Скипетр против посоха

Христианская церковь играла на полуострове особую роль. Близость иноверческого населения заставляла ее внимательно следить за пиренейскими делами и при необходимости вмешиваться в их ход. Тому было по крайней мере две причины. Прежде всего церковь испытывала опасения за чистоту веры, вполне оправданные, если учесть тесные контакты христиан и мусульман. После арабского завоева­нии в мусульманских городах значительная часть населе­нии продолжала исповедовать христианскую религию. Жи-вя в иноязычной и инокультурной среде, эти люди усво­или арабский быт и образ жизни, восприняли арабский язык. Недаром их называли мосарабами[8]. Но религию, причем не только веру, но и организацию, они сумели со­хранить и пронести через годы завоеваний и повседневность мусульманского господства. Они выбирали из своей среды епископов, которые должны были получать одобрение му­сульманских властей.

В своих кварталах мосарабы имели христианскую церковь. Ограничения касались больше их социального положения: они не могли быть воинами, им запрещалось носить оружие и ездить на лошадях, они не всегда мог­ли воспользоваться своими наследственными правами. Язык и привычки неизбежно должны были наложить на весь строй жизни и. мышления мосарабов особую печать, и возвращение их под сень Рима, включение в общую массу пиренейских христиан несло с собой различного рода отклонения в отправлении культа и в церковной практике.

Видимо, близость ислама и постоянное взаимодейст­вие с ним в разных формах, равно как' и существование мосарабской церкви, стали причиной того, что полуост­ров менее других регионов беспокоил Рим с точки зрения религиозного инакомыслия. В те столетия, когда на юге Франции бушевали Альбигойские войны[9], а в Италии подспудно вызревали идеи Сегарелли и Дольчино[10], стра­ны Пиренейского полуострова практически не знали ере­тических движений. Долговременное противостояние ре­лигий, с одной стороны, заставляло христианство консо­лидироваться, а с другой стороны, позволяло церкви за­крывать глаза на незначительные нарушения и проступки, оставляя таким образом верующему некоторую внутрен­нюю свободу.

Второй заботой церкви было стремление включить в христианский мир как можно большие территории и человеческие массы, что на полуострове выражалось в постоянной поддержке идеи Реконкисты.

Оба эти аспекта в Португалии усугублялись ее вассаль­ной зависимостью от папского престола. Укрепившаяся в процессе Реконкисты королевская власть и церковь стали двумя главными противостоящими друг другу силами в стране. Столкновения были неизбежны. Они возникали и из-за отношения португальских королей к своим вассальным обязанностям, и в связи с положением духовенства внутри страны, и по поводу духовно-рыцарских орденов.

Португальские монархи рассчитывали на удаленность своего сюзерена, надеясь, что эта зависимость не будет очень обременительной. Как редки были поступления взноса, который они должны были выплачивать в знак вассальной службы в папскую казну! Уже сын Афонсу I, Саншу I, годами затягивал его выплату, уклоняясь под разными предлогами, несмотря на неоднократные требования и запросы Рима. При нем Португалия не выполняла своих обязательств почти 20 лет. И лишь при папе Иннокентии III, одном из могущественных понтификов средневековья, его легат добился уплаты королем 500 мараведи¹. Подобные проволочки не раз случались и позже.

Но, кроме этой непосредственно «материальной» стороны дела, папский престол гораздо больше беспокоило отношение лузитанских королей к португальской церкви. Саншу I не раз приходил в столкновение с духовенством, пытаясь ограничить его земельные владения и иммунитеты, как это было с коимбрским епископом, у которого он отнял два замка, нарушил его права и привилегии в этих землях. Его вмешательство в дела епископа Порту привело к тому, что папа наложил интердикт на все королевство, который был снят лишь перед самой смертью Саншу.

Сын Саншу, Афонсу II Законодатель пытался бороться с клиром юридическими мерами: по его указу был проведен пересмотр и подтверждение грамот, удостоверявших владение землей, причем подтверждение получили далеко не все владельцы. Он же начал, хотя и очень ограниченные, так называемые «расследования» — описи имуществ, проводившиеся ради выявления незаконно присвоенных земель и ограничения крупного землевладения². В течение его 12-летнего правления королевство 11 лет находилось под интердиктом, и его преемник, Саншу II, начал править, будучи отлучен от церкви и отверг­нут сюзереном-папой.

Саншу II сделал все возможное, чтобы вернуть стране нормальную жизнь и уладить конфликт с церковью: выплатил долг папе, обязался за счет казны восстановить разрушенные церкви, монастыри, дома клира, обещал ни нарушать привилегии церкви. Однако ни португальское духовенство, ни папу не умиротворила реальная полити­ка короля. Его позиция в конфликте епископа Порту с городом, а затем междоусобицы в стране заставили папу искать иного претендента на престол. Таковым мог быть брат короля Саншу, Афонсу, которому и было решено пе­редать португальский престол на Лионском соборе 1244-1245 гг.

Однако и при Афонсу III отношения с церковью оста­вались теми же, что и раньше. Именно при нем в 1258 г. были проведены самые широкие «расследования» закон­ности церковных и монастырских владений, что стало причиной многочисленных жалоб на короля3. Тактика Афонсу III была обычной для португальских монархов: на кортесах 1273 г. он обещал удерживать от злоупотреб­лений своих должностных лиц, возместить церкви ущерб и т. д., по на деле вмешательство в дела епископств, нару­шение иммунитетов, сбор податей, причитавшихся церкви, продолжались, что привело к новому интердикту, нало­женному панским нунцием в 1277 г. Если к этому при­бавить первое отлучение Афонсу III за заключение брака с Беатрис, то получится, что около трети всего его прав­ления король и королевство были отлучены от церкви.

Церковный интердикт был весьма распространенным в средние века средством воздействия, очень часто при­менявшимся именно в политических целях. Находясь в вассальных отношениях с римским престолом, Португа­лия постоянно оказывалась под угрозой этого способа расправляться с непокорными. Интердиктам подвергалась и страна целиком, и отдельные города; от церкви отлучал­ся и король, и жители отдельных мест, и население всего королевства.

Что значил интердикт для средневекового человека? Кроме самого факта отторжения человека от церкви, ли­шения его ее покровительства и заступничества перед богом, интердикт нарушал весь привычный ход жизни. Замолкали колокола, закрытыми стояли церкви, которые в обычное время служили, конечно, не только культовы­ми сооружениями, но и центрами общения, образования, культуры. Нельзя было совершить по церковному обряду ни венчания, ни похорон. Хроника горестно свидетельст­вует, что умерших хоронили в канавах, ямах, потому что на кладбище — священное место — отлученным вход был запрещен. Новорожденных не крестили, и если ребенок умирал, родители были уверены, что душа младенца осу­ждена на вечные муки.

Такая ситуация, естественно, не могла не восприни­маться людьми как своего рода катастрофа, если исходить из того уровня религиозности средневекового сознания, каким мы его полагаем. Первым и естественным желани­ем человека было изменить подобное положение. С этой точки зрения показательны события в Порту в конце XIV в., когда город в очередной раз отлучили от церкви. В декабре 1383 г. сюда пришла весть об избрании нового правителя, который обратился к португальскому народу с призывом бороться с угрожавшей стране Кастилией. Горо­жане Порту сразу поддержали его. Народ прошел по ули­цам со знаменем города, направился к собору, который уже очень давно стоял закрытым — там никого не отпева­ли и никого не крестили. Открыв двери собора, горожане по собственному почину начали служить мессу, ударили в колокола, «ранее похороненных выкапывали и несли в церковь, и никто не осмеливался противиться этому» 4. Такое бывало не раз.

История Португалии еще раз заставляет задуматься о природе средневековой религиозности. И страна в целом, и ее города в отдельности годами оставались отлученными от церкви, равно как и государи и их подданные, но и те, и другие предпочитали не уступать своего, продолжая добиваться осуществления своих требований и замыслов. Более того, во многих случаях (например, при заключе­нии брака с Беатрис, при столкновениях с епископом Порту) с самого начала было ясно, что интердикт неиз­бежен; и тем не менее и король, и горожане шли на это.

А ведь известно, что интердикт освобождал подданных от вассальной присяги верности сюзерену, что папы не­редко использовали в борьбе со светскими государями. Португалия же парадоксальным образом не становилась слабее под ударами бича папских наказаний.

Наследник Афонсу III, король Дипйш, родился во вре­мя интердикта и вступил на трон, когда португальская ко­рона уже давно находилась в напряженных отношениях с Римом из-за «расследований» Афонсу III и его желания возвратить узурпированные церковью земли. С 1279 г., когда Диниш взошел на престол, и вплоть до 1290 г. он старался урегулировать конфликт с папой и церковью, не отказываясь в то же время от своих королевских прав внутри страны. Он продолжил «расследования», которые были завершены к 1290 г., после чего все незаконно при­обретенные привилегии и земли были возвращены в каз­ну. Еще раньше он отменил все дарения, совершенные им до своего совершеннолетия. Он издал несколько указов с целью повысить роль и статус королевских должностных лиц и королевского суда. В то же время Диниш постоянно вел переговоры с папским престолом, направлял послов к европейским монархам, вел тонкую дипломатическую игру, стараясь избавиться от вмешательства во внутрен­ние конфликты Португалии такой универсальной силы, как папская власть, и ослабить силу церковного наказа­ния в качестве воздействия на корону.

Одинпадцатилетнее состязание недюжинного интеллек­та короля, силы его характера, умения завоевывать союз­ников закончилось в пользу португальского монарха в Португалии. В 1290 г. между Португалией и папским пре­столом был заключен конкордат. Отныне разногласия с церковью внутри страны подлежали ведению короны и прелатов Португалии. Через 19 лет конкордат был под­твержден. Видимо, пользуясь свободой, предоставленной условиями конкордата, Диниш издал постановление, за­прещавшее орденам и духовенству приобретать недвижи­мое имущество. Таким образом, король довел свою поли­тическую линию до логического завершения⁵. Надо пом­нить, что это произошло в том самом столетии, которое считается эпохой расцвета папства, веком его наивысшего могущества и международного влияния.

На Лионском соборе 1254—1255 гг., где решался воп­рос о государе Португалии, состоявшей в вассальной зави­симости от Рима, был отлучен и низложен и германский император Фридрих П. Тогда же папство пыталось рас­пространить свое влияние на Русь и монголов. В 1300 г. в Риме торжественно отпраздновали «юбилей церкви». В 1302 г. была издана булла Бонифация VIII о вселен­ской власти папы, претендовавшего на верховную роль не только в церковных, но и в светских делах. Но уже под­нимали непокорные головы государи Европы. И тот же Бонифаций VIII вскоре получит пощечину от французских рыцарей[11], а папский престол будет перенесен в Авиньон. И одним из первых показателей этого ослабления Рима стали успехи Португалии в борьбе за централизацию про­тив церковно-феодального сепаратизма.

Немалую роль в этом процессе сыграла личность Диниша. Он, воспитанный на принципах сильной королев­ской власти, имея примером деятельность своего отца, получил хорошее образование. Кроме того, судя по всему, Он обладал природным умом, решительностью и талантом правителя. При нем многие города и городские местечки Португалии получили права и привилегии, зафиксирован­ные в грамотах, страну покрыла целая сеть ярмарок. Вообще торговля пользовалась особым вниманием Дини­ша, и в 1308 г. он заключил официальный договор с ан­глийским королем о взаимной торговле и привилегиях английских и португальских купцов. Он же утвердил и устав купцов, заключавших договоры о финансовой взаимопомощи, положив начало таким новым формам дея­тельности, как кассы морского страхования⁶.

Историческая традиция связывает с именем Диниша посадки корабельной рощи и попытку создания флота, возникновение первой светской библиотеки и первой мо­щеной улицы в стране. В правление Диниша в Лиссабоне появился университет, позднее переведенный в Коимбру. Диниш приказал использовать в официальных документах только португальский язык, а впоследствии всемерно способствовал его развитию, повелел перевести на порту­гальский исторические и юридические сочинения. Нако­нец, и сам Диниш известен всему миру прежде всего как поэт — создатель неповторимых кансон галисийско-португальского цикла. Он по сию пору считается одним из крупнейших поэтов Португалии, а в конце XIII в. его двор был средоточием поэтического творчества Португа­лии и центром притяжения поэзии всего полуострова.

В своей многогранной деятельности этот король-поэт тщательно трудился надо всем хоть сколько-нибудь важ­ным для дела государства. Долгие годы предметом не только внимания, но и беспокойства Диниша оставались духовно-рыцарские ордены. Они возникли в Португалии в эпоху Реконкисты. Первыми в этих краях появились тамплиеры. Есть свидетельства об их деятельности в рай­оне реки Минью еще в бытность Португалии графством. Тамплиеры не раз участвовали в королевских походах против мусульман, за что Афонсу I пожаловал им в 1144 г. замок Соуре. В 1160 г. тамплиеры заложили замок Томар, который стал в Португалии главной резиденцией ордена. Как и другие духовно-рыцарские ордены, тамплиеры в Португалии занимались и заселением новых земель. По инициативе этого ордена восстановились и заполнились жителями Помбал, Эга, Сераш и другие местечки. В 1170 г. тамплиеры присоединили к своим владениям замок Алмурол, расположенный на островке посреди Тежу, получив таким образом возможность контролиро­вать в этом месте реку. В Реконкисте принимали участие и госпитальеры, но в Португалии их роль оказалась срав­нительно невелика.

Наиболее влиятельными были собственно пиренейские ордены. Как известно, в Кастилии в XII в. возникло три ордена: Сантъяго, провозгласивший две цели: войну с исламом и покровительство гробнице апостола Иакова; Калатрава, «воинство против неверных», названный по имени крепости, которую рыцари ордена удержали в сра­жении в 1158 г.; Алькантара, в конце XII в. отделившийся от Калатрапы. Все они прямо подчинялись папе.

Орден Алькантара не получил распространения в Пор­тугалии. Сантъяго же и Калатрава очень скоро перенесли свою деятельность и сюда. Рыцари Калатравы сначала получили во владение Эвору, но позднее она была изъята у них королем и возвращена в его патримониум, а Калатраве в 1211 г. был предоставлен замок Авиш, на юге Алентежу. Постепенно португальская ветвь Калатра­вы автономизировалась, и в XIII в. по отношению к ней чаще можно встретить наименование «Ависский орден», «рыцари Ависского ордена». Он имел своего магистра и был достаточно самостоятелен, что в конце XIV в. показала португало-кастильская война: под разными знаменами друг против друга сражались воины, осененные зеленым орденским крестом, рыцари Калатравы и рыцари Авис­ского ордена.

Главная резиденция Сантъяго располагалась в Порту­галии в Палмеле. Орден Сантъяго сохранял единое управ­ление, и португальские рыцари должны были выполнять распоряжения кастильского магистра.

Магистры духовно-рыцарских орденов обычно избира­лись или назначались советом ордена, который мог и смес­тить магистра, если считал это необходимым. Орден делил­ся на две группы лиц с разным статусом и функциями: духовенство отправляло религиозный культ и занималось воспитанием детей рыцарей ордена, которые несли воин­скую службу, занимались хозяйственной деятельностью и т. д.

Получая владения во вновь отвоеванных землях, при­нимая вклады и имущество новых членов ордена, духовно-рыцарские ордены стали крупными землевладельцами в Португалии. Сочетание военной силы и экономической мощи делало их весомой силой в королевстве, позицию которой монарх не мог не учитывать. Ависский орден все-таки был «своим», португальским, и с этой точки зрения меньше беспокоил Диниша. Кастильское же подчинение Сантъяго, учитывая, что многие его земли и замки распо­лагались близ кастильской границы, постоянно грозило нелояльностью и мятежом.

С первых лет своего правления Диниш стремился к автономизации ордена Сантъяго. Не раз пытался он до­биться от папы разрешения на это. Казалось, желанная цель близка: в 1288 г. папа Николай IV издал буллу, по которой португальским рыцарям ордена Сантъяго дозво­лялось подчиняться провинциальному магистру, выбран­ному из их числа. Но через семь лет Целестин V, а чуть позже Бонифаций VIII отменили это постановление⁷. Ви­димо, это было вызвано тем, что в разразившейся в это время войне между Португалией и Кастилией победа ока­залась на стороне первой, а папы не желали нарушения сложившегося на полуострове равновесия.

Однако ни Диниш, ни португальские рыцари ордена Сантъяго не признали этой отмены. Внутри ордена шла борьба между сторонниками и противниками автономии ордена. На практике португальские рыцари и в эти годы продолжали выбирать себе магистра, пока в 1377 г. пап­ской буллой не были запрещены выборы португальского провинциала ордена⁸.

В ответ Диниш послал в Авиньон двух своих прибли­женных, в том числе адмирала Мануэла Песаныо. В пере­говорах с папой послы прибегли к старым испытанным ар­гументам: война с неверными, укрепление военных сил страны и пр. Однако вряд ли только эти доказательства оказали столь решительное воздействие на папу и он в конце концов согласился признать автономию португаль­ских рыцарей ордена Сантъяго. Скорее всего не только тонкая дипломатическая игра португальских послов, но и усиливавшийся раскол церковных иерархов принесли Португалии долгожданный успех. «Национализация» ор­дена Сантъяго обеспечила португальской короне уверен­ность в рыцарском орденском войске.

В том же 1319 г. папа принял важное решение — об имуществе ордена тамплиеров. Как известно, в начале XIV в. французский король Филипп IV Красиным начал преследование ордена тамплиеров. «Дело» тамплиером и последовавший за тем суд поставили орден вне закона, а Вьениский собор санкционировал это под давлением Фи­липпа. Орден был повсеместно уничтожен, а его владения передавались другим духовно-рыцарским орденам, в том числе и госпитальерам. Диниша не устраивал такой пово­рот событий, так как передача крупных владений тампли­еров в дополнение к уже существовавшим богатствам гос­питальеров могла настолько усилить этот орден, что в Пор­тугалии появилась бы независимая и опасная для трона сила. Желанием Диниша было получить земли и другое имущество тамплиеров в распоряжение короиы. Но оттор­жение земель от церковных владений, в свою очередь, не могло устроить папу. Он оттягивал решение. Очевидно, по­сольство 1318—1319 гг. сумело урегулировать и эту слож­ность. В 1319 г. стороны нашли компромисс: в Португалии был образован новый орден, которому передали все вла­дения тамплиеров. Оп был назван орденом Иисуса Хри­ста; центром его считался замок в Каштру-Марин. Во гла­ве стоял собственный магистр ⁹. Таким образом, в Порту­галии появился еще один «национальный» орден, уже при своем возникновении теснейшими узами связанный с ко­ролевской властью.

Все политические мероприятия Диниша имели целью внутреннюю консолидацию и рост престижа Португалии. Закрепление границ страны, повышение роли королевской власти и относительная стабильность внутреннего положе­ния дала Португалии возможность не только занять до­стойное место на полуострове и в Европе, но и осознать это возвышение. Не последнюю роль в этом процессе сы­грала церковная политика Диниша.

Грядущий XIV век перенес акценты борьбы и столкно­вений в иную плоскость — слово взяли поднимавшиеся города. Все меньшую роль во внутрипортугальских делах играла церковь как организация, противостоящая центра­льной власти, и папство в частности, разумеется, в преде­лах, свойственных средневековому обществу. Этому спо­собствовали и раскол в церкви— «великая схизма», и воз­раставшее значение централизующихся европейских го­сударств. Отношения с Францией, Англией, особенно в пе­риод Столетней войны, когда Португалия связала себя со­юзом с англичанами, выступают на первый план в системе европейских связей королевства. В XIV—XV вв., как мы увидим, вопросом первостепенной важности для Португа­лии стало ее положение на полуострове, которое ока от­стаивала в борьбе с Кастилией. В этом кипящем котле стра­стей и интересов папская власть все больше воспринималась как сила внешняя. Схизма помогала португальским королям в случае необходимости найти выход из сложной политической ситуации путем признания того или иного претендента на папский престол.

Духовно-рыцарские ордены всегда оставались мощной военной и политической силой в королевстве. После «на­ционализации» орденов складывается традиция выбора ма­гистров из членов королевской семьи. Нередко во главе ордена становился побочный сын короля. Яркий пример тому — передача должности магистра Ависского ордена младшему из бастардов[12] короля Педру I Жоану, впослед­ствии основателю новой, Ависской династии. При Жоане во главе орденов оказались его многочисленные сыновья. Сохраняя значение военной опоры королевства, ордены на­чинают в это время заниматься и другими видами деятель­ности. Орден Сантъяго первым смог оценить те перспекти­вы, которые сулило освоение морских просторов и новых заморских земель. Эта деятельность орденов достигла апо­гея при сыне Жоана I Ависского, правителе ордена Хри­ста, известном в европейской историографии под именем Эприке Мореплавателя.

В XIV в. контроль короны за активностью орденов воз­рос настолько, что постепенно один за другим они пере­шли под непосредственное управление короля, что было санкционировано и папой. Сходный процесс, кстати, имел место в это время и в соседней Испании. Растущее влияние государства, делавшего в этот момент последний шаг к аб­солютизму, привело к инкорпорации в его структуру этих наполовину церковных институтов, что означало тогда ие столько подчинение церкви, сколько освобождение госу­дарства от ее «вселенской» власти. Будущее, однако, еще не раз меняло соотношение этих двух главных сил сред­невековья.

Поиск по сайту: