ШИЗОФРЕНИЧЕСКИЙ МИР

Для психиатра важна способность понять и включить­ся в мир переживаний больного. В понятие этого мира мы вкладываем все то, что больной чувствует, что явля­ется содержанием его прошлого, будущего и настоящего, что иногда является интимным переживанием, скрывае­мым от внешнего мира и даже от самого себя, и имеет собственную, своеобразную для больного тематику, структуру и колорит.

Этот внутренний мир пациента мы пытаемся воссо­здать на основе очень фрагментарных сведений, получен­ных от больного и о больном. Это — сообщения от окружающих, его собственные высказывания, наблюдения его поведения, и особенно его чувственных реакций. При этом нередко мы вынуждены пользоваться интерпо­ляцией, т. е. из отдельных фрагментов конструировать определенную целостность, не забывая, однако, о том, что наша интерполяция может быть неадекватной и что при дальнейших контактах с больным ее, возможно, придется изменять.

Чтобы проникнуть в мир переживаний больного, не­обходимо прежде всего завоевать его доверие. Психиатр Должен быть для больного тем человеком, перед которым он может безбоязненно раскрыться, который не будет его ни осуждать, ни порицать.

Этот контакт представляет собой нечто особенное и в общем не встречаемое в обычном межличностном в общении. Своеобразие его для психиатра заключается, пожалуй, в погружении во внутренний мир больного и желании облегчить его страдания, а со стороны пациен­та — в чувстве безопасности, которое вызывает в нем психиатр. Понимание другого человека лежит не только в интеллектуальной плоскости, быть может чувственная плоскость даже важнее. Больной должен стать для психиатра кем-то близким. Он не может оставаться кем-то иным, чужим в значении «varius», «alienus». Врач поз­нает своего больного через призму собственных, часто интимнейших переживаний, ибо невозможно постичь то, что не приходилось переживать самому хотя бы в ми­нимальной степени.

Метафизика. Нормы поведения, являющиеся основой еврейской и христианской морали и содержащиеся в тексте, который согласно библейскому сказанию был вручен Моисею на горе Синай, выражены в десяти заповедях. Они были выбиты на двух каменных таблич­ках. Одна содержала три первых заповеди, касающиеся отношения людей к Яхве, а другая — семь последующих, регулирующих отношения между людьми. Тематике пов­седневной жизни посвящена вторая табличка. Это вполне понятно, ибо с тем, что в ней заключено и сформули­ровано уже в VIII—VI веках до новой эры, человек постоянно сталкивается в повседневной жизни.

Зато в шизофрении мы наблюдаем обратную картину: метафизические проблемы выдвигаются на передний план. Это является одной из черт, которые позволяют отличать шизофренический бред от иных видов бреда. Тематика нешизофренического бреда обычно бывает сво­бодна от специфической окрашенности метафизическими проблемами.

Метафизическую тематику шизофренического мира можно разделить на три направления: онтологическое, эсхатологическое и харизматическое. Онтологическое на­правление касается сущности бытия, концепции человека и вселенной (onta — действительность, реальное бытие). Эсхатологическое направление охватывает конец света, цель человека и т. п. Харизматическое направление включает в себя существенный смысл человеческой жизни, ее истинную цель и предназначение (charisma — любовь).

Онтологическое направление. Мир обыкновенного человека, в общем, бывает достаточно тесным: замыка­ется в кругу семьи, знакомых и сослуживцев. Помимо специалистов, мало кто интересуется вселенной как таковой — ее структурой, сущностью, смыслом и предна­значением, сущностью действительности и нашего бытия. И даже интересуясь подобными проблемами, обыкновен­ный человек концентрируется на том, что поддается проверке, что стимулирует его рецепторы и на что он сам каким-то образом может воздействовать, так как основой контакта с окружением является рецепторно-эф­фекторная дуга (восприятие — действие). Окружающий мир воспринимается как действительный, если он замы­кает такую дугу в кольцо, т. е. когда он, подвергаясь воздействию со стороны наших эффекторов, одновремен­но стимулирует наши рецепторы.

Физик не стремится ответить на вопрос, что такое электричество, но занимается его эффектами (электро­магнитными, световыми, тепловыми, химическими), т. е. тем, что на него действует и на что он может воздей­ствовать сам. Разумеется, возможности проверки, учиты­вая бесконечность мира, крайне малы, поэтому большин­ство вещей принимается на веру, т. е. усваивается гото­вая картина мира, созданная группой специалистов.

Главной чертой шизофренической космологии являет­ся фантастика и магия. Правда, современная физика предлагает не менее фантастическую картину мира, но она поддается проверке и понятна только специалистам.

Шизофренический же мир наполняют таинственные энергии, лучи, силы добрые и злые, волны, проникающие в человеческие мысли и управляющие человеческим по­ведением. В восприятии больного шизофренией все на­полнено божеской или дьявольской субстанцией. Мате­рия превращается в дух. Из человека эманируют флюиды, телепатические волны. Мир становится полем битвы дьявола с богом, политических сил или мафии, наделен­ных космической мощью. Люди являются дубликатами существ, живущих на других планетах, автоматами, уп­равляющими таинственными силами. Все новые открытия и изобретения очень быстро включаются в тематику шизофренического мира. Лазеры, космические излучения, атомные бомбы, межпланетные путешествия, электронные мозги, попытки исследования телепатических явлений и т. п. нередко полностью захватывают воображение больных. Аналогично обстоит дело с важнейшими по­литическими событиями. Они становятся близкими, не­посредственно касающимися больных; часто пациенты идентифицируются с их героями.

Хотя, в общем, события влияют на тематику шизо­френического мира избирательно, так что она меняется в зависимости от эпохи и культурного круга и полвека назад выглядела иначе, нежели в настоящее время, од­нако определенные мотивы повторяются: борьба проти­воположных сил, действие на расстоянии, обманчивая видимость обычного образа мира.

Этот мир является полем битвы противоположных сил, обычно морального характера — добра и зла, кра­соты и безобразия, мудрости и глупости. Действие на расстоянии может быть пассивным либо активным. В первом случае на больного действуют различные силы во втором — с их помощью он действует на окружение' За обычной картиной мира скрывается иной, «подзем­ный» мир.

Больной якобы открывает сущность действительнос­ти — кантовскую «вещь в себе». По убеждению боль­ного, — человечеству известна только ее видимость.

Магия шизофренической онтологии основывается на слишком близком взаимодействии с миром. Это как бы карикатура на закон взаимосвязи явлений. Не существует независимых явлений — все взаимозависимы и взаимов­лияют друг на друга. Разумеется, больной является цен­тром этой сгущенной структуры мира. Самые отдаленные события влияют на него, либо он влияет на них. Доста­точно его движения пальцами, чтобы изменить полет птиц, чтобы остановилось солнце, наступил конец света, чтобы кто-то погиб. И наоборот, чей-то жест, злой взгляд может причинить вред больному.

Отдаленность роли не играет, так как силы, действу­ющие на больного, либо из него исходящие, с легкостью ее преодолевают.

Магия вытекает из метафизического характера тема­тики шизофренического мира. Вещи, находящиеся за пределами человеческого восприятия и действия, легко становятся полем действия таинственных сил. Если боль­ной сам не может влиять на окружение, то иные силы, вступают в действие. Они с легкостью приобретают фантастическую форму. Примером из повседневной жизни является та легкость, с которой люди, не имеющие влияния на ход политической жизни, создают сложные концепции действующих в ней сил.

Эсхатологическое направление. Разрушение собст­венной структуры отражается на образе окружающего мира. Вместе с больным изменяется его мир. Изменение бывает постепенным либо внезапным в зависимости от характера болезненного процесса, но в любом случае оно оказывается предельным. После него уже ничего не может происходить. Это — конец всему, конец света. Картина конца света может быть более или менее апокалипсической, ограничиваться малым кругом (семья, страна) либо охватывать весь земной шар и вселенную. Это может быть началом конца света (кровавые войны, взрывы атомных бомб, гибель человечества, своей страны или только семьи, битва дьявола с богом, борьба вра­жеских сил, заговоры, шпионаж), либо конечной стадией (рай, ад, опустошение после военных катастроф, бессроч­ное тюремное заключение или концлагерь). В воображе­нии больного шизофренией остаются лишь их тени, духи, либо мертвые тела, движущиеся наподобие автоматов.

Ощущение надвигающейся катастрофы не является редкостью в человеческой жизни. Оно связано с пони­жением настроения (например, при депрессиях), когда будущее представляется в черном свете, а также с соб­ственным бессилием по отношению к внешней ситуации, которую невозможно изменить. В другом случае песси­мистическая картина катастрофы играет роль компенса­ции за собственные неудачи («после нас хоть потоп»). Здесь присутствует радость уничтожения и разрядки агрессии. В случаях ипохондрического бреда больной с определенной долей радости наблюдает разрушение сво­его тела, в бреде ревности — разрушение сексуальной связи и семьи, в бреде греховности — свое осуждение и кару за грехи и т. д.

Катастрофические настроения достаточно типичны для эпох упадка; старые нормы разрушаются, а новые еще не созданы, а потому господствует состояние поте­рянности и беспомощности. Нигде, однако, они не до­стигают столь апокалипсических масштабов, как при шизофрении. Катастрофе предшествует наполненное ужасом ожидание; колорит мира затемняется, все стано­вится таинственным и ужасным. Страх нарастает cre­scendo — в кульминационный момент следует взрыв: конец мира, войны, катаклизмы, хаос, страшный суд, Разделение на дьяволов и ангелов, осужденных и спасен­ных, добрых и злых, патриотов и врагов, живых и мертвых. Постепенно буря стихает, появляется рай либо ад, которые иногда принимают более мирские формы: идеального строя, концентрационного лагеря, жизни на другой планете и т. п. Религиозные мотивы катастрофи­ческой картины не соответствуют мировоззрению пре­морбидного периода. Достаточно часто случается, что у глубоко религиозных людей формируется мирской образ катастрофы мира, и, наоборот, совершенно безразличные к религиозным вещам люди переживают апокалипсичес­кие видения отнюдь не мирской тематики. По-видимому при шизофрении мировоззрение не имеет большого вли­яния на картину болезни.

Не всегда катастрофическая картина бывает такой яркой. Кроме того, невозможность установления контак­та, например при кататоническом синдроме, затрудняет воссоздание переживаний больного. Об их интенсивности можно судить лишь на основе поведения: выражения лица, позы тела, большой толерантности к боли и т. п. В случае шизофрении конец света часто принимает форму опустошения, которое охватывает больного и его окружение. Это — опустошение внутреннего мира; солн­це уже не светит, люди не смеются, время остановилось, пространство замкнулось в стенах одной комнаты. Не для чего из нее выходить, так как за ее стенами мир представляется измененным, вымершим, либо страшным.

Гебефреническое «валяние дурака» может быть на­смешкой над людьми, которые не отдают себе отчета в том, что все изменилось, что надвигается катастрофа. Катастрофический колорит является отличительной осо­бенностью часто встречающегося при шизофрении бреда преследования. Факт слежки, преследования, отравления и т. д. приобретает общечеловеческое значение; если такие вещи возможны, значит весь мир против больного, весь мир изменился.

Харизматическое направление. Больной не стоит в стороне, когда мир потрясают апокалипсические собы­тия. Он занимает в нем центральную позицию. Бывают минуты, когда он чувствует себя бессмертным, немате­риальным, всемогущим богом либо дьяволом. От него зависят судьбы вселенной. Он управляет движениями звезд и планет. Он с легкостью читает человеческие мысли, управляет их волей. Он находится в центре религиозных и политических войн, заговоров, битв, раз­ведок. За него идут ожесточенные бои, и от него зависит победа либо поражение. Миру грозит гибель — больной хочет предостеречь человечество, посвятить ему себя; лишь его героическое действие может спасти от катастрофы. Больной хочет пострадать, быть мучеником, наносит себе чувствительные ранения, калечит свое тело. Кладет руку в огонь, ибо от того, выдержит ли он боль, зависит, как он считает, спасение человечества. Отрезает себе палец, ухо, пенис в знак жертвы ради высшей цели. Отказывается принимать пищу, чтобы, очищая свое тело, очистить человечество к приходу иного, нового мира.

Ему являются Бог, святые, герои прошлого, великие предки, души умерших близких, которые дают ему по­ручения, разъясняют его великую миссию. Он разговари­вает с ними, ждет от них условного знака, приказания, является слепым орудием в их руках. За него борются злые силы — дьявол, враждующие партии, подпольные организации. Они выдают ему свои приказы, вынуждают к подчинению — он послушен им, как автомат; они читают его мысли, управляют каждым его движением. Больному открывается подлинный смысл жизни — вели­кая миссия, героическое деяние, мученичество, святость, божественность, сатанизм. Вся его жизнь как бы замы­кается под знаком Харизмы.

Представленный здесь метафизический аспект шизо­френического мира, несмотря на изменчивость деталей, зависящих от культурных влияний, в основной схеме остается одним и тем же. Его можно обнаружить в анам­незе болезни.

Героизм в норме и патологии. Героический мо­мент — стремление к совершению великих деяний, по­священие себя другим, испытание себя, желание оставить след после себя (поп omnis mortar [69] ) — является чертой, довольно характерной для человеческой природы. Эти стремления ярко проявляются в молодом возрасте, что, между прочим, издавна использовалось вождями, поли­тиками, государственными деятелями. Обряды инициа­ции, существующие во всех культурах, строятся на прин­ципе испытания сил молодого человека. У некоторых примитивных народов испытание бывало столь суровым (голодание, физические истязания, пребывание в лесу в полном одиночестве), что неоднократно заканчивалось кратковременным психозом шизофренического типа. Божество либо прославленный герой племени объявляли состояние психоза смыслом и целью жизни.

Героическое течение проходит через историю культу­ры; его сущность заключается в желании изменения, улучшения жизни, борьбы со злом, подчинения окруже­ния собственной воле. В нем реализуется установка «над» — стремление преобразовать окружающий мир по своему образу и подобию.

Культура являет собой устойчивый след реализации установки «над». Невозможность разрядки установки «над» при взаимодействии с окружением ведет к тому, что ее реализация ограничивается миром мечтаний и фантазий, которые разрастаются тем сильнее, чем мень­ше осуществляются в реальной действительности. Обра­зуется порочный круг, поскольку разрастание мечтаний затрудняет их реализацию, а невозможность реализации усиливает мечтания. Чем больше расхождение между мечтаниями и действительностью, тем сильнее становится потребность проверить себя, узнать ответ на вопрос «какой я на самом деле?». Невозможность реализации установки «над» в конкретной действительности создает ситуацию, в которой она может получить разрядку в сфере, недоступной проверке, находящейся за пределами рецепторно-эффекторной дуги, т.е. в метафизическом мире. Одновременно при этом изменяется иерархия цен­ностей. Для действующего субъекта важен район непос­редственного контакта с окружением, тот участок дейст­вительности, где проверяется эффект собственной актив­ности, собственная установка «над». Причинные связи образуются просто — действие и его результат.

Для человека, лишенного возможности действовать, сферой активности становится неподдающаяся проверке часть мира; в ней он чувствует себя в безопасности, будучи свободным от необходимости принятия активной позиции. Причинно-следственные связи здесь становятся более сложными, так как отсутствуют непосредственное воздействие на окружение и возможность наблюдения его результатов; активность становится оторванной от дейст­вительности.

По мере того как контакт с окружением становится слабее, психическая активность все более смешается за пределы сенсомоторного контакта с действительностью С легкостью создаются причинно-следственные связи, отсутствует возможность их проверки посредством про­стой формулы — действую и наблюдаю результат дей­ствия. Внешний аспект действительности перестает ин­тересовать больного; важнейшим становится существен­ный смысл действительности, то, что скрывается под ее поверхностью.

При шизофрении часто наблюдается тенденция к философствованию; проблемы добра, зла, смысла бытия, устройства мира, смысла жизни, высшей цели человека и т. д. не просто интересуют больных, но становятся существенным делом их жизни. Философ занимается философией, но живет, в сущности, такой же жизнью, как и любой другой рядовой человек. Больной шизо­френией живет своей философией. Проблемы, которые для философа являются предметом рассуждений, для больного являются делом жизни в буквальном смысле слова, ибо он живет в мире, им самим созданном, ради которого он готов страдать и даже отдать жизнь. Извес­тное выражение «primum vivere, deinde philosophari» («сначала жить, а затем философствовать») оказывается у него трансформированным в положение «primum phi­losophari, deinde vivere».

Ненависть к родителям. Неоднократно первым сиг­налом шизофрении оказывается внезапное изменение эмоционального отношения к ближайшему окружению. Родители бывают поражены, когда их всегда послушная дочь или сын вдруг впадет в безудержную агрессию либо, замкнувшись в себе, смотрит на них «злыми глазами». Часто наблюдается колебание чувств, когда ребенок бы­вает то нежным, то враждебным. Это изменение эмоциональной установки нередко бывает первым и главным проявлением начинающейся шизофрении. Эмоциональное отношение к родителям, особенно к матери, становится центральным пунктом переживаний больного. Он упре­кает их в холодности, невнимании, ограничении его свободы. Иногда отношение к родителям становится ярко симбиотическим; больной боится без них что-то делать, постоянно остается с ними, всегда спрашивает их мнение и при этом как бы подспудно питает враждебные либо амбивалентные чувства. Иногда образ родителей под влиянием сильных чувств подвергается патологической деформации. Больной вдруг начинает видеть их «подлин­ное» лицо: из доброжелательных и любящих они превращаются во врагов и преследователей, стремящихся уничтожить больного, сломать ему жизнь, сделать из него «сумасшедшего», отравить лекарствами и т. п. Если больной женат, такая смена может быть направлена на сексуального партнера; иногда она составляет основу шизофренического бреда ревности.

Шизофреническая семья. В психодинамической пси­хиатрии двух последних десятилетий много внимания уделялось так называемой шизофренической семье. Ут­верждалось, что мать больного проявляла неадекватное отношение к ребенку, чувственную холодность, нередко подсознательную враждебность к нему, неуверенность в роли матери, деспотичность, неспособность выразить свои чувства, и стремление получить разрядку, демонст­рируя власть. С другой стороны, отец в таких семьях бывает чрезмерно уступчивым, оттесненным своей суп­ругой от своей отцовской роли на периферию семейной жизни. С ним не считаются, им явно пренебрегают либо ненавидят его, когда он своим поведением, например алкоголизмом, нарушает семейный порядок. Часто с внешней стороны семейная жизнь представляется образ­цовой, и лишь обстоятельный анализ эмоционально-чув­ственных отношений выявляет их патологию. Иногда мать, фрустированная в своей супружеской эмоциональ­но-чувственной жизни, все свои чувства, включая и эротические, проецирует на ребенка. Она не может допустить «перерезки пуповины», привязывает ребенка к себе, ограничивает его свободу.

Патология семейной жизни не является редким явле­нием и, несомненно, относится к числу этиологических факторов не только шизофрении, но и других психичес­ких заболеваний. Возможно, при неврозах она встреча­ется гораздо чаще, чем при шизофрении. В случае неврозов она бывает обычно более явной, а при ши­зофрении более скрытой. С другой стороны, встречаются семьи больных шизофренией, в которых действительно трудно доискаться каких-либо шизофренических черт. Таким образом, зарождается подозрение, что концепция шизофренической семьи в большей степени возникла под влиянием патологических чувственных установок паци­ентов. Это значит, что ее приверженцы смотрели на семью больного глазами своего пациента.

Разумеется, объективная оценка семейной атмосферы чрезвычайно затруднительна, и часто психиатр и психолог не в состоянии оценить ее иначе, нежели с позиции пациента. В конце концов, в одной и той же семье один ребенок может оценивать ее климат позитивно, а другой — негативно. Выявление у больного негативной оценки и негативной эмоционально-чувственной установ­ки к материнской среде всегда требует дальнейшего анализа, ибо свидетельствует о нарушении в формирова­нии первых контактов с социальным миром. Как уже упоминалось, оно не является специфическим для ши­зофрении, поскольку встречается слишком часто при различных психических нарушениях. Сведение этиологии шизофрении исключительно к этому фактору, несомнен­но, является слишком большим упрощением. Некоторые авторы приписывают эмоционально-чувственной связи с матерью столь большое значение, что считают на основе подробного анализа историй жизни больных шизофре­нией — главной причиной этой болезни отделение боль­ного от матери в период первых трех лет жизни[70].

Материнство в живой природе. Дарвиновская модель живой природы, жестко и беспощадно борющейся за сохранение своей жизни и жизни вида, в последние годы все чаще вытесняется более позитивной моделью, в которой наряду с борьбой много места занимает забота, ласки, игра. Особенно подчеркивается толерантность и опека, какими окружены молодые животные в природе. Они живут «на особых правах». Опека и толерантность в отношении малышей и подрастающих распространяется даже на животных других видов. Нередко животные заботятся о малышах другого вида как о своих собст­венных детенышах, если они оказываются лишенными материнской опеки. Материнство, которое является одной из основных форм поведения, связанного со вто­рым биологическим законом (сохранения жизни вида), нередко смягчает жесткие условия, связанные с реализа­цией первого основного закона (сохранения собственной жизни), соответственно которому, чтобы жить самому, необходимо убивать другие живые существа.

Чем выше на лестнице филогенетического развития находится животное, тем большего периода материнской опеки оно требует. Эта опека охраняет его перед же­стокими законами жизни. Развитие форм, как морфоло­гических, так и функциональных, осуществляется как бы в изоляции от внешнего мира, в материнской среде — среде охраняющей, безопасной, обеспечивающей удовлет­ворение основных потребностей. У млекопитающих во время внутриутробного периода такой средой является непосредственно организм матери; она буквально собст­венным телом охраняет своего детеныша от внешнего мира.

Возврат в лоно матери. По мнению некоторых авто­ров, особенно психоаналитически ориентированных[71], у человека до конца жизни сохраняется стремление к возврату в лоно матери. Некоторые считают, что опре­деленные формы поведения и переживаний больных шизофренией являются выражением этого стремления. Например, двигательная активность при кататонии может напомнить двигательную активность плода: легкий пере­ход от полной неподвижности к сильным хаотическим движениям. Разрушение границы, отделяющей внутрен­ний мир от внешнего, можно интерпретировать как рег­рессию к жизни плода и раннему периоду детства, когда эта граница еще не существовала, так как она могла сформироваться в постоянном взаимодействии с окруже­нием.

Игра. Если бы не безопасность, которую обеспечивает материнская опека, то молодое существо, не располага­ющее еще полностью развитыми функциональными и морфологическими формами, было бы обречено на ги­бель в окружающем мире; каждый его неверный шаг грозил бы смертью. Материнская среда не только удов­летворяет все существенные для жизни потребности (пища, питье, тепло и т.п.), но и обеспечивает возмож­ность развития информационного метаболизма. Благодаря тому, что окружающая среда оказывается безопасной, ничем не угрожающей, можно вступать с ней в контакт, удовлетворять свое любопытство (установка «к»); нет необходимости от нее убегать или с ней бороться (установка «от»).

Первый контакт с окружающим миром имеет характер игры. Ничто не делается всерьез, а только «понарошку». В игре апробируются разные формы взаимодействия с окружением, осуществляется подражание взрослым, в играх бывают победители и побежденные, командующие и подчиняющиеся. Окружающий мир напоминает сказоч­ную страну, в которой все время открывается что-то новое. В этом игровом отношении к окружающему миру как у животных, так и у человека можно наблюдать необычайное богатство форм поведения. Игра, таким образом, имеет чрезвычайно важное значение для разви­тия информационного метаболизма. Однако условием этого развития является доминирование установки «к». Ибо трудно вступать в контакт с окружением, от кото­рого приходится бежать или которое хотелось бы унич­тожить.

В преморбидном периоде жизни больных шизофре­нией часто наблюдается недостаток игры в их отноше­ниях с окружением. Иногда это бывает обусловлено чрезмерной опекой родителей, которые не позволяют ребенку играть с ровесниками; нередко ребенок от при­роды бывает несмелым, избегает контактов со сверстни­ками, а иногда какая-нибудь травма обусловливает не­возможность контакта с другими детьми. В социотерапии шизофрении важную роль играет игровой элемент. Иног­да больной впервые в жизни лишь в больнице учится играть, относиться к жизни менее серьезно, впервые познает флирт, учится танцевать и т. п.

Основная структура социальных контактов. Во вза­имодействии с социальным окружением формируется специфическая для человека иерархическая структура, которая в языке наилучшим образом выражается посред­ством личных местоимений: «я» и «мы», «ты» и «вы», «он» и «они». Непосредственное взаимодействие реали­зуется в среде «я» — «ты» либо «мы» — «вы». Во втором случае имеет место идентификация с группой; «я» заменяется на «мы». Чувство общности с другими Усиливает собственную позицию; человек чувствует себя более сильным и смелым, ибо не одинок; вместе с другими («мы») легче апробируются различные новые спо­собы поведения.

Дети в группе значительно легче проникают в «таин­ственный мир». Сообща организуются запрещенные раз­влечения, вылазки; первые сексуальные опыты (обычно мастурбация). Взрослые также вместе с другими чувст­вуют себя более уверенно (например, в минуты опаснос­ти) в апробировании форм активности, необычных в данном социальном круге (например, новых политических или религиозных принципов) и т. п. Напротив, формы «он», «они» указывают на более дальнюю область. Эта часть социального окружения не принимает непосредст­венного участия в «игре». «Он» или «они» наблюдают со стороны, играют роль социального зеркала, являются судьями. «Они» — это часто родители, когда дети об­щаются с ровесниками. Однако, когда ребенок возвра­щается в семейный круг, родители снова входят в более интимную сферу «я» — «ты». В нормальной социальной жизни люди часто переходят из одной сферы в другую в зависимости от сложившейся ситуации.

При шизофрении дефицит взаимодействия с социаль­ным окружением ведет к тому, что самая близкая сфера контакта с ним деформируется. Сфера «я» — «ты» и «мы» — «вы» как бы атрофируется, в то время как более отдаленная сфера «я» — «он» либо «они» гипер­трофируется; «они» приближаются к больному, занимая место, в норме принадлежащее самым близким: «ты» и «вы». Не формируется также «мы»; больной чувствует себя одиноким. «Они» смотрят на больного, наблюдают за ним, являются его судьями. Он постоянно чувствует на себе их взгляды. Если дело доходит до нарушения границы, отделяющей собственный мир от окружающего, «они»читают его мысли, управляют его движениями; он становится автоматом, послушным их власти.

Шизофреническое сгущение социальной структуры. Вследствие разрушения трех уровней социального мира при шизофрении наблюдается своеобразное сгущение. «Они» оказывают давление на больного, ограничивают его свободу; он не может от них оторваться, чувствует себя преследуемым ими. Значительно слабее выраженная, но в определенной мере аналогичная ситуация наблюда­ется в повседневной жизни, когда, например, человек оказывается в переполненном трамвае или автобусе. При этом «они» — люди в принципе чужие — занимают позицию, которая в норме соответствует только тем, которые находятся с данным лицом в непосредственном контакте («ты» и «вы»). В такой ситуации сгущения дело доходит до проецирования собственных эмоционально-чувственных установок на тех «дальних близких»; они раздражают своим поведением, своими манерами, выска­зываниями, чего не имело бы места, если бы они находились на достаточной дистанции от нее, ибо мы проецируем на них собственные, враждебные к ним установки.

«Псевдосообщество». Человек — до такой степени существо социальное, что никогда не может находиться в одиночестве.

Когда он оказывается в условиях одиночества, его фантазии наполняются разными персонажами, реальными и фиктивными, близкими и далекими, симпатичными и антипатичными. Даже картины сновидений заполняются всевозможными человеческими персонажами. То же самое касается шизофрении; несмотря на аутизм, боль­ной никогда не бывает один сам с собой. Его, казалось бы, пустой социальный мир заполняется реальными людь­ми, только с измененными обличиями (таким образом, родители, например, вдруг представляются с измененны­ми лицами; вскрывается правда о них, под привычной маской обнаруживается что-то иное, иногда страшное), либо людьми совершенно фантастическими (ангелы, дьяволы, заговорщики и т. п.). Иногда лица изменяются совершенно, застывают в одном выражении (иронической усмешки, насмешки, порицания); иногда деформируются их формы, изо рта выходят ужасные слова, из глаз проникающие лучи, уши вырастают до огромных раз­меров. Временами изменяется цвет лица — оно стано­вится желтоватым, как у покойников, просветленным, как у ангелов, выгоревшим, как у дьявола. Эти измене­ния — результат собственной эмоционально-чувственной проекции больного. Н. Кэмерон определяет описанное здесь явление как «псевдосообщество» — «искусствен­ное сообщество»[72]. Оно является характерным как для шизофреников, так и для разного рода бредовых синдромов.

Изоляция и амплитуда чувств. При спонтанном и естественном взаимодействии с окружающим миром и по мере восстановления близкого контакта с тем или иным человеком смягчается напряженность чувств и эмоций. Заклятый враг вдруг обнаруживает черты довольно сим­патичные, а любимая особа нередко при более близком контакте утрачивает свои «чудесные качества». Как из­вестно из социопсихологии пропаганды, этот факт слу­жит цели формирования общественного мнения с по­мощью прессы и других средств массовой коммуника­ции[73].

Политические партии и организации, религиозные объединения и т. д., желая привлечь как можно больше сторонников и навязать им определенные формы пове­дения, широко используют психологические методы. Если так называемых врагов как можно дальше отдалить от себя и прервать с ними всякие контакты, то будет легче изображать их характеры в соответствии с апри­орно сформированными взглядами, способами поведения и лозунгами. Например, гитлеровская пропаганда изобра­жала врагов в самом черном свете. Иной тип пропаганды, нацеленный на завоевание себе союзников, имеет целью установить более близкие контакты, чему служит откры­тие границ, поддержка торговых и культурных отноше­ний, привлечение туристов.

Диапазон эмоционально-чувственных установок у че­ловека необычайно низок. Ядром установки «к» является максимальное сближение с окружением, какое естествен­ным путем достигается в сексуальном акте, а фиктивным образом — в состояниях мистического или творческого экстаза.

Крайним выражением установки «от» является акт убийства, который, хотя и осуждается во всех культурных кругах, однако получает социальное одобрение. Напри­мер, когда «я убиваю» заменяется на «мы убиваем», как например в случае войны. В нормальной социальной жизни эмоционально-чувственные связи редко доходят до своих экстремальных границ. Все разыгрывается где-то посредине, в зоне «легких» чувств. Правда, в воображении допускаются насилие и убийство, но, к счастью, реализуются эти крайние мысли редко.

При шизофрении часто еще задолго до заболевания наблюдается подавление чувств. Больной не имеет доста­точного эмоционально-чувственного контакта с окруже­нием, чтобы реализовать свои чувственные установки. Он часто живет в скорлупе искусственных чувств, навязан­ных ему окружением («идеальный сынок»), а свои под­линные чувства — как негативные так и позитивные — реализует в фантазиях наяву либо во сне. В них осу­ществляется месть врагам, завоевываются прекраснейшие женщины, ведутся кровавые войны и т.п. Только очень сильные чувства представляются ему подлинными, слабые же — кажутся ложными, либо он вынужден слишком часто проявлять их в своих контактах с окружением. С момента начала заболевания эти сильные чувства начи­нают действовать вовне. Сила их нередко превышает способность наблюдателя прочувствовать и понять их.

Больной шизофренией живет не около центра эмоцио­нально-чувственной оси, но на обоих ее концах: страха и ненависти — с одной стороны, любовного экстаза — с другой. Разумеется, такую жизнь невозможно выдержи­вать длительное время, ибо она превышает возможности организма. Вегетативные разрядки, сопутствующие мак­симальным эмоционально-чувственным напряжениям, раньше или позже приводят к истощению и симптомам чувственного притупления.

В настоящее время трудно сказать, что первично: биохимические изменения или изменения эмоционально-чувственные, ведущие к нарушению основных биохими­ческих процессов. Тем не менее между обоими явления­ми существует зависимость порочного круга. Вызванные сильными чувствами биохимические изменения отражаются в свою очередь на динамике чувств, которая, усиливаясь, еще больше повышает биохимическую динамику.

Это нередко производит сильное впечатление на ок­ружающих, так как такая необычная динамика эмоцио­нально-чувственных процессов типична для шизофрени­ков; она превышает обычную человеческую меру, вызы­вая своей необычностью страх у окружающих. Можно было бы сказать, что именно к шизофреникам относятся слова из Апокалипсиса: «Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». (Откровение св. Иоанна Богослова, 3, 15 - 16).

Секс. Эротизм ранней молодости. Для того чтобы понимать сексуальную тематику в шизофреническом ми­ре, надо уметь погружаться в атмосферу юношеских переживаний. Быть может, наиболее типичной чертой юношеской эротики является диспропорция между меч­таниями и возможностями их реализации. В связи с гормональными перестройками периода созревания дина­мика эротического фантазирования оказывается более высокой по сравнению с другими периодами жизни. Не всегда мечтания выступают в явной форме; их содержа­ние может подвергаться вытеснению либо сублимации. Одновременно любые формы их реализации бывают не­соразмерно недостаточными, а самая легкая из них — автоэротизм возбуждает негативные чувства к собствен­ной персоне и к сексуальной жизни. Образуются свое­образные «ножницы» между эротическими фантазиями и их реализацией. Фантазии прекрасны, а действительность половой жизни — отталкивающая. Тормозящие факторы социальной природы углубляют это расщепление.

Атмосфера таинственности и интимности, которая в большинстве культурных кругов окружает половую жизнь, а в определенной степени существует также у некоторых видов животных, возбуждает фантазию к со­зданию нереальных картин сексуальной жизни. Нереалистичность искажает пропорции. Дело доходит до де­монизации сексуальной жизни. Она бывает более выра­женной у мальчиков, чем у девочек.

Завеса таинственности, отделяющая объект влечения от испытывающего влечение, обусловливает то, что на­ряду с биологически детерминированной тенденцией «к» образуется тенденция противоположного направления. Предмет желания возбуждает одновременно страх и аг­рессию. Женщина становится колдуньей, вампиром, «ору­дием дьявола», своей красотой соблазняя мужчин, чтобы после любовных упоений пожирать их. В менее демони­ческой форме она становится той, которая может вы­смеять (осмеяние является социальным умерщвлением), потребовать от юноши героических деяний, борьбы за нее и победы. Определенной защитой от амбивалентной установки к объекту любви является расщепление его на два отдельных объекта: «женщины-идеала» (которая вызывает возвышенные чувства, является воплощением кра­соты добра и т. п.) и «женщины для секса» (которая удовлетворяет чувственность и «низкие влечения»).

На формирование сексуальной жизни влияют господ­ствующие в данную эпоху или в данном культурном круге социальные представления и нормы.

Расщепление касается также и образа собственного тела. Гениталии становятся отдельной, автономной це­лостностью, управляемой собственными неизвестными за­конами, доставляющей наслаждение, но также беспокой­ство и страдание. Они концентрируют на себе внимание и чувства. Установка к ним оказывается амбивалентной, содержащей в себе любовь и ненависть. Напряжение противоположных чувств бывает настолько сильным, что вызывает фантазии о кастрации как единственном спо­собе освобождения от этого источника постоянного бес­покойства. Ампутация пениса является одной из частых форм шизофренического самокалечения.

Аналогичным образом расщепляется образ женщи­ны — объекта влечения. Генитальная среда возбуждает амбивалентные чувства — влечение и одновременно страх или даже отвращение. Социальным проявлением этих противоречивых эмоционально-чувственных устано­вок являются убеждения о «нечистости» женщины во время менструации у некоторых так называемых прими­тивных народов, страх, что во время полового акта пенис может быть захвачен находящимися во влагалище зубами, а в цивилизованных обществах — страх заражения ве­нерической болезнью.

У девушек симптомы расщепления в сексуальной жизни реже встречаются и слабее выражаются. Зато влияние сексуальной жизни на формирование жизненной линии у них представляется более сильным. Эротика у них является главным критерием собственной ценности, как у мальчиков героика. Любить и быть любимой, быть может, является главной потребностью женщины. Отсут­ствие реального объекта любви она чувствует более болезненно, нежели мужчина; в этом случае она утрачи­вает смысл своей жизни; у нее возникает стремление к самодеструкции, от которого она защищается попытками принятия мужской, героической установки, что, однако, чувственно ее не удовлетворяет. Она оказывается перед чувственной пустотой, от которой может бежать в само­убийство либо иллюзорную жизнь, заключающуюся судорожном цепляний за маски социальных форм и обязанностей, внутренне, однако, чувствуя отсутствие жизни. Другим выходом может быть разрушение реаль­ного мира и замена его нереальным, в котором ее потребность имеет большие шансы удовлетворения. Эти замечания можно выразить в обобщенной формуле, что сексуальная жизнь у женщин не является расщепленной, как у мужчин, но зато легче, чем у них, приводит к расщеплению.

Идеализация. При шизофрении заостряются, а иногда карикатурным образом деформируются черты молодеж­ного эротизма. В качестве характерных можно указать семь проявлений: идеализацию, демонизацию, амбивален­тность, аутоэротизм, автоматизацию, магию, нарушение идентификации.

Шизофреническая идеализация, правда, соответствует идеализации молодежной, но значительно превосходит ее по своей интенсивности. Она является стремлением к незапятнанной чувственностью любви, гармонии душ, соединению с прекрасным, символом которого является предмет чувства; телесность является препятствием этому стремлению вследствие ее нечистоты и приземленности. Собственное тело возбуждает отвращение и агрессию; уничтожить его — значит стать совершенно свободным, чистым, способным к истинной, великой любви.

Предметом чувств может быть реальная особа из окружения больного, соответственно идеализированная, либо особа лично ему не знакомая, но популярная в данное время и данном культурном кругу. Таким пред­метом может стать персонаж, известный из истории, религиозного культа, наконец, творение собственной фантазии.

Демонизация. Демонизация — явление, противопо­ложное идеализации; здесь объект чувства является сим­волом телесности, чувственной распущенности, злых сил и т. п. Его притягательная сила столь велика, что не­возможно перед ней устоять; всякое сопротивление тщет­но, субъект оказывается в плену магических чар. Он испытывает страх, сознание движения навстречу собст­венной гибели при одновременном стремлении сгореть в огне любовного вступления. Причем предмет чувства может быть произвольно выбранной реальной или вооб­ражаемой особой.

Амбивалентность. Амбивалентность — нормальное явление в эротических чувствах. При шизофрении, однако, помимо большей амплитуды чувственных осцилляций, она приобретает специфические черты. Когда эро­тическая жизнь разыгрывается в сфере мечтаний, что при шизофрении чаще всего и происходит, вследствие несме­лости и социальной изоляции больных чувства адресу­ются к персоналу, являющемуся продуктом их фантазии. Поэтому образ оказывается более устойчивым, так как творения фантазии, чувств, воспоминаний, мечтаний, в общем, менее изменчивы по сравнению с образами, возникшими в результате непосредственного контакта с действительностью. Закрепляется также амбивалентная установка — на одном из ее полюсов формируется идеализированный образ, на другом — демонизированный. Напряжение не получивших разрядки чувств уси­ливается, и вследствие этого увеличивается также амби­валентное расщепление.

В тех случаях, когда больной шизофренией уже имеет сексуальные контакты, воображаемый образ, особенно идеализированный, в общем, формируется с большим трудом, поскольку этому препятствует реальность сексу­ального партнера. Противоречивые чувства, правда, могут соответственно деформировать его образ, но при этом что-то от реальной действительности всегда в нем оста­ется. Не могут существовать две особы, но одна соеди­няет в себе черты идеала и демона, демонстрируя на манер двуликого Януса то одно обличие, то другое.

Женщина, с которой субъект живет, возбуждает по­переменно либо одновременно влечение и ненависть, становится источником постоянного напряжения, которое может вести к бредовой проекции, превращаясь при этом в страшную, враждебную фигуру, которая замышляет уничтожить, высосать жизненные соки, отравить, высмеять, заключить в психиатрическую больницу. От нее невозможно оторваться, ибо сила притяжения амбивалентных чувств обычно бывает больше, чем при однонаправленных. Силой притяжения больной объясняет необычайную иногда притягательность партнерши. Ему кажется, что она притягивает не только его, но и всех мужчин; каждый может быть ее потенциальным любовни­ком.

Чувственное напряжение, которое вызывает сексуаль­ный партнер, может в конце концов настолько истощить больного, что наступает период полного безразличия, прерываемый иногда вспышками любви или ненависти.

Аутоэротизм. Аутоэротизм в молодежном возрасте явление настолько распространенное, что, подобно гомо­сексуальным тенденциям этого периода, его можно трак­товать как явление нормальное для развития сексуальной жизни. Патология шизофренического аутоэротизма за­ключается в том, что путь его к дальнейшему развитию оказывается закрытым. Больному не достает смелости для завязывания эротического контакта. Он замыкается в воображаемой эротике; контакт с реальной действи­тельностью настолько неприятен, пуст и бесплоден, что может ее лишь осквернить и уничтожить. Эротический мир по необходимости становится продуктом фантазии, а сама сексуальная разрядка, как акт, вызывающий не­гативные чувства (в отношении к самому себе, на основе защитного механизма — что плохое, то не мое»), вы­тесняется из субъективной сферы в объективную (тело становится предметом и подвергается автоматизации). Мастурбации не сопутствуют эротические фантазии; она становится действием механическим, навыковым, осущес­твляется иногда с частотой, превосходящей представле­ния о сексуальных возможностях. Иногда впрочем, на­оборот, онанизм становится одним из способов самоунижения, возбуждения еще большего отвращения и нена­висти к самому себе.

Расщепление между физиологией и чувствами в сек­суальной жизни бывает слишком сильным, чтобы мас­турбация могла разрядить чувственное напряжение, свя­занное с эротическими мечтаниями. Она ослабляет, од­нако, и без того непрочные тенденции больного к контактам с социальным миром как вследствие вызыва­емого ею чувства вины, которое перерождается в бредо­вые мысли (все вдруг знают о его дурной привычке), так и в результате лишения его столь существенного мотива социальных контактов, каким является стремление к эротической разрядке.

Сексуальный контакт имеет большое значение для подкрепления образа собственного тела. Его видят глазами партнера. Здесь играет роль атмосфера таинствен­ности, которая окружает сексуальную жизнь и которая в определенной степени окружает также и собственное тело. Стремление к телесному сближению является также стремлением к испытанию собственного тела, собствен­ной маскулинности или фемининности. Прилагательное «телесный» во многих языках используется в качестве замещающего вместо прилагательного «половой», ибо язык выражает тесную связь между телесностью и сек­суальностью. Невозможность проверки в форме сексуаль­ного контакта ведет к тому, что образ тела оказывается как бы незавершенным, не достает того, что определяет его ценность. В такой ситуации легко формируются ипохондрические концепции.

Автоматизация. Мастурбация создает сложный образ тела, а вследствие того, что сексуальная разрядка дости­гается посредством простой механической активности, образ тела также подлежит механизации. Это явление находит свое выражение иногда в рисунках шизофрени­ков, на которых человеческое тело приобретает форму сложного автомата. Не исключено также, что при фор­мировании такого образа тела играют роль культурные влияния — он достаточно типичен для технической ци­вилизации. Технический взгляд на жизнь охватывает также и образ собственного тела. Как представляется, однако, при шизофрении существенным фактором явля­ется автоматизация сексуальной жизни, основывающаяся на том, что благодаря мастурбации субъект испытывает чувство управления сексуальным актом. Это чувство пе­реносится на все тело, которое становится машиной, подчиненной собственной воле. Здесь имеет значение также шизофренический аутизм, изоляция от окружаю­щей действительности; объектом волевой деятельности является собственное тело, оно превращается в пред­мет — машину, которой можно произвольно управлять.

В острой фазе больные иногда чувствуют способность управлять своими физиологическими функциями.

Магия. Чувство полного подчинения тела собственной воле обычно связывается с чувством всемогущества, как если бы собственное тело заполняло окружающий мир, — управляя им, больной управляет целым миром. Это на­поминает поведение магов, эстрадных гипнотизеров и т.п.: прежде чем приступить к магическому действию, они демонстрируют свою власть над собственным телом — задерживают дыхание, раздуваются, всматрива­ются в одну точку.

Нельзя, однако, безнаказанно переступать границы власти. Полная власть над собственным телом и миром мстит больному таким образом, что он переходит во власть фиктивного окружения. Из всемогущего властели­на он превращается в безвольный автомат, управляемый внешними силами. Он уже не может управлять собст­венным телом; власть над ним осуществляет кто-то другой. Факт, что рука, нога, рот и т. д. выполняют движения, независимые от собственной воли, склоняет к магической интерпретации мира. Только магия может обеспечивать эффекты, не вмещающиеся в рамках собст­венного опыта.

Магический аспект тела создается тогда, когда с ним происходят необычные вещи. Необычным воспринимает­ся движение, выполняемое вопреки собственной воле, ибо человек с самого раннего возраста привыкает управ­лять своими движениями. Необычным является также любое телесное ощущение, как приятное, так и непри­ятное, причину которого мы не знаем. Неожиданное ощущение болей в области головы, сердца, живота и т. п., характер которых не напоминает ранее испытан­ных болевых ощущений, возбуждает беспокойство, скло­няет к магической интерпретации (в наше время — рак, в прежние времена — колдовство, божья кара и т. п.)-Чертой магии является непропорциональное взаимоотно­шение причины и следствия; малое усилие — движение руки, произнесение проклятия — дает непредвиденный эффект.

Обладание магическими способностями всегда манило человека. В стремлении к магической власти можно усмотреть проявление лени, желание достичь цели малы­ми усилиями. Но с другой стороны, это стремление служило стимулом к научным поискам, и результатом этого явилась современная техника. Аутоэротизм дает определенной степени ощущение магической власти над собственным телом — малым усилием достигается пере­живание, близкое к экстазу, и при этом нет необходи­мости преодолевать какие-либо трудности, связанные с завоеванием партнера.

Чувство магической власти над собственным телом небезопасно, поскольку, как уже упоминалось, может распространяться на окружающий мир. В фантазии можно осуществить все что угодно. А когда реальный мир становится невыносимым, может произойти психотическое перемещение чувства действительности. Реальным для субъекта при этом становится мир его мечтаний и сновидений.

Аутоэротизм облегчает перемещение чувства реаль­ности, являясь как бы реальным доказательством того, что малым усилием можно достичь большого эффекта, или того, что действительно обладаешь магической силой.

Если трактовать шизофрению как изменение установ­ки «к», то ненависть к матери и нарушения сексуальных контактов можно представить как две фокусирующие точки этой установки, началом и концом одного пути. Движение в направлении к матери — первое движение к окружающему миру. В течение всей жизни человек познает окружающий мир, но первая эмоционально-чув­ственная связь является его основной моделью, несмотря на то что вследствие расширения своего жизненного пространства ребенок все больше от нее отдаляется. Конечным этапом пути к соединению с окружающим миром является сексуальная связь.

В фантазиях и реже в действительности, соединение с другим человеком, который становится чувственным представителем всего мира, бывает столь же тесным, как и в первой связи с окружением, т. е. с матерью. Когда человек, вместо того чтобы сближаться с миром, хочет бежать от него, он ищет защиты в исходном, либо конечном пункте установки «к», т. е. у матери, либо в эротической связи. Трансформация установки «к»в уста­новку «от» в обоих этих узловых точках равнозначна разрыву с жизнью. Она утрачивает свой колорит и вкус, становится серой и мучительной, хотя и может прини­мать фантастические формы. Форма является выражени­ем конструктивной, творческой установки к окружающе­му миру («над»), а цвет — реальной, эмоционально-чув­ственной с ним связи («к», «от»). В темноте мир приобретает разоного рода формы, но цвет ему придает реальность дня. При исследовании больных шизофренией с помощью проективного теста Роршаха выяснилось, что форма доминирует над цветом. Шизофренический мир осциллирует между белым и черным; а в состоянии ремиссии становится монотонно-серым. Поэтому он на­поминает, скорее, призрак жизни, нежели подлинную жизнь. Отсутствие чувства света и вкуса жизни уподоб­ляет ее «сну смерти».

После прохождения острой фазы больные часто чув­ствуют себя «живыми покойниками» и отсюда происте­кает их влечение к полноте, которое навязчиво преследовало, например, Ван Гога.

Сексуальная идентификация. В раннем периоде почти каждая девушка и каждый юноша испытывают трудности, связанные с проблемой половой идентифика­ции. Они не чувствуют себя уверенно в своей роли женщины или мужчины, которую недавно приняли, ос­тавив роль ребенка. Девушки нередко завидуют юношам и нередко поменялись бы с ними полом (психоаналитики объясняют это как одно из проявлений комплекса Эдипа — «зависть к пенису»). У мальчиков желание поменять пол на женский встречается редко, хотя в последнее время чаще, чем прежде; обычно оно указы­вает на выраженное нарушение процесса половой иден­тификации. Взрослые люди, в общем, также не чувствуют себя стопроцентными мужчинами или стопроцентными женщинами; никогда половая идентификация не бывает идеальной, всегда в ней можно отыскать определенные дефекты, которые выявляются в сознательных пережива­ниях, либо вытесненных из сознания. Они дают о себе знать в виде невротических или даже психотических симптомов.

Аутистическая установка затрудняет контакты с про­тивоположным полом. При этом отсутствует возможность проверки своей маскулинности либо фемининности. Вследствие этого собственный сексуальный автопортрет реализуется в мире фантазий во сне и наяву. Возрастает неуверенность относительно собственной сексуальной роли. Мучает вопрос: «женщина ли я», «мужчина ли я». Иногда молодые мужчина или женщина стремятся пре­одолеть неуверенность через самоутверждение в работе, спорте, метафизических склонностях и т. п.

Решающим критерием собственной маскулинности или фемининности является сексуальный контакт. Только партнер может развеять сомнения относительно собственной сексуальной роли. Он открывает маскулинность либо фемининность сомневающейся особы. Он принима­ет ее тело. Большинство больных шизофренией испыты­вают немалые трудности в завязывании сексуальных кон­тактов, и таким образом оказываются лишенными этого решающего критерия. Отсюда проистекает свойственная им (по крайней мере мужчинам) склонность к героиче­ским поступкам.

Неопределенность идентификации при шизофрении иногда проявляется весьма драматически. У больного возникает впечатление, что его пол изменяется, напри­мер, мужчина бывает убежден, что у него растут груди, что гениталии уменьшаются и становятся похожими на женские, изменяется голос, исчезают борода, усы и т. п. Иногда больной ощущает, что у него половые органы противоположного пола, в сновидении он оказывается объектом любовных эксцессов соответственно своему новому полу.

В более слабой форме нарушения идентификации проявляются в форме страха гомосексуального нападе­ния. Гомосексуальные тенденции не являются чем-то необычным в период формирования половой идентифи­кации, т. е. в юношеском периоде; обычно они интен­сивно проявляются и постепенно вытесняются гетеросек­суальным влечением. Когда вытеснение оказывается не полным, скрытые гомосексуальные тенденции проявляют­ся чаще всего в форме страха перед гомосексуальностью. При шизофрении этот страх возрастает иногда до пато­логических масштабов и ведет к бредовой проекции.

Вслед за Фрейдом психоаналитики утверждают, что этот страх всегда лежит в основе бреда преследования соответственно формуле: «я его люблю» = «я его ненавижу» = «он меня ненавидит» = «он хочет меня уничтожить»[74]. По-видимому, данное утверждение страдает преувеличением, и вряд ли всякий бред преследования возможно свести к скрытым гомосексуальным тенденциям, но иногда подобный его генезис встречается.

Чаще всего, однако, при шизофрении возникают зна­чительные сомнения относительно собственной маскулинности или фемининности, что обусловливает еще больший страх контактов с противоположным полом; этот страх по схеме порочного круга в свою очередь усиливает неопределенность идентификации.

В социотерапии больных шизофренией важную роль играет разрыв этого порочного круга. Знакомства с пациентами противоположного пола, возможности кото­рых всегда имеются на психиатрическом отделении, уси­ливают чувство сексуальной ценности у больного, умень­шают несмелость, учат формам поведения по отношению к потенциальным сексуальным партнерам.

Повседневная жизнь. Повседневные дела, мелкие хлопоты, радости, огорчения, заботы о средствах сущес­твования притупляют остроту больших чувств, мечтаний, помыслов. Возвышенные вещи размениваются на мелкую монету малых дел. Положительной стороной этого раз­мена «на мелочь» является уменьшение колебания эмо­ционально-чувственного напряжения. Известно, какое об­легчение от сильных переживаний приносит выполнение обычных, мелких, повседневных дел. Эмоциональное на­пряжение постепенно получает разрядку в мелких делах и заботах повседневной жизни.

Отрицательной же стороной этого размена «на ме­лочь» является притупление чувственной, моральной, эс­тетической и интеллектуальной впечатлительности. Здесь действует принцип перспективы. Мелкие дела в силу их близости преувеличиваются и заслоняют значительность вещей действительно существенных в жизни человека. Возникает ложная, в определенном смысле бредовая, картина жизни, и если она таковой не считается, то лишь потому, что разделяется большинством людей, по крайней мере, составляет содержание их коммуникации. Ибо не существует вполне адекватного способа выраже­ния того, что в действительности человек чувствует, но легко выразить вещи обычные и повседневные (язык больше приспособлен к «разменной монете», а не к выражению моральных ценностей). Трудно затронуть людей своими переживаниями, трагедиями, мечтаниями. «Разменно-монетный» образ действительности оказывает­ся социально принятым и заменяет действительный. Кто отвергает этот образ, не заботится о средствах сущест­вования, принятых формах общения, профессиональных амбициях, мелких успехах, но задумывается о смысле своей жизни, подлинной картине действительности, со­храняет верность своим мечтам юности, большим чувст­вам, тот легко получает ярлык шизофреника. Но пытаясь объективно оценить подлинность картины мира, можно былобы долго ломать голову, какой из них отдать предпочтение, чей образ мира более адекватен: человека, который всю свою жизнь посвятил реализации своих амбиций, не видя в жизни ничего, кроме служебного продвижения, повышения своего социального статуса, денег, секса и т. п., или того человека, который отвергает поверхностную сторону жизни, а ищет подлинный ее смысл, этому готов посвятить свою жизнь.

Борьба за средства существования, социальную пози­цию, жизненные успехи была бы, вероятно, менее бру­тальной, если бы не преувеличение мелких дел, которые в итоге оказываются не слишком существенными ни для общественной, ни для индивидуальной жизни. Под их воздействием затвердевает «психическая корка». Ради достижения своей цели люди совершают несправедли­вость по отношению к другим, пренебрегают чувствами других людей, результатами чужого труда; обманывают себя и других, прикрываясь маской мнимой доброжела­тельности, общественной моралью, под которой нередко скрываются эгоистические, мелкие цели повседневной жизни. Человек становится безразличным к судьбе людей, с которыми он не находится в непосредственном кон­такте.

«Райские птицы». Больные шизофренией имеют в себе что-то от «райских птиц», не заботятся о хлебе насущном, о приличном внешнем виде, о социальной позиции, профессиональных амбициях и т. д. Их не интересует работа как источник существования и соци­ального успеха. Побуждаемые к работе, они нередко отвечают философской сентенцией относительно бес­смысленности труда и жизни. Если работают, то в силу привычки, либо трактуя работу как свою социальную миссию, посвящение себя другим, поле для собственных фантастических помыслов.

Заботы повседневной жизни их мало волнуют; они существуют в обратной перспективе: в то время как обычные люди смотрят близко, они смотрят вдаль. Для них важнее всего смысл жизни, страдания людей, живу­щих в отдаленных странах, судьба человечества и т. п.

Они не ориентированы на близкие цели; вследствие этого, живя в сообществе, например на психиатрическом отделении, они демонстрируют обстановку более альтру­истическую и социальную, нежели, скажем, больные с невротическими расстройствами. По сравнению с послед­ними они менее эгоистичны. Иногда создается впечатле­ние, что именно к больным шизофренией относятся следующие слова: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться: душа больше пищи и тело — одежды. Посмотрите на воронов: они не сеют, не жнут; нет у них хранилищ, ни житниц, и Бог питает их;... Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут, но говорю вам; что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Евангелие от Луки, 12, 22 — 27).

Шизофренический альтруизм. Мир невротика замы­кается в кругу повседневных дел, а мир больного ши­зофренией, как упоминалось, охватывает круг человече­ства, весь земной шар и т. п. Вследствие этого в повседневной жизни больной шизофренией значительно менее эгоцентричен, нежели невротик, а также средний психически здоровый человек.

Сравнение общественной жизни на отделениях невро­зов и психозов, проанализированное в ходе психосоци­ометрических исследований, свидетельствует в пользу последних. «Психическая корка» при шизофрении не грубеет, возможно, благодаря тому, что эти больные мало контактируют с окружением, а их впечатлительность сохраняется на уровне детского или юношеского возрас­та. Они не всегда умеют или желают выразить то, что переживают. Эта впечатлительность может затруднять им установление контактов с окружающими, подобно тому, как нежная кожа затрудняет тяжелую физическую работу. Но там, где больной шизофренией чувствует себя в относительной безопасности, как, например, на хорошо организованном психиатрическом отделении, где он встречает понимание и искреннюю доброжелательность; там свою впечатлительность он проявляет участием в судьбе других пациентов и стремлением помогать им в меру своих возможностей.

Невротик или «психопат» сохраняет «близорукость» психически здоровых людей; другие пациенты явля­ются для него соперниками в стремлении привлечь внимание врачей и медицинских сестер целиком к своей особе.

Наблюдая общественную жизнь психотиков, и особен­но больных шизофренией, создается впечатление, что societas schizophrenica является более здоровым, нежели среднее сообщество психически здоровых людей. В нем больше взаимопонимания, искреннего сочувствия, готов­ности помочь, а не соперничества, интриг, взаимного уничтожения. Если это впечатление верно, следовало бы задуматься, как это возможно, что индивидуальная жизнь значительно отклоняется от нормы, а коллективная ока­зывается более здоровой, чем среди людей нормальных. Разумеется, можно было бы эту «положительность» ши­зофренического сообщества объяснить недостатком жиз­ненной динамики, эмоционально-чувственным притупле­нием и т. п. шизофреническими симптомами, исходя из той посылки, что жизненная динамика и живость чувств выражаются в беспощадности и эгоизме.

Попытку социологического анализа данного явления следовало бы, как представляется, начать с выяснения патологии общественной жизни людей психически здо­ровых, которую ярко определяет старинное высказыва­ние: «senatores boni viri, senatus autem mala bestia»[75]. В случае societas schizophrenica это высказывание можно было бы перевернуть с ног на голову, трактуя, разуме­ется, прилагательные bonus и malus как определение здоровья, а не добра и зла. Не исключено, что в общественной жизни большую роль играют скрытые черты членов сообщества, явно не проявляющиеся во время индивидуального их наблюдения и ярко выступа­ющие в общественной жизни как результат их суммиро­вания. Таким образом, например, тлеющая почти в каждом человеке бредовая предуготовленность, незримая у инди­вида, обнаруживается неоднократно в трагической форме в жизни целых сообществ.

Поиск по сайту: