I. Подготовка к процедуре. Печатается в авторской редакции

Печатается в авторской редакции

Корректор Л.В. Есиневич

Подписано в печать 20.06.2012

Объем 10,5 п.л.

Тираж 150 экз.

Отпечатано в типографии ИП Буймова М.В.

г.Красноярск, ул. 2-ая Брянская, 59/6

[1] См.: ч. 1 ст. 20 КоАП РФ: «Мелкое хулиганство, то есть нецензурная брань в общественных местах,...»: но ср. ч. 5 ст. 29 Конституции РФ: «Цензура запрещается».

[2] Например, в США одним из наиболее актуальных понятий коммуникативной практики уже свыше двух десятилетий является political correctness – «политическая корректность» (переводят также как «культурная корректность», «коммуникативная корректность»), в соответствии с требованиями которой недопустима дискриминация каких бы то ни было групп населения (по расовым, национальным, сексуальным, религиозным, возрастным, физическим, психическим и иным признакам). Так, «оскорбительные характеристики», например blind и illiterate, предлагается заменить па visually impaired и print-challenged; вместо woman, этимологически связанного с man, что «унижает достоинство женщин», ввести womyn; даже взамен a pet, унизительного для животных, употреблять an animal companion, и т.п.; black people (уже эвфемизм - по отношению к negroes) из-за отрицательных ассоциаций «черный» - «мрачный» - «злой» замещается термином a person of color и т.д. Несоблюдение критериев «политической корректности» может повлечь за собой весьма ощутимые последствия для неосторожного рсчедеятеля: подорвать его репутацию, разрушить карьеру и создать для него множество других трудностей. Это, конечно, попытка нивелировать различия между разными группами граждан без каких-либо социальных, экономических и прочих изменений.

[3] Можно сказать, что подобные терминологические перекрещивания, когда в лингвистике оперируют терминами, вызывающими ассоциации с юриспруденцией (кроме кодекс, также закон, прецедент, субъект и др.) тоже свидетельствуют об особых характерах связей между языком и правом.

[4] Симптоматичный пример: на выступление в суде в роли эксперта квалифицированного лингвиста (доцента вуза), пытавшегося раскрыть неоднозначность выражений, оцениваемых истцом как инвективы, судья в сердцах отреагировал следующим образом: «Уж лучше бы мы пригласили учительницу из школы: она хоть умеет пользоваться словарем Даля!» [11. С.9]; любому филологу хорошо известно, что «Толковый словарь живого великорусского языка» замышлялся его создателем вовсе не как нормативный – даже для современного ему периода, первой половины XIX века.

[5] Под «своеобразными словосочетаниями», как сообщается здесь же, подразумеваются «термины алиби, недонесение, вменение, сокрытие, промотание, применение давности, аморальный поступок, добросовестное заблуждение, противная сторона» [20. С. 1]; во-первых, как видим, это не только словосочетания, но и отдельные слова; во-вторых, следовало бы оговорить их «своеобразие» – для русского синтаксиса они вполне обычны.

[6] Своеобразную игру слов находим в таком определении: «юридический язык – это государственный язык» [22. С.51]. Можно предположить, что автор-юрист хотел использовать многозначность: государственный язык как юридическое понятие (см. ст. 68 Конституции РФ) и государственный язык как язык, на котором в данном государстве выполняются тексты официально-делового характера.

[7] Вероятно также, что автор имеет в виду официально-деловой стиль современного русского литературного языка.

[8] Здесь же сообщается об известной лингвистам проблеме нейтрализации видовых оппозиций (действительно, вопрос где вы купили хлеб? в смысловом отношении равен вопросу где вы покупали хлеб?); конечно, для подлинно грамматического толкования фразы из конституции «каждый вправе ПОЛУЧИТЬ высшее образование» следовало бы учесть и это обстоятельство. Однако, может быть, хотя бы в некоторых, даже единичных случаях все-таки существует вероятность попытаться создать прецедент и различить использование слова либо формы слова непроизвольное – и преднамеренное. Ведь, скажем, «примеры нечеткого различения многозначности можно условно разделить на две группы примеров: "сознательного введения в заблуждение читателя" и "бескорыстной небрежности" [32. С. 123]. Так, Б.И. Осипов совершенно верно считает актуальной «проблему использования всякого рода лингвистических ухищрений в сословно-классовых интересах» (впоследствии он использует определение «речевое мошенничество»): «..С активизацией инфляционных процессов, начиная с 1992 г., деньги, выплачиваемые банками вкладчикам сверх первоначальной суммы вклада, превратились из прибыли по вкладам в частичную компенсацию инфляционных убытков, но по-прежнему именуются не компенсацией, а процентами по вкладам! Проценты по вкладам – это доход, а доход государство вправе облагать пилотом – и вот уже поднимается вопрос о налоге на прибыль по вкладам, хотя никакой прибыли нет, даже и дохода нет, а есть наоборот убытки, компенсируемые лишь в ничтожной доле...» [37. С.68]. Автор приводит и хорошо известный жителям многих городов пример – переименование рейсовых автобусов в маршрутные такси, которые, конечо, вовсе не такси в настоящем значении этого слова [38. С.209].

[9] Согласно статье 190 (2) УПК РФ «показания допрашиваемого липа записываются от первого лица и по возможности дословно». Полагают, что устные показания – «это еще «сырой материал», который самому допрашиваемому с помощью следователя предстоит обработать, отшлифовать при составлении протокола. Подобных пояснений требуют просторечия [видимо, разговорно-просторечных слов - А.В.], которые сами но себе, а также в контексте могут быть поняты неоднозначно»|34. С.44|: то же относится к диалектизмам (территориально ограниченной в употреблении лексике), арготизмам (жаргонизмам). Необходимость толкования первых вызвана их узколокальной распространенностью, вторых – тем, что одни и те же жаргонные и арготические слова и фразеологизмы в разных местностях (зачастую даже соседствующих друг с другом) могут иметь разные значения; кроме того, жаргонизмы семантически диффузны по самой своей природе. Фиксация же в текстах протоколов «непристойных слов и выражений целесообразна лишь в тех немногих случаях, когда они имеют существенное доказательственное значение. Так, при осмотре кассового помещения по делу о краже со взломом был обнаружен закрепленный в пишущей машинке лист бумаги, на котором преступник напечатал различные непристойные выражения. В протоколе допроса признавшегося в совершении кражи подозреваемого следователь записал: «Я напечатал на стоящей в кассе машинке нецензурную брань». В данном случае существенное значение имела бы дословная передача в протоколе непристойных выражений» [34. С.5 11. Предостерегают также против чрезмерного редактирования показаний, с целью чего следователи, составляя протокол, «регулярно и без надобности причесывают живую разговорную речь под гребенку официально-делового стиля» |34. С.58]. Во-первых, сам допрашиваемый в дальнейшем может заявить, что это не его слова и он так не говорил – и будет прав: во-вторых, «засорение [!] текста [видимо, все же именно протокола – при передаче речи допрашиваемого – А.В.| средствами официально-делового стиля... не может не вызвать недоверия к ним» 134. С.59]. Кроме того, «чрезмерное использование официально-деловой лексики иногда приводит к тому, что показания по своей речевой форме не отличаются от описательной части постановления и обвинительного заключения. Так, в протоколе допроса обвиняемой следователь записал: «Я проживала в Ленинграде без определенного места жительства и занятий. Перемещалась из одного района в другой, ночевала на вокзалах, в парадных домов. Существовала я за счет денег, которые получала па приемных пунктах стеклотары за собранные бутылки». В такой же речевой форме приведенные обстоятельства были изложены в обвинительном заключении» [34. С.59|. Понятно, что лексико-стилистические черты оформления цитируемого текста, явно не характерные для речи обвиняемой, могут вызвать сомнения и в истинности данных ею показаний.

[10] При подготовке раздела использованы книга А.И.Моисеева «Богатство языка и культура речи» (СПб., 1995) и учебное пособие Н.Н.Ивакиной «Профессиональная речь юриста» (М., 1997).

[11] Более подробно см.: Калакуцкая Jl.ll. Фамилии. Имена. Отчества. Написание и склонение. - М., 1994.

I. Подготовка к процедуре

1. Уточнить у пациента понимание цели и хода предстоящей процедуры и получить его согласие на проведение процедуры. В случае неинформированности пациента уточнить у врача дальнейшую тактику.

2. Если процедура проводится в палате и там есть другие люди, отгородить пациента ширмой.

3. Надеть перчатки.

4. Присоединить наконечник к кружке Эсмарха, закрыть вентиль, налить в кружку 0,5—1 л воды (убедиться, что она не очень горячая), укрепить кружку на штативе на высоте 1 м от уровня пола. Открыть вентиль и слить немного воды через наконечник, вытесняя воздух.

5. Смазать наконечник вазелином с помощью шпателя, или нанести его на туалетную бумагу и смазать наконечник, вращая его.

6. Опустить изголовье кровати до горизонтального уровня. Помочь пациенту повернуться на левый бок. При этом его правая нога должна быть согнута в колене.

7. Положить на кушетку (кровать) клеенку, свисающую в таз, и пеленку.
Примечание. Если состояние не позволяет пациенту лечь на левый бок, клизму можно ставить в положении пациента «лежа на спине».

8. Напомнить пациенту о необходимости задержать воду в кишечнике в течение 5—10 мин. Поставить поблизости на моющийся стул подкладное судно (если процедура выполняется в палате).

Поиск по сайту: