Всеобщая мотивационная значимость отражаемых явлений

Столь широкая трактовка мотивации не является традиционной, требуя пояснений и уточнений. Рассмотрим эту проблему сначала с терминологической стороны.

Как упоминалось, мотивами в психологической литературе обычно называются внутренние факторы, побуждающие реальную деятельность. Образования же, рассматривавшиеся выше в качестве мотивационных, часто обсуждаются не под этим названием, а как ценности, интересы, отношения, смыслы, идеалы, установки, нормы, убеждения и др.[12]. Нет сомнений, что эти термины обозначают специфические явления и их аспекты. Но поскольку они также явно родственны и частично переходят друг в друга, уместно ставить вопрос: что общего между ними?

Едва ли нуждается в доказательстве ответ, утверждающий, что все они обозначают разновидности неравнодушного, активного, пристрастно-оценочного отношения человека к различным аспектам окружающей действительности. Источником же пристрастности в отражении, как широко признается, являются потребности человека. Именно это оценочное отношение потребностного происхождения, общее для различных выделяемых в литературе пристрастных образований, выше обсуждалось под названием мотивационного.

Аргументы в пользу такого объединения (и, следовательно, единой интерпретации) всевозможных значимых, в том числе и оценочных, отношений выше уже упоминались: это принципиальная и постоянная готовность оценочных отношений стать побуждающими (что позволяет называть их потенциальными мотивами), а также тот факт, что, не побуждая внешней деятельности, они обычно служат влиятельной детерминантой таких форм внутренней деятельности, как воспоминания, мечты и т. п. Кстати, когда человек те же мечты излагает в дневнике или делится ими с близкими людьми, то эти проявления внутренней жизни имеют все признаки внешней деятельности.

Таким образом, потенциальные мотивы не только обнаруживают принципиальную готовность стать актуальными, но сплошь и рядом становятся таковыми, побуждая человека чем-то в общении поделиться, с одним согласиться, похвалить, другое опротестовать, высказать возмущение. В этом отношении весьма показательным является специфический вид символической деятельности человека, служащей именно экстериоризации его ценностей и идеалов. Речь идет, например, о различных формах чествования юбилейных дат, об организованных и спонтанных демонстрациях, о ритуалах почитания символов, имеющих общепризнанное или индивидуальное значение, и т. п. Такого рода деятельность побуждается, как правило, не прагматической мотивацией, а пристрастно-оценочными отношениями, что, очевидно, свидетельствует о необходимости их учета при анализе человеческой мотивации.

Тезис об исключительном разнообразии круга мотивационно значимых явлений нуждается в уточнении еще с одной стороны ¾ в свете факта взаимосвязанности этих явлений и, соответственно, их значений для человека.

Даже поверхностное ознакомление с феноменологией обнаруживает, что мотивационное значение многих предметов взаимообусловлено или соподчинено: материалы, инструменты, знания, помощь других людей нужны человеку не сами по себе, а для того, например, чтобы построить дом, который, в свою очередь, нужен для того, чтобы в нем удобно жить, и т. п.[13]. Из такого рода фактов, демонстрирующих иерархическую соподчиненность мотивационных значений, следует естественный вывод о необходимости различения, с одной стороны, абсолютно, независимо, автономно значимых явлений, выступающих в качестве конечных целей деятельности, с другой ¾ таких, которые имеют лишь временное, ситуативное, инструментальное значение и выступают в качестве средств, условий, промежуточных целей деятельности.

Такое различение отчетливо проводится в концепции А.Н.Леонтьева (1972, 1975), в которой мотивами называются только конечные цели деятельности, то есть только такие результаты и предметы, которые имеют независимое мотивационное значение. То значение, которое временно приобретают самые разнообразные обстоятельства, определяющие возможность достижения мотивов и выступающие, в частности, в качестве промежуточных целей, в данной концепции получило название смысла, а процесс, в результате которого мотивы как бы одалживают свое значение этим обстоятельствам, ¾ процесса смыслообразования [14]. Таким образом, теория А.Н.Леонтьева содержит тезис о всеобщей мотивационной значимости явлений (поскольку трудно вообразить предмет, не представляющий для человека никакого смысла), более того, в ней этот тезис получает дальнейшее развитие, состоящее в предложении различать абсолютное значение (которое имеют мотивы) и многочисленные производные от него смыслы[15].

Однако существует ряд причин, вследствие которых при попытке применить данное теоретически важное различение по отношению к реальным фактам жизни возникают значительные затруднения. Одна из них состоит в приобретении производными отношениями устойчивости. Человек может беречь когда-то верно ему служившие вещи (инструменты, книги) и не имея определенных планов их прагматического использования; его благодарность оказавшим помощь людям тоже обычно не исчезает, когда они перестают быть ему полезными. Одно из несомненных отличий человека от животных состоит в том, что он способен усматривать не только сиюминутную инструментальную полезность всевозможных предметов, выступающих в качестве средств и промежуточных целей реально совершаемой деятельности, но также и их потенциальную полезность, которая обнаружится если не сегодня, то завтра, если не для него лично, то для других людей. Этим обстоятельством обусловлен тот факт, что весьма большой круг самых разнообразных предметов, генетически и функционально являющихся средствами для удовлетворения человеческих потребностей, имеет хотя и инструментальное, производное, но вместе с тем устойчивое, постоянное мотивационное значение и часто побуждает деятельность, не имея за собой других, «конечных» мотивов. Когда человек прилагает порой значительные усилия, чтобы высвободить себе день-другой, он вовсе не обязательно должен знать, для чего это время впоследствии им будет использовано. Как универсальное условие удовлетворения большинства потребностей, время обладает автономной ценностью ¾ так же, как знания, социальный статус, деньги, орудия труда и многое другое, нужда в чем, генетически обусловленная другими потребностями, впоследствии становится «функционально автономной»[16].

В концепции А.Н.Леонтьева феномен приобретения свойств и функций мотива отдельными промежуточными средствами-целями получил название «сдвига мотива на цель» (1972, с.304). В теоретическом плане данный феномен расшифровать сравнительно просто: он означает, что в онтогенезе круг абсолютно мотивационно значимых предметов расширяется, в частности, за счет того, что такое значение вследствие «сдвигов» приобретают также наиболее важные предметы-средства. Но практически определить границы такого круга очень трудно. Непосредственное наблюдение часто не дает оснований судить о том, произошел ли некоторый возможный «сдвиг» или еще нет, не говоря уже о более существенных вопросах: как часто такие «сдвиги» происходят вообще, возможны ли многоступенчатые «сдвиги», если да, то какие в этом отношении существуют ограничения[17]. Такого рода факты и неясные вопросы свидетельствуют о том, что различение отдельных видов мотивационного значения представляет собой достаточно запутанную проблему, а не легко констатируемый феноменологический факт.

Различение абсолютных и производных мотивационных значений осложняется еще и тем, что ряд важнейших человеческих мотивов вообще не имеет характера результативной направленности, в связи с чем отвечающие им частные цели могут не обнаруживать инструментальной соподчиненности и зависимости от конечных целей. Мы общаемся или наслаждаемся прекрасным не ради чего-то, а потому, что для нас эти моменты жизни ¾ и предметы действий, и сами действия ¾ представляют ценность сами по себе. Поэтому абсурдной кажется мысль о просьбе кому-то сделать это за нас, тогда как в случае мотивации, направленной на результат, когда, скажем, нужно забить гвоздь или выполнить служебное поручение, обращение за помощью кажется вполне возможным.

Из-за отсутствия перспективной направленности и впечатления вплетенности мотивирующего момента в сам процесс деятельности обсуждаемая мотивация иногда называется функциональной. Однако в определенном аспекте она является, можно сказать, даже более предметной, чем результативная мотивация.

Действительно, что является предметом, скажем, эстетической потребности? По-видимому, все, в чем человек усматривает элементы прекрасного или безобразного и что он в этом качестве готов воспринимать. Но числа таким предметам нет, что объясняет необходимость самоличного участия человека в деятельности, открывающей красоту нескончаемого потока предметов и их аспектов (музыкальных фраз, поэтических образов и т. п.), каждый из которых, подчеркну это еще раз, имеет самостоятельное, не выводимое из конечных целей мотивационное значение.

Собирательный характер предметного содержания отдельных видов человеческой мотивации создает возможность его отражения на разных уровнях понятийного обобщения[18]. Поэтому в стремлении к непременному объяснению всего конечными причинами поведения (по аналогии с результативной мотивацией) мы можем, конечно, сказать, что человек слушает музыку из-за любви к прекрасному или возмущается чьим-то проступком из-за чувства справедливости. Однако такие высказывания утверждают, по существу, одно и то же, только на разных уровнях обобщения, поскольку прекрасное и музыка, справедливость и конкретный поступок соотносятся как общее и частное, а не как конечные цели и средства их достижения.

Существование собирательных мотивов, находящих конкретное воплощение в целом множестве предметов[19], подтверждает оправданность тезиса о всеобщей мотивационной значимости явлений. Достаточно, например, любить природу и уважительно относиться к продуктам человеческого труда, то есть иметь среди прочих всего два мотива, чтобы практически все, что окружает человека, было бы для него мотивационно значимым и побуждающим по мере возможности все это беречь.

В целом данные о разнообразии мотивационных отношений человека требуют представления, согласно которому мотивация открывается в психическом образе не в виде одного или нескольких побуждений, исходящих из конечных мотивов, а скорее в виде сложного поля со множеством взаимодействующих мотивационных отношений к отдельным отражаемым предметам (подобно тому, как это изображал К.Левин[20]). Конечно, составляющие этого поля не равны по значению, в нем обычно выделяются одна или несколько доминант, привлекающих основное внимание субъекта, однако это не значит, что другие составляющие не оказывают влияния на его активность.

Так, человек может заметно изменить характер телефонного разговора или процесс еды при появлении рядом другого, даже незнакомого лица именно из-за изменения общего мотивационного фона активности. По этой же причине на планах и характере деятельности могут серьезно сказаться надвигающаяся туча или заболевший зуб. Доминирующие побуждения определяют общее направление активности, ее же способ, конкретное содержание порой весьма сложным образом корригируется мотивационным значением окружающих предметов. Практически постоянное влияние на способ действий человека оказывает, например, этическая мотивация[21]; каждый раз, когда он старается сделать нечто совершенно или красиво, на его активность влияют мотивация компетентности[22] или эстетическая потребность[23].

Как можно видеть, ознакомление с феноменологией мотивационных отношений человека подтверждает и наглядно иллюстрирует положение С.Л.Рубинштейна, согласно которому «мотивационное значение приобретает каждое отраженное человеком явление.... Поэтому мотивация заключена не только в чувствах и т. д., но и в каждом звене процесса отражения, поскольку оно всегда заключает в себе и побудительный компонент» (1969, с.369–370; выделено мною. — В.В.) [24]. Данное представление конкретизирует теоретический принцип единства интеллекта и аффекта [25], утверждая, что на полюсе аффекта в виде пристрастного отношения ко всему отражаемому в психическом образе содержанию получает выражение мотивация.

Многочисленность и разнообразие человеческих мотивационных отношений, а также достаточно очевидный факт, что их развитие невозможно без понимания всего комплекса причин и отдаленных последствий происходящего, то есть зависит от развития интеллекта, объясняет продолжительность и сложность процесса их онтогенетического формирования. Далее предстоит рассмотреть, тоже с феноменологической стороны, условия и факторы, влияющие на этот процесс.

[1] Леонтьев А.Н. Потребности, мотивы, эмоции. М.: 1971 (с сокращ.)

[2] Характерное для философии позитивизма. – Прим. ред.

[3] Именно в этой связи в психологии и предпринимались попытки измерения, так сказать, эмоционального баланса человеческой жизни. По-видимому, наиболее старая работа в этом направлении, цитированная еще Мечниковым, принадлежит Ковалевскому, который предложил даже специальную единицу измерения удовольствия, названную им «густией». Такие попытки делаются и некоторыми современными психологами. – Прим. авт.

[4] Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. М.: Политиздат, 1977. С.186—189.

[5] Экспериментальная психология. / Ред.-сост. П. Фресс, Ж. Пиаже. М.: Прогресс, 1975. С.120—125 (с сокращ.)

[6] Напр., Филиппов, 1968.

[7] См. Хекхаузен, 2003; Arkes, Garske, 1982; Bindra, Stewart, 1966; Buck, 1988 и др.

[8] К.Обуховский, например, определяет мотив как «вербализацию цели и программы, дающую возможность данному лицу начать определенную деятельность» (1972, с.19); X.Хекхаузен предлагает понимать мотивацию как то, что объясняет «с какой целью некто осуществляет то или иное действие» (2003, с.26).

[9] Напр., Асеев, 1971.

[10] Ковалев, Дружинин, 1982.

[11] Миллер и др., 1964, гл. 7.

[12] См.: Здравомыслов, 1986; Леонтьев, 1999; Мясищев, 1957; Узнадзе, 1961; Eagly, Chaiken, 1993; Renninger a.o., 1992; Savickas, 1999; и др.

[13] «Если все известные ценности распределить по степени их значимости для человечества, его существования и прогрессивного развития, то получится классификация в виде своеобразной иерархии ценностей, подчиненной принципу субординации, где каждая ценность по отношению к вышестоящей ценности играет роль средства, или условия, или вытекающего из нее следствия» (Анисимов, 1970, с.22).

[14] См. Леонтьев, 1999.

[15] См. Вилюнас, 1983.

[16] Олпорт, 2002b, гл. 10.

[17] Проблема «функциональной автономности» и мотивационных «сдвигов» будет рассмотрена в п. 4.4.

[18] Murray, 1964.

[19] О существующей в литературе (хотя не всегда в явном виде) тенденции различения обобщенных и конкретно-ситуативных мотивационных образований см. Патяева, 1983.

[20] Левин, 2000; 2001; Heider, 1960; Lewin, 1935.

[21] Божович, Конникова, 1975.

[22] Harter, 1978; Koestner, McClelland, 1990; White, 1959.

[23] Джидарьян, 1976; Hallman, 1965.

[24] «В процессе отражения явлений внешнего мира происходит и определение их значения для индивида и тем самым его отношения к ним (психологически выражающегося в форме стремлений и чувств). В силу этого предметы и явления внешнего мира выступают не только как объекты познания, но и как двигатели поведения, как его побудители, порождающие в человеке определенные побуждения к действию, ¾ мотивы» (Рубинштейн, 1957, с.244).

[25] Выготский, 1982, с.22; Рубинштейн, 1957, с.264.

Поиск по сайту: