Глава 1. Семейное воспитание

Оглавление

Оглавление. 2

Введение. 3

Обзор источников. 4

Глава 1. Семейное воспитание. 10

Глава 2. Обучение. 20

Глава 3. Игры и развлечения. 30

Глава 4. Недетские события глазами детей. 37

Заключение. 44

Список использованных источников и литературы.. 46

Введение

Что такое детство? Лишь биологический, психический феномен, являющийся неизменным на протяжении всего существования человека? С таким подходом согласиться трудно. Детство – это также социальный и культурный феномен, причем изменяющийся со временем и несущий в себе черты своей эпохи. Тема детства привлекает в последнее время все больше внимания исследователей, в том числе и историков. В XIX веке в Европе этому периоду в жизни человека (в дворянском обществе) стали уделять больше внимания, чем в предыдущие эпохи. Детство перестало казаться ненужным и неполноценным отрезком жизни, в контексте философии Просвещения и позже романтизма в нем начали видеть нечто важное (как этап формирования человека) и ценное (как этап невинности, близости к природе). В соответствии с этими новациями развивалась система школьного образования, менялись также отношения в семье.

Все эти моменты характерны в большей или меньшей степени и для дворянского общества Польши первой половины XIX века. Точнее, для польских дворян, потому что в строгом смысле XIX столетие не было веком Польши – она прекратила свое существование как независимое государственное образование в результате разделов Речи Посполитой. Польские земли оказались в составе Австрийской империи, России и Пруссии. Тем не менее, польское дворянское общество продолжало жить своей жизнью, а в Царстве Польском в 1815-1830 годах даже получило определенные выгодные условия для своего существования и развития. Для нас интересно взглянуть на это шляхетское общество с точки зрения истории детства.

Цель нашей работы – рассмотреть детство польского шляхтича в первой половине XIX века, опираясь на мемуары польских дворян. В основу положен проблемный, а не хронологический принцип. В работе рассматриваются:

1. вопросы семьи, семейного воспитания, его моделей и образцов, отношений взрослых к детям, детский быт;

2. образование – домашнее, школьное, мужское и женское, в том числе его качество, полнота, достоинства и недостатки, педагогические приемы и практики того времени;

3. игры и развлечения дворянских детей;

4. вопрос того, как отразились крупные политические события XIX века в сознании дворянских детей.

Обзор источников

Основные источники, которыми мы пользовались для этой работы, – это воспоминания польской шляхты. У такого типа источников есть свои плюсы и минусы, особенно исходя из специфики нашей темы. С одной стороны, в таком источнике можно найти подробное описание детских лет определенного человека (чаще всего есть и сведения о его ровесниках, братьях и сестрах и других детях). Сложно найти подходящий источник более подробный, чем мемуары. Но, с другой стороны, есть и минусы – в первую очередь это субъективность автора. Создатель текста пишет о себе и, конечно, сознательно или нет, опускает то, что ему хочется опустить, подчеркивает то, что ему лично кажется существенным, представляет себя в наилучшем свете. Авторы избранных нами мемуаров – взрослые люди со сложившейся системой ценностей, политическими, общественными взглядами, и они, конечно, проецируют все это на свое детство. По одному этому источнику сложно определить, повлияло ли впечатление детства на складывающийся характер «маленького человека» или уже сложившийся характер «большого человека» заставляет его вспомнить из своих детских лет именно этот конкретный эпизод? Стоит учесть и особенности человеческой психологии – ярче всего в памяти откладывается либо самое приятное и светлое, либо что-то страшное и тяжелое. Поэтому в мемуарах детство часто предстает в черно-белых тонах – это либо «золотая пора», «потерянный рай», либо складывается ощущение, что детских лет совсем не было, или же они были несчастными. С учетом этих нюансов мы подвергли анализу избранные нами источники.

Думаю, уместным будет представить вместе с характеристикой мемуаров и краткие биографии их авторов. В их обзоре будем руководствоваться хронологическим принципом.

Во-первых, это «Воспоминания из жизни» Эвы Фелиньской. Эва Фелиньская (в девичестве Вендорф[1]) (1793-1859) родилась в деревне Узнога (ныне Клецкий район Минской области Белоруссии), в семье бедного дворянина, ее отец принадлежал к новогрудской адвокатуре[2]. Мать получила некоторое образование, но, например, не знала французского языка[3]. Еще в семье был брат, Юлиан, младше Эвы на два года. Семья жила в Новогрудке, Слуцке, в арендованном имении неподалеку от Слуцка. Отец рано умер, оставив семью практически беспомощной – небольшого капитала не хватало на содержание трех неработающих членов семьи. Выручала поддержка родственников. Семья поселилась в маленьком имении совсем рядом со Слуцком. Крестьян там не было, земля обрабатывалась наемными работниками. Мать стремилась дать детям образование – Эва училась в своеобразной маленькой школе со своими двоюродными братьями и сестрами около полугода, затем, оказавшись в доме своих богатых дяди и тети, воспитывалась вместе с их дочерьми у гувернантки. Юлиан окончил Слуцкую гимназию, позже он тоже стал адвокатом.

В 18 лет Эва вышла замуж за Герарда Фелиньского, шляхтича с Волыни. У них было десять детей, из которых выжило только шестеро. Собственно говоря, фамилия Фелиньских известна благодаря знаменитому сыну Эвы – Зыгмунту Феликсу (Щенсному) Фелиньскому, который стал варшавским архиепископом, вел активную общественно-политическую деятельность, в том числе во время восстания 1863-1864 годов, а совсем недавно был канонизирован[4]. Эва Фелиньская участвовала в тайной организации Шимона Конарского, и в 1838 году была арестована и сослана в Сибирь, в Березов, а затем переведена в Саратов. Позже она вернулась на Волынь. В старости она написала мемуары, а также «Воспоминания из путешествия в Сибирь». Эва Фелиньская умерла в 1859 году.

«Воспоминания из жизни», которые мы использовали как источник, были изданы в 1856 году в Вильно и представляют собой 5 томов мемуаров, общим объемом около 1800 страниц, очень подробно описывающих детские годы и молодость Эвы Фелиньской вплоть до 1819 года. Это был наш основной источник. В своих воспоминаниях автор пыталась воссоздать жизнь провинциальной польской шляхты конца XVIII – начала XIX века, с ее патриархальными традициями, нравами и обычаями. В «Воспоминаниях из жизни» имеются и описания повседневной рутины, и яркие впечатления; рассказ о детстве автора и других ребят-ровесников, детей из своего круга, в том числе своих родственников. Здесь мы находим упоминания самых разных детей – от крестьянских и мещанских до отпрысков аристократов.

Томаш Зан (1796-1851) известен прежде всего своим участием в студенческих оппозиционных кружках Виленского университета 1820-х годов и своим поэтическим даром. Его воспоминания под названием «Дневниковые записки», а также воспоминания Э. Т. Массальского изданы в сборнике «Из мира филаретов. Сборник воспоминаний 1816-1824 годов», вышедшем в Варшаве в 1924 году[5]. Воспоминания Зана совсем невелики по объему, но в них можно найти много полезного по нашей теме – он описывает свои школьные годы, проведенные в гимназии в Минске, учебу, учителей, товарищей и многое другое.

Эдвард Томаш Массальский (1799 – 1879) родился в Рудавце под Несвижем в семье Онуфрия Массальского, бывшего майора Пятигорской бригады, а позже писаря игуменского земского суда. Он, его братья и сестра воспитывались сначала дома, потом мальчики учились в иезуитской коллегии в Могилеве и воспитывались в Полоцкой иезуитской академии. Затем Массальский учился в Виленском университете на факультете нравственных и политических наук, участвовал в тайных студенческих обществах. Они были раскрыты, не в последнюю очередь по вине его брата Юзефа. После разочарования в восстании 1830-1831 годов в 1832 году Эдвард Томаш переехал в Петер бург, где участвовал в общественной, литературной жизни, в издании «Петербургского еженедельника», написал несколько литературных и научных произведений. После отъезда из Петербурга Массальский управлял имениями Любомирских на Волыни. В 1853 году он переехал в Варшаву, где служил чиновником в Главной библиотеке. Мемуарист умер в 1879 году в Бельгии. Сохранились достаточно обширные мемуары Массальского, часть из которых опубликована в упомянутом выше сборнике[6]. Интересующая нас часть воспоминаний относится к детским годам Массальского – от раннего детства до его учебы в могилевской коллегии. Особый интерес представляет описание похода Наполеона на Москву.

Осип Антонович (Юзеф) Пржецлавский (Пшецлавский) (1799 – 1879) родился в Гродненской губернии в старинной дворянской семье, закончил физико-математический факультет Виленского университета. В 1824 году он переехал в Петербург, выучил русский язык и сделал карьеру в государственном аппарате Российской империи, дослужившись до тайного советника и получив несколько орденов. В Петербурге Пшецлавский издавал газету на польском языке «Петербургский еженедельник». Умер в 1879 году в Твери. По своим политическим взглядам Пшецлавский был полной противоположностью всем остальным авторам мемуаров, которые мы использовали. Он был ярым противником польских революционных идей, за что даже был приговорен польским эмигрантским комитетом к смертной казни, заочно совершенной над его портретом, который предали огню. Его мемуары были написаны на русском языке и напечатаны под псевдонимом «Циприниус» в «Русском Архиве» в 1872 году. Они представляют собой очерки, посвященные конкретным историческим лицам – Н.Н. Новосильцеву, А.С. Пушкину, А. Мицкевичу и др. Среди этих очерков есть один, посвященный событиям похода Наполеона на Россию, который мы и использовали[7]. В это время Пшецлавскому было 12-13 лет, и он упоминает некоторые интересные для нас подробности. Воспоминания были переизданы недавно в сборнике мемуаров «Поляки в Петербурге в первой половине XIX века»[8].

Антоний Эдвард Одынец (1804-1885) – польский поэт из среды той же виленской молодежи, что и Зан, и Массальский; он был другом Адама Мицкевича. Одынец родился в Гродненской губернии, учился в религиозной школе при базилианском монастыре в Борунах, потом в Виленском университете на отделении права. Одынец принадлежал к обществу филаретов, в 1823-1824 годах пребывал в заключении. Он жил в Варшаве, путешествовал с Мицкевичем по Западной Европе, на 6 лет обосновался в Дрездене. Затем в 1840-1859 годах Одынец был редактором «Виленского вестника». Умер в 1885 году в Варшаве. Свои мемуары «Воспоминания из прошлого, рассказанные Деотиме» он публиковал в периодической печати в 1879-1883 годах[9]. В них он подробно рассказал несколько эпизодов из своего раннего детства и довольно подробно описал свою жизнь и учебу в Борунах.

Еще одни женские мемуары, только более позднего времени и другого происхождения – это воспоминания Габриэлы Пузыниной (1815-1869) «В Вильно и литовских усадьбах. Воспоминания о 1815-1843 годах»[10]. Габриэла Альбина Пузынина (в девичестве Гюнтер) – польская поэтесса, писательница и мемуаристка, родилась в аристократической семье в Вильно. Она получила домашнее образование, затем вышла замуж за Тадеуша Пузына. Как поэтесса дебютировала в 1838 году, писала стихи и повести. Ее мемуары широко известны и активно используются историками. В них Габриэла описала общество, которое ее окружало, виленскую и варшавскую элиту, поместила немало исторических анекдотов об известных лицах, интересные биографические сведения. Мемуары разделены по годам, начиная с 1815-го. Мы использовали ту часть, в которой Габриэла описала свои детские годы. Интересно было сравнить детство девочки из аристократической семьи, жившей в городе и в богатых литовских имениях, с детством Эвы Фелиньской, проведенным в бедной обстановке.

Вместе с мемуарами Эвы Фелиньской мы использовали и воспоминания ее сына, Зыгмунта Феликса (Щенсного) Фелиньского (1822-1883). Он родился на Волыни. Когда ему было 11 лет, скончался его отец. Фелиньский учился в гимназии в Луцке и в лицее в Кременце. В 1838 году, когда семья осталась без опеки матери, арестованной и сосланной в Сибирь, ему и другим детям все уже удалось продолжить учебу благодаря помощи знакомых. Ему не удалось поступить в университет ни в Петербург, ни в Киев (в первую очередь из-за отсутствия гимназического аттестата, а также, возможно, из-за своей национальности). Но в итоге Фелиньский поступил вольнослушателем на физико-математический факультет Московского университета и окончил его с отличием. В 1847 году он изучал французскую литературу в Сорбонне, был знаком со многими деятелями польской эмиграции, в 1848-м участвовал в Познанском восстании. После 1850 года Фелиньский решил посвятить себя духовному званию. В 1862 году он был назначен епископом Варшавы. После восстания 1863-1864 годов, в котором он принимал участие, епископ жил около 20 лет в ссылке в Ярославле. Скончался в 1885 году в Кракове. Нам интересны его «Воспоминания кс. Зыгмунта Щенсного Фелиньского, архиепископа Варшавского»[11], изданные в Кракове в 1897 году, а также его повесть «Паулина, дочь Эвы Фелиньской»[12]. Она посвящена его старшей сестре, которая прожила всего 24 года. Основу книги составляют переписка матери и дочери, но она дополнена значительными дополнениями и подробностями биографии Эвы, Паулины и самого Щенсного Фелиньских. На его детские годы выпало время польского восстания 1830-1831 годов и его подавления, эпидемии холеры, затем (когда он был уже подростком) арест и ссылка матери. Интересно увидеть отношения членов этой семьи, развитие и воспитание детей, которые происходили в столь непростых условиях.

Тадеуш Корзон (1839 – 1918) был известным польским историком-позитивистом. Он родился и вырос в Минске, в семье бедного чиновника. Учился в минской гимназии, в 1855 году поступил в Московский университет и изучал там право. После окончания университета преподавал в гимназии в Ковно, за участие в восстании 1863 года был сослан в Уфу, а затем в Оренбург. В 1867 году Корзон вернулся в Польшу и полностью посвятил себя исторической науке. Его главный труд – «Внутренняя история Польши при Станиславе Августе», изданный в Кракове в 1886 году. Умер Корзон в 1918 году в Варшаве. Мы использовали его небольшой очерк «Минск в середине XIX века»[13]. Хотя он посвящен описанию города, в нем много сведений об образе жизни и обычаях его обитателей, а также о детских и школьных годах самого мемуариста. В год рождения историка произошло значительное историческое событие – упразднение церковной унии, оно повлияло на его детство, и нам было важно увидеть, как именно.

Итак, мы располагали относительно небольшим, но интересным набором источников: мемуарами польских дворян и дворянок из разных десятилетий первой половины XIX столетия, разного происхождения и социального положения, рода деятельности и т.д. Они различаются по своему объему, степени подробности, тому, чему уделено наибольшее внимание при описании детства. Мы полагаем, что анализ такой совокупности источников поможет представить картину жизни, воспитания, школьного и домашнего образования польских дворян на протяжении всей первой половины XIX века.

Глава 1. Семейное воспитание

Габриэла Пузынина писала: «Когда мои родители ждали первого ребенка, мой отец, во всем чрезвычайно систематичный, пошел к доктору Лейбошицу, прося его о подробном предписании, как содержать ребенка с точки зрения гигиены, на что Лейбуня ответил со всей серьезностью: «Сударь! Главное правило: пусть будет глупым, но здоровым»[14]. На самом деле, конечно, не это было главным принципом ухода и раннего воспитания дворянских детей. По крайней мере, не во всех семьях. А что же? Попробуем рассмотреть это в данной главе.

Многое в том, что относится к рождению и воспитанию ребенка, зависело от семьи. Например, даже в отношении того, насколько радостно ждали ребенка. Количество детей, материальный достаток семьи влияли на то, насколько желанным будет ребенок. Рождение Габриэлы Пузыниной, например, принесло некоторое разочарование родителям, потому что она была третьей дочкой, которые рождались друг за другом. Правда, как она пишет, она нисколько не ощущала последствий этого разочарования[15]. Антоний Одынец, напротив, был единственным ребенком до трех лет, его баловали[16]. Родители Габриэлы Пузыниной часто баловали также и младшего ребенка, дочь «Бенъяминку». Вообще, как правило, у польской шляхты было по многу детей; единственный ребенок всегда в воспоминаниях отмечается как особый редкий случай.

Часто кроме родных детей в семье воспитывались (временно или постоянно) и другие дети – двоюродные братья и сестры, дети родственников, приемные дети[17]. Это было связано с семейными обстоятельствами – родственники могли воспитывать осиротевших детей, а также с ситуациями, когда для того, чтобы ребенок получил лучшее образование, его отправляли жить в другую семью – семью родственников или знакомых. Например, Эва Фелиньская с шести лет жила постоянно в доме своих родственников – сначала у одной тетки, потом у другой – т. к. только таким образом она могла учиться – сначала у учителя, потом у гувернантки[18]. Ее двоюродные братья жили у ее матери, своей тетки, потому что учились в гимназии в этом городе[19]. После ареста и высылки Эвы Фелиньской ее детям, особенно младшим, тоже пришлось искать пристанища у родственников, у которых они и воспитывались[20]. В воспоминаниях Габриэлы Пузыниной есть упоминание о том, что ее дядя заботился о воспитании сирот, оставшихся после смерти его брата[21].

Кто непосредственно занимался воспитанием детей? В бедных семьях это были сами родители, а точнее, мать. Так было в семье Вендорфов, в семье Фелиньских. Конечно, определенную роль играли и слуги – няньки, служанки, но она была незначительной и вспомогательной. Обеспеченные семьи могли позволить себе специальную няньку для детей, даже няню-иностранку – бонну – немку или англичанку[22] (это давало возможность детям расти билингвами, выучить английский или немецкий язык, а также привить им хорошие манеры), для подросших детей – гувернера или гувернантку[23]. Все же родители были очень важны для детей, и время, проведенное с ними, выделялось в детском сознании если не в количественном аспекте, то в качественном. Эва Фелиньская вспоминала, насколько она была привязана к матери, которая заботилась о «каждой потребности тела и души»[24], как важно для нее было поделиться с матерью самыми важные событиями ее жизни, найти в ней утешение и поддержку[25]. Каждое слово, сказанное с неудовольствием, трогало ее до глубины души. Щенсны Фелиньский писал, что его мать тоже проводила много времени с детьми – было особое время каждый вечер, когда все дети рассказывали по очереди все события дня, не утаивая своих проступков и шалостей[26]. Для матери чрезвычайно важно было строить свои отношения с детьми на доверии. Мемуарист с теплотой вспоминал совместные прогулки, время молитвы. Мать Габриэлы Пузыниной проводила с дочерьми вечера – она играла на фортепиано и пела, девочки танцевали, иногда они вечерами занимались рукоделием, а кто-то читал вслух книгу или рассказывал истории[27].

Отец, как правило, играл в жизни ребенка гораздо меньшую роль, он был занят важными делами вне дома, гораздо меньше общался с детьми и олицетворял в семье высшую власть. Но всё же глава семьи не был чем-то совсем далеким – Феликс Фелиньский пишет, как после злоключений и скитаний во время восстания они были счастливы «после столько пережитого оказаться в объятиях любимого папы»[28]. Каждое Рождество на сам праздник и именины матери отец, Герард Фелиньский, который жил в другом городе и служил чиновником, всегда выбирался к семье и проводил с ними праздники[29]. Некоторые отцы посвящали много времени семье – например, Габриэла Пузынина пишет о своем дяде Константине Тизенгаузе, который все свое время посвящал науке и воспитанию детей, занимался с сыном орнитологией и энтомологией[30]. Корзон вспоминает, как отец рассказывал ему о его деде, который служил в Пятигорском полку, о знаменитых войнах и битвах прошлого, о Грюнвальде и т.д.[31] В воспоминаниях Габриэлы Пузыниной приведен интересный отрывок из письма ее сестры, который можно рассматривать как аутентичный детский источник. В нем она рассказывает, как семья веселилась на Рождество – как родители сходили с ума вместе с детьми. Кто-то предложил Габриэлке принести показать ее дневник, потом дядя выхватил его, и началась веселая возня, в которой взрослые веселились не хуже детей[32].

Другие родственники тоже проявляли заботу о детях – например, бабушки и дедушки. Габриэла Пузынина вспоминает, как дедушка учил ее сестру читать, выкладывая буквы из черешни[33]. Бабушка Феликса Фелиньского учила внуков катехизису, молитвам[34]. Поездка к бабушке вспоминается Габриэлой Пузыниной как больше событие и праздник. Бабушки, дедушки, тети и дядя баловали своих внуков и племянников, дарили им подарки[35], возили их на прогулки[36], в театры и музеи, но и дети должны были радовать своих родственников – в воспоминаниях есть упоминания о том, какие сюрпризы они готовили по случаю именин бабушки[37], дяди[38] и т.д. Домашние представления, танцы в костюмах, чтение стихов, разнообразные рисунки, поделки, рукоделия – все это дети делали в огромных количествах для своих родственников, чаще всего в определенных случаях – домашних праздников и т.д.[39]. Дети помогали взрослым, исполняли небольшие поручения – например, старшая сестра могла присматривать за младшими детьми, дети читали взрослым вслух. Дядя Габриэлы Пузыниной играл с удовольствием с детьми как ребенок, рисовал для них лошадей и собак, лепил из хлеба «целое хозяйство, с большим скульпторским талантом»[40]. Племянницы забавлялись с тетей, делая ей прически, так что ей приходилось убегать от маленьких назойливых парикмахеров[41].

Бывало так, что ребенок чувствовал себя «сиротой в собственном доме» – например, когда он не был родным и просто воспитывался там. Так описывает свое состояние в доме тетки Эва Фелиньская, особенно поначалу, когда она попала одна в семью, где уже сложились определенные отношения детей между собой и отношения детей и родителей, где никто не нуждался в ее дружбе и не оказывал ей внимания, так необходимого ребенку. Единственной близкой душой для нее в то время была служанка, которая жалела маленькую девочку, могла побаловать ее вкусностями и иногда приласкать. Часто дети имели хорошие отношения со слугами (например, с нянькой, с садовником) – но оставаясь в рамках своего положения.

Определенное место в жизни ребенка занимали другие взрослые, бывавшие в доме – знакомые, друзья семьи, приживальщики, соседи, которые в той или иной степени по разным причинам шли на контакт с детьми. Например, приживальщик в доме Одынцев, сам большой книголюб, подбирал книги и для маленького Антония[42]. Доктор-итальянец, который попал в имение Пшецлавских после отступления армии Наполеона и жил у них некоторое время, очень полюбился детям. Он рассказывал им занятные истории, объяснял разные явления природы понятным детям языком. Пшецлавский писал, что именно доктору он обязан своим интересом к естественным наукам[43]. Габриэла Пузынина отмечала как замечательное знакомство своей семьи с пианисткой Марией Шимановской, дети просто обожали ее, подражали ей в одежде и манерах, с восторгом слушали все ее выступления, она подарила им на память свои композиции с дарственными надписями специально для них[44]. Корзон вспоминал взрослых сыновей хозяина дома, в котором они снимали квартиру, их внимание к мальчику и ласковое обращение[45]. Эва Фелиньская, которой было не всегда легко в доме своей тетки, с благодарностью вспоминала некоего шляхтича по фамилии Обухович, который на балах в их доме всегда вытягивал ее, скромную тихую девочку, которая мало кому была нужна, из угла, в который она забивалась, и танцевал с ней полонез, и каждый раз, когда видел ее, говорил ей несколько ласковых слов, спрашивал, как она поживает[46].

Как правило, ребенок никогда не был в центре внимания взрослых, посторонние взрослые только по доброй воле и особому складу характера проявляли внимание к детям. Часто дети были для взрослых источником определенного развлечения – те же рисунки, танцы, выступления, когда они показывали свои успехи в освоении наук и искусств. Детей ограничивали – даже в отношении еды – им нельзя было пить чай, кофе, во время еды вообще нельзя было пить. При этом дети считались частью семьи, хотя и не занимали в ней центрального месте – Габриэла Пузынина пишет, что лето 1823 года запомнилось ей заложением краеугольного камня нового дома, при котором проходил ритуал – дети вместе со всеми подписали бумагу в память об этом событии, которую положили в бутылку и закопали, а потом все должны были бросить известь на камень (Габриэла пишет, что мастерок был очень тяжелым для ручки восьмилетней девочки)[47].

От того, кто ближе всего общался с ребенком и непосредственно занимался его воспитанием, зависело, от кого он воспримет самые важные представления о жизни, окружающем мире, нравственные принципы, представления об отношениях между людьми и т.д. В это время, в конце XVIII-начале XIX века, во время Просвещения и романтизма, воспитанию человека уделялось большое внимание. Просветители видели в воспитании решающий фактор, определяющий характер общества, залог прогресса. Конечно, не все дворяне воспринимали, хотели и имели возможность применять эти высокие принципы в воспитании собственных детей, но это, безусловно, повлияло на общую тенденцию и подход к детям. Фелиньский, который много внимания уделил общим рассуждениям о воспитании детей, описал педагогические убеждения своей матери. С ее точки зрения, цель воспитания – образовать добродетельного и полезного члена общества[48]. Следовательно, в таком случае большое значение уделялось нравственному воспитанию, формированию идеалов, религиозному воспитанию. Средства были разными, конечно, и не всегда это были поучения.

Многие мемуаристы пишут о том, что их воспитатели больше повлияли на них собственным примером, чем словами[49]. Особая роль и место в обществе предназначалась для мужчины, совершенно отличная – для женщины. В соответствующем духе по-разному воспитывались мальчики и девочки. Назначение женщины – быть женой и матерью, поэтому все, даже – образование, которое давали девочке, было направлено на то, чтобы она стала хорошей партией для женитьбы. В психологическом плане воспитатели считали, что женщина должна выполнять пассивную роль, оставаться в тени, быть скромной, заботливой, целомудренной[50]. «Самая счастливая женщина – та, о которой меньше всего говорят» – это была излюбленная максима моей матери»[51], – писала Габриэла Пузынина. В будущем мужчине же главным считалось привить навыки самостоятельности, активности, даже агрессивности[52]. Не забывались при этом и нравственные принципы, основы христианской этики, дворянский кодекс чести. Польское дворянское воспитание отличалось национализмом, особенно в условиях конца XVIII – начала XIX века, отсутствия у Польши государственности. Все эти настроения господствовали среди взрослых, а детям их помогали усвоить, кроме собственных примеров окружающих взрослых, книги, особенно исторические, рассказы, проповеди, прививаемое уважение к польскому языку, национальной литературе[53].

Отдельная важная тема – это наказания. Существовали и применялись телесные наказания – розги, битье по рукам (по-польски – «łapa»). К девочкам они применялись крайне редко, только в случае особых проступков[54], к мальчикам же – в порядке вещей[55], хотя не ко всем – Фелиньский пишет, что дома его били розгами только один раз (в отличие от школы). Многие пишут, что воспитатели обращали внимание на причину проступка, степень его сознательности и т.д.[56]

Мемуаристы упоминают поучительные наказания, например, Эву Фелиньскую за то, что она поздно встает и не просыпается с первого раза наказали тем, что ее спящую, в одной ночной сорочке, вынесли вместе с одеялом во двор, где около полудня она, наконец, проснулась[57]. Такое наказание произвело на девочку сильное впечатление. Массальский пишет о том, что за многочисленные шалости его и брата родители грозились отдать в рекруты, и один раз даже начали «исполнять» угрозу, собрали их в дорогу, надели курточки, запрягли лошадей, а потом по просьбе матери отменили наказание. Массальский пишет, что потом это пророчески сбылось с его братом после раскрытия общества филаретов, его действительно отдали в солдаты[58].

Встречались и избалованные дети. Габриэла Пузынина упоминает одного своего двоюродного брата, который был единственным сыном вдовы, не способной применять к нему твердость, он торговался с матерью и требовал вознаграждения даже за то, чтобы пить горькое лекарство. Удивительно при этом, что он вырос неплохим человеком, потому что от природы был добрым и впечатлительным, и такое попустительство матери не очень испортило его[59]. Некоторые родители проявляли излишнее внимание к своим детям, даже когда те подрастали, например, та же Пузынина вспоминала комичные ситуации, когда на балу заботливая мамаша кричала своим уже взрослым детям, чтобы они не пили холодный лимонад и не ели мороженое после танцев, а то заболеют, и грозила им за это розгами[60].

Особого рассмотрения заслуживает вопрос религиозного воспитания. Оно прививалось в семье, с самых ранних лет[61]. Мать, бабушка, воспитатели учили детей катехизису, рассказывали истории из Библии, житий святых. Для некоторых детей, особенно девочек, это было чем-то преобладающим, именно эти рассказы занимали все их воображение. Феликс Фелиньский вспоминал, как мать рассказывала им о загробной жизни и бессмертии души, когда во время прогулки они случайно встретили похоронную процессию – хоронили знакомую им старушку-крестьянку[62]. Дети читали молитвы утром и перед сном, по воскресеньям и праздникам посещали храм (что интересно, многие из мемуаристов, прочитанных нами, жили в местностях, где единственным более-менее доступным храмом была униатская церковь). Бывало, что и в воскресенье детей не отвозили в церковь, а проводили домашнее богослужение[63]. Мальчики (Фелиньский, Зан, Корзон) прислуживали на мессах[64]. Интересно проследить религиозные взгляды маленького Тадеуша Корзона, который родился в 1839 году – году отмены церковной унии. Он пишет, что многие его родственники и знакомые болезненно восприняли это событие, хотя в быту он не помнит заметных различий православных от католиков, если и те, и те были, на его взгляд, поляками[65]. Большое впечатление на детей оказывали службы, особенно праздничные[66].

Еще одна тема, которую нужно рассмотреть для полной картины домашнего воспитания – это, собственно, сам дом и округа, которые составляли почти весь детский мирок до лет 8-10, до того, как дети отправлялись в школу. Авторы мемуаров провели свое детство либо в имении, либо в городе. Почти ни у кого из них не было даже такой роскоши, как собственная комната[67], чаще всего они делили ее по крайней мере с еще одним ребенком, близким им по полу и возрасту, иногда с несколькими детьми, иногда с няней, иногда даже с кем-то из взрослых членов семьи[68]. В тех шляхетских усадьбах, где дети учились дома, была специальная комната для занятий, но бывало, что дети спали, играли и занимались в одной и той же комнате. Например, Эва Фелиньская так описала «среду обитания» в Голынке: «Так называемая детская, пристроенная в углу дома в виде крыла, служила нам для учебы, и одновременно была спальней моих двоюродных сестер и гувернантки. Две железные кровати, на которых спали сестры, были отгорожены картонной ширмой с цветами чудовищных размеров на белом фоне. Кровать гувернантки стояла возле противоположной стены. Середину комнаты занимал большой деревянный стол <…> Что касается меня и детей гувернантки, то мы только днем собирались в детской для совместной учебы, а на ночь уходили в новый флигель, где мы занимали две комнаты, и там оставались под присмотром старой Понтус, которая вынянчила всех детей дяди и тети, а при них вырастила и собственных, и на старости доживала свой век на чужих хлебах»[69].

В детской могла стоять детская мебель – шкафчик, комод или сундук с детской одеждой, шкаф с детскими книгами[70], какими-то детскими вещичками, игрушками[71]. Не все дети могли похвастаться большим количеством личных вещей. Комната матери часто находилась возле детской для того, чтобы она могла лучше следить за процессом их воспитания[72], но так было не всегда, дети могли жить и отдельно, в каком-нибудь флигеле или на верхнем этаже[73]. Комната главы семьи, особенно кабинет, была особой территорией, куда не положено было ходить детям, особенно маленьким[74]. Зато в их распоряжении был двор, сад, у некоторых девочек был свой участочек земли, свой маленький садик[75]. Можно было ходить гулять в лес, в поле, на реку[76]. В городе дети тоже могли гулять, но, например, девочки из семьи Гюнтеров узнавали жизнь города только из окон дома или экипажа, и гуляли только с взрослыми, в парках, по аллеям, а Корзон в детстве знал каждый уголок Минска и его окрестностей, где он играл сам и с друзьями.

Таким образом, в жизни ребенка из шляхетского сословия семья играла очень важную роль. Несмотря на существование нянек, гувернанток и гувернеров, с которыми дети могли проводить большую часть времени, дети и родители все же достаточно много и тесно общались. Вполне возможны были доверительные отношения между родителями и детьми, и ребенку, как правило, уделяли внимание (хотя и не такое, как сейчас, в современном обществе). Дети, однако, никогда не были в центре внимания или на первом месте для взрослых. Их выделяли в отдельную группу, и существовали определенные правила для этого детского мирка, у детей были свои права и обязанности и свое место в этом обществе.

Поиск по сайту: