Часов 17 минут. Почему я разрешил Светлову участвовать в операции по захвату этого Воротникова?

Почему я разрешил Светлову участвовать в операции по захвату этого Воротникова? И почему сам, оставив Пшеничного, ринулся в Дежурную часть Московской областной милиции?

Потому что в 13 часов 05 минут наш со Светловым разговор был и короче и ясней нам двоим, чем этот длинный, полученный мной значительно позже рапорт. Светлов сказал:

– Игорь, звоню с дороги, из машины. Ничего не обсуждаем, возьми ручку, записывай. В 11.30 Воротникова, по кличке «Корчагин», засекли в Москве. В 11.45 к захвату этого «Корчагина» присоединился Отдел разведки, полковник Олейник. А в 12.17 мне пришла телефонограмма от начальника колонии, откуда этот «Корчагин» сбежал. В ней сказано, что в 43-м Мигун расстрелял за дезертирство отца этого «Корчагина». И он сбежал из лагеря, чтобы отомстить. Ты все понял?

– Думаю, что понял. Где сейчас полковник Олейник?

– В Вострякове, руководит засадой. Я дую туда со своей группой. А ты махни на Белинского, в Дежурную часть Московского областного управления милиции, там Волков и Глазунов. Все. До связи…

– А Нина где? – успел я крикнуть в трубку.

– Нину отправил к Пшеничному. Пока!

Я взглянул на часы. Было 13 часов 05 минут. В любую минуту полковник Олейник может захватить этого «Корчагина», и тот в Отделе разведки живо сознается, что именно он убил Мигуна. Они даже не станут его пытать. Они просто пообещают ему, виновному в других преступлениях, барские условия в лагере, досрочное освобождение и московскую прописку. И мне понадобится полмесяца, чтобы изобличить его во лжи, да и то неизвестно – удастся ли.

В Дежурной части Московского управления милиции, в зале, скорее похожем на пульт управления какой-нибудь телестудии, за центральным пультом сидел дежурный по управлению старый милицейский ас полковник милиции Владимир Глазунов. Рядом с ним в кресле – начальник Всесоюзного угрозыска моложавый энергичный генерал-лейтенант Анатолий Иванович Волков, в прошлом – один из самых профессиональных мастеров уголовного розыска. Слева и справа от них за пультом, магнитофонами, телеэкранами и другой аппаратурой – помощники ответственного дежурного и еще какие-то технические чины. На стенах зала рельефные карты Московской области, пересыпанные разноцветными огоньками и надписями с обозначением районов: Мытищинский, Пушкинский, Одинцовский… Но несмотря на всю эту деловую аппаратуру, обстановка в Дежурной части весьма неделовая. В эфире звучит веселый радиотреп:

– Я, пожалуй, тоже в гадалки пойду! А фули? К ней народ валом валит, она меньше полста не берет с человека. У нее в день моя месячная зарплата выходит, – слышен из динамика мужской, с кавказским акцентом голос начальника областного угрозыска полковника Якимяна.

– А радикулит она лечит? – спрашивает в микрофон генерал Волков.

– А кого радикулит мучает, товарищ генерал, вас? – отзывается Якимян.

– Ну… – подтвердил Волков.

– Лучшее средство, дарагой, это горячая соль или горячий песок! Нагреть на сковородке соль, засыпать в мешочек…

– Докладывает пост на 18-м километре Киевского шоссе, – перебил его четкий мужской голос. – Только что в сторону Востряково проскочила белая «Волга» 52-12 с двумя пассажирами…

– Вас понял, – наклонился к пульту дежурный по Управлению полковник Глазунов, легонько коснулся какой-то клавиши на пульте, и в ту же секунду на стене, на большом экране, возникла проекция детальной карты отметки «18-й километр» Киевского шоссе.

Я мысленно прикинул по карте расстояние – от восемнадцатого километра Киевского шоссе до Востряково на машине можно доехать минут за двенадцать-пятнадцать, то есть преступник вот-вот должен попасть в капкан, а здесь, в Дежурной части, – никакого напряжения, даже наоборот, – Волков снова наклоняется к микрофону и говорит Якимяну, который сидит где-то в Вострякове, в оперативном штабе засады:

– Так что делать с этой солью? Нагреть на сковородке, а потом?

– Потом насыпать в мешочек, завернуть в полотенце и положить на поясницу. Только, чтоб не грело, а пекло! – отзывается Якимян.

Я с некоторым изумлением смотрю на Волкова – такой беспечностью он никогда не отличался, это действительно один из лучших и талантливых офицеров уголовного розыска страны. В эту минуту прозвучал в эфире властный, незнакомый мне голос:

– Прошу отставить посторонние разговоры! Полковник Глазунов, вертолет ГАИ наготове?

– Наготове, товарищ Олейник, – ответил Глазунов, переглянулся с Волковым и добавил в микрофон: – Но мы думаем, что поднимать его не стоит – большая облачность и снегопад, при таком снегопаде с вертолета ничего не видно, а шум его может спугнуть преступника…

– Я буду решать в соответствии с оперативной обстановкой. Передайте пилоту и группе снайперов боевую готовность!

Глазунов и Волков снова переглянулись, обменялись многозначительными взглядами, и Волков при этом бессильно пожал плечами, а я понял, в чем дело: Олейник взял все руководство операцией на себя, превратив и Волкова, и Глазунова, и Якимяна лишь в свидетелей. Да, это как раз в стиле Отдела разведки: поди объявили этого Воротникова не уголовным, а государственным преступником и на этом основании практически отстранили от операции даже начальника Всесоюзного угрозыска.

– Докладывает группа слежки! – прозвучало опять в эфире. – Объект проходит 23-й километр, приближается к повороту на Востряково!

Я еще раз бросаю взгляд на часы – по моим подсчетам, Светлов уже должен был быть в Вострякове минут десять назад и, значит, пора мне вступать в игру. Если эти господа из Отдела разведки хотят подсунуть мне Воротникова в качестве убийцы Мигуна, то брать его будут не они, а мы. Интересно, как в этом случае он узнает, что это он убил Мигуна? Я решительно шагаю от дверей Дежурной части к пульту, коротко здороваюсь с Глазуновым и Волковым и наклоняюсь к микрофону:

– Товарищ Олейник! Говорит следователь Шамраев из Прокуратуры СССР.

– Слушаю… – настороженно ответил голос Олейника.

– Прошу передать эфир полковнику Светлову. И заодно – передайте ему руководство этой операцией.

Волков и Глазунов изумленно вскинули на меня глаза, Олейник возмутился в эфире:

– Что-о? По какому праву?!

– Не торгуйтесь, полковник, некогда. На каком основании вы ведете эту операцию?

– У нас есть данные, что этот преступник имеет отношение к смерти Мигуна…

– Вот именно! А смертью генерала занимаюсь я по личному распоряжению товарища Брежнева и имею от него чрезвычайные полномочия. Следовательно, этот преступник – мой. Конечно, если телефонограмма из Потьмы не сфабрикована специально для того, чтобы повесить на этого «Корчагина» убийство Мигуна, – заключил я с улыбкой. – Так что, пожалуйста, передайте операцию Светлову.

– Вы берете на себя ответственность за захват преступника? – пытается он припугнуть меня. – Могут быть любые неожиданности. Он вооружен…

– Беру в присутствии генерала Волкова и полковника Глазунова, – говорю я спокойно. – Кроме того, наша с вами беседа, как вы понимаете, здесь записывается на пленку.

– Вас понял, – отвечает Олейник. – Что ж, передаю ответственность вам, а микрофон – Светлову… – его голос еще наполнен насмешкой, но я уже на это никак не реагирую. Волков и Глазунов беззвучно, так сказать, в порядке солидарности против Олейника, пожимают мне руки, я говорю в микрофон:

– Марат, ты все слышал?

– Да, – отвечает Светлов.

Снова голос группы слежки за объектом:

– Внимание! Объект сворачивает с Киевского шоссе на дорогу в Востряково! Повторяю…

– Слышу, слышу… – перебивает Светлов.

Я смотрю на Волкова и Глазунова, говорю им, кивая на микрофон:

– Прошу вас, командуйте парадом.

Это не лесть, не подхалимаж, а во-первых, трезвое понимание того, что в оперативной работе я по сравнению с ними профан, и во-вторых, – чисто человеческая благодарность: если бы Волков передал Светлову данные об этом Воротникове на полчаса позже, ни Светлов, ни я не успели бы вмешаться в эту операцию, и Воротников стал бы убийцей Мигуна. Во всей этой красиво разыгранной партии Отдел разведки не учел лишь одного фактора: обидчивость людей, у которых из-под носа выдергивают плоды их труда. Волков наклонился к микрофону, сказал:

– Марат, доложи обстановку.

– Люди тут расставлены не лучшим образом, товарищ генерал.

– Переставь по-своему.

– Поздно. Я уже вижу эту «Волгу». И еще какое-то такси прется сюда же, к гадалке…

РАПОРТ полковника Светлова (продолжение)

…К сожалению, произвести перестановку людей в группе захвата уже не удалось – в 14 часов 01 минуту во двор дачи гадалки М. Шевченко въехали сразу две машины: «Волга» № МКИ 52-12 и такси № МТУ 73-79 с другими пациентами гадалки. Присутствие пассажиров этого такси исключило возможность захвата вооруженного преступника. Чтобы не подвергать риску их жизни, я решил выждать более удобной ситуации, полагая, что Воротников уйдет в дом, где под видом пациентов его тоже ждала засада. Однако поведение «Корчагина» разрушило и этот замысел. Он остался в машине, а сопровождающий его мужчина средних лет ушел в дом гадалки. В 14 часов 22 минуты этот мужчина вышел из дома, держа в руках тяжелый вещмешок. Понимая, что медлить больше нельзя, я отдал приказ захватить преступника. Расположенные недостаточно близко к дому гадалки оперативные работники бросились к машине преступника, но он успел через открытое окно своей машины выхватить у своего напарника вещмешок, оттолкнул его в снег и, поскольку в присутствии пассажиров соседнего такси мы не могли применить огнестрельное оружие, на полной скорости вывел машину со двора. Пользуясь замешательством оперативной группы, снегопадом и быстро сгущающимися зимними сумерками, преступник смог резко оторваться от организованной мной погони. На повышенной скорости он стремительно двигался по Очаковскому шоссе в сторону Внуковского аэропорта…

Обстановка в Дежурной части стала нервной и напряженной. Я, Волков и Глазунов прекрасно понимали, какие карты будут у Олейника и Краснова в случае, если преступнику удастся скрыться или прольется кровь невинных людей. Понимал это и Светлов. Сжав зубы и почти не отвечая на наши радиозапросы, он гнал свою милицейскую «Волгу» следом за белой «Волгой» преступника. Две другие машины преследования уже отстали на узком, заснеженном и мешающем развить большую скорость Очаковском шоссе. Но Светлов, как фокстерьер, висел на хвосте удирающей машины, а мы – Глазунов, я и Волков – делали все возможное, чтобы остановить поток машин на Очаковском шоссе и загнать «Корчагина» в ловушку.

Как назло, в этот ранний воскресный вечер шоссе было заполнено встречным потоком машин, москвичи возвращались со своих подмосковных дач, и никто из них не знал, что навстречу им в белой «Волге» мчится опасный преступник, вооруженный лучшим советским пистолетом системы Макарова и уже совершивший несколько убийств.

– Всем постам ГАИ Очаковского шоссе и прилежащих к нему дорог! – каждую минуту передавал в эфир полковник Глазунов. – Срочно перекрыть движение! Остановить все машины и освободить шоссе на участке от 16-го километра до Внуково! По шоссе идет преследование опасного вооруженного преступника! Повторяю…

Тем временем владельцы частных машин почем зря костили останавливающих их инспекторов ГАИ, а еще больше материли про себя правительство, ради которого у нас чаще всего очищают шоссе именно таким спешным образом.

Но пустое шоссе, конечно, насторожило и преступника. Он понимал, что где-то впереди на этой дороге его должна ждать засада, и каким-то, почти собачьим, чутьем предугадывал, где именно. Дважды он буквально в ста метрах резко сворачивал в сторону от поджидавших его в засаде сотрудников районной милиции и безжалостно гнал машину в объезд, по заснеженным полям Внуковского совхоза «Коммунарка». Светловская машина в точности повторяла его маневр. Форсированный двигатель милицейской «Волги» ревел от перегрузки, в кабине здоровяк капитан Колганов, капитаны Ласкин и Арутюнов нещадно стукались головами о крышу машины. Темнело. До поворота с Очаковского шоссе к Внуковскому аэропорту оставалось уже 8, 7, 6 километров… Генерал Волков нахмурился, наклонился к микрофону:

– Марат, ты меня слышишь?

– Слышу… – процедил в эфире Светлов.

– Он подходит к Внуковскому аэропорту, это нехорошо – там люди…

– Я знаю. Поставьте два заслона – один у аэропорта, из грузовиков, а второй на дороге.

– Учти: он может свернуть с дороги и пойти напрямик к аэровокзалу.

– Что я могу сделать?! У него тоже форсированный двигатель. Я завтра хвост прижму мастерам, которые делали ему замену двигателя! Что с заслонами?

– Впереди, через шесть километров, инспектор Степашкин поставил поперек дороги два самосвала. Приготовься!

– Какие самосвалы? – спросил вдруг Светлов. – На тягачах?

– А зачем тебе? – удивился генерал Волков.

– Я спрашиваю: на тягачах или нет?! – заорал в эфир на своего начальника Светлов.

Конечно, только их совместная двадцатилетняя работа, да напряженность ситуации давали Светлову право на такие интонации. А Глазунов уже спрашивал у инспектора поста ГАИ Степашкина по радио:

– Лейтенант Степашкин, какие у вас там самосвалы, на тягачах?

– На тягачах с прицепами, МАЗовские, – доложил Степашкин.

– Степашкин, милый! – крикнул Светлов. – Отцепи прицепы и брось их вмеcте с кузовами посреди дороги. А тягачи поставь по бокам, на обочине. И по моему сигналу врубишь фары, ты понял? Успеешь?

– Понял, попробую… – услышали мы молодой и взволнованный голос лейтенанта ГАИ Степашкина.

Теперь и мы поняли идею Светлова – когда преступник приблизится к засаде, с двух сторон шоссе ему в глаза ударит в темноте свет мощных фар МАЗовских тягачей, между ними будет темное и кажущееся пустым пространство, и, ослепленный, он ринется туда, на перегородившие дорогу прицепы…

– Игорь, – сказал мне в эфире Светлов. – Извини. Похоже, живым его не взять…

Счет шел на секунды – успеет Степашкин выполнить приказание Светлова или не успеет. Мы сидели в напряженной тишине. Только рев двигателя в машине Светлова показывал, что погоня продолжается. Мысленно я уже распрощался с этим мнимым убийцей Мигуна.

Получалось, что он не достанется ни мне, ни Олейнику…

– Хорошо!! – раздался в эфире голос Степашкина. – Готово! Я его слышу! Он уже близко! Включать?

– Включай… – выждав еще несколько секунд, процедил Светлов, и мы услышали, как он сказал своим: – Открыть двери машины, приготовиться!

А там, на степашкинской засаде, на последнем повороте Очаковского шоссе к Внуковскому аэропорту лейтенант Степашкин с криком: «Включай!» побежал к шоферам задержанных им МАЗовских самосвалов, а те уже и сами увидели или скорей угадали за снегопадом мчащуюся в темноте «Волгу», включили фары своих машин и тут же прыгнули из кабин в укрытие – в канаву на обочине шоссе.

Каким чудом удалось «Корчагину» в последний момент разглядеть препятствие и ударить по тормозам – не знаю. Его белая «Волга», закрутившись на заснеженном полотне дороги, вошла в подковку капкана, шмякнулась боком об один из МАЗовских прицепов, и «Корчагин» – живой и невредимый – выкочил из машины и бегом ринулся в ближайший лес.

РАПОРТ полковника Светлова (продолжение)

…Поскольку вновь возникла возможность захватить преступника живым, но в то же время не исчезла опасность его прорыва к Внуковскому аэровокзалу, где от перестрелки могли пострадать люди, вынужден был действовать в соответствии с оперативной обстановкой. Рассыпавшись цепью, мы – капитаны Колганов, Ласкин, Арутюнов, а также я и лейтенант ГАИ Степашкин – стали преследовать преступника в лесу.

Преступник, отстреливаясь на звуки наших шагов, пересекал лес в направлении Внуковского аэровокзала. Сохраняя последнюю возможность взять его живым, я практически до опушки леса не давал команду открыть огонь и пустил в ход оружие лишь тогда, когда у «Корчагина» появилась реальная возможность проскочить от леса к стоянке автомашин возле аэровокзала. Сделав предупредительный выстрел в воздух и крикнув: «Бросай оружие! Сдавайся, ты окружен», – мы с разных сторон бросились к преступнику. В ответ мы услышали многоэтажный мат, и внезапно я увидел в темноте силуэт «Корчагина», шагнувшего мне навстречу из-за дерева с пистолетом в поднятой руке. Прозвучал выстрел, и в тот же миг я почувствовал, что ранен в правую руку. Перехватив пистолет левой рукой, я выстрелил по преступнику. Одновременно по нему выстрелили бежавшие слева и справа Ласкин и Колганов.

При осмотре трупа А. Воротникова-«Корчагина» у последнего изъято: пистолет системы Макарова – «ПМ» № 6912-А, три обоймы патронов девятого калибра, 240 тысяч рублей, 16 ювелирных изделий общей стоимостью 824 тысячи рублей, а также паспорт на имя Морозова Бориса Егоровича, проживающего по адресу: Москва, ул. Лесная, 17, кв. 9. Год рождения в паспорте подтерт и затем исправлен на «1941», фотография заменена фотографией А. Воротникова.

Принимаю на себя ответственность за убийство столь важного для следствия преступника и прошу Вас рассмотреть вопрос о превышении мною пределов необходимой обороны.

Начальник 3-го отдела МУРа полковник Светлов М.А.

Вот какой рапорт подал мне впоследствии Марат Светлов. Но в момент перестрелки, ранения Светлова и убийства А. Воротникова-«Корчагина» мне, конечно, было не до светловского покаяния насчет «превышения им пределов необходимой обороны». Хотя он хорохорился, говорил по радио, что пуля прошла через руку навылет, что, мол, «до золотой свадьбы заживет», «не то видали» и т.п., я приказал отвезти его во внуковскую медсанчасть для летного состава и переключился на связь с Валентином Пшеничным. Двадцать минут назад группа оперативников во главе с майором Ожерельевым ворвалась в дом гадалки Шевченко, и теперь параллельно с погоней за «Корчагиным» стали развиваться не менее эффектные, но, пожалуй, более значительные для следствия события. По сообщению майора Ожерельева, в доме гадалки действительно оказался склад ворованных вещей. Чердак и подвал ломились от хрусталя, мехов, дубленок, шуб и импортной радиоаппаратуры. Я немедленно позвонил Пшеничному и попросил его уточнить у жены академика Ципурского приметы похищенных у нее шуб и ювелирных изделий. А заодно уточнить, не лечилась ли она у востряковской знахарки. Ответ – «лечилась» – и приметы похищенных вещей пришли мгновенно. А вслед за этим из Вострякова поступило сообщение: лисья шуба Кунцевской меховой фабрики выпуска 1979 года, принадлежащая Розе Абрамовне Ципурской, обнаружена. Тотчас Ожерельев получил от меня указание немедленно выяснить у гадалки, каким образом к ней попала эта шуба.

Но гадалка – тертая, видавшая виды баба, полагаясь, видимо, на защиту своих высокопоставленных пациентов, раскалывалась не сразу. По ее словам, вещи, которыми был набит ее дом, приносили ей на хранение ее многочисленные друзья – цыгане. «Вы же знаете, гражданин начальник, – говорила она Ожерельеву, – что цыган в Москве не прописывают. Вот они и маются без жилья. А хорошие вещи где-то надо хранить? Ко мне приносят. А мне что – жалко? Пусть лежат. А где они их берут, я и слыхом не знаю…» – «Такая великая гадалка, как ты, могла бы и догадаться, что эти вещи ворованные, – усмехнулся Ожерельев. – Ладно, брось голову морочить, сейчас я вызову сюда всех твоих пациентов, квартиры которых были ограблены и чьи вещи лежат у тебя в подвале. Например, Розу Абрамовну Ципурскую вызвать?»… Так удалось выяснить, что на гадалку работала группа ребят, которым она сообщала адреса своих богатых пациентов, а дальнейшее уже было делом их воровской техники. Гадалка назвала и главаря группы – тот самый Борис Морозов, чей паспорт оказался в кармане убитого А. Воротникова-«Корчагина». А члены шайки: какая-то Лена-Элеонора и Костя-тромбонист – не то действительно музыкант, не то это лишь кличка – гадалка этого не знала. По ее показаниям, все трое были позавчера у нее в Вострякове на даче, здесь они познакомились с «Корчагиным», и «Корчагин» на несколько дней «выкупил» у Морозова паспорт с тем, чтобы сегодня по этому паспорту вылететь из Москвы в Ялту. Что касается убийства «Корчагиным» генерала Мигуна, то гадалка категорически заявила, что ничего об этом не знает. Мужчина, приехавший в белой «Волге» вмеcте с Воротниковым-«Корчагиным», оказался случайным пьяницей, нанятым «Корчагиным» два дня назад на роль шофера…

Но пока сотрудники уголовного розыска составляли опись обнаруженных у гадалки краденых вещей, пока во внуковской медсанчасти врачи делали Светлову антистолбнячный укол и накладывали повязку на рану, и пока инспекторы ГАИ восстанавливали нормальное движение на Очаковском шоссе, мы с Ниночкой и Пшеничным уже были далеки от всего этого – мы искали банду квартирных воров, которые ограбили квартиру академика Ципурского в доме № 36-А на улице Качалова. Потому что мне, как и Пшеничному, очень хотелось поговорить с их наводчиком…

Поиск по сайту: