СОПЕРНИКИ ХРИСТИАНСТВА: ГНОСТИЦИЗМ И МИТРАИЗМ

Христианству приходилось в первые века своего существования соревноваться и с другими «религиями спасения», о которых уже шла речь выше. Одним из сильнейших соперников был упоминав­шийся гностицизм. Согласно гностической концепции, бессозна­тельное «Я» человека единосущно божеству, но в результате гре­хопадения брошено в мир, чуждый его существу. Человек познает свое происхождение, сущность и предназначение через божествен­ное откровение, обыкновенно рассматривавшееся как личное инту­итивное прозрение, но иногда отождествлявшееся с миссией Иису­са. Бог гностиков абсолютен в своем совершенстве, но именно по­этому не является творцом. Мир есть мир зла, управляемый демо­нами, поэтому он сотворен не богом, а творцом (демиургом), воплощающим Зло, иногда отождествляемым с иудейским Яхве..

Учение гностиков не получило строго канонического оформле­ния. Поэтому гностические течения могли существовать и внутри иудейства, ессейства, и среди приверженцев Иоанна Крестителя (эта группа гностиков переселилась в Месопотамию; сейчас к ней возводят себя мандеи Южного Ирака) и внутри христианства, где гностические идеи питали многие секты, с которыми ортодоксаль­ные христиане вели долгую и ожесточенную борьбу во II—IV вв.; пережитки гностицизма сохранились в религии манихейства и в ряде христианских сект раннего средневековья.

Победа христианства над гностицизмом была обусловлена тем, что гностицизм переносил защиту от мирового зла преимуществен­но в область астрологии, демонологии, ангелологии и магии, тогда как христианство обещало спасение через искупление грехов жерт­венной смертью Христа и проповедовало внутреннее самосовер­шенствование, основанное на вере. Поскольку главным для гно­стиков было интуитивное познание истины, а не поведение в реальном мире, их этические взгляды были неопределенны, колеб­лясь от самого крайнего аскетизма до практики сексуальной сво­боды. Расцвет гностических и полугностических учений приходит­ся поэтому на первую половину II в., т. е. на период, когда христи­анство еще не набрало полной силы.

Другим важным соперником христианства был митраизм. Культ Митры, одного из древних индоиранских богов, был воспринят зо­роастризмом и вместе с одной из его более или менее эклектиче­ских разновидностей проник в период господства Ахеменидов в Малую Азию. Но Митра, главный бог религии митраизма, не имел с Митрой индоиранцев ничего общего, кроме имени; религия эта, по-видимому, сложилась в восточной части Малой Азии и Запад­ной Армении в I в. до н. э. лишь под слабым влиянием зороастриз­ма, в частности зороастрийских дуалистических верований об из­вечной борьбе добра и зла. Подобно христианству, митраизм обра­щался прежде всего к низшим слоям населения, обремененным всякими тяготами, созданными Римской империей. Среди его по­клонников было много солдат и рабов. Подобно гностицизму, ми­траизм никогда не имел писаного канона.

Во главе митраистической вселенной стояло Бесконечное Время, аналогичное богу гно­стиков; в мире боролись доброе и злое начала; Митра (он же Непобедимое Солнце) был, по-видимому, демиургом (создателем), но в отличие от демиурга гностиков добрым; он был посредником между божественными силами вселенной и человеком, защитни­ком человека и образцом для подражания в жизни; он обещал пра­ведникам посмертное блаженство после Страшного суда. Этиче­ские требования к верующим были высоки. Вступление в общину митраистов обставлялось физическими испытаниями и мистиче­скими обрядами; женщины исключались из общин.

Единой имперской организации митраисты, как и гностики, не имели. С конца II по IV в. римские императоры время от времени оказывали митраизму покровительство, ибо митраизм, не будучи единобожием, был религией, которую легче было приспособить к традиционным политеистическим религиям и социальным ценностям Римской империи, чем христианство. Но именно сходство митраистической религии с официальным политеизмом ослабляло ее позицию в на­родных массах; кроме того, призыв следовать как за образцом за казавшимся человечным образом Иисуса был понятнее и привле­кательнее, чем следование за явно мифологическим, сверхъестест­венным Митрой. Митраизм не пережил V в., и потомки его привер­женцев, как и большинство гностиков, влились в христианские об­щины.

Предшественниками и соперниками христианства были также уже упоминавшиеся религиозно-мистические сообщества орфиков и герметистов; и они также не устояли против него — орфизм из-за политеистичности и крайней замкнутости, герметизм — из-за слишком абстрактного и отчасти магического характера.

ХРИСТИАНСТВО И АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Следует учесть, что громадное большинство населения Римской империи во II—IV вв. еще было грамотно и включало заметное число высокообразованных по своему времени людей; они вышли из школ, где обучали философии эклектической, но все же восхо­дившей к аристотелевской логике, к этике стоицизма и к высоким абстракциям платонических идей. Их мышление не нуждалось в мифологических категориях, доступных «языческому» простона­родью, принятых также митраистами и отчасти даже гностиками. Чтобы утвердить себя в качестве универсальной идеологии, хри­стианству предстояло, разрабатывая свою собственную систему мировоззрения, бросить вызов античной философии.

Для этого христианские мыслители призвали на помощь идеи самой позднеантичной идеалистической философии, и прежде все­го стоицизма. Отсюда было воспринято понятие Логоса, явившееся центральным в борьбе христианских апологетов с античной идео­логией. «Евангелие от Иоанна», недвусмысленно отстаивающее божественность Христа, выдвигает христианский вариант учения о Логосе. Именно в этом заключается причина канонизации на­званного евангелия, несмотря на недостоверность (если не апокри­фичность) содержащегося в нем жизнеописания Иисуса, не согла­сующегося с известиями остальных канонических евангелий.

Это евангелие открывают замечательные слова: «В начале был Логос⁷, и Логос был у Бога, та. Бог был Логос» (В русском евангелии переведено «Слово». Греч. логос действительно означает «слово», но также «разум», «мысль»; понятие Логоса весьма ши­роко).

Что же такое означал Логос для греко-римских философов? Понятие о Логосе было введено в античную философию Геракли­том в VI в< до н. э. Для Гераклита Логос есть некий Мировой Ра­зум, создающий закономерность и гармонию мира в возможность его Познания, корректирующий в качестве Справедливости отклонения от гармонии и являющийся также мировой Судьбой. В философии Платона и Аристотеля понятие Логоса не занимало центрального места, но зато оно было подхвачено стоиками IV — III вв. до н. э.— Зеноном и особенно Хрисиппом. Они трактовали Логос как категорию, которая служит причиной, объединяющим началом и внутренней сущностью всех явлений, в том числе пси­хических. Логос мыслился материально, в виде некоего «дыха­ния» (пневма — то, что в дальнейшем станет «святым духом» христианства).

Учение о Логосе было воспринято многими фило­софскими школами, и в том числе александрийской школой иудей­ских философов, из которых нам наиболее известен Филон (около 30 г. до н. э.—около 40 г. н. э.). Философия его представляет со­бой странное смешение платонизма, пифагорейства, стоицизма и иудаизма. По Филону, бог не имеет никаких качеств и никакой материальной субстанции, кроме чистого бытия (в этом он сходен с богом гностиков); однако в его распоряжении есть божествен­ные творческие силы, в том числе ангелы и т. п., но прежде всего Мировой Разум — Логос, включающий в себя и платоновские «идеи». Все учение Филона направлено на философское обосно­вание веры в ветхозаветного единого бога Яхве; Логос понадо­бился Филону для того, чтобы согласовать понятие о боге как чи­стом бытии с понятием бога как творческого начала (так, в начале ветхозаветной «Книги Бытия» бог творит небо, землю и людей словом: «Да будет...»). Именно у Филона впервые появляется (правда, пока лишь в виде метафоры) обозначение Логоса как «первородного сына» божества. Все это чрезвычайно пригодилось для пропаганды христианских идей среди образованной и мысля­щей части населения Римской империи. И не случайно в «Еванге­лии от Иоанна» говорится, что «Закон был дан Моисеем, но бла­годать и истина возникли от Иисуса Христа», т. е. ветхозаветный «Закон» (Тора) прямо противопоставлен Христу — Логосу, как бы в полемике с Филоном (хотя, вероятно, и в зависимости от него). Выше мы видели, что, по «Евангелию от Иоанна», «благодать и истина» как раз и являются атрибутами Логоса, и Логос тут есть не кто иной, как Христос.

Официальное отношение верхов римского общества и властей к раннему христианству ясно из характеристики христиан, дан­ной им римским историком Тацитом: это «те, кто своими мерзостя­ми навлекли на себя всеобщую ненависть», чье учение — «зловред­ное суеверие», подрывающее идеологические основы Римского го­сударства, которому (в его идеализированно-республиканском виде) так был предан Тацит. Христианам предстояло идеологиче­ски отстаивать свое право на существование: как для расширения своих рядов за счет новообращенных, так и для укрепления духа своих сторонников перед казнями и преследованиями со стороны римских властей.

РАННЯЯ ХРИСТИАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА И АПОЛОГЕТИКА. «ТРИНИТАРНЫЕ» И «ХРИСТОЛОГИЧЕСКИЕ» СПОРЫ

Первоначальная христианская литература (периода после со­чинения новозаветных книг) может быть разделена на три груп­пы:

1) обильная литература апокрифических «евангелий», «посла­ний» и «деяний», свидетельствующая, с одной стороны, о том, ка­кие широкие круги населения были увлечены пропагандой хри­стианства, а с другой — о том, как буйно развивалась фантазия, питаемая пафосом ниспровержения существующей официальной идеологии. Вся эта апокрифическая литература, авторы которой неизвестны, как правило, существенно отклонялась от основных положений собственно христианского учения;

2) сочинения «апо­стольских отцов», считавшихся непосредственными учениками первых апостолов. Сюда относятся несколько посланий, весьма сходных с вошедшими в канон Нового завета, главным образом посвященных утверждению идеи о том, что Иисус был не только Христом (мессией), но именно Богом,— толкования на отдельные положения Нового завета («Пастырь» Гермы) и Ветхого завета («Послание Варнавы» и др.). Наиболее интересно «Учение две­надцати апостолов» («Дидахе»)—род устава ранних христиан­ских общин и наставления для их богослужебной и бытовой прак­тики. Эти сочинения долгое время принимались христианской цер­ковью в качестве равноценных новозаветному канону; они дати­руются в основном II в., когда канон еще не был определен;

3) апологетические сочинения, имевшие целью убедить римские власти в безвредности христианства. Апологеты широко пользо­вались разработанным в эклектических философских школах методом противопоставления аргументов различных античных фи­лософских учений с целью показать относительность достигнутых философами истин, и противопоставляли им христианскую истину божественного откровения. Возможность такого откровения они базировали на выработанной самою античной философией кон­цепции Логоса; они признавали, что Логос частично уже про­являлся в наиболее праведных из античных философов, как, например, в Гераклите, Сократе и некоторых стоиках, но утверж­дали, что воплощен он только в Иисусе Христе. Помимо влия­ния стоиков в писаниях апологетов заметно сильное воздействие платонической философии. От самых ранних апологетов сохрани­лись в лучшем случае отдельные отрывки; наиболее известен Иустин Мученик, чье главное сочинение — «Апология» — датиру­ется 150 г. н. э. Уже в последней четверти II в. оказалась необхо­димой резкая письменная полемика против апологетов со сторо­ны приверженцев традиционной религии («Истинное рассужде­ние» философа Цельса).

Попытки апологетов показать безвредность христианства для Римской империи и перебросить мост к христианству от антич­ной философии с помощью учения о Логосе не увенчались успе­хом. Свидетельства евангелий, по мере того как с ними знако­мились скептические воспитанники античных учений, по-преж­нему ставили трудные для разрешения логические задачи. Да и сами христиане не настолько были чужды античному школьному учению, чтобы не задавать себе недоуменных вопросов.

Если Христос был бог, то как мог он быть Сыном Бога? Если Христос — бог, то сколько же есть богов — один или два? Что та­кое Дух Святой и как он соотносится с этим богом или богами? Если Христос сам и есть единый Бог, то как же он молил «да ми­нует меня чаша сия» и на кресте упрекал Бога (самого себя) в том, что тот его покинул?

Три века происходила напряженная идеологическая борьба. Решения были различны. Некоторые, как мы уже упоминали, сле­дуя за Арием, полагали, что Христос был человеком-божеством, но сотворенным, а не существовавшим от века; другие — что он родился человеком и был лишь усыновлен богом ради свершения своей миссии; третьи предлагали считать, что его вообще реально не было, а существовала лишь видимость его тела, явленная богом, или что оно было лишь проявлением единственного Бога Отца; наконец, существовала гностическая концепция Христа-Логоса как божественного, но подчиненного абсолютному божеству начала. Но большинство христиан согласилось на том, что бог, хотя и един по сущности, проявляется в трех божественных личностях {ипо­стасях} и что Христос был земным воплощением одной из них. Отсюда его «автономность» от Бога Отца в земной жизни.

Такое решение было принято на «соборах» (съездах) христианских цер­ковных руководителей {иерархов} уже после превращения хри­стианства в господствующую религию — в Никее в 325 г. и в Кон­стантинополе в 381 г. Однако продолжались споры о том, совме­щались ли в Христе две природы — человеческая и божеская, как учил Несторий (начало V в.), или только одна—божественная природа Логоса, как учил, например, патриарх Кирилл Александ­рийский. В конце концов на соборе в Халкедоне в 454 г. было ре­шено, что у Христа две природы, но одна сущность. Тогда возник вопрос: одна ли у Христа воля или же две (Ортодоксальное христианство признало, что воли было две, но что че­ловеческая воля подчинила себя воле божественной)? Ожесточение споря­щих нарастало. Каждый христианский «собор» сопровождался от­лучением «еретиков», их ссылкой, заключением в темницы и т. д.

Между тем в условиях все большего упадка античной филосо­фии в течение II—V вв. число идеалистически⁹, но все же логи­чески мыслящей античной интеллигенции постоянно падало. Ей эти все более усложнявшиеся споры представлялись пустословием и формальной игрой в абстрактные понятия. Но античная интел­лигенция погибла вместе с императором Юлианом Отступником, вымерла, а среди христиан не раздалось ни одного голоса, который сказал бы, что евангельские повествования просто не дают ника­ких данных для решения подобных вопросов. Отцы церкви, счи­тавшие, что именно на них перешла благодать Духа Святого, сни­зошедшего, согласно «Деяниям», на первых апостолов, полагали что одной силою этой благодати они способны постичь окончатель­ную истину о сущности божества, не открытую самими евангелия­ми. В конце концов все христианские общины, за малыми исключе­ниями, согласились с положением, сформулированным в «символе веры», принятом на Никейском соборе (По другому предположению, это исповедание веры было нринято на Константинопольском ооборе 381 г. на осневе более краткого символа, при­нятого в Никее в 328 ґ): «Верую во единого Бога Отца вседержителя, творца неба и земли, видимых (вещей) и не­видимых, и в единого господа Иисуса Христа, сына божьего еди­нородного, рожденного от Отца прежде всех времен,— свет от све­та, бог истины от бога истины, рожденного, а не сотворенного, единосущного Отцу, через которого все существует, ради нас (лю­дей) и нашего ради спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и вочеловечившегося... и в Духа Святого, господа животворящего, который...» — здесь, однако, ве­рующие христиане так и не смогли прийти к единодушию, и если восточные христиане читали «который исходит от Отца и которо­му надлежит поклоняться совместно с Отцом и Сыном», то запад­ные христиане (будущие католики) читали «который исходит от Отца и Сына» и т. д.

Именно на этом небольшом догматическом расхождении раз­делились римско-католическая и греко-православная церковь. Позже возникли и другие, более важные догматические и бого­служебные расхождения, но это было уже в эпоху средневековья и в новое время.

Поиск по сайту: