|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Глава 3. Наука как социокультурный феноменВыйдя за пределы биологически детерминированного способа существования и вынужденный черпать программы своего поведения уже не в генетическом коде, а в системе социальных отношений, интериоризируемой каждым поколением и каждым индивидом прижизненно, человек стал деятельным существом, способом существования которого является наследственно не направляемая жизнедеятельность. Удовлетворение всех специфически человеческих потребностей и затем передача каждому новому поколению и каждому новому члену общества самой способности действовать по-человечески привели к формированию механизма, неизвестного биологическим формам жизни. С давних времен механизм этот именуется «культурой». Данное понятие уже древние римляне употребляли как противопоставление «натуре», обозначая им проявления сверхприродного начала в способах и продуктах человеческой деятельности. Прояснение понятия «культура» можно начать с этимологического анализа слова «культура». Слово cultura происходит от латинского глагола colo, значения которого «обрабатываю», «возделываю», «чту», «почитаю» являются, пожалуй, наиболее общими и важными из достаточно большого ряда его значений. Слияние возделывания с почитанием — так можно представить себе, что же такое культура. Конечно, здесь присутствует и значение слова «культ», если мы принимаем его за синоним «почитания» и «поклонения». Если культура есть благоговейное возделывание или почитающая обработка, то возникают два вопроса, на которые с полным правом можно дать один ответ. Во-первых, что обрабатывается в культуре? И, во-вторых, что почитается в культуре или через культуру как обработку? Этим предметом у жителей древнего мира была, конечно, земля. У Вергилия, Горация, Квинтиллиана, автора de Institutione oratoria, слово cultura означает прежде всего «земледелие». Но для нас, живущих в XXI в., «земля» древних стала только символом – символом общепользования. В нем и сливаются предмет ее обработки и предмет ее почитания. Культура, или, как еще выражаются, «вторая природа», т. е. созданный человеком вещный мир, а также мир человеческих отношений с его нормами, ценностями, идеалами, не есть еще культура в собственном смысле, а лишь ее предметное «тело» как воплощение прошлых результатов человеческой деятельности. Непосредственно же культура выступает как характеристика самого человека, меры его развития в качестве субъекта деятельности, меры овладения этим субъектом условиями и способами человеческой деятельности в различных сферах общественной жизни. Для человека овладение культурой означает выработку способности распредмечивать результаты прошлой человеческой деятельности, выявлять и делать «своим» заложенное в них содержание и превращать это культурное достояние в основу своей духовной и практической деятельности, в средство своего собственного развития. Наука выполняет функцию культуры и потому может рассматриваться как явление культуры, когда она обращается к человеку, когда добытое ею знание становится фактором человеческого мира. Различение же науки и культуры следует основывать на различении содержания концептуальных образований науки и их феноменологического существования и преемственного изменения во времени. Феноменологически наука существует в обществе и, следовательно, включена в систему исторически определенной культуры, во взаимодействие с ее различными компонентами. Социокультурная форма научного знания заключается в его представленности в существующей системе культуры. Значение этой формы состоит в том, что она должна служить средством интеграции научного знания в существующую систему культуры, т. е. сделать его приемлемым для культуры. Содержание научного знания — если взять его в «идеале» как оно выступает, например, в форме физических законов — не зависит от «случайности» своего происхождения, от условий, в которых оно появилось, от характера своего будущего применения в общественной практике. Рассматривая его в этом плане, необходимо соотносить его не с субъектом, а только с объектом. В данном случае представляет интерес лишь вопрос о том, насколько адекватно и полно объект отражен в знании. Субъективна лишь форма выражения знания, но не его содержание. Поскольку целью науки является истина, то наука стремится как можно полнее элиминировать субъективные моменты из содержания научного знания. И чем полнее это сделано, тем лучше — при прочих равных условиях — наука выполняет свою познавательную функцию, но именно познавательную, а не культурную. В плане соотношения науки и культуры теоретическая форма представления научного знания заслуживает особого внимания. Прежде всего, следует отметить, что это единственная форма, адекватная содержанию научного знания. Собственно, лишь возникновение теоретической формы представления научного знания явилось исходной точкой зарождения фундаментальной науки. Поскольку теоретическая форма идет от науки, от ее существа, фиксирует один из уровней знания, она, представляя науку в системе культуры, вместе с тем отделяет науку от других явлений культуры и во взаимодействии с другими формами сознания позволяет науке сохранять свою специфику, свое собственное лицо. Теоретическая форма, выполняющая познавательную функцию, выступает и как социокультурный феномен. Поэтому можно с полным основанием сказать, что теория как форма представления научного знания в существующей системе культуры сама выступает элементом культуры. В настоящее время его принято называть научной рациональностью. В то же время, теоретическую форму нельзя отрывать от содержания научного знания. Форма несет в себе определенное содержание, которое, будучи вместе с формой интегрировано в систему культуры, становится фактором культурного влияния и развития. Например, смена фундаментальных научных теорий в силу этого приобретает не только внутринаучное, но и мировоззренческое и общекультурное значение. Как по форме представления знания в обществе, так и по содержанию наука в своем качестве феномена культуры обращается к человеку, обогащает его духовный мир, вызывая тем самым его собственное развитие. Наука наполняет индивидуальный процесс развития отдельных людей всеобщим содержанием, т. е. служит развитию человека как «родового существа», вырабатывая для этого соответствующие механизмы передачи знания новым поколениям, его распространения в обществе, подключения индивидов к творческой деятельности и т. д. Не всякая, не любая культура способна продуцировать науку. Многие культуры в истории человечества обходились без науки, производя лишь до- и вненаучное знание, когда люди руководствовались в своей практической деятельности эмпирическими знаниями, обыденным сознанием. Впрочем, следует учесть сложность и неоднозначность соотношения зарождающейся науки с наличной системой культуры. В каждом конкретном случае лишь конкретный исторический анализ может обнаружить, каким своим срезом культура становится порождающим науку фактором. Для иллюстрации можно сослаться на Пифагора и пифагорейцев, у которых именно сакрализация числа сделала его предметом теоретических размышлений. В дальнейшем теоретический подход породил собственные возможности и позволил грекам подняться над вавилонской и египетской математикой, где развитие не пошло дальше выработки практических способов математического исчисления. Решение вопроса о социальном назначении науки непосредственно зависит от выявления структуры основных потребностей общества и человека в культуре. Определенная сложность рассматриваемой проблемы состоит в том, что научные результаты в составе породившей их науки (научной деятельности) и научные результаты, обособившиеся в систему научных знаний, по своему поэлементному составу в основном совпадают, поэтому их различие носит не предметно-наглядный, а теоретико-методологический характер. В первом случае результат (научное знание) является лишь моментом самого процесса: в нем нет ничего безотносительного к npоцeccy. Здесь результат (ставшее) отличается от процесса (становления) только своей оформленностью. Иначе говоря, результат является формой выражения (и бытия) процесса и в этом смысле имманентно содержит в себе присущую процессу неопределенность (бесконечность познавательной деятельности, вытекающую из бесконечности познаваемого объективного мира). Во втором случае реально функционирующий результат, включенный в систему знаний, хотя генетически и связан с развитием науки, порожден ею, однако существует наряду с ней и даже помимо нее, как самостоятельное образование. Однако мир сам по себе — это «мир в себе». Его собственный порядок — это лишь условие его познаваемости (так как беспорядочность, бесструктурность не поддается познанию). Человек узнает что-либо об этом порядке тогда и постольку, когда и поскольку осваивает явления и процессы объективного мира, т. е. втягивает их в орбиту собственной предметно-преобразующей деятельности, возводя, создавая свой человеческий мир — «вторую природу». Но тем самым человек полагает самого себя в этот объективный мир, устанавливая в нем такие связи, которые опосредствуются собственной, общественной сущностью человека, или, иначе говоря, выступают уже в качестве общественных связей. Именно потому абстрактный, неопределенный, нейтральный объект и может становиться конкретным предметом субъектной (и субъективной) осмысленной — заинтересованной, целеполагающей — деятельности, что смысл объективным связям природных объектов, включаемых в поле деятельности, придает отношение к ним человека (отношение же может быть только деятельностным и только общественным). Наука обладает собственной культурной сущностью, поскольку освоение человеком объективного мира – процесс создания «второй природы» — есть собственное определение культуры, с учетом, разумеется, принципиальной незавершаемости этого освоения, его имманентной процессуальности. Следовательно, будучи процессом производства нового знания, наука тем самым является производством человека в качестве субъекта культурно-исторического процесса. Это, разумеется, не означает, что такое производство сводится (или может быть в какой бы то ни было перспективе сведено) к науке или даже, что она приобретает здесь абсолютно доминирующее значение. Прежде всего — это вопрос об источниках и побудительных силах развития научного познания. При решении этого вопроса в науковедении сложились два подхода: «нтерналистского», согласно которому указанный вопрос требует обращения лишь к внутренней логике развития самой науки, и «экстерналистский», усматривающий источник развития науки лишь во внешних ей самой (социальных, производственных и пр.) факторах. Абсолютизация интерналистской позиции практически приводит к утверждению, что наука является неким суверенным модусом познания, претендующим на исключительную прерогативу постижения объективного мира. Другими словами, она сама, признается единственным и автономным субъектом познания, познающий же человек — лишь функцией этого познания. При этом структура науки с неизбежностью выстраивается, в конечном счете, соответственно структуре раскрываемых свойств познаваемых объектов. При абсолютизацийи экстерналистского подхода вытекает, что наука выполняет свою «посредническую» (между природой и человеком) миссию, функционально приспосабливая логику познания к реализации внешних для нее самой целей, задаваемых институализированной социальной системой. Соответственно этому, структура науки определяется структурой социальных институтов, так как должна обеспечивать технологию реконструирования внешних, задаваемых этими институтами целей в средства и методы познания. Анализ развития науки в контексте культуры дает возможность преодолеть односторонность обоих названных подходов, налагающих на нее функциональные и структурные ограничения. В контексте: культуры, т. е. в составе деятельностного освоения человеком действительности научное познание объективного мира предстает как целостная творческая деятельность, направленная на его преобразование и созидание человеческого мира, осуществляемое самим человеком. Целостность этой деятельности обеспечивается, следовательно, тем, что научное познание мира человеком выступает как его самоопределение в этом мире, как миропонимание, а тем самым самопроизводство и самореализация себя в качестве субъекта. В научном познании человек не просто воспроизводит в сознании явления и процессы природы, существующие сами по себе, а осмысливает их через призму своего общественного бытия, т. е., как субъект, привносит в них собственные смыслы или воспроизводит их рефлексивно. В свете этого, побудительные силы развития науки не замыкаются на логике познания, а включают социальные факторы. Однако воздействие этих факторов не сводит науку к функции технологического обеспечения внешних ей требований социального развития. Так, возникающие, например, в производственной практике проблемы адресуются науке не как внешние ей цели, а как цели, которые полагает сам себе человек в процессе освоения мира, осуществляемого в данном случае взаимодействием науки и производства. История человека если и может рассматриваться как «фрагмент» исследования истории природы, то лишь как такой фрагмент, который определяет собой все исследование природы, предстающей в таком контексте как «историческая природа». Именно это и определяет единство науки о природе и науки о человеке. Раскрывать объективные связи природы человек может лишь полагая собственные цели, тем самым как бы «встраиваясь» в качестве опосредствующего звена в эти объективные взаимосвязи. В определенном смысле это и есть проблема субъективизации объективных явлений и процессов, не в плане, разумеется, отрицания их объективности, а в плане их органического включения в состав человеческой социально-исторической практики, в производство человеческого мира, исторической природы. Единство наук о человеке и природе обусловливается их включением в систему культуры. Культура существует как конкретная социоисторическая целостность человеческой деятельности. В силу этого ее общие черты (стиль, символика, архетипы, традиции, установки и т. п.) действуют во всем ее массиве и объединяются все ее подразделения, в том числе их внутренние членения, например основные формообразования знания. Поэтому единство общественных и естественных наук обнаруживается уже в том очевидном обстоятельстве, что и те и другие науки являются видами знания и тем самым они с самого начала подключены к его интегративным структурам. Иными словами, культура представляет собой значимое, Такова и наука как ее существенная часть. Существенность этой части определяется тем обстоятельством, что в совокупной системе культуры в ее наиболее «чистой» форме, подвергая ее рефлексии и осознанию, выступающему как ее самосознание. Определение культуры как рациональной активности человека состоит в том, что культура необходимым образом полагает предел множеству возможностей человеческой деятельности. Понятие рациональности в его логической схеме в таком случае раскрывается через понятие предела: рационально то, что наделено пределом, что определено. Рационально, следовательно, то, что системно, что черпает свой смысл в замкнутой системе, находя и обнаруживая свои границы благодаря взаимодействию с другими элементами системы. В свете такого представления о рациональности культура выступает не только как непрерывное усилие человека по поддержанию пределов и норм деятельности, но и как усилие по преодолению содержащихся в них ограничений, направленное на созидание новых форм деятельности и мышления. В этом преодолении происходит обновление разума, или «логоса», «впервые» возникшего некогда из «мифа». Эта фигура преодоления разумом мифа остается инвариантной формой движения культуры и знания, как гуманитарного, так и естественнонаучного. Таким образом, культура как рациональная активность человека есть не только необходимое ограничение его определенными заданными рамками, но и ее самоосвобождение в творчестве новых «фигур» деятельности и способов отношения к бытию. Культура в качестве рациональной активности человека – по существу способность выхода за пределы своего исторически данного состояния. Наука, будучи частью культуры, выходит за свои пределы двояким образом: во-первых, синхронно, находя матрицы и схемы для своего роста вне себя, а во-вторых, диахронно, преодолевая свою собственную историческую ограниченность. Обратим внимание на взаимосвязь этих двух способов выхода за свои пределы на находящихся вне науки матрицах и схемах может идти синтез нового научного знания, оформление новых образований научного знания. Однако это никоим образом не означает что наука не созидает нового. Она действительно может использовать такие схемы, но именно для формирования новых концептуальных систем. Кроме того, наука сама создает схемы деятельности или, по крайней мере, она активно участвует в их созидании. Действительно, качественный рост научного знания означает, что формируются и новые возможности предметных действий, новые схемы деятельности. Конституирование самостоятельности науки происходит при наложении на знание дополнительных условий, способствующих его превращению в научное знание. Знание можно представить как накопление, функционирование и хранение практических и культурных фигур (или схем) освоения мира, которые ассимилируются наукой, подлежа строгому отбору, очищению и преобразованию в соответствии со специальными критериями, принципами и методологическими установками, ориентированными на проверяемость предложений, определенность понятий, обоснованность суждений и т. д. Любое знание, в том числе и научное, в самом первом приближении, можно описать как процесс представления неизвестного через известное, которое выступает как репрезентатор неизвестного. При этом, для представления неизвестного через известное репрезентатор должен быть «известным», т. е. представлять собой хорошо освоенный в культуре фрагмент реальности. Освоенность как минимум предполагает наличие соответствующего языка. Поэтому при анализе знания нужно в первую очередь установить наличие языка репрезентатора в составе анализируемого им текста. Этот язык глубоко инкорпорирован в ткань текста. Вслед за фиксированием его фрагментарных проявлений исследователи должны проникнуть в целостный язык репрезентативной структуры (или схемы) и реконструировать ее, поскольку в схеме сконцентрирован метод деятельности по порождению идеализированной предметности понятий. Однако сфера предметной деятельности широка, и исследователю просто не обойтись без метода, указывающего, что с нею делать, занимаясь сугубо частной проблемой интерпретации исследуемого им текста, попыткой понять генезис скрытого в нем знания. Выработка этого метода связана с анализом проблемы «релевантности» или взаимосоответствия структур практики или культуры, с одной стороны, и структур самого текста, фиксирующего знание, — с другой. Эта проблема, однако, хотя и является трудной, но в принципе разрешима. Отметим два момента. «Релевантные» структуры или схемы подсказываются, во-первых, анализом языка исследуемого текста, а во-вторых: изоморфизмом между конструируемой схемой и генерируемой на ее основе концептуальной системой знания. Роль схем как матриц в генезисе культурных форм не ограничивается концептуальными системами, описывающими физический мир. Фигуры мышления, складывающиеся из такого типа, свободно проникают и в другие, отличные от естествознания, сферы культуры. Схемы выступают, таким образом, в качестве интегративного фактора, обусловливающего единство культуры и стиля мышления исторической эпохи. Эти интегрирующие потенции схем связаны с их способностью к переносу из одной области предметной деятельности, культуры и мышления в другую. Иначе говоря, схемам присущ характер моделей. Всякая модель может рассматриваться как продукт человеческой деятельности. С одной стороны, любой продукт человеческой деятельности создается для достижения некоторой осознанно преследуемой цели, но всегда в задаваемых культурой формах. Поэтому в принципе любой такой продукт может рассматриваться двояко: как с точки зрения того, насколько результативной и эффективной была деятельность по его созданию и насколько он в состоянии удовлетворить ту потребность, во имя которой он был создан, так и с точки зрения выраженности в нем определенного смысла, задаваемого ценностями и нормами культуры, в рамках которой действовал его создатель. С другой стороны, и последующее использование созданного продукта, поскольку оно представляет собой человеческую деятельность, также всегда опосредуется и регулируется нормами и ценностями культуры. Впрочем, и любой природный объект, коль скоро он вовлекается в устойчивые и воспроизводящиеся структуры деятельности, тем самым наделяется определенным, т. е. так или иначе ограниченным, смыслом и превращается в объект культуры. Сказанное позволяет зафиксировать три обстоятельства: Первое — это то, что культура, опосредуя деятельность, обеспечивает связанность между собой отдельных актов деятельности, даже осуществляемых с разрывом во времени и пространстве. Будучи приобщенным к данной культуре, человек может адекватно оперировать в своей деятельности тем или иным культурным объектом, созданным в этой же культуре, не имея никаких личных взаимоотношений с создателем объекта — формы и нормы этой деятельности программируются не им самим, а культурой. Именно в этом, прежде всего, и находит свое выражение регулятивная роль культуры по отношению к деятельности. Второе обстоятельство заключается в том, что, программируя деятельность, культура в той или иной мере «снимает» и несет в себе ее осмысленность. Речь идет о том, что в деятельности конкретного человека ему совсем не обязательно осознавать все то, что не относится к непосредственно интересующим его целям этой деятельности. Но поскольку она нормируется и оформляется культурой, поскольку он культурно определенными способами оперирую с культурными же объектами, постольку результат его деятельности может быть значим не только для него, он может иметь смысл, выходящий за пределы его разумения и могущий быть раскрытым лишь путем специального рефлексивного анализа. Более того, этот смысл не есть нечто одноуровневое — он может раскрыться с большей или меньшей глубиной, так что любая конкретная интерпретация любой деятельности, опосредуемой культурой, в принципе не может быть конечной, исчерпывающей. Третье обстоятельство, состоит в том, что многоуровневость и многоплановость смысла, воплощенного в культурном объекте, открывает возможность и для многообразных видов использования этого объекта в последующей человеческой деятельности. И создателю конкретного предмета вовсе нет надобности иметь в своем представлении все эти культурно заданные виды применения, тем более что некоторые из них могут сложиться уже после того, как данный предмет создан. Рефлексия, раскрывающая культурную обусловленность предпосылок, форм, норм деятельности и способов использования ее продуктов, не есть нечто совершенно отделенное от собственно деятельности. В той мере, в какой данный человек выявил и зафиксировал культурно заданные предпосылки и условия своей деятельности, в такой же мере он получает основания для того, чтобы осуществлять ее более рационально и осознанно, оценивать ее в более широком контексте, более четко и объемно видеть спектр ее возможных адресатов и последствий. Знание, полученное человеком, всегда предполагает последующую человеческую же деятельность — будь то деятельность по его пониманию, усвоению, по его развитию, по его использованию. Это значит, далее, что знание — и в данном отношении оно сходно с любым другим культурным объектом — должно рассматриваться не только в качестве объекта, чисто внешним образом данного человеческому субъекту, наподобие элементарной частицы или галактической системы. Оно всегда является продуктом и одновременно предпосылкой целенаправленной и осмысленной человеческой деятельности, и это обстоятельство включено в наше представление о знании. Знание, и в том числе знание научное, всегда есть не только знание — о, но и знание — для. В связи с этим можно выделить три контекста культуры, где проявляется научное знание: мировоззренческий, образовательный и практический. Во-первых, тот контекст, в пределах которого каждый вновь получаемый элемент знания может рассматриваться в плане его воздействия на мировоззрение, на обыденное сознание и т. п. Второй контекст — это контекст образования. Каждый новый элемент знания претендует на то, чтобы с течением времени стать составной частью того объема знаний, который необходим каждому готовящемуся к самостоятельной работе в данной области исследований. Третий контекст — это контекст практического приложения знаний. Любой элемент нового научного знания может (разумеется, с той же самой оговоркой) найти применение в той или иной сфере практики, выступить в качестве одного из средств для решения практических проблем. Названные три контекста задают три относительно независимые друг от друга системы связей, в рамках которых функционирует научное знание. В общем плане можно утверждать, что каждый из выделенных контекстов задает специфические системы взаимоотношений отдельных единиц научного знания как между собой, так и с другими элементами, входящими в эти контексты. Кроме того, каждый из этих контекстов предъявляет особые требования к знанию, т. е. выполняет, так сказать, «от лица культуры» регулятивную роль по отношению к процессу научного исследования. Поэтому функционирование знаний в этих контекстах не есть нечто внешнее по отношению к собственной природе научного знания. Науку следует также рассматривать как форму общественного сознания. Наряду с другими формами общественного сознания наука является частью единой культуры. Но именно в сравнении и взаимодействии с ними проявляется специфика науки. Политика, религия, искусство, право, мораль, философия – все они по-своему создают свою собственную реальность, свой собственный мир. Только взаимодополняя друг друга, все эти составные части культуры могут выполнять свою основную функцию – обеспечивать и облегчать жизнь человека, являясь связующим звеном между человеком и природой. Если же в этой взаимосвязи какой-то одной части придается большее значение по сравнению с другими, то это приводит к обеднению культуры в целом и искажению ее основного назначения. Вместе с тем, хочется отметить определенный перекос в современной культуре в сторону сциентизма. Особенно это проявляется в мировоззренческом контексте. Даже идеология в своей дисциплинарной части зародилась (самопровозгласилась) как наука. Проникновение и ущемляющее влияние науки на иные формы сознание оказалось пагубным для культуры нового и новейшего времени. Против религии выступил под знаменем науки атеизм. В морали захватил передовые рубежи утилитаризм. В искусстве в дополнение к художественной критике появилось искусствоведение как объясняюще-подсказывающая интеллектуальная сила. В политике – технократизм и так называемое научное управление обществом. И даже в философии позитивизм фактически захватил все основные рубежи. Наукообразность проникла и во внутренний мир обыденного сознания: 90% от всей лексики людей в странах, охваченных научно-технической революцией, составляет техническая лексика. Такая роль сциентизма обусловлена тем, что он, как мировоззренческая установка, основывается на рациональном расчете, и там, где стоит определенная прагматическая цель, человек, исповедующий эту идеологию, будет стремиться к этой цели, не считаясь с какими-либо этическими препятствиями. Именно это убеждение привело к современному экологическому состоянию планеты, опасности термоядерной войны, но самое главное – к резкому снижению этических и эстетических показателей культуры, все возрастающему влиянию технократической психологии, стимулировавшей в современном обществе настроения потребительства. Отдельный человек чувствует себя в таком сциентистском мире потерянным и бессильным. Наука научила его сомневаться в духовных ценностях, окружила его материальным комфортом, приучила видеть во всем прежде всего рационально достигаемую цель. Естественно, что такой человек неизбежно становится холодным, расчетливым прагматиком, рассматривающим других людей лишь как средство для достижения своих целей. Он лишается той цели, ради которой человеку стоит жить, разрушается целостность его мировоззрения. Не вызывает сомнений, что наука представляет собой огромное достижение человеческой культуры. Она делает жизнь человека от поколения к поколению более легкой, удобной, независимой, манит перспективой изобилия материальных и духовных благ. Но обожествленная наука – это совсем другое явление, порождающее совершенно противоположные результаты. Объективно, наука – это только одна из сфер культуры человека, имеющая свою специфику и свои задачи, и не следует пытаться это положение менять. Наука сама по себе не может считаться высшей ценностью человеческой цивилизации, она – только средство в решении различных проблем человеческого существования. В нормальном гармоничном обществе должно одновременно находиться место и для науки, и для искусства, и для философии, и для религии, и для всех других частей человеческой культуры. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.008 сек.) |