537 г. при Жоане III, памятник которому и сейчас стоит на университетской площади как второму основателю Коимбрского университета, он был окончательно оставлен в Коимбре. Коимбрский университет — это особый мир. Неда­ром среди прекрасного и своеобразного жанра португаль­ской народной песни — фаду существует отдельное направ­ление — коимбрские университетские студенческие фаду со своей тематикой и музыкальным и поэтическим строем. Коимбра остается колыбелью университетской культуры Португалии.

К югу от Мондегу раскинулись плодородные равнины Алеитежу и Алгарве. Земли Алгарве, и доныне остающие­ся по преимуществу аграрными, конечно же, не были бо­гаты городами в средневековье. Те городки, которые были разбросаны по бесконечным невысоким холмам и однооб­разно золотым от спеющей пшеницы равнинам, иногда оживляемым причудливыми очертаниями пробковых дубов, несильно отличались от соседних деревень ни хозяйством, ни величиной. Пожалуй, лишь города побережья Алгарве, ориентированные на рыбный промысел и дальнее мо­реплавание, выделялись своими размерами, особенно Лагуш.

В Алентежу, напротив, сосредоточивались важнейшие и крупнейшие города Португалии. Это — Сантарен — город святой Ирины, Эвора — южный страж Алентежу, Лисса­бон — город, несопоставимый ни с одним другим в коро­левстве.

Сантарен расположен севернее Лиссабона, и в арабские времена охранял от христиан подступы к Тежу и Лисса­бону — морским воротам реки и страны. С Сантарепом связана трагическая легенда об Умейе ибн-Исхаке —алкайде города и брате визиря великого кордовского халифа Абд ар-Рахмана, несправедливо казнившего своего преданного и честного советника. Рассказывают, что после казни бра­та Умейя впал в отчаяние и месть стала для него един­ственной целью и источником сил. Он покинул Сантарен и исчез, превратившись в бродячего факира. Под личиной аскета и истового проповедника ислама он поселился в Кордове и подбил на заговор против Абд ар-Рахмапа часть высшей знати и даже наследника престола, а затем выдал заговорщиков халифу. Знатнейшие из придворных, в том число и любимый сын халифа, были казнены. Умейя до конца жизни халифа оставался при нем, терзая его веч­ной загадкой добра и зла, истинного и ложного решения, задавая один и тот же вопрос: «А верно ли было погубить достойнейшего из наследников рода Омейядов?» — Лишь на смертном одре Умейя открыл халифу тайну своего мщения.

В христианскую эпоху Сантарен не потерял ни воен­ного, ни экономического значения, но постепенно утратил древнее величие на фоне быстро растущего Лиссабона,

Южная дорога ведет из Лиссабона в Эвору, город мно­говековой истории, где на площади рядом с готическим собором высятся колонны римского храма, а камни мосто­вых помнят поступь арабских скакунов. Отвоеванная у арабов Жиралду Бесстрашным и принесенная им в дар королю, к XVI в. Эвора стала так значительна, что поду­мывали перенести туда столицу. Мануэл Счастливый построил здесь великолепный дворец. Позже Эвора стала аре­ной одного из самых мощных восстаний в истории Порту­галии, о котором мы еще расскажем.

Наконец, Лиссабон, известный с глубокой древности. Здесь существовало поселение и во времена лузитаи, и в римскую эпоху. Точно неизвестно, когда возникли его пер­вые стены, но при арабах город их уже имел. В исламском мире полуострова Лиссабон играл немалую роль — это был крупнейший порт на западном побережье арабских вла­дений. Город обладал мощной цитаделью, после христиан­ского завоевания получившей имя святого Георгия — замок Сан-Жорже. К сожалению, кроме Сан-Жорже в современ­ном Лиссабоне сохранилось очень немногое от среднокеко-вья — периода его расцвета и величия. Виной тому — землетрясение 1755 г., до основания разрушившее большую часть города; остальное довершили возникшие после ка­тастрофы пожары. Однако величественный силуэт Сан-Жорже, его стен и башен, высоко вознесшихся и над сов­ременным городом, раскинувшимся, как и каждый уважа­ющий себя город, на семи холмах, дает осязаемое представ­ление о значимости средневековой столицы страны — ко­ролевств Португалии и Алгарве.

Попав в руки христиан, Лиссабон, конечно, сильно из­менился. Перестраивались внутригородские кварталы, множились дома горожан, выходя за пределы кольца стен. Лиссабон, как и другие христианские города, делился на приходы. Перед захватом его у арабов он насчитывал око­ло 5 тыс. жителей; затем, несмотря на остававшуюся ре­альной в течение почти 50 лет угрозу военных нападений, начал неудержимо расти. В XIII в. он был уже вдвое боль­ше, чем в последние годы арабского владычества. По приб­лизительным оценкам, во второй половине столетия в горо­де насчитывалось уже около 14 тыс. жителей. Это застави­ло королевскую власть всерьез подумать о защите Лисса­бона, и вокруг него была сооружена вторая стена, обрам­лявшая пространство площадью около 60 га, на которой располагались 10 приходов. К концу XIII в. город был вдвое богаче и населеннее любого другого города королев­ства.

Рост Лиссабона продолжался и в следующем веке, хотя над страной гремели войны, бродила «черная смерть», чума 1348—1351 гг., унесшая в прибрежных районах до двух третей населения, скорбно звонили колокола по тем, кто пал от меча и голода. В эти страшные годы, охвачен­ные ужасом всеобщей гибели, в Лиссабон стекались люди из других городов и деревень. К концу XIV в. в городе было уже 30 приходов, в которых жило, по приблизитель­ным подсчетам, около 35 тыс. человек. Была построена еще одна — третья — стена, которая охватывала до 102 га, как в Сьене, Данциге, Дижоне, И все это несмотря на то, что во второй половине XIV в. Лиссабон выдержал две осады кастильских войск, во время которых многие пост­ройки и укрепления были разрушены, а горожане гибли от ран, голода и болезней.

Подобное соотношение Лиссабона с другими городами страны сохранялось и в дальнейшем. В середине XVI в. он стал одним из крупнейших городов на полуострове — в нем насчитывалось 100 тыс. жителей, а следующий за ним по величине город страны — Порту насчитывал всего50 тыс. ⁵ Превращение Лиссабона в столицу не только королевства, но и огромной заморской империи окончатель­но лишило остальные города возможности соперничать с ним. Интересно, что и сейчас в Лиссабоне живет около десятой части населения Португалии.

* * *

Города занимают в истории Португалии особое место. Как ни значительны те крупные городские центры, о которых шла речь выше, дело не только в них. Огромная сеть более мелких городов и городков, замков, вокруг которых скла­дывались поселения городского типа, покрывала всю стра­ну. Они были важными опорными пунктами Реконкисты, под знаком которой прошли первые века существования графства и королевства Португальского. Иногда встречает­ся утверждение, будто военные действия в средние века почти не зависели от того, взят или не взят тот или иной город; основное — разбить войска противника, а крепость или город, не желающий сдаваться, можно-де обойти, уст­ремившись за главной добычей. Утверждение сомнительно, но даже если и справедливо по отношению к другим рай­онам Западной Европы, то никак не применимо к Пире­нейскому полуострову. При том значении, которое имели города и поселения городского типа для арабской иберий­ской цивилизации, при концентрации в городских цитаде­лях знатнейших феодальных арабских родов, возглавляв­ших воинские соединения, именно захват города имел ре­шающее значение для исхода войны. Как ни важна была победа Афонсу Энрикеша при Орике, только закрепление ее захватом Сантарена и Лиссабона принесло ему власть над новыми землями королевства. Завоевание городов со­ставляло особую славу португальских королей, их укреп­ление — особую заботу. Старые португальские хроники пе­стрят сообщениями о взятии пли утрате городов или зам­ков, о начале и завершении их строительства.

Именно роль городов в защите и освоении новых зе­мель объясняет то, почему короли охотно жаловали горо­дам и поселениям привилегии, освобождая жителей от некоторых налогов, но обязывая их нести военную служ­бу или заменять ее платежами в пользу короны. Эта же роль определила социальный облик португальского города в целом, значительную долю жителей которого составляли лица привилегированного статуса — кавалейру.

Продвижение Реконкисты с севера на юг в сочетании с географическими особенностями королевства вызвало заметные различия в развитии городов севера и юга стра­ны. На севере преобладали небольшие городки, центры ярмарочной и рыночной торговли, нередко возникавшие около замков. Разумеется, они в незначительной степени испытали на себе воздействие арабской городской тради­ции. Более зримый его отпечаток несли на себе города центра и юга. Однако если не всматриваться в различия, а представить город вообще, то окажется, что для всех го­родов Португалии типично одно: относительно меньшее развитие ремесла, чем торговли, будь то местная — в ос­новном продуктами сельского хозяйства, или дальняя морская в крупных портовых городах. Из ремесленных занятий горожан преобладало изготовление тех предметов, что требовались им в жизненном обиходе повседневно, а также всего того, что требовали нужды торговли и море­плавания. Исключение, пожалуй, составляет корабле­строение, достигшее в Португалнп замечательной высоты и искусства. Португальские галеоны и каравеллы слави­лись на всю Енрону. Собственно, и сам тип корабля-кара­веллы был создан португальцами.

Королевская власть Португалии уже с первых лет са­мостоятельного существования понимала, сколь важны города не только как центры, обеспечивавшие военную, оборонную мощь королевства, но и как средоточие эконо­мической жизни. Корона старалась сохранить в своем владении более или менее значительные города. Афонсу, получив под свою власть Эвору, передал ее Ависскому ордену — за большие заслуги перед короной. Однако до­вольно скоро король предложил ордену обмен Эворы на замок Авис, по имени которого, собственно, и получил орден свое название.

Забота короны о росте городов, об увеличении числа ремесленников и торговцев нашла отражение в пожалова­нии королем привилегий городам, фиксировавшихся в форалах, в издании грамот, разрешавших рыночную и ярма­рочную торговлю. Это вызывалось совершенно естествен­ным желанием увеличить поступления в казну от городских платежей, которые составляли значительную часть королевских доходов. Независимость, сила и богатство городов обеспечивали маленькой Португалии возмож? пость противостоять притязаниям Леоно-Кастильской мо­нархии. Не меньшую роль в заинтересованности короны в городском хозяйстве играло и то, что сам король, члены королевской семьи были крупными городскими собствен­никами. По «Книге имуществ королей», в Лиссабоне имелись улицы, одна сторона которых целиком состояла из домов, лавок, складов, принадлежащих королю, а также мастерских, которые могли использоваться по назначению, а могли сдаваться в наем ⁶.

Несомненно, и город был озабочен тем, чтобы корона поддерживала его. При сохранении сильной центральной власти и существовании мощной аристократической оппо­зиции города могли рассчитывать именно на корону в сво­их желаниях получить привилегии, долю в военной добыче и т. д.

Города, однако, никогда не достигали такого уровня ав­тономии, чтобы можно было говорить о движении, анало­гичном возникновению коммун во французских средне-исковых городах. Роль короля (а в редких случаях сеггьора) всегда оставалась очень велика. Долгое время инициатива в отношениях городов с короной принадле­жала королям, а автономия городского поселения осу­ществлялась в пределах, определяемых королевской властью. В этом, как и во многом другом, прежде всего сказалась роль Реконкисты. Но интересно, что ее влия­ние паложилось и на мусульманскую городскую тради­цию, не знакомую с муниципальными свободами или ав­тономией, основанной на городских привилегиях.

При таком положении португальского города любые внутригородские изменения, любые социальные движе­ния или перемены в городской организации неизбежно влекли за собой и изменения во взаимоотношениях горо­да и короны, именно короны, а не феодального сеньора, как это было во многих странах Западной Европы. Ис­ключение, и весьма яркое, представляет собой история отношений с сеньорами города Порту. Она восходит к правлению Терезы, когда та, оставшись после смерти Энрике во главе графства, нуждалась в поддержке сильных людей Португалии. Если вспомнить положение Порту­галии н ее размеры в те годы, значение Порту — намного выше, чем в последующие эпохи. Это было сердце страны, ее основа — ведь Коимбра — следующая веха на пути Реконкисты к югу — еще помнила своих прежних вла­дельцев; и двух поколений не сменилось с той поры, как она стала принадлежать графам португальским. Поэто­му обладание городом Порту было весьма заманчиво и с политической и с экономической точек зрения. Было непросто попять причины, по которым этот ценный дар был сделан Терезой епископу Порту — Уго. В апреле 1120 г. она составила дарственную грамоту епископству Порту «на весь этот город... с округой... с церквами и замком» ⁷.

Три года спустя епископ пожаловал городу форал, ко­торый установил права населения и сеньора, определил штрафы и повинности горожан ⁸.

Дли правления Афонсу Энрикеша были полны сра­жений, со славными победами и неизбежными пораже­ниями. Сын его, Саншу, к счастью, не столь воинствен­ный, занялся упорядочением отношений на тех землях, которые были завоеваны его отцом и уже вошли в сос­тав королевских владений. В бытность Саншу на троне появилось огромное число форалов, которыми он наде­лял и города, и городки, и деревни. В португальской ис­торической традиции Саншу I получил прозвище Populador — Освоитель.

Крупный северный город не мог не интересовать Сан­шу. И когда в Порту возник конфликт между епископом и соборным капитулом, король попытался вмешаться, надеясь, видимо, вернуть себе былое влияние там. Ско­рее всего, именно это и подтолкнуло горожан к действиям. Подспудное недовольство сеньором вырвалось нару­жу. Поведение горожан было столь решительным, что епископу пришлось бежать из города. Он едва усколь­знул от ярости восставших, бросив на разграбление свое состояние. Дома прелатов и сторонников епископа были разгромлены. Епископ Мартинью, напуганный раз­махом движения в городе и не видя сторонника в лице короля, отправился в Рим, к папе. Оттуда он наложил на свой мятежный город интердикт.

За 200 лет борьбы города за свою свободу горожане много раз подвергались отлучению от церкви. И тем не менее шли на это, годами отказываясь подчиняться епис­копу.

Восстание в Порту длилось около трех лет. Только когда в 1211 — 1212 гг. Саншу I на смертном одре смирил­ся с решением папы и восстановил права епископа на город, а папа, в свою очередь, снял с Порту интердикт, волнения в городе на вромя прекратились.

Однако спокойствие в Порту было обманчивым и не­долгим. Случались поджоги и убийства, столкновения горожан с людьми епископа. Наследник Саншу I, види­мо, осознав значение города и оценив те убытки, которые наносило казне отсутствие поступлений с Порту, вновь по­пытался постепенно, хотя бы частично, вернуть Порту ко­роне, потребовав выплаты государю торговых пошлин, которые в дарственной Терезы впрямую не упоминались — да она ведь и не могла предвидеть, что город станет таким круп­ным торговым центром. И почувствовав поддержку, пусть хотя бы в форме вмешательства в городские дела монарха, горожане сразу же восстали против епископа Педру Салва-дореша. С момента прошлых волнений прошло чуть боль­ше 10 лет.

Конфликт разрешился как и в прошлый раз, только чуть-чуть скорее: епископ обратился за помощью к папе, который вынудил Афонсу II просить у него прощения и договориться с Педру Салвадорешем. Через два года на ми­ровую пошли и горожане.

Резкая вспышка недовольства горожан относится к 1226 г. Она вновь шшлекла за собой интердикт и отлучение. Жители Порту требовал» отмены сеньориальных платежей и повинностей, не желали работать «на епископа». Сопро­тивление горожан, правда не в столь резких формах, про­должалось до 1240 г., что не в последнюю очередь связано с надеждой жителей Порту на помощь короля. Эти чаяния основывались на той централизаторской политике, которую португальские монархи пытались проводить уже с начала XIII в. Стремление описать феодальные владения, соста­вив «расследования», с тем чтобы вернуть незаконно при­своенные светскими и церковными сеньорами земли, усиле­ние контроля в городах со стороны королевской власти, выразившееся в назначении новых специальных чиновников — меринью-мор — для проверки состояния дел на местах, принятие ряда мер против злоупотреблений сеньо­ров и городских властей — вот основные моменты этой политики.

Может быть, поэтому горожане Порту неизменно стре­мились к союзу с королевской властью, невзирая даже на то, чго отдельные действия короны наносили ущерб и ин­тересам горожан. Так случилось в начале правления Афонсу III, твердой рукой продолжавшего в отношении Порту политику своих предшественников.

Началось все с того, что епископ Порту бросил в лицо королю обвинения в нарушении прав истинного сеньора Поргу: король-де заманивает горожан в королевское вой­ско, обещает им свое покровительство и даже защиту от епископа. Интересно, что среди претензий епископа есть и такие, которые можно расценить как защиту интересов жителей Порту: он перечисляет незаконный сбор военных податей, злоупотребления правом на постой королевских должностных лиц и самого короля и т. д.

Монарх и епископ не смогли договориться о правах каждого из них в городе. Поведение епископа было столь вызывающим, что Афонсу III пошел на крайние меры — со своим войском занял Порту и обязал епископа выпла­тить довольно значительный штраф. Несколько человек из числа сторонников епископа были казнены. Но самое глав­ное — король к тому же повелел запретить торговлю на го­родских рынках товарами, подвозимыми по реке или с моря; теперь торговля должна была производиться на ле­вом берегу реки Дору — в принадлежащем королю городке Вила-Нова-де-Гайа. В Порту же была запрещена свободная продажа соли, от которой горожане получали постоянный и немалый доход, издавна пользуясь монопольным правом на торговлю солью на севере страны. Теперь же все суда, подходившие к Порту по реке или со стороны океана, на­правлялись и разгружались в Вила-Нова-де-Гайа.

Для торгового и ремесленного города, каким стал к этому времени Порту, такое решение было страшным уда­ром. И тем не менее ярость горожан не обратилась против людей короля. Никакого «антикоролевского» восстания не произошло. Через четыре года на кортесах в Лейрии депу­таты Порту просили Афонсу III отменить наложенные ограничения. Не желая идти на открытый конфликт с го­рожанами, Афонсу снял запрет на торговлю солью, а еще через год установил правило, по которому половина прибы­вавших кораблей, более крупных, чем пинаса[14], должны были разгружаться в Вила-Нова-де-Гайа, а половина — в Порту. Таким образом, провозные и въездные пошлины отныне шли в казну и с епископского города, хотя и в поло­винном размере. Правда, эта победа короля не была окон­чательной — при Дини-ше, приемнике Афонсу III, права Порту на свободную выгрузку и торговлю были восстанов­лены, как и права епископа на доходы. Большинство долж­ностных лиц короны покинули город, а оставшиеся полу­чили указание не вмешиваться в дела епископа.

Однако для правления Диниша (1279—1325), во мно­гом знаменовавшего расцвет португальской средневековой монархии, характерно и начало бурного роста городского хозяйства, приведшего через столетие к изменениям внут­риполитического характера. Горожане Порту все больше тяготились постоянной и жесткой опекой епископа, тем более что на основе торговли, особенно дальней морской, начал складываться слой средневекового городского пат­рициата.

В 1316 г. горожане Порту взяли в свои руки инициа­тиву в конфликте между королем и епископом. Они обра­тились к Дигшшу с жалобами на епископа, среди кото­рых, кроме стандартных ламентаций по поводу неоправ­данно высоких налогов, податей и злоупотреблений, были и такие важные для развивающегося города, как жалоба на ограничение торговли домами и землями, изъятие из пользования горожан общинных земель, водных источни­ков, наконец, запрет апеллировать к монарху в спорных случаях. Диниш постарался воспользоваться этим обра­щением португальцев. Королевский суд объявил, что те права и земли, которые епископ Фернанду Рамиреш от­нял у города, должны быть возвращены населению, а для контроля и помощи жителям в Порту назначается коро­левский судья, наделенный уголовной и гражданской юрисдикцией, правда при этом и епископский судья сох­раняется.

В течение семи лет добивался епископ отмены королев­ской юрисдикции в городе, и наконец, как это часто слу­чалось в Португалии, устав от бесконечных тяжб, Диниш решил отозвать своего судью. Но горожан не устраивало это решение короля. По рассказу летописца, член город­ского совета и толпа горожан, явившись в здание совета, выдворили оттуда епископского судью, объясняя свои действия тем, что присутствие его в суде «не нравится со­вету Порту...» ⁹

Бесконечные конфликты вокруг судебного «двоевла­стия» более или менее разрешились при следующем мо­нархе — Афонсу IV, правителе достаточно жестком и ре­шительном. Взойдя на трон, он даровал Порту право выд­вигать из зажиточных горожан восемь человек, из которых епископ назначал двух судей.

Фактически это была первая возможность выбирать и иметь в городе своих должностных лиц, пусть и санкциони­рованных епископом. И это завоевание город был готов за­щищать всеми возможными средствами. Король, постоян­но вмешиваясь в дела города, как бы создавал тем самым определенные гарантии оппозиции епископу.

Чаша весов должна была склониться в ту или иную сторону. В 1343 г. епископ отказался одобрить выборы су­дей. Это было его первым шагом к полному восстановлению сеньориальных прав епископа на город. На кортесах в Седофейте он выступил с самыми резкими обвинениями в адрес горожан, короля и его придворных. Но и король, Афонсу IV занял столь же непримиримую позицию. В го­роде начались беспорядки, и епископу пришлось срочно покинуть город; он проскакал за ночь 14 легуа[15], рассказы­вая всюду, «что его собирались схватить и убить по при­казу короля» ¹⁰. Он намеревался отлучить короля от цер­кви и наложил интердикт на Порту и всю его округу. Этот — последний — интердикт был объявлен в 1345 г

Более полувека продержался Порту в условиях отчу­ждения от всего остального христианского мира, под лив­нем анафем, отлучений, проклятий — как епископских, так и папских, сопровождавшихся погребальным звоном колоколов и ритуальным гашением свечей. Четыре коро­ля сменились за это время на португальском престоле. Два поколения выросли и родились в «зачумленном» го­роде. Наконец, в 1406 г. король Жоан I сумел добиться от португальского епископа согласия па договор, по ко­торому король получал все права над городом, компенси­руя это ежегодной выплатой епископу 3 тыс. либр[16]. Лишь после этого Рим снял интердикт.

Борьба горожан Порту поражает накалом и упорством. Е течение 200 лет почти непрерывно город сотрясали во­оруженные выступления горожан, стычки со сторонника­ми епископа, погромы дворца епископа и т. д. Эта борьба осложнялась ролью церкви в Португалии: так как пана римский был не только духовным пастырем, но и сюзере­ном королевства, любой конфликт с епископом становился известен непосредственно Римскому престолу, который применял п давление на короля как на вассала, и церков­ные наказания. Тем удивительнее стойкость портуенцев. Видимо, необычный для Португалии XIII — начала XIV в. размах движения в Порту объясняется исключи­тельностью его положения — это был единственный го­род в стране такого масштаба, уровня развития экономики и значения для своего региона, находившийся в сеньори­альной зависимости. Перед глазами его жителей постоян­но были примеры королевских городов — Лиссабона, Эворы, Коимбры.

Сеньором этих городов был король. Но, поскольку власть государя отнюдь не равна власти феодального сеньора, формы и результаты их взаимоотношений были гораздо многообразнее.

Наиболее ранним из выступлений горожан в Порту­гальском графстве стали события в Коимбре в НИ г. Бунт вспыхнул во время отсутствия графа Энрике. Восста­ние сразу приобрело довольно бурный характер: предста­вители сеньора были изгнаны из города, а когда Энрнке пожелал вернуться в Коимбру, его не впустили. Примире­ние оказалось возможным только после пожалования Ко­имбре форала, права и привилегии которого, следовательно, представляли собой не столько акт доброй воли графа, сколько условия мирного соглашения ¹¹.

Видимо, восстание возникло из-за злоупотреблений должностных лиц графа и нарушений ими городских обы­чаем. Опираясь на ряд документальных свидетельств, пор­тугальские историки считают, что Коимбра уже в конце XI в. пользовалась форалом, который или не дошел до нас, или вообще не был записан. Скудость источников делает загадкой имена и требования тех, кто поднял знамя непо­виновения. Однако в городе существовала сильная мосарабская община, связанная с местной знатью; недаром еще в 1064 г., после завоевания Коимбры Фернандо Великий, ка­стильский монарх, сделал ее правителем графа Сиснандо, принадлежавшего к мосарабской аристократии. Вполне естественно, что сложившаяся здесь верхушка не хотела уступать своего положения той группировке, что возни­кала вокруг нового правителя — Энрике Бургундского. Возможно, что должностные лица графа были чужезем­цами (по крайней мере в форале названы двое из них — Муннио Баррозо и Эбралд), и это усугубило ситуацию, что характерно и для других подобных событий на полу­острове того времени.

Форал Коимбры 1111 г. свидетельствует прежде всего о желании горожан упорядочить их отношения с централь­ной властью. Основное в форале — договор о правах графов в городе и о привилегиях его жителей. В заключении фора­ла подчеркнуто, что город никогда не будет никому отдан во владение. Обещание не допускать в Коимбру преслову­тых должностных лиц графа дает возможность предпола­гать, что Муннио Баррозо и Эбралд начали в отсутствие графа действовать в городе, как в своей вотчине. Отныне же алкайдом города мог быть только уроженец Коимбры, и это было записано в форале. Чувством облегчения и сог­ласия веет от последних слов форала, обращенных графом Энрике к жителям: «Обещаю не держать в памяти и сердце дурных мыслей и гнева за то, что вы против меня содеяли, но благодарю вас за то, что вы объединились с нами, и буду оказывать вам почести всевозможные, и никогда не бу­дет, нанесено ущерба и бесчестья ни вашим состояниям, ни вам самим» ¹².

Восстание в Коиморе стоит особняком в XII в. Некото­рые португальские историки полагают, что подобныз собы­тия произошли в это время и в других местах, сочтя ука­занием на это наличие в форалах таких слов, как: «...жа­луем форал для соблюдения спокойствия в городе». Но это слишком незначительный намек, чтобы на него можно было всерьез положиться...

Если же не считать событий в Порту, и XIII век тоже не дает нам сколько-нибудь достоверных сведений об от­крытых конфликтах короны с городами, или — шире — во­обще о городских восстаниях. Да это и понятно, ибо XII и вся первая половина XIII столетия — это завоевание и ос­воение земель Алгарве, в которых города играли далеко ие последнюю роль. И их заинтересованность в королевской политике Реконкисты, и заинтересованность короля в по­мощи городов в Реконкисте взаимообусловили мирное раз­витие их отношений в это время.

Видимо, и значение городов в Реконкисте вызвало к жизни появление представителей городов в королевской курии, что, в свою очередь, привело к постепенному скла­дыванию кортесов — сословно-представительного учреж­дения средневековой Португалии.

* * *

Вскоре после победоносного похода Афонсу III па юг стра­ны и присоединения Алгарве придворные и знатные люди королевства собрались в Лейрии. Но в отличие от обычных заседаний королевской курии в 1254 г. в Лейрию прибыли и горожане. Королевская грамота отметила, что в заседа­ниях курии участвовали «прелаты, знать королевства и добрые люди из городов» страны13. Именно здесь высту­пили со своей просьбой жители мятежного Порту. Таково начало португальских кортесов.

Страны Пиренейского полуострова первыми в Европе пришли к такой форме правления, как сословно-предста-вительная монархия,— в Арагоне и Кастилии она возник­ла уже в XII в. История португальских кортесов — это 486 лет съездов депутатов по королевскому призыву. За это время кортесы собирались 122 раза[17]. Редкие в XIII в, кортесы все чаще собираются в XIV в., потому что города становятся все важнее в жизни страны в это время. Нелег­кое XIV столетие — столетие войн, неурожаев, эпиде­мий — требовало от королевской власти и казны большого напряжения. А именно от городов зависело на кортесах, принять или отвергнуть королевскую просьбу о субсидии на войну или королевское бракосочетание; запретить каз­не порчу монеты или позволить уменьшать в ней содержа­ние драгоценного металла, чтобы поправить финансовые дела королевства¹⁴.

После упорной борьбы в 1383—1385 гг., когда на трон взошла Ависская династия португальских королей, в чем города сыграли решающую роль, а кортесы — далеко не последнюю, их влияние неизмеримо возросло. Особенно это заметно при Жоане I и его сыне Дуарте. За 50 лет правления Жоана кортесы собирались 25 раз, т. е. в сред­нем каждые два года. Дуарте стоял у власти всего 5 лет, созвав за эти годы кортесы четырежды. При Афонсу V за 43 года кортесы собирались 20 раз. Затем их ассамблеи за­седают все реже и реже, замирая к концу XVI в., в связи с развитием в португальском государстве черт абсолютиз­ма, избегавшего сословного представительства.

Пережив упадок в XVI — начале XVII в., кортесы нена­долго вновь заняли прежнее место в жизни португальско­го общества сразу же после 1640 г., когда они стали вы­ражением единства народа и королевской власти в борьбе за независимость Страны от Испании и символом старой доброй Португалии, к истокам и основам которой обраща­ли свои взоры политики избавившегося от чужеземного владычества народа[18]. Благодаря их усилиям родилась патриотическая легенда о кортесах в Ламегу — мифиче­ских кортесах 1143 г., якобы провозгласивших Афонсу Энрикеша королем Португалии и вручивших ему от имени народа право на владение страной и управление порту­гальцами 15. Делая народную волю источником королев­ской власти, легенда оправдывала разрыв с Испанией и делала законной передачу португальского престола дина­стии герцогов Брагансских.

Трудно сказать, зависела ли периодичность созыва кор­тесов от королевской воли или, наоборот, была показателем давления на короля со стороны сословий. Но положе­ние кортесов — очень чуткий барометр ~ всегда точно от­ражало реальное соотношение сил в стране; и в этом смы­сле кортесы — инструмент обратной связн между королем и сословиями.

Португальские кортесы состояли из трех сословий: ду­ховенство, знать и представители горожан; с 1331 г. горо­жане заседали отдельно, обсуждая и вырабатывая общие требования городов.

Нередко затем на ассамблее после общих статей горо­жане подавали и конкретные жалобы городов, если их со­держание оказывалось не актуально для всех или многих городов Португалии.

За два-три месяца до начала ассамблеи королевской канцелярией рассылались приглашения. Длительность заседаний не регламентировалась. Как правило, сессия длилась месяц-полтора, хотя известны и очень короткие — до двух недель — заседания. Некоторые кортесы работали больше полугода, по это редкие исключения, а такого, чтобы они заседали по нескольку лет, как это бывало в Кастилии или в практике церковных соборов, не известно.

Кортесы собирались в разных городах. Чаще всего — 42 раза — они проходили в Лиссабоне, но проведение их в столице было далеко не правилом. Второе место занима­ет Сантарен, третье — Коимбра, четвертое — Эвора, а пя­тое делят Порту и Гимарайнш.

Представительство от городов было далеко не равно­мерным. В кортесах присутствовало большое количество мелких северных городков, в то время кап Алгарве пред­ставляли прокурадоры[19] одного города — Силвеш. Конеч­но, здесь сказывается и то, что на юге страны в начальные периоды истории королевства, когда складывался орган сословного представительства, городов было меньше, и то, что в северных землях Португалии видели оплот королев­ства.

Представители пяти первых городов страны — Лисса­бона, Сантарена, Коимбры, Эворы, Порту —имели право но время заседаний кортесов сидеть па первой скамье. Существовало даже выражение — «города первой скамьи». Первый документ, по которому можно судить о расположе­нии сословий в зале заседаний, относится к XV в. Перед королем и должностными лицами королевской администра­ции располагались 16 рядов скамей. На каждой скамье усаживались представители не более чем пяти городов. По краям вдоль стен по правую руку от короля восседали знать, графы, фидалгу[20], члены королевского совета, по левую — клир. Этот порядок размещения был довольно устойчивым и мало менялся по существу, несмотря на воз­можное изменение числа депутатов (в 1442 г. на кортесах было представлено 68 городов, а в 1483—87). На ранних созывах иногда присутствовали представители всего не­скольких городов, причем выбор их был достаточно слу­чаен, а нередко обусловлен тем, что у города накопилось много жалоб и он решил обратиться в кортесы с петицией. Позднее от каждого города приезжали два человека, но изредка их могло быть и четыре (такую привилегию даро­вал Жоан I Лиссабону и Порту после событий 1383— 1385 гг.), и одни потарий.

В день, назначенный для торжественного открытия кортесов, представители всех сословий, заранее съехав­шиеся в тот город, где они проводились, собирались на це­ремонию открытия, чаще всего во дворце, например в зале Королевы дворца Рибейру в Лиссабоне. Кортесы открывал монарх. Лишь если он был болен или пребывал на театре военных действий, либо еще не достиг нужного для уп­равления государством возраста, кортесы открывали коро­лева, принц-наследник или регент. Нередко уже со следу­ющего дня сословия работали раздельно. Знать оставалась в том же зале, представители духовенства собирались в городском соборе, а горожане — обычно в одном из монас­тырей, в Лиссабоне — в Сан-Домингуш или Ду-Карму. Летом кортесы могли заседать во внутреннем дворике мо­настыря, как, например, в Эворе в 1535 г., когда они раз­местились в апельсиновом саду.

Раздельная работа ассамблей помимо обсуждения важ­ных вопросов предполагала и выборы тех, кто затем от имени каждого сословия выступал перед королем, выражая общее мнение сословия. Это вполне естественно, ибо на кортесах решались самые разные проблемы государствен­ной и общественной жизни: от утверждения мирных дого­воров до проблем социальной справедливости на уровне права на ношение той или иной одежды. Но главное место, как правило, занимал вопрос о налогах и близкие к нему темы. Ведь горожане несли в стены ассамблей кортесов свои жалобы на неправильный сбор пошлин, на искусст­венное занижение цен на рынке королевскими чиновника­ми, на принудительные общественные работы по построй­ке стен и укреплений, на обязанность содержать королев­скую свиту и самих членов королевской семьи, когда опи приезжали в город, на злоупотребления местных властей. И надо отметить, что многие такого рода требования горо­жан бывали удовлетворены.

В XIV в., осознав свои силы, города старались защи­тить не только себя от злоупотреблений центральной вла­сти, но и свои доходы от притязаний фидалгу и духовен­ства: они требовали, чтобы каждый, кто занимается тор­говлей, наравне с ними платил налоги, не прикрываясь сословными привилегиями, или — в противном случае — бросал свою торговлю. Горожане мечтали о подлинном участии в управлении государством, значительно большем, чем просто санкционирование налогов. Конфронтация между королевской властью и горожанами становилась все жестче. Первый период относительно спокойных отно­шений городов и короны истекал; вторая половина XIV в., чреватая социальными конфликтами, разрешилась бурны­ми событиями 1383—1385 гг.

«Да здравствует Португалия!»

Португалии везло на королей. Афонсу Энрикеш, Афонсу III, Диниш — на протяжении столетий ее правители от­личались силой характера и величием замыслов. Интерес­но, что и правили многие португальские государи подолгу: Афонсу Энрикеш — без малого 60 лет, Афонсу III — 34 года, Диниш — 46, Афонсу IV — 32. Да и позднее мы видим Жоана I, который пребывал на троне почти 50 лет, Афонсу V, царствовавшего 43 г. Интересно и другое: в те време­на, когда в Византии лишь треть всех императоров умерли собственной смертью, когда английский король Эдуард II был убит по велению королевы, когда претендент на кас­тильский престол Энрике Трастамара зарезал Педро Же­стокого, своего сводного брата и соперника,— в эти вре­мена ии один король Португалии не расстался с жизнью и королевством подобным образом. Правда, раздраженная знать и церковь вынудили бежать в Кастилию проведшего 22 года у кормила власти и не угодившего своевольным сеньорам Саншу II и призвали в Португалию его брата, будущего Афоису III, по тем дело и кончилось. Правда, Афонсу IV, еще будучи инфантом, с оружием в руках вы­ступил против своего отца Диниша, но до свержения с пре­стола или дворцового переворота все же не дошло. Тради­ционно сильная королевская власть, обусловленная и Ре­конкистой, и долгим противостоянием Португалии своей единственной соседке и сопернице — Кастилии, оставалась характерной чертой истории Португалии па протяжении всего средневековья.

Уже в конце правления Диниша проступили признаки перемен — и не к лучшему. Несколько неурожайных лет, голод, рост цен, появление на дорогах страны бродяг стали предвестниками грядущего XIV столетия — столетия смут, войн и восстаний. А в 1348 г. пришла «Черная смерть». Обезлюдевшие деревни, переполненные города, куда в стра­хе и надежде устремились толпы, постоянная нехватка де­нег в казне, да к тому же ощутимые военные расходы на ра­зорительные Кастильские войны и хотя не столь значитель­ное, но все же участие Португалии в Столетней войне — вот с чем столкнулась страна во второй половине XIV в. Но те же многолюдные города именно в XIV в. послали первые корабли в Атлантику, а первых своих легистов — ко двору. Города набирали силу и позволяли себе высказывать недо­вольство королями. Кризис разразился в конце столетия на исходе правления Фернанду I, последнего короля Бургунд­ской династии.

Фернанду был старшим из сыновей короля Педру I. Судьба выковала из Педру сурового человека. В юные годы принц Педру страстно влюбился в придворную даму своей супруги уроженку Кастилии Инее де Кастро. После смерти жены в 1345 г. Педру тайно обвенчался с Инес, от которой имел еще троих сыновей. Этот союз был неугоден его отцу, Афонсу IV, и двору — они боялись усиления в Португалии кастилнского влияния. По приказанию старого короля в от­сутствие Педру Инес закололи кинжалами. Ярости Педру но было границ. После смерти Афонсу IV убийцы бежали в Кастилию, но были по просьбе Педру выданы и казнены. Отдавая долг памяти Инес, Педру обнародовал свой брак с нею, а затем приказал эксгумировать тело Инес, одеть в королевские одежды и, поместив на трон, оказывать коро­левские почести. После этого Инес была погребена в рос­кошной гробнице, напротив которой, по его завещанию, был похоронен впоследствии Педру. Он больше официально не вступал в брак, но одарил своим вниманием среди про­чих и дочь зажиточного лиссибонца Терезу Лоуренсу, своего сына от которой, Жоана, он назначил магистром Ависского ордена.

Правление Фернанду отличалось редкой нестабиль­ностью. Строительство кораблей и замков плохо сочеталось с постоянной порчей монеты; разумные военные реформы сводились на нет бесполезными и убыточными войнами с Кастилией. Достаточно было ничтожного повода, чтобы не­довольство взорвалось бунтом. И повод вскоре появился, и притом значительный. Для прекращения бесконечных войн с Кастилией Фернанду собирался вступить в брак с кастиль­ской принцессой. Однако среди его придворных дам была некая Леонор Телеш, из знатного рода, супруга графа Да Кунья. Энергичная, умная, красивая, эта незаурядная женщина сумела не только пленить короля, но и стать его супругой, предварительно добыв у папы (благо церковь раз­дирала схизма и ради сохранения союза с Португалией Ур­бан VI шел на многое) разрешение па развод. В народе хо­дили слухи, что Леонор — колдунья¹, очаровавшая короля, но кто пустил этот слух — навсегда осталось тайной. Во всяком случае, любовью португальцев она не пользовалась. Но, кроме моральной стороны вопроса, надо помнить и дру­гую: разрыв брачного договора с Кастилией, чреватый но­вой войной, пугал истощенную страну. Лиссабон взволно­вался. На улицы вышли ремесленники, арбалетчики, солда­ты; вооруженные люди подступили к дворцу, требуя, чтобы король отказался от брака с Леонор. Вышедший к ним Фер­нанду, стараясь успокоить толпу, пообещал наутро встре­титься с восставшими в монастыре Сан-Домингуш и обо всем договориться. Горожане намеревались силой прину­дить короля согласовывать свои желания с интересами пор­тугальского престола². По имени одного из предводителей это выступление было названо восстанием Фернана Вашкеша.

Но на следующий день открылось, что ночью Фернапду вместе с Леонор бежал из города. Тем временем разгневан­ные вероломством кастильцы осадили и сильно разрушили Лиссабон, так что возвращение короля в обессилевший го­род не вызвало нового взрыва возмущения. Как и следова­ло ожидать, Фернан Вашкеш со товарищи были казнены, а их имущество передано в казну.

Это случилось в 1371—1373 гг. Наказанный, но неуми­ротворенный Лиссабон на десятилетие замер, а затем но­вый взрыв потряс и город, и всю страну.

В 1383 г. Фернанду, уже больной, окруженный прока-стильски настроенными приближенными Леонор и, возможно, под их давлением, подписал брачный договор своей ма­лолетней дочери Беатриш и кастильского короля Хуана I. Так как у Ферпанду не было других детей, то этот договор означал, в сущности, утрату Португалией самостоятельно­сти. В сочетании с присутствием в городе кастильских от­рядов, обилием при дворе кастильских дворян это вызыва­ло тревогу лиссабонцев и особенно торгово-ремесленной вер­хушки, интересы которой нередко сталкивались с интере­сами кастильского купечества.

В октябре 1383 г. Фернанду I скончался. Регентство осуществляла Леонор. К ней, как к правительнице королев­ства, сразу же после смерти короля пришла депутация го­рожан. Фактически они требовали допуска к политической власти — ввести в королевский совет представителей ото всех областей страны. Кроме того, они настаивали на из­гнании из королевского совета уроженцев Галисии и Касти­лии и прекращения их участия в делах Португалии³.

Леонор отказала депутатам, Более того, опасаясь усу­губления разлада с горожанами, она, поторапливаемая ко­ролем Кастилии, решила объявить дочь королевой Порту­галии. Это почти автоматически делало Хуана I государем португальцев. Именно поэтому попытка объявить по горо­дам о восшествии на престол новой королевы, маленькой супруги могущественного короля Кастилии, уподобилась искре в стоге сена. Лиссабонцы восприняли это известие с большим недовольством и ропотом. «Вот продается Порту­галия, отвоевание которой у мавров оплачено столькими го­ловами и кровью!»— такие слова вкладывает в их уста пор­тугальский хронист⁴. В Сантарене раздавались голоса, тре­бовавшие передать трон сыну короля Педру от Инес де Ка­стро. Возбужденная толпа схватилась за оружие, заставив алкайда укрыться в замке, в то время как собравшийся пе­ред замком народ попосил кастильцев. В Элваше произош­ло примерио то же. На помощь алькайду были присланы ко­ролевой 150 кастильских воинов. Это, естественно, не при­вело к умиротворению. С криками «За Португалию!» горо­жане штурмовали замок⁵.

В то же время португальская знать, казалось, не возра­жала против воцарения Хуана I[21], который в послании к ко­ролеве, знати и городам Португалии настаивал на своем праве на португальский престол и не скупился на обеща­ния разных милостей. Это спокойствие объяснимо, если вспомнить старое, еще с первых веков Реконкисты родство, многочисленные перекрестные браки между португальски­ми и кастильскими знатными родами, наличие у многих португальских сеньоров земельных владений в Кастилии. Для этого слоя людей присоединение Португалии к Касти­лии ничего не меняло — ни с социальной, ни с экономиче­ской точек зрения. К этому надо прибавить и свойственный верхушке феодалов некий, если можно так выразиться, космополитизм.

В начале декабря 1383 г. недовольство лиссабонцев достигло крайней точки. Особенно их оскорбляли частые появления Леонор на людях со своим фаворитом графом Хуаном Андейро. И среди придворных многие были недо­вольны набирающим силу фаворитом. Против него соста­вился заговор, в который втянули — поначалу, возможно лишь как участника убийства — бастарда короля Педру, магистра Ависского ордена. Трудно поверить в подготовку этого предприятия без одобрения огромного Лиссабона, и королевский канцлер, Алвару Паиш, один из организа­торов заговора, надо полагать, заручился поддержкой горо­жан.

6 декабря задуманное свершилось. Граф Андейро был убит во дворце. Как только это произошло, в окне дворца показался, как было условлено, Ависский магистр, а его паж в это время на улицах Лиссабона зычно звал на по­мощь магистру, которого якобы убивают во дворце. Огром­ная толпа быстро окружила дворец. Возглавляли пришед­ших Алвару Паиш и его сторонники. Многие были вооружены, некоторые несли вязанки дров и хвороста, чтобы поджечь дворец. Увидев в окне магистра, толпа воз­ликовала, и теперь её гнев обратился на кастильцев. Боль­шинство отправились на поиски епископа Лиссабона, дона Мартиныо, родом из Саморы. Он спрятался в соборе. Взло­мав двери, народ ворвался внутрь и умертвил его. Вероят­но, среди кастильцев были и другие пострадавшие. Леонор и ее двор спешно покинули столицу и перебрались в Ален-кер — резиденцию в 40 км от Лиссабона. Оттуда Леонор известила о случившемся Хуана I⁶.

Заговор был осуществлен, но его организаторы, воз­можно, еще не знали, как воспользоваться успехом. Магистр, видимо, не рассчитывал оказаться вождем на­родного восстания во главе «разбушевавшейся черни». Да и не чувствовал он за своей спиной особой поддержки. В какой-то момент он даже задумал бежать в Англию. С другой стороны, и Алвару Паши, не уверенный в силах лиссабонцев и оставшихся в городе дворян, в том числе и в самом магистре, предложил попытаться заключить союз с Леонор. Зная ее честолюбие, он решил устроить ее брак с магистром и выехал в Аленкер. Однако хитроум­ным замыслам не суждено было сбыться — простонарод­ный Лиссабон начал диктовать свою волю.

В городе стало в это время известно, что Хуан I гото­вится к нападению. Возбужденные лиссабонцы обрати­лись к магистру, собрались в монастыре Сан-Домиыгуш и провозгласили его Правителем и Защитником королев­ства. Скорее всего, это был стихийный порыв городского населения, «свободного и неподвластного тем, кто думал по-другому» ⁷. Кто же эти другие?

Дело п том, что наиболее «достойные» горожане, участ-вонаншие в событиях 6 декабря, здесь, в монастыре, не присутствовали. Они еще надеялись па мирное решение, на возвращение Паиша, на соглашение с Леонор. Но было уже поздно. На следующий день магистр, теперь Правитель и Защитник Португалии, принял па плечи бремя, возложенное историей. И хотя история сохранила свидетельства его колебаний, никто не сможет судить, насколько они были искренними. К сему были призва­ны «достойнейшие» и под давлением присутствовавших там ремесленников и другого городского люда признали магистра. Леонор была больше не нужна. Так был сде­лан первый шаг к трону магистром Ависского ордена, будущим Жоаном I.

* * *

Избрание магистра Правителем и Защитником королев­ства повлекло за собой окончательный разрыв отношений с Кастилией. Избрание было признано и поддержано боль­шинством городов, но отнюдь не феодальных сеньоров. Более того, во многих местах оно было воспринято как сигнал к антифеодальным выступлениям. Внешне они были направлены против кастильских притязаний, но ме­тоды действий и социальная принадлежность участников говорят о том, что наружу вырвались антисеньориаль­ные настроения.

В Эворе 2 января 1384 г. восставшие, осадив замок и не в силах взять его, привели дочерей и жен защитников зам­ка и, угрожая сжечь их на глазах у осажденных, вынудили тех сдаться. Замок был сожжен и разграблен. Под предво­дительством пастуха и портного восставшие захватили город и всех «богачей», подозреваемых в приверженности королеве и Кастилии, убили или изгнали, о чем сообщили в Лиссабон Ависскому магистру. Кроме того, они искали аббатиссу монастыря св. Бенту, сторонницу королевы, об­виненную в действиях «против народа». Ее нашли в соборе, где она пыталась скрыться, но была схвачена и убита.

В Элваше народ захватил замок, едва только алкайд замка приказал провозгласить Беатриш королевой Порту­галии. В Беже 6 января жители под предводительством Гонсалу Нунеша, который был «не из богатых, но и не из самых бедных», и Вашку Родригеша с криками «Да здрав­ствует Португалия!» овладели замком и заявили о под­держке Ависского магистра. Когда в городе стало извест­но, что неподалеку находится владелец многих имений в этой местности адмирал Лансероте, 50 всадников и 100 арбалетчиков и пехотинцев во главе с Гопсалу Нуне-шем схватили адмирала, привели в город и убили. Замки феодалов были взяты народом в Эштремуше и Порт-алегри ⁸.

Такие выступления прокатились по всему королевству ⁹. Хронист, свидетельствуя о них, для обозначения восстав­ших использует чаще всего термин «народ». При этом, види­мо, подразумевалась масса горожан, не принадлежавших к привилегированным сословиям: как зажиточная верхуш­ка, так и ремесленники и прочие жители города.

Что же предпринял в этой обстановке Ависский магистр? В связи с необходимостью защиты Лиссабона сразу те после избрания был создан совет при правителе. Пер­вый его состав практически однороден: это в основном представители городского патрициата. Ависский магистр и его совет приняли меры против кастильской партии, ко­торая еще в декабре 1383 г. пыталась сопротивляться и противопоставить действиям горожан и сторонников Авис­ского магистра союз с Кастилией и ее военную силу. В Лиссабоне в целях безопасности был взят штурмом лис­сабонский замок, где укрывались сторонники королевы, а торговцы Лоуренсу Мартинш и Даниэл Инглеш направ­лены в Англию с просьбой о военной помощи.

Сразу же остро понадобились деньги на нужды управ­ления и защиты. Настрой горожан облегчал эту задачу. Так, найденные в монастыре сокровища — золото, серебро, ювелирные изделия — были переданы магистру для оборо­ны. Совет одобрил просьбу правителя о сборе денег в раз­мере 100 тыс. либр. Все свободные граждане должны были уплатить хотя бы по нескольку монет — диньейру.

Значительные взносы причитались с монастырей и собо­ров. В результате в руках магистра оказалось 900 марок серебра. Остальные деньги предполагалось собрать с дру­гих городов Португалии. Обращение о сборе средств рас­пространялось эмиссарами магистра повсеместно. Напри­мер, совет Монтемор-у-Нову постановил, что этот сбор должны уплатить все без исключения. Был введен также налог на каждую торговую сделку, как с продавца, так и с покупателя.

В связи с быстрым продвижением кастильских войск эти средства скорее всего не успели поступить в Лиссабон. Из-за угрозы нападения кастильского флота было прика­зано снарядить и вооружить торговые корабли, стоявшие в Лиссабонском порту. Были захвачены галисийские суда с грузом муки и продовольствия, предназначенным для ка­стильского флота. Те и другие были переоборудованы для ведения военных действий. Узнав о приближении кастиль­ских войск, в Лиссабон собралось много крестьян. В пред­видении осады был издан приказ запасти в городе как можно больше мяса, хлеба и прочей провизии. Были ук­реплены стены города и проверено состояние всех 67 ба­шен и 38 ворот. Из жителей города формировались отряды для охраны городских стен под командой богатых горожан и фидалгу.

В первых числах января 1384 г. кастильские войска под предводительством Хуана I вторглись в Португалию. Они заняли Гуарду, епископ которой, сторонник королевы и кастильцев, сдал им замок и город. 8 января кастильцы вошли в Коимбру, а еще через четыре дня вступили в Сан-тарен, расположенный всего в 80 км от Лиссабона. Сюда прибыла королева Леонор и передала права регентства Хуану I, который с этого момента стал открыто бороться за португальский престол.

Можно представить себе разноголосицу в настроениях населения страны. Известно, что многие сеньоры и мно­гие города официально объявили себя сторонниками закон­ной королевы и Кастилии. Правда, Ф. Лопеш писал, что за Кастилию выступали не простые горожане, а алкайды и знать, «простонародье же заставляли отдать голос силой» '°. Так поступил Лопу Гомеш де Лира, войдя в город Мей-ринью со своими вооруженными людьми. Население подоб­ных этому городов не могло оказать помощи Лиссабону ни деньгами, ни людьми. Большая часть знати отказала ма­гистру в поддержке. В Сантарене собрался весь цвет зна­ти — и те, кто покинул Лиссабон вместе с Леонор, и те, кто присоединился позднее, после вторжения в страну кас­тильских войск. Эти противники лиссабонских мятежни­ков опирались на те 54 города Португалии, которые выска­зались за прокастильское решение династического вопроса. Интересна эволюция позиции остальных представите­лей дворянства — тех, кто впоследствии оказался в лагере Ависского магистра. В составе первого совета магистра не упоминается ни одного представителя знати. Однако в та­ком составе совет действовал недолго. Представители дво­рянства начали переходить на сторону магистра и лисса­бонского правительства, и одним из первых был Нуну Алвареш Перейра, который прибыл в Лиссабон, узнав о ка­стильском наступлении. Ависский магистр ввел его в со­вет. На сторону магистра перешли также Лоуренсу Эанеш Фогаса — второй канцлер при дворе короля Фернанду, Руй Перейра — один из самых знатных людей в королевстве, Алвару Вашкеш де Нойш, архиепископ Браги Лоуренсу и др.

Изменение социального состава совета свидетельствует о перемене позиции части знати, в среде которой произо­шел раскол. Лопеш восклицал: «Сколько раздоров было у отцов с сыновьями, у братьев с братьями и у жен с мужь­ями!» ¹¹ По многим признакам события этих лет выглядят как гражданская война, а не феодальная усобица. Авис­ский магистр стремился привлечь на свою сторону всех, кто перед лицом кастильской угрозы мог оказаться поле-вен в области военного дела, и прежде всего профессио­нальных военных, т. е. дворянство. Для этого он конфиско­вал владения и имущество сторонников Кастилии и наде­лил ими своих приверженцев: «Многие бросали свои владе­ния и все, что имели, и это магистр вскоре передавал тем, кто у него просил» ¹².

Таким образом, события декабря 1383 — января 1384 г. стали временем размежевания двух лагерей. Большая часть знати и королева-регент готовили внутрипортугальскую войну под знаменем законности в наследовании престола. Северные области выступали в основном «за дону Беатриш». Эта позиция, отвечавшая агрессивным устремлениям Кастилии, поддерживалась ее королем Хуаном I. Им про­тивостояли силы горожан и части дворянства, объединив­шихся под началом магистра Ависского ордена. Они выдви­гали на первое место требование сохранения суверените­та Португалии. На их стороне было большинство населения южных и отчасти центральных районов страны.

В этой ситуации вторжение кастильцев в Португалию ускорило размежевание сил в стране. Особенно это каса­лось фидалгу, большая часть которых до вторжения оста­валась нейтральной по отношению к событиям в Лиссабо­не или же традиционно поддерживала наследницу престо­ла, избрание которой представлялось ей законным.

Поиск по сайту: