Суббота, 23 января, 10 утра

А снег все шел. Заметь белых разлапистых хлопьев скрывала очертания домов и деревьев. Улицы были пусты, лишь группы алкашей торчали у дверей винно-водочных магазинов – ожидали открытия. Но в метро было оживленней: веселая, никогда не унывающая молодежь в шерстяных и байковых лыжных костюмах шумно ехала к Белорусскому и Савеловскому вокзалам, чтобы оттуда махнуть за город, в заснеженные подмосковные леса. Им не было никакого дела до Мигуна, Суслова и Брежнева. Они себе живут, катаются на лыжах, хохочут, валяются в снежных сугробах, целуются обветренными губами и не знают, что, может быть, в эти дни решается судьба их правительства, а значит – и их собственная.

Я и сам не знал этого в то субботнее утро, я просто тихо выбрался из своей квартиры, где еще спали Ниночка, Светлов и Тамара, и поехал в Прокуратуру, чтобы в тишине своего кабинета на свежую голову еще посидеть над планом следствия.

В Прокуратуре тоже стояла субботняя тишина. Запертые двери кабинетов, пустые, чисто подметенные коридоры с бархатными дорожками. Лишь на пятом этаже, в кабинете Бакланова, стучала пишущая машинка. Я без стука, по-приятельски отворил дверь. И мне показалось, что Коля Бакланов, мой приятель и коллега, чуть вздрогнул от неожиданности, но справился тут же с испугом и сказал:

– А, это ты? Привет. Получил новое дело? Слыхал, слыхал! Ну, и как идет? – при этом он, словно невзначай, прикрыл папкой какие-то машинописные листы.

– Раскачиваюсь, – сказал я. – А что у тебя?

Восемь лет назад, когда я только пришел в Прокуратуру Союза, Бакланов – высокий, худой, далеко за сорок, – был тут уже ведущей фигурой, опытным следователем по особо важным делам, и охотно учил меня уму-разуму, особенно за кружкой пива в соседней, в Столешниковом переулке, пивной. Но последние годы мы с ним вроде сравнялись и по опыту, и по важности расследуемых дел, и хотя я по-прежнему считаю Бакланова куда квалифицированней себя и старше, в пивную мы почему-то стали ходить все реже и еще реже стали посвящать друг друга в свои дела. Наверно, поэтому он сказал:

– У меня? Да так, текучка… – и вставил сигарету в свой неизменный янтарный мундштук.

– Хорошая текучка! – усмехнулся я. – Каракоз сказал, что ты заварил эту кашу с «Каскадом»…

Насчет «заварил кашу» я перебрал, это было обычной подначкой, но Бакланов откинулся в кресле, сказал сухо:

– Я? Я ничего не заваривал. Меня прикрепили к ГУБХСС, только и всего. А Каракоз за эти сплетни…

Телефонный звонок прервал его, он снял трубку.

– Слушаю, Бакланов… Доброе утро, Надежда Павловна… Гм… – Он покосился на меня. – Можно я позвоню вам минут через пять? Вы дома или… Нет, у меня все готово, но… Да, вы угадали. Я вам через пять минут позвоню. – Он положил трубку и молча уставился на меня, явно ожидая, когда я уберусь из его кабинета.

– Это Надежда Маленина? – спросил я.

– Да, – ответил он нехотя. – А что?

– Она мне нужна. Она дома или в ГУБХССе?

– Она на работе. А зачем она тебе?

– Да так, пустяк… – Я усмехнулся. – Текучка… – И хотел уйти, уже взялся за дверь.

Но Бакланов вдруг встал.

– Игорь, я хочу тебе кое-что сказать. Конечно, лучше бы это сделать в пивной, но времени нет. Послушай. Дело, которое тебе всучили, – не для тебя. Подожди, не обижайся. Просто ты зря будешь надрываться, но как раз этого тебе лучше не делать, поверь.

– Почему?

– Старик, я не могу тебя во все посвящать, – сказал он. – Просто я к тебе хорошо отношусь, ты же знаешь. И я тебя по-дружески прошу – возьми больничный лист и свали с этого дела. Хотя бы на неделю. Поезжай в санаторий, я тебя устрою в любой, возьми с собой твою девочку, хоть трех! А через десять дней все изменится, поверь…

– Что изменится?

– Старик, не пытай меня. Просто поверь – не нужно тебе лезть в это дело.

– Коля, мы свои люди, – сказал я совершенно спокойно. – Через десять дней очередное заседание Политбюро. Когда ты говоришь, что что-то изменится, ты это имеешь в виду?

– Ну, ты даешь! – он хмыкнул и покачал головой. – Ох, эта вечная подозрительность! Сядь, поговорим. Хоть мне и некогда, но…

Я не сел, я продолжал стоять у двери. Бакланов обошел стол, прикрыл дверь у меня за спиной.

– Игорь, – сказал он мягко. – Я к тебе хорошо отношусь, я помогал тебе все эти годы. Так?

– Так, – сказал я, потому что это было правдой.

– Теперь слушай. Где, когда и что изменится, – произнес он с нажимом, – я тебе не скажу. Но запомни: если ты не будешь вгрызаться в это дело – тебя ведь никто не заставляет вгрызаться на всю катушку, – а проведешь его так… ну… не мне тебя учить, ты понимаешь?

Я молчал. Он не дождался ответа и продолжил:

– Короче. Посмотри в будущее. Все может измениться, а нам такие, как ты, нужны.

– Коля, уж не в министры ли ты метишь?

– М…к! – сказал он огорченно. – Я с тобой по-дружески…

– По-дружески – что? Толкаешь меня замять убийство?

Он долго смотрел мне в глаза. Почти минуту. И было так тихо, словно мы с ним были только вдвоем во всей этой заснеженной Москве. Потом он повернулся, обошел свой стол, сел в кресло и сказал устало, почти безразлично:

– Извини, старик. Считай, что этого разговора не было.

Я пожал плечами и взялся за дверную ручку.

– Но имей в виду, – услышал я у себя за спиной. – Если наши дороги сойдутся…

– То что? – повернулся я в уже открытой двери.

Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся прокуренными зубами:

– Там будет видно… Извини, мне нужно работать.

Я плотно закрыл дверь его кабинета. Практически Коля Бакланов молчаливо подтвердил, что Мигуна убили, и заодно вызвал меня на профессиональную дуэль. Но в таком случае без Светлова мне не обойтись. Я спустился на третий этаж к дежурному по Прокуратуре:

– Мне нужна машина. На весь день.

И пока он звонил в гараж и вызывал машину, я сел и на бланке Прокуратуры Союза ССР привычно отстукал два коротких служебных письма: запрос в Московский уголовный розыск о всех совершенных 19 января на территории Большой Москвы преступлениях и распоряжение начальнику Главпочтамта Москвы Мещерякову о выемке и доставке в Прокуратуру СССР следователю Шамраеву всей почтово-телеграфной корреспонденции, поступающей на имя С.К. Мигуна по его служебному и домашним адресам. Это были чисто формальные первичные следственные действа. Арест на корреспонденцию мы, следователи, накладываем почти по каждому делу. Подмахнув эти бумаги, я положил их на стол перед дежурным прокурором и попросил:

– Отправьте, пожалуйста, сегодня.

– Машина внизу, – сказал он. – «МОС 16-54». Водитель Саша Лунин, вы его знаете.

Поиск по сайту: