Часов 30 минут

А был, между тем, обычный воскресный январский вечер. И хотя Москву завалило снегом и никакие снегоочистительные машины не успевали сжевать с тротуаров и мостовых все то, что сыпалось и сыпалось с неба, москвичи не сидели дома. У кинотеатров стояли очереди на новую кинокомедию Петра Тодоровского «Любимая женщина механика Гаврилова», театры были переполнены, по улице Горького дефилировали красивые девочки в импортных дубленках и высоких ботфортах, а на Новом Арбате у входа в молодежное кафе-мороженое «Метелица» клубилась толпа едва достигших совершеннолетия юношей и девушек. Сверху, со второго этажа, из зала кафе доносилась на улицу музыка джазового оркестра, она еще больше горячила толпу, и парни и девушки волнами накатывались на закрытые двери кафе, где уже висела табличка «СВОБОДНЫХ МЕСТ НЕТ».

Мы с Пшеничным переглянулись – как через эту густую, сбитую в один ком толпу пробраться к дверям кафе? Конечно, можно позвать постового милиционера, и он своим милицейским свистком проложит нам дорогу, но именно этого шума нам создавать и не хотелось. Внутри кафе сейчас была вся троица, которую назвала востряковская гадалка: Борис Морозов, Костя-тромбонист и Лена-Элеонора. Нас было тоже трое, и мы должны были взять их тихо, без всяких погонь, выстрелов и прочей дребедени. Но для этого надо было без лишнего шума проникнуть в кафе или хотя бы к его дверям, чтобы показать швейцару свои удостоверения.

Выручила Ниночка. Впрочем, слово «выручила» тут не подходит, поскольку без большой натяжки можно сказать, что почти всю операцию по задержанию шайки воров-домушников провела именно Ниночка, а мы с Пшеничным были лишь ее ассистентами. Еще в Дежурной части, как только Светлов передал по радио, что в кармане Воротникова обнаружен паспорт некоего Бориса Морозова, я через адресный стол выяснил, что он живет в одной квартире со своей мамой Агнессой Сергеевной, и попросил Ниночку позвонить в эту квартиру. Нужно было узнать, дома ли этот Морозов, а если нет, то где он. Ниночка с ее вологодским акцентом годилась для этого как нельзя лучше, а справилась со своим заданием просто блестяще. Из квартиры все того же академика Ципурского она позвонила Агнессе Сергеевне, а мы в Дежурной части слышали весь разговор – благо техника прослушивания телефонных разговоров у нас работает безотказно.

– Алле! Агнесса Сергеевна? – сказала Нина в телефонную трубку так непринужденно, словно эта Агнесса Сергеевна была ее родной теткой. – Добрый вечер, это Ниночка. А Боря дома?

Конечно, у двадцатилетнего Бори была не одна знакомая Ниночка, но Агнесса Сергеевна не стала разоблачать сына. Польщенная, видимо, тем, что хоть эта Ниночка знает ее имя-отчество, она сказала:

– Давно ускакал!

– С Костей, что ли? – спросила Ниночка. – Или с Ленкой-Элеонорой?

– Они втроем сейчас в «Метелице». Костя же сегодня работает! – сказала Агнесса Сергеевна.

– Ой, ну да! – воскликнула Ниночка. – А я и забыла, идиотка! Я их тут жду, в «Лире»! Чао, Агнесса Сергеевна, пока! – и положила трубку.

– Лихо! – восхитился генерал Волков и сказал мне: – Слушай, из нее отличная оперативница получится. Может, отдашь ее в милицейскую школу? Как только кончит, сразу в угрозыск возьму, обещаю…

Теперь перед входом в кафе «Метелица» воодушевленная генеральской похвалой Ниночка уже сама проявила инициативу.

– За мной! – скомандовала она мне и Пшеничному, и буквально штопором ввинтилась в толпу своих сверстников, атакующих двери кафе. И, работая локотками и плечиками, стала буравить себе и нам дорогу, на ходу выкрикивая куда-то вперед: «Женька, я тут! Я тут, я иду! Да дайте пройти, девчонки!»

– Куда ты прешь, там закрыто! – пробовал кто-то остановить ее.

– Кочумай, меня там чувак ждет! – отмахивалась Ниночка и опять кричала вперед своему воображаемому «чуваку»: – Женька!…

Так мы добрались до входа в кафе. Здесь я показал швейцару свое удостоверение, и он тут же из хама и вышибалы превратился в заискивающего холуя, а я спросил у него:

– Костя сегодня работает?

– Как же! На тромбоне играет.

– А Морозова знаешь?

– Борьку, что ли? Тута он, товарищ прокурор…

– И Лена с ними? – спросила Ниночка.

– Ага.

– Пошли, покажете… – приказала ему Нина.

Даже деревянная лестница, ведущая на второй этаж, была забита длинноволосыми прыщавыми юнцами с сигаретами во рту. Оглушительный джаз покрывал их голоса. Расталкивая подростков, швейцар проложил нам дорогу к залу. Здесь творилось что-то невообразимое. В густом сигаретном дыму, нависшем над полутемным залом, за тесно приставленными столиками густо сидела молодежь – 16-18-летние девицы и парни. Перед ними на столиках было «жигулевское» пиво, мороженое или, в лучшем случае, дешевое кислое вино «Алиготэ». Все нещадно курили, разговаривали, а на сцене гремел джаз-оркестр: пятеро странно одетых музыкантов – не то русские пахари, не то американские ковбои – выжимали из своих инструментов почти неузнаваемую в их джазовой интерпретации патриотически-комсомольскую мелодию «Гренада, Гренада, Гренада моя…». Таким образом соблюдались интересы всех заинтересованных сторон: в ежедневном отчете городскому управлению культуры репертуар оркестра выглядел идеологически правильным, а для слушателей содержание песни не имело значения, поскольку в обработке этих ухарей-джазистов даже «Гренада» звучала вполне «загранично». Большего этому залу и не нужно было.

Между тем швейцар показывал нам издали: «Вон справа, на тромбоне играет – это Костя. А перед ним, прямо возле сцены, видите, девка в зеленой кофточке танцует – это Элеонора. И рядом с ней вино за столиком пьет – Борька Морозов…»

Я видел, что и моя Ниночка непроизвольно подергивает бедрами в такт этой музыке – она была в своей стихии.

– Придется ждать, пока они отыграются, – сказал я Пшеничному. Арестовывать музыканта на глазах у зрителей было немыслимо.

– Зачем? – спросила Нина. – Вы идите вниз, я их сейчас вам по одному приведу.

– Как это? – удивился я.

– А это уж мое дело! – сказала Нина. Прямиком через зал она прошла к столику Морозова, и через минуту уже танцевала с ним на пятачке возле сцены. Да, моя вологодская Нина оказалась действительно отличной оперативницей – потанцевав с этим Борисом несколько минут, она легко увлекла его вниз, на первый этаж, якобы в полутемный бар, и по дороге с рук на руки сдала его нам – мне и Пшеничному. А сама отправилась наверх за Леной-Элеонорой. Так через каких-нибудь полчаса без всякой стрельбы и погонь вся троица оказалась в 3-м отделе МУРа.

ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ЭЛЕОНОРЫ САВИЦКОЙ

Савицкая: За домом № 36-А я начала наблюдать еще до Нового года. Про то, что здесь живут всякие богачи, мы узнали от гадалки из Востряково Маруси Шевченко. Она дала нам наводку, сказала, что там живут богатые евреи, т.е. какой-то академик и его жена. Вообще раньше, т.е. год назад, мы сами находили адреса всяких богачей. Это было тогда, когда Боря Морозов работал в отделе спецобслуживания гастронома на Смоленской площади. В этом отделе отовариваются всякие начальники, режиссеры и другие знаменитости. Например, Майя Плисецкая, Аркадий Райкин, Муслим Магомаев и еще всякие начальники. У них есть какие-то разрешения, по которым они могут прямо по телефону заказывать себе целые ящики жратвы – например, отбивные, икру, коньяки, колбасы и другое. И это когда простые люди получают мясо только по купонам, да и то мороженое, и еще в очереди надо три часа отстоять…

Пшеничный: Пожалуйста, подозреваемая, не отвлекайтесь. Вернемся к дому № 36-А.

Савицкая: А я и не отвлекаюсь. Я просто говорю, что раньше Боря Морозов работал в отделе заказов этого магазина, и у него были адреса всех этих богачей. Когда он брал у них заказ на доставку, то они ему сами говорили, когда они дома, а когда их нету. И это была клевая работа, потому что я уже приблизительно знала, когда хозяев не должно быть дома. И мне оставалось только проверить это в течение одного или двух дней, чтобы мы не влопались, как это было один раз, когда мы брали одну квартиру и напоролись на какую-то бабулю, которая вышла к нам из сортира…

Пшеничный: Все-таки давайте ближе к дому № 36-А на улице Качалова. И учтите, что полные и чистосердечные показания смягчат на суде вашу участь.

Савицкая: А я и так чистосердечная. Я ж вам говорю, что когда Морозов бросил работу в том гастрономе, так ему-то стало легко: он брал адреса для новых краж у той гадалки. А мне стало в десять раз труднее работать. Потому что эта гадалка только давала адрес и все, а когда хозяев нет дома – это мне самой приходилось вынюхивать…

Пшеничный: Может быть, подойдем все-таки к дому № 36-А?

Савицкая: А уже подошли. Значит, адрес этого еврейского академика мы получили как раз месяц назад, перед самым Новым годом. И Борис приказал мне взять этот дом под наблюдение. Чтобы точный составить график – когда эти академики из дома уходят и когда приходят. Когда я пришла туда в первый раз, чтобы присмотреться, то на моих глазах к дому подъехала «Чайка», и из нее вышел какой-то генерал КГБ и с ним два не то полковника, не то майора. А еще через полчаса еще одна «Чайка». Короче, говорю я Борьке, что в этот дом нечего соваться, слишком большие шишки тут живут, и охрана, наверно, есть. А он говорит – нет. Шишки живут, действительно, а охраны нет. Так ему гадалка сказала. Она у этой жены академика Ципурского выпытала, что в доме даже лифтерши нет, а подъезд отпирается или ключом, или ты должен знать номер телефона того, к кому идешь, и у входа набрать на таком циферблате последние четыре цифры этого номера. И тогда, если там кто дома, то он сверху нажмет какую-то кнопку и дверь отпирается. Короче, как в заграничных фильмах. А брать, говорит, эту хату будем обязательно и даже не одну – очень этот дом жирный. Ну ладно, для меня Борькино слово – закон, он два года назад моему брату глаза спас. У меня брат есть младший, ему сейчас 17 лет, так он два года назад на мотоцикле в аварию попал, и у него глаз вытек! Ужас! А Морозов тут же его в самолет посадил и – в Одессу, в филатовскую больницу. С ходу дал там кому-то взятку, пять тысяч, и брату без очереди операцию сделали. Там же очереди на операцию на три года вперед! Ну вот. Короче, стала я думать, что мне с этим домом 36-А делать. Зима же, декабрь, на улице долго не понаблюдаешь. Пригляделась к дому напротив и вижу, что он не такой важный, «Чайки» всякие к нему не приезжают и «Волги» черные тоже. Тогда я иду в этот соседний дом с тетрадкой, прохожу по всем квартирам, как будто я из райсобеса провожу учет детей дошкольного возраста, и нахожу там то, что мне нужно: на пятом этаже, как раз напротив входа в дом 36-А, живет одинокий холостяк. И не очень старый – всего ему 40 с чем-то лет. Инженер какой-то, наладчик. Ну, дальше уже все пошло как по маслу – назавтра я, как будто случайно, встретила его возле метро, дала ему себя закадрить, и уже в ту же ночь ночевала у него и, конечно, сделала так, что он совершенно ошалел от секса, он такого секса никогда не видел! Знаете, когда баба постарается, так она такое может сделать, что ее ни один от себя не отпустит. Короче, наутро он уже умолял меня остаться у него жить. Ну, я сделала вид, что мне это не очень нужно, но, так и быть, согласилась. И, короче, с этого дня я из его квартиры целыми днями за домом 36-А наблюдала, даже бинокль себе купила. И столько интересного увидела – ужас! Так снаружи посмотришь – дом тихий, солидный, и люди солидные живут, начальники, ученые, генералы. Но если бы вы понаблюдали, как я, с утра до позднего вечера! Мой-то наладчик до позднего вечера на работе, какой-то трубопрокатный стан налаживает, а я себе сижу у окна и часами за тем домом в бинокль наблюдаю. Особенно по вечерам интересно и ночью. Короче, что я выяснила? Ну, что эта жена академика Ципурского нигде не работает, и два раза в неделю к ней с утра любовник приходит – по средам и пятницам. А в другие дни она по магазинам шастает и раз в неделю – по четвергам – она в «Чародейке» прическу делает, маникюр и педикюр. Я за ней до этой «Чародейки» два раза проследила. А у Борьки в «Чародейке» свои девочки работают, знакомые, он им из смоленского «Гастронома» целый год продукты доставлял. Так что они ему подтвердили, что эта Ципурская у них каждый четверг с 10 до 12, как штык. Короче, с этой квартирой я быстро разобралась, за две недели. Но пока я за ней наблюдала, я еще присмотрела кое-что. Например, если вам интересно, что у дочки Подгорного двухэтажная квартира! И у дочки Косыгина тоже. Я такого никогда раньше не видела, только в кино – чтобы из комнаты по винтовой лестнице можно было прямо на другой этаж подняться, и там у нее не только еще всякие спальни, но и бассейн. Ей-богу! Не вру! У них одна ванная, как ваш кабинет, только красивей, конечно. Прямо как бассейн в ресторане «Арагви» или «Берлин». И в этом бассейне, ну то есть в комнате, где этот бассейн, в белом столике с зеркалом эта дочка Косыгина бриллианты держит и всякие драгоценные украшения! Но вы бы видели, какие! Я таких ни у кого не видела, честное слово. А уж мы-то по этим камушкам поднатаскались, мы в одной Москве за два года 317 квартир взяли.

Вопрос следователя Шамраева: Сколько? Сколько?

Савицкая: 317. У меня учет. По моим тетрадкам можно проверить.

Пшеничный: Чем вы объясняете, что в милиции зарегистрировано значительно меньше?

Савицкая: А очень просто! Во-первых, не все заявляют, что у них пропали драгоценности. Например, если мы берем квартиру директора мебельной фабрики или секретаря райкома партии – разве они могут заявить, что у них из квартиры пропали бриллианты, золото, жемчуг или деньги, скажем, – 200 тысяч рублей? Им же скажут, – а откуда у вас такие деньги, если ваша зарплата максимум 200-300 рублей в месяц? Ну, и никто не хочет показать на себя, что он жулик и вор, вот они и молчат, не заявляют в милицию. Вот мы, например, один раз ограбили квартиру начальника Тимирязевского райотдела милиции и взяли у него всякого золота и других драгоценностей уж не помню сколько. Ну, а разве он куда-нибудь заявит, что у него, простого майора милиции, столько драгоценностей! Да он лучше себе новый миллион награбит, наворует и соберет всякими взятками, чем сам на себя покажет. А заявляют о наших кражах только те, кто по закону много зарабатывает – всякие ученые, академики, генералы и артисты. Но милиция тоже не всегда берет у них заявления, потому что никто не знает, когда была сделана кража – люди же не каждый день проверяют тайники, где у них золото спрятано…

Пшеничный: Понятно. Что еще вы можете показать о жильцах дома номер 36-А? Только подробней, пожалуйста.

Савицкая: Пожалуйста! Ну, во-первых, про этого генерала КГБ, если вам интересно. Его фамилия – Мигун, он недавно умер, я его фотографию видела в газете. Рассказывать или вам это не нужно?

Пшеничный: Нужно. Рассказывайте.

Савицкая: Ну, во-первых, то, что он умер, – так ничего удивительного. От такой жизни любой молодой загнется, не то что такой старик. Я в газете прочла, что ему уже почти 65 было, а он почти каждый день до трех часов ночи или в карты играл и коньяк стаканами глушил, или с девочками баловался. Я сначала не понимала – а где же его жена и дети? А потом просекла: это у него не жилая квартира, а именно так – для траханья и чтобы в карты играть. Он только иногда там спал, и то – всегда при свете, ага. Свет не гасил никогда, при свете спать ложился. Я думаю, он вообще темноты боялся. Потому что, как только он входил в свою квартиру, он во всех комнатах свет зажигал. И мне в бинокль было все видно, если, конечно, он шторы не задергивал. Но вообще, он в этом доме редко ночевал, а в три или четыре часа ночи уезжал куда-то. Я думаю – к себе домой. А утром, в 7.30, в эту квартиру приходила уборщица, все убирала, приносила продукты в холодильник и уходила, и целый день в этой квартире никого. Так что легко было ограбить. Но мы решили не трогать ни эту квартиру, ни квартиры дочек Косыгина и Подгорного. Потому что было бы столько шуму, что нас бы вся милиция бросилась искать или КГБ. На фиг нам это нужно?

Пшеничный: Можете ли вы описать людей, которых видели в квартире генерала Мигуна?

Савицкая: Могу, но не всех. Тех, кто играл с ним в карты, – могу. И одну бабу могу описать, взрослую. А всяких шалав и шлюх, которых она им приводила, я описывать не могу, потому что они все одинаковые, и вы их сами можете увидеть хоть каждый вечер в «Национале» или «Метрополе».

Пшеничный: Пожалуйста, опишите тех людей, которых вы видели на квартире Мигуна…

Савицкая: Так я же и описываю! Один – грузин. Толстый и с усами. И лысый. На вид ему лет пятьдесят, а может быть, и больше. Ничего не пьет, только вино. И курит сигару. Второй – высокий, красивый брюнет, очень на цыгана похож. На своей «Волге» всегда приезжал, у него все пальцы в перстнях, и камушки там натуральные, и еще на груди крест с бриллиантами, честное комсомольское! Я даже удивилась – как он к такому генералу с крестом на груди приезжает. Как настоящий американский артист одевается, шуба заграничная. А последний раз, когда я его видела, смотрю – он уже не на «Волге» а на золотом «мерседесе» подкатил…

Пшеничный: Когда это было?

Савицкая: Ну, в этом доме мы работали 14 января, в четверг. Значит, последний раз я видела этого артиста в среду, 13 января вечером. Ну, правильно. Как раз в канун старого Нового года он приехал к этому генералу в новеньком «мерседесе». Если бы нужно было брать на другой день эти квартиры, я бы к нему тогда подкадрилась сама, ей-богу! Я давно мечтаю на «мерседесе» покататься! Но, конечно, у этого артиста и без меня баб навалом. И причем мало того, что он тут у этого генерала с валютными проститутками трахался, он в этом же доме одну артистку закадрил, Изольду Снежко, я ее недавно в кино видела, старая уже баба, старше него. Она тут одна живет, с собакой, с догом. А этому артисту, видно, лень было в три часа ночи домой ехать, так он себе раз – и к ней, на двенадцатый этаж. И спит у нее хоть до часу дня. А два раза за ним сюда его жена приезжала. То есть, может, она ему и не жена, не знаю, она тоже старше его лет на десять, если не больше. Но только она ему тут такие скандалы закатывала! Я через окно видела. Ее этот генерал пробовал успокоить, так она в него как запустит бутылкой, но только промахнулась. Я еще удивилась – такая ревнючая баба, что даже генерала КГБ не боится! А второй раз она не застала тут своего артиста, он как раз на двенадцатом этаже был, так она – в рев, ага! Пожилая бабища, а в рев из-за мужика, и этот Мигун ее утешает, ага, прямо как дочку родную гладит по голове, ага. И тогда я присмотрелась в бинокль, а она знаете на кого похожа? На Брежнева, ей-богу!

Вопрос следователя Шамраева: Скажите, Элеонора, вы когда-нибудь видели, чтобы этот, как вы его называете, артист пел или играл на гитаре?

Савицкая: А как же! У него в машине всегда гитара! Он без гитары вообще туда не приезжал. Так вы его знаете, значит? Он, правда, артист? Как его фамилия?

Следователь Шамраев: Вы упоминали о какой-то женщине, которая, по вашим словам, приводила в эту квартиру молодых девушек. Можете ли вы дать ее «словесный портрет»?

Савицкая: Ей лет 35-40. Рыжая, а может быть – крашеная под рыжую, не знаю. Худая и очень высокая. Приезжала туда на своей машине, на голубой «Ладе». Иногда с портфелем, как будто после работы, иногда без портфеля. Она готовила на кухне чай или кофе и ждала, когда все съедутся. Да, я забыла сказать, что иногда она и этот артист приезжали даже раньше генерала, у них тоже был ключ от квартиры и от парадного подъезда. А потом они или садились в карты играть, или эта рыжая куда-то уезжала на своей машине и через полчаса привозила полную машину валютных шлюх.

Пшеничный: Вы показали, что ваша группа ограбила квартиру академика Ципурского в четверг 14 января. А потерпевшая – гражданка Ципурская – сообщила милиции, что кража у нее была 18-го числа…

Савицкая: Так это она еще рано спохватилась! А другие, небось, еще и не чихнули! Она, наверно, шубу захотела одеть. Я же говорила Морозову, что не надо никакие шубы брать, а только драгоценности, которые в серванте спрятаны. А он меня не послушал, вот мы и влопались! Да? Из-за этого?

Пшеничный: Вы только что сказали, что вашей группой ограблены в этом доме и другие квартиры. Какие?

Савицкая: Вообще, мы были в четырех квартирах, честно. Потому что мне очень хотелось побывать и в квартире этого генерала, и у дочки Косыгина. Только мы там ничего не взяли, честное комсомольское! Во-первых, как я вам сказала, мы решили, что не будем трогать ни этого генерала, ни дочку Косыгина, ну их на фиг! Но просто заглянуть очень хотелось.

Пшеничный: Значит, вы только походили по этим квартирам и ничего не взяли?

Савицкая: Клянусь богом! Ничего! Даже сертификаты не тронули на столе, хотя они открыто лежали – целая пачка. Это он своей рыжей на шубу оставил, Мигун…

Шамраев: Откуда вы знаете, что на шубу?

Савицкая: А там записка лежала. «Света, я тебе выбрал лисью шубу в „Березке“ и отложил. Если понравится, купи, вот деньги, Сергей». Но мы этих денег, то есть сертификатов для валютки, не тронули, можете у этой Светы сами спросить. Мы там просто посидели в креслах, покурили, и то пепел в спичечный коробок стряхивали. И даже из бара у него ничего не выпили.

Шамраев: А ковер в прихожей этой квартиры не видели?

Савицкая: Ну конечно. Там все в коврах, вся квартира. Пола вообще не видать из-за этих ковров.

Пшеничный: Вы хорошо помните, что в прихожей был ковер? Вы можете описать этот ковер?

Савицкая: А че его описывать? Ковер как ковер, персидский, желтый с зеленой бахромой. А что – пропал? Мы не брали, ей-богу. Мы вообще ковры нигде не брали, вы что!

Дверь в кабинет распахнулась, и допрос был прерван появлением Марата Светлова. Бледный, с правой рукой на перевязи, он подошел к своему письменному столу, за которым мы вели допрос Савицкой, и положил передо мной отстуканный на машинке рапорт о погоне за Воротниковым-«Корчагиным» и необходимости произвести служебное расследование по поводу «законности применения полковником Светловым огнестрельного оружия, приведшего к убийству преступника».

Я не спеша читал этот рапорт, а Светлов хмуро и нервно расхаживал по кабинету. Ему явно хотелось поговорить, но присутствие Савицкой его сдерживало. Я повернулся к Пшеничному:

– На сегодня все, Валентин. Отправьте арестованных в Бутырку.

Пшеничный увел Савицкую к дежурному по 3-му отделу оформлять документы на отправку Савицкой и ее дружков в Бутырскую тюрьму. Светлов попросил Ниночку сбегать вниз, в буфет, за стаканом крепкого чая, и, когда мы с ним остались одни, резко подсел к столу, сказал мне:

– Старик, нас с тобой сделали, как детей! Пока мы гонялись за Воротниковым и за этими квартирными ворами, знаешь кого арестовали Краснов и Бакланов? В жизни не угадаешь!

– Любовника Гали Брежневой, – сказал я. Он отшатнулся:

– Откуда ты знаешь?

– К сожалению, я это высчитал всего лишь пять минут назад, когда Савицкая показала, что он почти каждый день играл с Мигуном в карты. Как ты узнал, что они его взяли?

– В нашем машбюро. Я диктовал свой рапорт, а рядом машинистки трепались, что какой-то Буранский – певец Большого театра и любовник Брежневой – пытался выкрасть сегодня бриллианты из квартиры цирковой артистки Ирины Бугровой, и Краснов его взял с поличным.

– Я думаю, что они на него будут вешать убийство Мигуна, – невозмутимо сказал я.

– Он думает! – возмутился Светлов, вскакивая и шагая по комнате. – А где ты раньше был?! Философ! Он думает! Конечно, будут! Одним выстрелом двух зайцев можно убить! И убийство списать, и напрочь Брежнева скомпрометировать: если любовник его дочери убил его шурина – представляешь, какой скандал?! Слушай, может быть, ты съездишь в Бутырскую тюрьму и поговоришь с этим Буранским?

– Я не думаю, что Бакланов подпустит меня к нему, – сказал я, снимая телефонную трубку и набирая номер дежурного Бутырской тюрьмы. – Алло! Это Шамраев из Союзной Прокуратуры. С кем я говорю? Капитан Зощенко? Добрый вечер, Тимофей Карпович. К вам сегодня поступил некто Борис Буранский? Есть? Он проходит и по моему делу, так что отметьте там у себя, чтобы его утром доставили прямо ко мне на допрос. Что?… Понятно. Спасибо, я так и думал. Нет, я понимаю, что вы тут ни при чем, Тимофей Карпович.

Я положил трубку и сказал Светлову:

– У Буранского температура 38, поэтому все допросы запрещены.

– Вранье! – сказал Светлов. – Вот суки!

Я усмехнулся:

– Конечно, вранье, но пока они его не обработают, они нас к нему не подпустят. Сядь, не суетись. Я хочу тебе сказать другое… – В кабинет вернулся Пшеничный, и теперь я обращался к ним обоим: – Завтра Бакланов и Краснов могут арестовать еще сто человек из тех, кто давал Мигуну взятки, играл с ним в карты, пил коньяк или служил с ним когда-то на фронте. И на каждого из них они будут вешать убийство Мигуна, а мы с вами что будем? Бегать по их следам и разоблачать – нет, этот не убивал, и этот не убивал? Но Краснову только того и надо – втянуть нас в эту волокиту и отнять еще семь дней. Три уже и так отлетело!

– Что же ты предлагаешь? – спросил хмуро Светлов.

– Я предлагаю поехать сейчас в кабак и отметить, что ты остался жив. Сегодня для меня это самое главное. Если бы «Корчагин» выстрелил на несколько сантиметров левее, я бы уже считал себя твоим убийцей.

– Между прочим, – сказал вдруг Пшеничный. – Они могут вешать убийство Мигуна на любого встречного только в том случае, если знают, что на пуле, которой убит Мигун, будут обнаружены следы той же группы крови, что и Мигуна.

Мы со Светловым удивленно посмотрели на Валентина. Он пояснил неторопливо:

– Пока вы гонялись за «Корчагиным», я вызвал в квартиру Мигуна своего приятеля – специалиста по баллистике. Он утверждает, что первой пулей Мигун попал в форточку, стреляя через всю комнату из прихожей. В связи с этим заключением можно предположить следующую ситуацию. Мигун вошел в свою квартиру и застал там постороннее лицо или группу лиц, которые на него напали. Стоя в прихожей, он успел сделать по ним два выстрела. Первая пуля угодила в форточку, вторая – в одного из нападавших. Этот человек или ранен или убит – не знаю. Знаю только, что пуля Мигуна прошла через его тело навылет, поэтому на ней нет частиц мозгового вещества, но есть следы кожи и костей. После того, как Мигун сделал два выстрела, его схватили за руки и крепко держали. Отсюда синяки на руках и лопнувший на спине пиджак. Мигун вырвался. Тогда его здесь же, в прихожей, убили выстрелом в висок. На ковре перенесли из прихожей в гостиную и усадили за стол, инсценировав самоубийство. А пули подменили. Вместо пули, которой они убили Мигуна, оставили на месте преступления пулю из пистолета Мигуна, которая ранила или убила нападавшего. Чтобы была видимость, что Мигун погиб от пули из его же пистолета. И измазанный кровью ковер из прихожей свернули и унесли. Не исключено, что в этом ковре вынесли из дома и того, кого Мигун своим выстрелом убил или ранил. Таким образом, нам нужно искать в больницах и моргах человека со сквозным пулевым ранением и с той группой крови, которую обнаружат на пуле эксперты…

– А телохранитель Мигуна? А шофер? А соседи? – спросил насмешливо Светлов. – Их что – загипнотизировали, чтобы они не слышали выстрелов и не видели, как выносят ковер с трупом?

– Я не строю гипотез, не имея в руках какого-нибудь факта, – спокойно ответил ему Пшеничный. – Поэтому о телохранителе и шофере я еще ничего не могу сказать, кроме того, что в те дни в доме играли свадьбу, музыка гремела на весь дом и соседи привыкли к выстрелам шампанского. Но дело не в этом…

– Я тебе выстрою другую версию, хочешь? – сказал Светлов. – Мигун вошел в квартиру и застал там одного человека. Этот человек напал на Мигуна, в драке выхватил у него пистолет, первым выстрелом угодил в окно, в форточку, а вторым – Мигуну в голову. Потом на ковре оттащил его в гостиную, инсценировав самоубийство и так далее. И все детали в деле – треснувший пиджак, синяки на запястьях. А хочешь третью версию? Мигун вошел в квартиру и сам напал на какого-то человека, но промахнулся и попал в форточку. Тот набрасывается на Мигуна, выламывает ему руки и, когда рука с пистолетом была у головы Мигуна, заставляет Мигуна нажать курок. А потом тащит его на ковре в гостиную и так далее… Таким образом, это даже не умышленное убийство, а самооборона, можно повесить на любого человека – на меня, на тебя, на Ниночку! А тем паче – на «Корчагина» или Буранского…

– Можно, но только в том случае, если группы крови на пуле и у Мигуна совпадают. Тогда можно осмеять экспертизу Сорокина насчет отсутствия следов мозгового вещества, как это сделал Туманов, и утверждать, что эта пуля прошла-таки через голову Мигуна. Только в этом случае можно вешать это убийство на меня, на вас, на Ниночку, – заключил Пшеничный.

Светлов повернулся в мою сторону:

– Когда будет экспертиза по группе крови?

– Завтра, – сказал я. – Завтра с утра.

Ниночка встала.

– Слушайте, – сказала она. – Что вы друг другу мозги пудрите? Ходите вокруг да около и боитесь называть вещи своими именами. Я вам скажу, что там было. Мигун приехал домой, а там была засада из КГБ. Они его убили, потом разыграли самоубийство, а телохранителю и шоферу приказали написать, что те ничего не видели и не слышали! Вот и все! Понятно?

Светлов рассмеялся и погладил ее по голове:

– Внучка, ты умница! Как ты догадалась? Конечно, все так и было, но это же нужно доказать! А главное – понять, почему они так грубо сработали. Ведь КГБ может любого, даже Андропова, убрать тихо, а уж если разыграют самоубийство – комар носа не подточит. А здесь ни то, ни се – без пол-литра не разберешься. Так что поехали в кабак, действительно.

Поиск по сайту: