Классификация бредовых комплексов

Бредовые комплексы можно классифицировать по основанию их структуры и тематики. Бредовая структура может быть либо устойчивой, либо неустойчивой, либо чувственной. Тематика бредовых комплексов вращается вокруг вещей, связанных с отношением к людям, собст­венной роли в обществе, сексуальной жизни и собствен­ному телу.

Паранойя. Термином «паранойя» определяются стро­го понятийные бредовые комплексы, характеризующиеся жесткой фиксированностью и упорядоченностью. Бредо­вая система сохраняется в неизменном виде годами, обычно бывает детально разработанной и отличается логической точностью. Редко бывает так, чтобы выполнялись все три критерия и потому паранойя распознается нечасто. Иногда оказывается, что больной пережил в молодости шизофренический шуб, и мнимая паранойя является остаточным состоянием, в котором зафиксировалась часть болезненной картины, а структура личности деструкции не подверглась.

Парафрения. Термин «парафрения» используют для обозначения бредовых комплексов с закрепленной и упорядоченной, но более чувственной, нежели понятий­ной, структурой (бредово-галлюцинаторные комплексы) Парафрения встречается чаще всего у женщин с подав­ленными сексуальными влечениями. По ночам их наве­щают мужчины, а в случае набожных женщин — дьяво­лы, которые ласкают их, помыкают ими, вынуждают к половым актам. Эта картина не является правилом; тематика бывает различной, парафрения встречается также и у мужчин. Характерным является наличие ил­люзий и галлюцинаций. При этом чаще, чем при ши­зофрении, наблюдаются обонятельные и соматические, т. е. связанные с внутренней средой организма, галлю­цинации.

Подобно паранойе, парафрения может быть остаточ­ным состоянием либо рецидивом шизофрении.

В соответствии с принятой терминологией под бредом понимается патологически измененная понятийная струк­тура. Однако часто патологическое изменение видения действительности охватывает также и сенсорную сферу. При этом бред связывается с иллюзиями, когда возника­ющий чувственный образ имеет какую-то связь с дейст­вительностью, например, уличный шум трансформируется в человеческие голоса, и галлюцинациями, когда подо­бную связь обнаружить невозможно (чувственный образ возникает без связи с внешним стимулом).

Деформация чувственного образа действительности возникает под воздействием сильного эмоционального напряжения и сама по себе не является доказательством психического заболевания. Она может иметь место также в состояниях помраченного сознания, в промежуточных состояниях между сном и бодрствованием, при лишении сна, в результате сильного утомления, длительной изоля­ции, под влиянием некоторых химических препаратов (например, ЛСД-25, псилоцибина, мескалина, гашиша, кокаина, атропина). Деформация образа действительнос­ти может происходить также при недостаточном поступ­лении сигналов извне, например, на периферии поля зрения.

Бредовые комплексы, слабее выраженные и менее систематизированные, представляют достаточно частую реакцию на слишком трудную для больного ситуацию. Трудность ситуации может быть обусловлена угрозой, чувством несправедливости или вины и невозможностью понять актуальное положение дел.

Чувство угрозы. В случае угрозы больной не чувст­вует себя в безопасности в своем окружении. Опасность может быть реальной, и в этом случае бредовый комп­лекс представляет собой преувеличение существующей угрозы. Ситуация такого типа случается с преследуемыми социальными группами, во времена, характеризующиеся большой неопределенностью, с атмосферой враждебности и недоверия, с лицами, которые в силу своих убеждений или своего прошлого вынуждены скрываться и маскиро­ваться.

Угроза может быть бредовой. В этом случае страх перед окружением не обоснован объективной ситуацией, но вытекает из внутренней установки индивида. Здесь проявляется бредовая проекция, фрейдовское уравнение: «Я ненавижу — Он меня ненавидит». В социальной жизни примеры этого типа можно встретить у изолиро­ванных групп, например представляющих социальные меньшинства. Члены таких групп, хотя им не угрожает никакая реальная опасность, убеждены в ее существова­нии. Воображаемые преследователи выполняют роль со­циального зеркала, которое отражает чувства зависти и ненависти преследуемых.

В индивидуальной жизни подобного типа ситуации встречаются чаще всего при взаимных отношениях зави­симости, т. е. таких, при которых плоскость контакта между людьми не горизонтальная, а наклонная. Когда человеку приходится смотреть снизу вверх на другого человека, фигура последнего приобретает несоизмеримо большие размеры; смотрящий снизу вверх регрессирует до уровня ребенка, который обречен на такой угол зрения, деформирующий образы взрослых. Человек, вос­принимаемый снизу, кажется выше, сильнее, мудрее; от него требуют абсолютной справедливости, заботы, опеки. Если возлагаемые надежды не оправдываются, рождается чувство обиды, протеста, бунта.

Враждебное чувство к тому, кто выше и, следователь­но, в соответствии с моделью детского взгляда на мир представляет фигуру, наделяемую атрибутами отца, вы­зывает чувство вины, которое в свою очередь порождает еще более сильный бунт и агрессию. Возникает невро­тический порочный круг. Бредовая установка возникает в момент включения механизма проекции. Собственные негативные чувства, направленные на другого человека становятся интегральной частью его образа, и этот дру­гой, совершенно того не предполагая, может превратить­ся в грозного преследователя.

Если смотреть сверху вниз, может возникнуть голо­вокружение; при этом бывает не на кого опереться, и человек чувствует свое одиночество и тяжесть ответст­венности за тех, кто находится ниже его. В подобной ситуации также легко рождается чувство вины и не­справедливости: вины — вследствие того, что в силу необходимости нередко приходится допускать несправед­ливость по отношению к нижестоящим, а несправедли­вости — потому что не испытывают благодарности за то, что для них делается, и не делают того, что от них ожидается. Механизм невротического порочного круга, приводимый в движение чувством вины и несправедли­вости, создает все более сильный заряд негативных чувств в отношении зависимых от нас лиц. При этом с легкостью дело доходит до бредовой проекции. «Малень­кие» люди, наделенные столь сильным эмоциональным зарядом, начинают расти в глазах того, кто до тех пор смотрел на них сверху вниз, и тем самым становятся опасными для него. Таким образом, при наклонной плоскости контактов между людьми, как в верхней, так и в нижней позиции, существует опасность возникнове­ния бредовой установки. Обе позиции аналогичным об­разом — через стадию невротического порочного круга чувства вины и несправедливости и проекцию негативных чувств — могут вести к формированию бредового чув­ства угрозы.

Чувство вины и несправедливости. Чувство вины превращает социальное окружение в сурового судью. При этом обычно наблюдается явление генерализации. Вна­чале судьей является одно лицо, важное в жизни инди­вида, например отец или мать. Судейская власть, однако, быстро переходит на других лиц, причем эта власть может быть действительной (например, власть учителя в школе или лидера в игровой группе) или же обуслов­ленной только привычкой смотреть снизу вверх. В этом, последнем случае любой человек из окружения данного индивида имеет шансы стать его судьей. Каждый его шаг, жест, слово внимательно оцениваются. Оцениваются также мысли и чувства. Такой человек все время чувст­вует на себе взгляды других, он как бы находится у позорного столба, постоянно закрепощен, боится своего окружения, хотел бы исчезнуть, провалиться под землю. Иногда он бунтует, становится агрессивным по отноше­нию к преследующим его судьям, но бунт порождает еще более сильное чувство вины, острие агрессии неодно­кратно поворачивается против него самого. Единствен­ным выходом тогда становится самоубийство.

Чувство вины может воздействовать более закамуфли­рованным способом; больной не отдает себе отчета в своем чувстве вины, но лишь стоит перед фактом (не объективным, но субъективным) наказания или мести со стороны окружения или же судьбы. Он не понимает, почему его преследуют или почему на его долю выпадает тяжелое заболевание (ипохондрический бред) и т. п. Лишь более обстоятельный анализ его переживаний поз­воляет обнаружить чувство вины, из которого берет начало его бредовая система.

Чувство несправедливости отличается от чувства вины неприятием приговора окружающих. Человек чувствует себя несправедливо обиженным людьми либо судьбой и бунтует против нее. В основе его невротизирующего чувства лежит вера в справедливость, понимаемая скорее по-детски, в форме представления о справедливом, до­бром и опекающем мире. Сам факт, что действитель­ность не такова, что невозможно пройти через жизнь, не допуская несправедливостей и не подвергаясь неспра­ведливости, возбуждает агрессию в отношении к миру и в особенности к тем, которые, по мнению индивида, ответственны за эту несправедливость. Проекция негатив­ных чувств трансформирует образ социального окруже­ния в судей, грозных и коварных преследователей, с которыми, однако, необходимо бороться до победного конца. Эта борьба становится целью жизни больного. Отсюда старое психиатрическое определение «persecuteur persecute» («преследуемый преследователь»).

В основе чувства вины и чувства несправедливости лежит, таким образом, стремление к справедливости; в одном случае приговор принимается, в другом — против него борются. Часто, впрочем, оба комплекса — вины и несправедливости — смешиваются между собой. В бредовых комплексах ощущается что-то от атмосферы судебного процесса. Каждому слову и каждому жесту придается особая значимость. Решающими являются только факты и вещественные доказательства, представ­ляемые со скрупулезной точностью, вызывающей восхи­щение наблюдательностью и памятью больного.

Невозможность понимания. Темнота возбуждает страх. Темное пространство с легкостью заполняется продуктами фантазии. На периферии поля зрения, где контуры и цвета видимых предметов стираются, образ действительности нередко подвергается деформации. Эта затемненная периферия поля восприятия является источ­ником беспокойства, которое вызывает такое движение глаз, чтобы то, что неясно, оказалось в центре поля зрения и тем самым сделалось ясным. Поле зрения всегда заполнено; в нем не бывает белых пятен, несмотря на то, что de facto они должны были бы существовать. Не остается пустого места, соответствующего нечувствитель­ному участку сетчатки (слепое пятно), и восприятию кон­тура не препятствуют пустые промежутки пунктирной линии. Можно бы сказать, что нервная система использует метод интерполяции — через пространство проходит линия, соединяющая две известные точки. Этот принцип представляется всеобщим; благодаря ему сохраняется связность собственного мира, состоящего из отдельных переживаний, как из точек на огромном графике.

Чем плотнее размещаются на интерполяционном гра­фике точки измерения, тем больше вероятность, что график соответствует фактическому положению дел. Однако с другой стороны, когда этих пунктов слишком много, интерполяционная линия проходит зигзагообразно, и становится трудно схватить ее основное направление.

Аналогичным образом дело обстоит с формирующим­ся образом действительности. Если данных недостаточно, образ не всегда соответствует истинному положению вещей. На основе нескольких наблюдений часто созда­ется ложное мнение о ком-то или о чем-то, и лишь дополнительная информация дает возможность его кор­регирования. Чрезмерное же количество информации создает ощущение хаоса. Становится невозможным ориентироваться в целостной ситуации; она становится непо­нятной, мучительной, беспокоящей. Хаотическая дейст­вительность вызывает раздражение либо утомление и вместо того, чтобы притягивать, отталкивает. Готовая система понятий, оценок, шкал ценностей и т. п., с самого раннего возраста сообщаемая человеку его соци­альным окружением, облегчает ему ориентацию в окру­жающем мире и специфическим образом упорядочивает хаос поступающих к нему сигналов. Даже сенсорные образы формируются в соответствии с понятийными схемами (с возрастом ребенок начинает рисовать уже не то, что видит, но то, что его научили видеть в данном предмете); требуется гениальность художника, чтобы пре­одолеть подобные схемы.

Жизнь уподобляют путешествию в неизвестное. Такое путешествие возбуждает любопытство и беспокойство. Человек старается подготовиться к нему — просматри­вает карты и путеводители, представляет себе его в своем воображении. Во время путешествия происходит кон­фронтация созданного на основе различных вспомога­тельных средств и собственной фантазии образа будуще­го с актуальной действительностью. Аналогичным обра­зом дело обстоит с жизнью: будущее возбуждает беспо­койство, но также и любопытство; на основе данных, полученных от окружения и обогащенных собственной фантазией, создается его образ. Контакт с действитель­ностью обусловливает постоянную коррекцию этого пред­ставления, которая нередко бывает весьма болезненной. Следует иметь в виду, что представление о реальности, которое уже сформировалось в сознании индивидуума, может не иметь ничего общего с действительностью. Человек видит в ней то, что хочет и что его научили видеть. В подобных случаях говорят о предрассудках, если речь идет о социальной группе, либо о кататимной, т.е. сильно эмоционально заряженной, установке, если дело касается отдельного индивида. В силу деформиро­ванной интерпретации действительности, обусловленной фиксированными эмоциональными установками, предрас­судки родственны бредовым настроениям. В противопо­ложность бреду, однако, они еще остаются в рамках социально принятого.

В генезисе каждого бреда играет роль невозможность понимания окружающей действительности и связанное с этим чувство страха перед неизвестным. Благодаря бре­довым построениям действительность вновь становится ясной, и страх перед неизвестным уменьшается. Чувство озарения, которое обычно сопутствует кристаллизации бреда, является чувством облегчения, поскольку окружа­ющая темнота разъяснилась, и новый образ действитель­ности вызывает восхищение. Как представляется, момент невозможности понимания играет особенно значительную роль в случаях бреда: ипохондрического, ревности, у глухих людей; умственно отсталых и иностранцев, не владеющих языком данной страны.

В случаях ипохондрического бреда неизвестным ока­зывается собственное тело. Перцептивный образ поверх­ности собственного тела беден сравнительно с образом окружающего мира, а образ внутренней среды организ­ма — почти пустой; он содержит всего лишь скудные сведения из анатомии и физиологии. Таким образом, под влиянием даже пустяковых, но вызывающих беспокойст­во, болезненных ощущений пустота с легкостью запол­няется страшными творениями, которые в зависимости от преобладающей моды на самую страшную болезнь могут быть проказой, сифилисом, раком, инфарктом миокарда и т. д.

Между ипохондрическим бредом и обычными жало­бами по поводу здоровья невозможно провести четкую границу. Каждое телесное страдание вызывает беспокой­ство по поводу ее причины: головная боль может озна­чать опухоль мозга, боль в области сердца — инфаркт, боль в животе — рак и т. п. При ипохондрическом бреде неопределенность в отношении причины страдания заменяется уверенностью. Больной убежден, что у него рак, инфаркт, сифилис и т. п. Тревога, связанная с неопределенность, уменьшается, тем самым уменьшают­ся страдания, главной причиной которых является это напряжение. В случае неврологических ипохондрических жалоб на первый план выступают страдания и беспокой­ство относительно их причин, а в случае ипохондриче­ского бреда — интерпретация этих страданий.

В случае бреда ревности[65] (патологическая ревность, комплекс Отелло) неизвестное связано с сексуальным партнером. Несмотря на совместную жизнь человек не знает каков его партнер на самом деле. В сексуальных отношениях помимо потребности удовлетворения влече­ния существует стремление к духовному соединению, потребность войти в сферу интимности другого человека вблизи, без маски, является одним из мотивов установле­ния эротических связей. Увы, уменьшение физической дистанции между двумя людьми не всегда равнозначно уменьшению психологической дистанции. И даже труднее познать человека при слишком большом сближении, нежели с определенной дистанции. Подобным образом при рассматривании картин на слишком близком рассто­янии мы видим детали, но не можем воспринимать ее в целостности. Эти детали могут быть привлекательными либо неприятными в зависимости от собственной эмоци­ональной установки. Таким образом, физическое сбли­жение не всегда удовлетворяет стремление к полному соединению с партнером; часто он остается по-прежнему таинственным и непонятным. Здесь нельзя воспользовать­ся сравнительной шкалой, ибо сближение слишком тес­ное. Более того, сексуальный контакт активизирует на­копившиеся в ранние периоды развития страхи, связан­ные с тайной противоположного пола, и вызывает проецирование их на личность партнера. Бред ревности значительно чаще встречается у мужчин, нежели у жен­щин; это могло бы свидетельствовать о том, что женщи­ны менее склонны демонизировать вопросы пола и спо­собны более реалистично воспринимать другого человека на такой близкой дистанции, какую представляет секс.

Глухота, языковый барьер, снижение интеллектуаль­ного уровня способствуют возникновению бредовых ус­тановок. При этом человек не понимает своего окруже­ния, чувствует себя хуже окружающих, думает, что люди смотрят на него свысока, критикуют его, говорят о нем что-то, чего он не в состоянии понять. Он не понимает их, и потому испытывает перед ними страх. В атмосфере страха с легкостью формируются бредовые образы.

Бредовое развитие личности. У некоторых лиц можно наблюдать психическую склонность к бредовым установкам и реакциям. Достаточно пустякового повода (какая-то неудача, нарушение контакта с окружающими, плохое настроение), чтобы они увидели вокруг себя врагов, ожидающих лишь их неверного шага. Неопределенные враги превращаются в определенную клику, по­следовательно добивающуюся своей цели, т. е. уничто­жения данного лица. Тенденция к бредовой интерпрета­ции окружающего мира обычно появляется рано и с возрастом усиливается. Когда преходящие бредовые ус­тановки закрепляются и систематизируются, говорят о параноидном развитии личности.

Среди лиц, склонных к бредовой интерпретации ок­ружения, можно, как представляется, выделить два про­тивоположных типа личности — недоверчивых и по-дет­ски доверчивых.

У первых образ социального окружения с самых ранних лет формируется согласно принципу «Homo ho­mini lupus est» [66]. Этот принцип не способствует доверчи­вому отношению к людям, и легкость формирования бредовых интерпретаций при такой установке вполне понятна. У вторых образ социального окружения как бы задерживается на ранней фазе своего развития, когда это окружение складывается исключительно из семейной группы. В каждом человеке они ищут родительской опеки и доброжелательности, с легкостью открывая перед каждым свою душу. Неудивительно, что им постоянно приходится испытывать разочарования, которые вызыва­ют смену знака чувств относительно социального окру­жения. Обманутые чувства с легкостью приводят к бре­довой деформации образа действительности.

Бред отношения. Больной чувствует себя центральной фигурой в окружающем его социальном мире. Глаза всех людей обращены на него, все говорят о нем, все его касается (отсюда — бред отношения), ничего не бывает такого, что бы каким-либо образом не было с ним связано.

В случае бреда отношения два нормальных явления — сексуальная структура мира и социальное зеркало — оказываются патологически увеличенными. Каждый че­ловек воспринимает окружающий мир, соотнося его с самим собой; каждый индивид является центром того. что происходит вокруг. И кроме того, каждый из нас в самовосприятии находится под постоянным контролем социального окружения; другие люди наблюдают за нами и оценивают нас, и мы сами стараемся увидеть себя глазами других («что обо мне подумают люди»). Пато­логическое преувеличение обоих явлений основывается на значительном сокращении перспективы; социальное зер­кало становится слишком близким — каждый из окруже­ния становится наблюдателем, окружающий мир прибли­жается и уплотняется так, что центральная точка отсчета «я» оказывается стиснутым напирающим на нее социаль­ным миром, при этом само «я» как бы разрастается.

Такое изменение перспективы формирует патологи­ческий образ мира и лишает человека свободы действия. Мир для него превращается в театр одного актера. Он постоянно находится под наблюдением своих зрителей. Трудно в подобной роли чувствовать себя хорошо. Иног­да, правда, человеку кажется, что на него смотрят с восхищением, но чаще всего он воспринимает эти взгля­ды как критические или враждебные.

Преходящие бредовые установки подобного типа встречаются у психастеников и у лиц истерического склада личности, которым свойственны постоянная оза­боченность собственным образом и переживание своего отражения в социальном зеркале; достаточно часто это наблюдается в молодежном возрасте, у застенчивых юно­шей и девушек, которые мучаются вопросом «какой я на самом деле?». В более острой форме подобные бре­довые установки часто предвещают начало шизофрении.

Бред преследования. В случае бреда преследования окружающий мир становится ненавистным, враждебным, угрожающим. Окружающие злые люди организуются в тайные кланы, их способы слежки и уничтожения отли­чаются большим разнообразием: подслушивающие аппа­раты; аппараты, испускающие смертоносные лучи; яды, подсыпаемые в пищу либо распыляемые в воздухе и т. п.

Бредовая установка редко распространяется на всех людей. Обычно они разделяются на хороших и плохих. Хорошим больной доверяет, плохих боится и ненавидит. Не существует безразличных, нейтральных или «сред­них». Подобным образом во время войны происходит поляризация окружающего мира на врагов и союзников. Бред преследования является, вероятно, самой частой формой бреда; его можно наблюдать при любых психо­зах, а преходящие бредовые установки — при неврозах и психозах.

Бред сутяжничества. Для больных-кверулянтов в этом случае окружающий социальный мир также представля­ется враждебным, но не настолько пугающим, чтобы быть не в состоянии начать борьбу за справедливость, которая становится сверхценной идеей. Ей они готовы посвятить все свое время, здоровье и деньги. Их девиз — «Pereat mundus et fiat justitia» [67]. Поэтому столь же правомерным было бы отнести этот тип бреда к другой группе (отно­шение к собственной социальной роли). Такие боль­ные — кошмар для органов правосудия, а также соци­альных структур и редакций. Документы по их судебным процессам превращаются в толстые тома. Они способны добраться до высокопоставленных лиц, а иногда вокруг своего дела устраивают шум на всю страну. Когда им удается добиться победы, вскоре новый повод мобилизует их на борьбу за справедливость.

Бред греховности. В случае бреда греховности боль­ной всех других людей считает лучшими, более благо­родными, безгрешными. Под тяжестью патологически раздутого чувства вины он требует от социального окру­жения лишь кары за свои грехи. Здесь также присутст­вует стремление к справедливости, но оно выражается в осуждении самого себя. В поисках абсолютной справед­ливости можно усмотреть детское и подростковое вос­приятие у взрослых людей как абсолютное воплощение справедливости. Бред греховности чаще всего встречается при депрессиях, особенно инволюционных, иногда при шизофрении и старческих психозах. Обычно он всегда связан с пониженным настроением.

Отношение к собственной социальной роли. Чувство собственной роли в обществе и задача, которую человек должен выполнить, являются одними из наиболее сущес­твенных элементов в формировании личности. Они же могут оказаться и патогенными моментами — вызываю­щими большую горечь — неудовлетворенность собой и окружающим миром, что приводит к невротическим или психотическим реакциям.

Бред величия и мессианства. В случаях бреда вели­чия или мессианства в результате сокращенной перспек­тивы — собственная роль в обществе вырастает до карикатурных масштабов. В противоположность бреду преследования здесь настроение оказывается повышен­ным. Поэтому бред данного типа чаще всего встречается в маниакальной и гипоманиакальной формах циклофре­нии, при шизофреническом озарении, реже при гебефрении и хронических психоорганических комплексах, протекающих с эйфорией.

У каждого человека можно наблюдать изменения чув­ства собственной роли и своего предназначения в зави­симости от настроения. Патология начинается тогда, когда скрытые амбициозные мечтания находят выход в попытках их реализации, которые, разумеется, не соот­ветствуют действительной ситуации и лишь возбуждают смех окружающих (осмеяние здесь является наказанием, применяемым группой в отношении того, кто хочет возвыситься над другими). Это наблюдается при ослаб­лении социальных тормозящих механизмов, в случаях острых или хронических психоорганических комплексов, а также при обычном отравлении алкоголем («да знаешь ли ты, кто я такой?»), при маниакальных комплексах, а также, когда чувство собственной роли и своего предназ­начения столь сильно, что исчезает страх осмеяния (при шизофрении и параноидных комплексах).

Характер предназначения может быть патриотичес­ким, религиозным, политическим, научным, художествен­ным и т. п. Тогда целью жизни больного становится стремление изменить мир к лучшему, осчастливить че­ловечество. Иногда его отношение к людям изменяется на презрительное либо враждебное. Больной убежден, что его не понимают и мешают ему в реализации великой миссии. Абсурдность и вытекающий из нее комизм — как миссии, так и роли (пресловутый Наполеон) — чаще всего указывают на органическую, реже — на шизофре­ническую деградацию.

Бред изобретательства. При бреде изобретательства или, скорее, творчества (бредовые идеи не ограничива­ются только изобретениями) миссия больного состоит в создании великого творения, которое его прославит, а людей осчастливит. В бреде изобретательства, так же как и в случае бреда мессианства, реализуются сны и мечтания детских и юношеских лет. Это — эпохальные творения, о которых мечтало человечество — perpetuum mobile, какое-нибудь универсальное лекарство, средство омоложения, идеальная философская или политическая система, разрешающая все конфликты и проблемы, или произведение искусства, которое будет квинтэссенцией красоты, и т. д. Пациент работает без отдыха по многу часов в день, забрасывает дом и семью, не интересуется своими житейскими делами. Обычно он ревниво скры­вает создаваемое произведение от окружающих. Иногда его обнаруживают лишь после смерти больного. Чаще всего это бывают вещи, не имеющие большой научной или художественной ценности. Следует однако оценить вложенный в них труд; иногда встречается оригинальная идея, новый взгляд на действительность, поражает высо­кая точность или художественность исполнения.

Бред ничтожности. Бред ничтожности (нигилистичес­кий) является антитезой бреда величия. Больной считает себя наихудшим из всех людей, выродком общества, прахом и ничтожеством. Чувство ничтожества иногда переносится на собственное тело: внутренние органы, якобы, перестают функционировать, начинают гнить, тело изнутри превращается в труху. Чувство ничтожности может перенестись и на окружающий мир: он становится выгоревшей пустошью (катастрофический бред). Негатив­ные эмоционально-чувственные установки по отношению к самому себе, которые встречаются у каждого человека и проявляются в чувстве малоценности или вины, здесь достигают бредовой формы самоуничтожения. Они могут проецироваться на собственное тело и на весь мир — по принципу «после нас хоть потоп».

Этого типа бредовые идеи, как легко догадаться, сопутствуют глубоким состояниям пониженного настрое­ния, чаще всего при старческих или инволюционных депрессиях, тяжелых эндогенных депрессиях, иногда при шизофрении.

Катастрофический бред. При катастрофическом бреде окружающий мир подвергается уничтожению. Этим миром может быть ближайшее окружение (дом, семья). либо более широкое окружение (страны, культурный круг, в котором живет больной, наконец, земной шар и целый Космос) в зависимости от того, как далеко про­стираются границы мира. По убеждению больного, его семья разорена, все умрут от голода, либо от страшных болезней; единственным спасением для больного и его близких является смерть. Иногда он убивает тех, кого больше всех любит, и самого себя. В подобном бредовом представлении страна находится на грани катастрофы; она будет уничтожена войной или стихийным бедствием. Культуре грозит гибель в результате варварского нашес­твия. Земной шар распадается от атомного взрыва, конец света уже близок.

При шизофрении убеждение в надвигающейся катас­трофе обычно охватывает более широкий круг мира, а в других случаях депрессии — более узкий (дом, семья).

В минуты угнетенного настроения или раздраженного состояния подобные мысли посещают не только психи­чески больных, однако в норме они не несут в себе бредовую эмоциональную динамику и бредовую упроченность. Бредовые идеи подобного типа вытекают прежде всего из депрессивного видения будущего в черных красках. Но помимо этого в них присутствует скрытая тенденция к уничтожению.

Радость творения имеет противовес в виде радости уничтожения. Обе тенденции находят свое крайнее вы­ражение в описанных бредовых комплексах (мессианства и изобретательства, нигилистических и катастрофичес­ких). Здесь больной выступает апостолом катастрофы, а его миссия состоит в том, чтобы предостеречь перед ней свое окружение, чтобы «их глаза оставались открытыми».

Бредовые настроения, связанные с сексуальной жизнью, относятся, правда, к предшествующей группе, но ввиду своеобразия этой связи между людьми они обсуждаются отдельно.

Бред любви. В случаях бреда любви появляется стремление быть любимым. Больной (этот вид бреда чаще встречается у женщин) кажется, что она является объектом страстной любви и влюбленности. Каждое слово или жест, казалось бы совершенно ничего не значащие, она истолковывает как выражение чувства со стороны мнимого влюбленного и стремится преодолеть его мнимую застенчивость более или менее провокационными проявлениями кокетства. Иногда стремления к сексуальному сближению бывают скрыты слоем негативного эмоционального отношения к объекту желания. Тогда пациентка убеждена, что он смотрит на нее с вожделением, делает двусмысленные замечания и даже пытается ее изнасиловать. Сексуальное желание может с одного мужчины распространяться на многих. Тогда почти каждый мужчина превращается в потенциального поклонника, любовника или насильника.

Существенным элементом в бредовых построениях этого типа является исполнение собственного желания Бредовая проекция заключается здесь в перемещении своего мечтания в действительный мир. Это — психи­ческий процесс, идущий на шаг дальше, по сравнению с грезами наяву. Момент желания может присутствовать в любом бредовом построении, даже в тех случаях, когда больной видит полную гибель себя и окружающего мира. В этом процессе реализуются его негативные чувства в отношении к себе и окружению.

Бред беременности. Выраженной обусловленностью, желанием отличаются бредовые идеи, связанные с мате­ринством — идеи беременности и рождения чудесного ребенка. Бред беременности необходимо отличать от истерической беременности. В случае бреда беременнос­ти образ будущего — беременность, которой больная желает или которой боится (обычно то и другое вмес­те) — реализуется в понятийной либо понятийно-чувст­венной сфере. В последнем случае помимо убеждения в беременности возникают и соответствующие ощущения: впечатление движений ребенка, изменение форм тела и тому подобные соматические галлюцинации. Существен­ным признаком является бредовая проекция: проециро­вание внутреннего содержания (своих мечтаний, опасе­ний и т. д.) вовне, в реальный мир. В принципе образ остается образом, изменяется лишь степень ощущения его реальности.

В случае же истерической беременности больная может иметь симптомы беременности: задержка менст­руации, увеличение грудей, живота, выделение молозива и т. п. И лишь эти симптомы приводят ее к убеждению в том, что она беременна. Существенным феноменом здесь является истерическая конверсия. Мир внутренних чувств, мечтаний, мыслей в этом случае проецируется на собственное тело, а не во внешний понятийно-чувствен­ный мир. Даже образ тела, изменившегося вследствие истерической конверсии, может в течение некоторого времени после излечения сохраняться прежним.

Бред «вундеркинда». Нормальные материнские чув­ства гордости и мечты о счастливом и блестящем буду­щем ребенка приобретают гротескную форму бреда «вундеркинда». Они представляют собой как бы бред вели­чия, перенесенный на ребенка. Критическое отношение окружающих часто вызывает реакцию в форме бреда преследования. Противоположностью бреда «вундеркин­да» являются бредовые идеи болезненности, бездарности, дурного характера, тупости собственного ребенка, коррелирующие с бредом ничтожности. Нет необходимости объяснять, сколь отрицательно отражаются на ребенке как позитивные, так и негативные бредовые установки.

Бред ревности. Ревность, которую Шекспир назвал зеленоглазым чудовищем, является, пожалуй, наиболее деструктивным чувством. Границу между нормальной и патологической ревностью определить нелегко. Обычно патологической считается ревность, возникшая без явной объективной причины, отличающаяся драматическим и упорным характером проявления. Эти критерии доста­точно неопределенны: объективную причину определить нелегко, а проявления ревности могут длительное время подавляться. Более адекватным критерием патологиче­ской ревности представляется степень захваченности этим чувством.

Клиническая картина имеет достаточно типичный ха­рактер и соответствует шекспировскому описанию. Как и в любом психотическом процессе, здесь можно разли­чить три фазы: ожидания, озарения и овладения.

В первой фазе зарождается беспокойство и неуверен­ность в отношении любимой (бред ревности значительно чаще встречается у мужчин). В этом периоде обычно появляется Яго — человек, который первым разжигает беспокойство. Это может быть также общее, мимоходом брошенное замечание насчет вероломства женщин, тон­кая усмешка в соответствующем контексте, мелкая ин­трига и т. п. Этого, однако, бывает достаточно, для того чтобы направить мысли на одну тему. Больной начинает внимательно присматриваться к своей жене или любо­внице. Он начинает видеть ее как бы в новом свете. Анализирует ее прошлое. Наконец вокруг все становится ясно. Теперь требуются только явные доказательства измены (фаза озарения). С этого момента больной захвачен одной идеей: поймать ее на месте преступления. Он следует за ней, читает ее письма, ищет следы на белье, хитроумными способами устраивает ловушки. Просьбами и угрозами старается заставить партнершу признаться в измене. Когда же, наконец, будучи не в состоянии больше все это выдерживать, она признается в мнимой измене, он торжествует, но не прекращает дальнейших расследований. Бодрствует по ночам, видит за окнами тени любовников, слышит их шаги. Но все еще он не мо­жет достичь своей конечной цели: увидеть ее в объятиях любовника. Агрессия чаще бывает направлена против партнерши, нежели против ее мнимого любовника.

Он является фигурой случайной, чаще всего неизве­стным мужчиной, виртуозом в искусстве любви и наде­ленным необычайной потенцией. Желая сравняться с ним, больной увеличивает свою сексуальную активность. А если жена холодна или отказывает ему, он убежден, что тот, другой, уже удовлетворил ее. Мнимый любовник обычно наделяется чертами, которых по представлению больного, ему не достает. Ревность снижает критичность. Подозре­ваемая женщина, даже если она была измучена жизнью и утомлена, может иметь, по убеждению охваченного рев­ностью, много молодых любовников, а молодая и привле­кательная — старого мужчину, иногда собственного отца.

В преморбидном профиле больного нередко поражает чувство неполноценности и даже страх в отношениях с женщинами. Часто партнерша бывает первой женщиной в его жизни. Встречаются больные, которые являют собой противоположность описанному профилю и в жизни которых было много женщин. Иногда в подобных случаях играет роль проецирование собственного стиля сексуальной жизни и собственных желаний супружеской измены на женщину (по принципу «каждый судит по самому себе»).

Бред ревности часто встречается в инволюционном периоде и при алкоголизме. В обоих случаях может играть роль снижение потенции при одновременном уве­личении сексуального желания. Соединение чрезмерной заинтересованности сексуальной тематикой с одновременным чувством неполноценности в данной сфере пред­ставляет благодатную почву для ревности. Поиск причин бреда ревности в алкоголизме нередко представляется существенным упрощением. Иногда наоборот злоупотреб­ление алкоголем является следствием скрытой ревности страха перед женщиной и неумение ее понять.

В случае психоорганических комплексов бред верно­сти приобретает абсурдную и карикатурную форму следует забывать, что значительное снижение критики может быть вызвано не только органическими изменени­ями, но также и деструктивным действием чувства рев­ности, абсурдность бреда еще не является доказательст­вом его органического происхождения, и потому справед­ливым представляется популярное мнение о том, что ревнивец являет собой фигуру комическую либо траги­комическую.

При шизофрении бред ревности обычно переходит в бред отравления или другую форму бреда преследования. Вероятно, это проявление скрытого страха и скрытой агрессии к женщине — существу загадочному и вызыва­ющему чувство собственной неполноценности.

У женщин ревность не бывает столь страшным «чу­довищем». Они способны лучше, нежели мужчины, ра­зобраться в неопределенной ситуации, а когда их мучает ревность, они реальнее оценивают действительность и реже поддаются бредовому искажению. В основе бреда ревности у них, так же, как и у мужчин, чаще всего встречается чувство сексуальной неполноценности. Час­тота этой формы бреда естественным образом возрастает в климактерическом периоде.

Существует группа «врожденных ревнивцев», у кото­рых не бывает любви без ревности. В малой дозе ревность нередко стимулирует любовь, являясь как бы острой приправой к ней, в большой же — определенно ее отравляет. У людей, постоянно терзаемых и терзаю­щих ревностью, обычно отмечается сильно выраженная чувственная амбивалентность по отношению к сексуаль­ному партнеру либо тенденция воспринимать ее как свою собственность. В этом, втором, случае ревность сближа­ется с завистью, ибо как для ревности, так и для зависти характерно стремление к исключительному обладанию желаемым объектом.

Ипохондрический бред. Беспокойство, связанное с собственным телом — «что-то испортилось», «все ли у меня в порядке», «какое оно», — превращается в бред, когда возникает готовый ответ, не соответствующий фактическому состоянию.

На первый вопрос ответом может быть рак либо какая-нибудь иная болезнь, пожирающая организм, на второй — какой-нибудь мнимый телесный недостаток, который препятствует сексуальным или даже дружеским контактам, на третий — фантастическая концепция внешних черт или внутреннего строения организма.

Мотивом первого вопроса может быть плохое само­чувствие, вызванное либо психическим заболеванием либо каким-то психическим нарушением. Достаточно минутного снижения настроения, чтобы начать поиски причин в собственном теле («почему невеселый, может заболел?»).

Мотивом второго вопроса является необходимость установления контактов с окружающим миром. Это всег­да требует определенного усилия и внутренней мобили­зации. Если ожидаемый контакт с внешней ситуацией имеет большое действительное или воображаемое значе­ние, то естественной становится проверка своих возмож­ностей. Спортсмен проверяет свое физическое состояние перед соревнованиями, актер — свой внешний вид перед выступлением, влюбленный — перед свиданием. Обнару­жение какого-либо телесного дефекта освобождает от усилий, связанных с активностью во внешней среде (мальчик не играет со сверстниками, потому что у него больное сердце, девушка избегает юношей, так как у нее кривые ноги или маленький бюст и т. п.). Частота проверок возрастает, но только лишь для того, чтобы подтвердить существование мнимого либо преувеличен­ного дефекта.

Мотивом третьего вопроса является любопытство, ко­торое обратно пропорционально заинтересованности ок­ружающим миром. Маленький ребенок, не имеющий ничего другого для игры, будет играть с пальчиками собственных ножек, а скучающая дама — ухаживать за своим телом. Определенные части тела — аногенитальную сферу — с самого раннего возраста окружает тайна. Вокруг нее больше всего создается бредовых концепций.

Важным элементом формирования бредовых ипохонд­рических идей и установок является чувственное отно­шение к собственному телу, на психоаналитическом языке определяемое как аутоэротизм. Тело является ис­точником многих удовольствий, но также и страдания, оно является чем-то наиболее любимым, но иногда ненавидимым, а чаще всего объектом амбивалентной чувственной установки, т. е. одновременно любимым ненавидимым. При этом телесное отделяется от психи­ческого, определяемого местоимением «я», и становится частью внешнего мира. При чувственной концентрации на собственном теле окружающий мир как бы замыка­ется в нем и в нем же реализуется бредовая проекция.

Существует определенное своеобразие ипохондричес­ких бредовых построений в зависимости от комплексов, в которые они входят. При неврозах они бывают прав­доподобны, по крайне мере для неспециалистов. Окру­жающие могут поверить, что у больного рак, инфаркт или какая-нибудь другая болезнь, особенно когда недо­брая ее популярность в данном культурном круге доста­точно велика.

При шизофрении ипохондрические жалобы и бредо­вые построения приобретают столь необычные черты, что в их действительность поверить трудно. Например, что больной издает специфический неприятный запах, что во внутренностях у него находятся черви, пожирающие его изнутри, что у него деформированные и странным обра­зом изменившиеся гениталии. Иногда больные создают оригинальные анатомические и физиологические концеп­ции, значительно отличающиеся от общепринятых взгля­дов.

В случае эндогенных и инволюционных депрессий ипохондрический бред приобретает нигилистическую ок­раску. Его тело, якобы, подвергается уничтожению, пе­рестает функционировать. Все внутри застыло в непод­вижном состоянии, начинает распадаться и гнить.

При органическом психозе ипохондрический бред иногда становится абсурдным и комичным.

У больных, бредовый комплекс которых развился на фоне иного комплекса, прогноз, разумеется, соответству­ет прогнозу последнего. При депрессии или мании бре­довые построения исчезают по мере того, как настроение больного возвращается к нормальному уровню. При ши­зофрении фрагменты бредового комплекса могут составлять главное проявление «дефекта». При острых психоорганических комплексах бредовые идеи исчезают вместе с другими симптомами, а если острый период переходит в хронический, бред может принять более система­тизированную и часто абсурдную форму. При хрониче­ских и психоорганических комплексах по мере нараста­ния деградации бредовая структура обедняется. Бредо­вые идеи нередко приобретают смешную и детскую форму.

В тех же случаях, когда, помимо бредового комплек­са, невозможно доискаться черт иного психопатологичес­кого комплекса, прогноз зависит от степени фиксиро­ванности и систематизированности бреда, от структуры личности и от психологической ситуации, которая пред­положительно явилась основой бредового процесса.

Когда структура бреда замкнутая и стабильная, шансы на то, что она может оказаться разрушенной и будет заменена нормальным способом видения мира в общем бывают невелики. Чем дольше держится бредовый ком­плекс, тем сильнее он обычно закрепляется. Способст­вующие возникновению бреда черты личности, такие как недоверчивое и враждебное отношение к окружению, либо, наоборот, по-детски доверчивое, ухудшают прогноз, особенно если принимать во внимание возможность ре­цидивов. Если лежащая в основе бредового комплекса психологическая ситуация (например, страх перед окру­жающими, чувство вины или несправедливость) связана со структурой личности, то прогноз бывает хуже, если же — с внешней ситуацией (например, опасность пре­следований, испытанная несправедливость, совершенное преступление), то прогноз оказывается лучше.

Существенным для лечения больных, у которых бред выступает на первый план, является умение завоевать их доверие. Речь идет о том, чтобы не оказаться застигну­тым врасплох бредовыми построениями больного. Необ­ходимо побороть в себе нормальную реакцию изумления, осуждения или осмеяния, какую вызывает столкновение с убеждениями, резко расходящимися с общеприняты­ми.

Не следует также впадать и в противоположную крайность, т. е. принимать убеждения больного. Такое принятие не может быть искренним; больной обычно чувствует эту неискренность и теряет доверие к врачу. Следует просто принимать, что бредовые идеи больного представляют один из многих, хотя и необычных спосо­бов видения действительности. Это не означает отказа от своего собственного способа видения, подобно тому как в дискуссии необходимо постараться понять точку зрения оппонента, не отказываясь, однако, от собствен­ного мнения, если мы убеждены в ее правильности.

Дальнейшим шагом, таким образом, является понима­ние позиции больного, что достигается посредство более глубокого знакомства с его бредовым миром и историей его жизни. Беседы позволяют как врачу, так и больному вникнуть в структуру и генезис бредового мира, т.е. понять, какие переживания и чувственные установки вызвали бредовые искажения. Глядя таким способом на себя со стороны, больной сможет легче принять нор­мальный способ видения.

Фармакологическое лечение бредовых комплексов проводится по общепринятым схемам. Обычно использу­ются нейролептики. Иногда это лечение комбинируется с инсулиновой терапией.

Деперсонализация и дереализация. Деперсонализа­цию и дереализацию[68] не относят к бредовым комплексам. Сущностью нарушения здесь является утрата чувства действительности: собственного тела при деперсонализа­ции и окружающего мира — в случае дереализации. В случае же бреда происходит преобразование действитель­ности в результате принятия иной структуры за дейст­вительную. Обсуждение здесь этих нарушений представ­ляется уместным постольку, поскольку деперсонализация касается отношения к собственному телу, а проблема чувства действительности тесно связана с возникновени­ем бреда.

Термин «деперсонализация» используется в тех слу­чаях, когда больной сомневается в реальности собствен­ного тела и одновременно у него возникает впечатление, что его тело изменилось, например, что у него разбухает голова, руки становятся толстыми и длинными, нос изменяет свою форму, а глаза выглядят странно. Термин же «дереализация» определяет нарушение чувства дейст­вительности в отношении окружающего мира: он стано­вится нереальным, чем-то напоминает сновидение или фильм, производит впечатление театрального макета, иногда утрачивает свою трехмерность и становится плос­ким. Лучше всего это состояние иллюстрируется извес­тным выражением, что надо ущипнуть себя, чтобы оп­ределить, сон это или явь.

Чувство реальности и состояние сознания. Ниво сне, ни наяву у нас не возникает сомнений относительно реальности собственных переживаний. Во время сна реальностью становятся образы сновидений, а в состоя нии бодрствования — то, что нас окружает. Сомнения возникают в промежуточных состояниях: между сном и бодрствованием и на границе двух миров (внутреннего, собственного, и внешнего, общего с другими людьми). Засыпая, мы иногда бываем неуверены, является ли то, что мы видим и слышим, реальностью или же — сно­видением. Подобным образом, при переходе от сна к бодрствованию, когда исчезающие элементы сновидения еще смешиваются с элементами реальности, в течение какого-то времени бывает непонятно, сон ли все еще это, или уже явь. Более выражение подобные сомнения наблюдаются в тех случаях, когда человек борется с сонливостью и многократно засыпает и тут же просыпа­ется снова.

Физиологические исследования, и особенно электро­энцефалографические, свидетельствуют о том, что сон и бодрствование не разделяются резкой границей.

Колебания состояния сознания имеют континуальный, а не альтернативный характер: сознание — отсутствие сознания, бодрствование — сон.

Опираясь на физиологическую концепцию контину­ального характера перехода, от сна к бодрствованию, следовало бы принять, что мир сновидения и мир реаль­ности не разделяются резкой границей, как это принято считать, и что эти миры взаимно переплетаются между собой. А чувство реальности, которое сопутствует каж­дому из них в отдельности, но никогда — обоим вместе, при отсутствии резкой границы между ними нарушается. И если внимательнее присмотреться к чувству реальнос­ти, то оно оказывается не таким полным и сильным, как представляется на первый взгляд.

Чувство реальности и необычность реальности. Чув­ство реальности в большей степени определяется верой и привыканием. Повторяющийся контакт с тем же самым явлением усиливает чувство его реальности. В то время как новое, необычное явление, приятное или неприятное, нередко вызывает чувство нереальности. Это состояние точно отражено в повседневных оборотах: «как прекрас­ный сон» или «как в кошмарном сне». В литературе описаны дереализационные и деперсонализационные эпи­зоды, возникающие при столкновениях с необычными жизненными ситуациями, как например у некоторых заключенных непосредственно после попадания в конц­лагерь. Чувство нереальности, вызываемое новыми и необыч­ными явлениями, уменьшается под влиянием поведения типа «Фомы неверующего» в результате приближения, прикосновения, ощупывания, а также под влиянием суж­дений других людей.

Чувство реальности, таким образом, требует определенного усилия, направленного на движе­ние вперед, навстречу неопределенной действительности, к другим людям, мнение которых может оказаться ре­шающим для оценки того или иного явления.

В состоянии бодрствования в норме человек активно действует, проверяет действительность, контактирует с другими людьми. Все это усиливает его чувство реаль­ности. У людей, находящихся в полной изоляции, не­редко возникают явления дереализации и деперсонализа­ции.

Чувство реальности зависит также от эмоционального состояния. Жизненные ситуации, вызывающие сильные чувства, как позитивные (радость, любовь, восхищение), так и негативные (отчаяние, ненависть, отвращение) часто воспринимаются как нереальные. Чувство нереаль­ности — «это было как сон» — возникает обычно ретроспективно. В момент максимально интенсивного переживания человек бывает слишком поглощен ситуа­цией, а эмоциональное напряжение слишком велико, чтобы могло оставаться место для чувства реальности или нереальности. Для того чтобы балансировать между этими чувствами, необходимо хотя бы в какой-то степени сохранить позицию наблюдателя. Хотя, с другой стороны, чувство нереальности иногда защищает от слишком силь­ного шока новой ситуации, вызывающей негативные чувства. Дереализация и деперсонализация играют при этом роль как бы защитного слоя: после прохождения через него входят в новую действительность. Например, потеря близкого человека ощущается как нереальная; лишь с течением времени происходит привыкание к новой ситуации и человек привыкает к ней. Во время же кошмарного сна, например, таким спасительным кругом является чувство реальности: человек максималь­ныым усилием воли старается убедить себя в том, что это всего лишь сон, и пытается возвратиться к реальности и яви.

Из двух реальностей, составляющих время, прожива­емое человеком, а, вероятно, и животными, каждая из них является защитой от другой; реальность яви защи­щает от кошмарного сновидения, а реальность сновиде­ния — от кошмара жизни. Первым шагом в развитии психоза является отрицание актуальной действительно­сти, а вторым — переход к противоположной реальности (от яви к сновидению и наоборот).

Если считать, что психически больные, особенно страдающие шизофренией, это люди, которые, хотя и бодрствуют, но в то же время пребывают в мире снови­дений, то нарушение чувства реальности — это первый шаг к переходу в иной, психотический мир.

Чувство нереальности может явиться результатом ус­тойчивого негативного эмоционального отношения к ок­ружению и к самому себе; жизнь становится настолько серой, неприятной и скучной, что утрачивается ее ре­альность. Чувство нереальности при этом является как бы защитой от однообразия неприятной действительно­сти. Оно помещается между полюсами необычности и монотонности.

Чувство нереальности окружающего мира основывает­ся на том, что он сближается с образами сновидения, фильма или театральной сцены. У человека возникает впечатление, что ему снится сон, и он должен ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не так, ибо боль является лучшим критерием реальности.

Образ собственного тела. Дереализация обычно бы­вает связана с деперсонализацией. Собственный образ включается в картину окружающего мира, являясь цент­ральной точкой отсчета при его восприятии.

Поскольку реальность воспринимается прежде всего ее сенсорном, наглядном аспекте, то и собственный образ оказывается таким же наглядно-чувственным, как и образ окружающего мира. Собственная нереальность поэтом; ощущается как нереальность телесная. Собственное тело кажется нереальным, изменившимся, чужим. Опять при­ходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что оно реаль­ное и свое собственное. Иногда образ тела изменяется, голова становится огромной, удлиняются руки, все тело увеличивается либо уменьшается. Иногда тело приобре­тает необычные формы животных, чудовищ. Это уже не то тело, к которому человек привык, но иное, не собственное, а потому нереальное. Подобным образом необычная ситуация перестает быть реальной для данного человека, если она уже не соответствует имеющейся у него картине окружающего мира.

При формировании образа собственного тела чувство собственности (мое тело) связано с чувством реальности: мое, следовательно, реальное. То же самое, только в более слабой степени, относится к окружающему миру; он является в определенной степени собственным миром; если же он перестает быть таковым, то утрачивает свою реальность. Вырывание человека из его среды и перене­сение в совершенно иную создают чувство нереальности этого нового несобственного мира (чувство первого че­ловека на Луне).

Интеро- и экстероцептивные импульсы, из которых формируется образ собственного тела, постоянно изме­няются, так же как и нервные импульсы, вызванные стимулами внешнего мира. Почему же образ внешнего мира изменяется, в то время как образ собственного тела остается неизменным?

Изменение образа собственного тела под влиянием сигналов, поступающих из внешней и внутренней среды, ощущается лишь в слабой степени. Только при перееда­нии человек ощущает себя отяжелевшим, хотя его масса его тела увеличилась ненамного по сравнению, например с массой одежды или различных предметов, которые ему постоянно приходится поднимать и переносить; изменил­ся характер интероцептивных импульсов. Чувство тяжес­ти возникает при состоянии утомления, скуки, печали или болезни. Масса его тела не изменяется, но изменя­ется структура интероцептивных импульсов. Отсутствие Движения, либо монотонное движение ведет к тому, что слишком длительное время одни и те же проприоцепторы находятся в возбужденном состоянии, что в конце концов вызывает чувство тяжести. Вероятно, и другие факторы играют важную роль, такие как, например, изменение гомеостаза в результате болезни, утомления или эмоцио­нального напряжения.

Напротив, человек здоровый, веселый, подвижный чувствует себя легким. Чувства легкости или тяжести могут относиться к отдельным частям тела. Человек, расстроенный, переутомленный, не способный уже со­браться с мыслями, испытывает ощущение «тяжелой головы» и, наоборот, у беззаботного, веселого или пере­полненного идеями человека возникает чувство «легкой головы».

У пианиста или хирурга «легкие руки». Из повсед­невного опыта известно, что после тяжелого физического труда возникает ощущение тяжести в руках. Такими руками трудно выполнять точные движения. Это — не пустые метафоры; речь является слишком экономичной формой активности, чтобы в ней могли длительное время сохраняться излишние структуры. Чувство легкости свя­зано с движением, быстротой, эффективностью, а чувство тяжести, наоборот, — с неподвижностью либо монотон­ным движением, медлительностью и трудностью смены форм активности.

Понятие движения здесь используется в самом широ­ком значении этого слова, т. е. как любой формы активности. Голова становится тяжелой, когда человек думает все время об одном и том же, либо вообще не может сосредоточиться, и легкой, когда быстро схваты­вается суть проблемы.

Чувство тяжести тела, вероятно, связывается со спо­собностью изменения функциональных структур. Когда смена структур происходит быстро, все тело становится легким, в случае же замедленного их изменения появля­ется чувство тяжести. В шизофренической фазе озарения больной часто чувствует себя необычайно легким. К сожалению, до настоящего времени не было проведено физиологических исследований, которые бы точнее вы­яснили изменения чувства тяжести собственного тела. Интересны были бы также исследования обратной про­блемы: как изменение тяжести тела, например в воде или в невесомости, влияет на психическое состояние.

Чувство величины тела в большой степени зависит от угла зрения и от позиции тела. Ребенок чувствует себя маленьким, потому что видит тех, кто больше его, но — большим среди более маленьких детей. Человек, который ниже окружающих, обычно держится прямо, а тот, ко­торый выше, — несколько наклонно. Прямая поза при­дает чувство большей величины тела, а наклонная — уменьшенной. Таким образом, чувство величины тела у обоих — у высокого и у низкого — несколько вырав­нивается. Глядя на высокие горные вершины, человек чувствует себя, маленьким, когда же смотрит с горной вершины вниз — ощущает себя великим.

Также и в переносном значении, используемом для определения отношений между людьми, «смотрение свы­сока» увеличивает телесную величину, а «вверх» — уменьшает. Различные выражения отражают этот соци­альный аспект чувства изменения величины собственного тела: «распирает от гордости», «упасть в чьих-то глазах» и т. п. Человек, который чувствует себя ниже своего актуального социального окружения, склоняется, опуска­ет голову и действительно становится ниже; тот же самый человек, оказавшись в окружении, которое он превосходит, выпрямляется, выгибает грудь вперед и тем самым увеличивает свой рост.

Подобно чувству тяжести, чувство величины может относиться к какой-либо части тела, обычно к голове или конечностям. Возникает впечатление, что голова разбухает, что руки или ноги удлиняются. Чаще всего это впечатление возникает в связи с задачей, которая в определенной степени превосходит обычные возможнос­ти. Рука удлиняется, когда необходимо дотянуться до слишком удаленного предмета, а ноги — когда требуется перепрыгнуть через ров или куда-то быстро дойти; голова разбухает, когда необходимо решить слишком много проблем или запомнить слишком большой объем инфор­мации.

Представленные примеры, которые нуждаются в более детальном психологическом и физиологическом анализе, свидетельствуют о том, что образ собственного тела претерпевает мелкие изменения. Более существенные из­менения возникают под влиянием химических препара­тов; возбуждающие средства, например гашиш, кокаин, амфетамин, дают ощущение легкости, а успокоительные, например барбитураты, нейролептики, — чувство тяже­сти. Галлюциногенные средства (ЛСД, мескалин, псило­цибин и т. п.) вызывают нередко драматические искаже­ния восприятия величины, тяжести и пропорций собст­венного тела.

Вопреки объективным изменениям, увечью и т. п., образ собственного тела сохраняет удивительное посто­янство. При этом часто бывает так, что он не соответствует действительности: на свою фотографию или отражение в зеркале нередко смотрят как на кого-то чужого, поскольку собственный образ оказывается существенно отличающимся. В течение длительного времени он не изменяется под влиянием возраста; человек видит себя таким же, как несколько или даже много лет назад. Этим постоянством и несоответствием фактическому состоя­нию образ собственного тела напоминает бредовую структуру. Однако при контакте внешнего мира с внут­ренним эта стабильность необходима и целесообразна.

Роль контактных рецепторов в проверке реальности. Несмотря на то что образ тела является наиболее собственным и поразительно устойчивым, ибо постоянно сопутствует человеку, в то время как образ окружающего мира все время изменяется, он не отличается большой точностью и определенностью. Это связано с тем, что внешний мир воспринимается через одни перцептивные структуры, а собственное тело — через другие. Окружа­ющий мир мы главным образом видим и слышим, а собственное тело — чувствуем. При восприятии внешне­го мира доминируют экстерорецепторы, при восприятии тела — интерорецепторы. Связующим звеном между этими перцептивными каналами являются контактные рецепторы. Прикосновение как к предмету, воспринима­емому с помощью зрения, слуха или обоняния, так и к собственному телу делает их более реальными (проба Фомы неверующего). Поверхность тела, таким образом, соединяет внешний мир и внутреннюю среду тела, явля­ясь одновременно критерием их реальности. Например, когда при ущемлении седалищного нерва происходит онемение ноги (сдавливание нерва уменьшает поток аф­ферентных и эфферентных импульсов, и нога на какой то момент времени становится онемевшей), у нас возни­кает впечатление, что она чужая и мертвая.

Это явление по существу представляет собой депер­сонализацию, вызванную изменением структуры афферен­тных и эфферентных импульсов, в принципе аналогич­ную изменению структуры тех же импульсов, возника­ющему при попадании человека в совершенно новую и необычную ситуацию. Различие состоит в том, что в одном случае дело касается только одной части, напри­мер онемевшей ноги, а в другом — целого — «онемев­шего» человека. Язык здесь отражает аналогию между обеими ситуациями. Говорят: человек «замер», «остолбе­нел», «онемел» аналогично тому, что говорится о тех или иных частях тела в случае, например, сдавливание нерва).

Достаточно ущипнуть себя, и хотя бы на какое-то время чувство реальности возвращается. После ампутации конечности иногда в течение длительного времени со­храняется ее нейродинамическая структура: ощущения боли, жжения, прикосновения, движения и впечатление, что она может свободно выполнять любые движения. Представим себе, что человек не знает о том, что у него ампутирована конечность. О ее потере он узнает лишь тогда, когда вместо нее нащупает пустое место либо когда, попытавшись встать на ноги, или взять что-то ампутированной рукой, сталкивается с пустотой. Почему так происходит? Образ тела не изменяется до того момента, пока ампутированная конечность «не столкнет­ся с действительностью». Это столкновение может быть пассивным, когда, например, пытаются дотронуться до нее рукой, либо же активным, когда ампутированная конечность выполняет движение и вместо того, чтобы прикоснуться к чему-то, сталкивается с пустотой. В обоих случаях план активности, опирающийся на пред­посылку, что конечность существует, оказывается неадек­ватным.

Раньше этот план успешно функционировал, значит теперь в ситуации что-то должно было измениться; какой-то элемент плана перестал существовать. Подобная ситуация возникает, когда во время ходьбы по лестнице нога вместо твердой опоры попадает в пустоту, либо наоборот. Действительность не согласуется с планом активности. Это вынуждает к ревизии концепции дейст­вительности и плана активности.

Столкновение с действительностью определяет, была ли ее концепция истинной или ложной.

Поиск по сайту: