КОШМАРНОЕ СВИДАНИЕ

Утром следующего дня Сергей шел в кабинет Б Б Г, как на заклание. Все складывалось хуже не придумаешь. Задание провалил, другу не заикнулся, что тот втянут в какие-то странные игры, с работы выгонят, премии не видать, голова трещит, раны ноют, сердце сдавило, будто в тисках, и вдобавок каждые три минуты хочется в туалет.

В приемной Горлохватова было много народа, но секретарша провела Сергея без очереди.

— Выяснил? — спросил ББГ, не здороваясь и предлагая присесть.

— Да, то есть нет.

— Точнее. Кем Скробов мечтал быть в детстве?

Сергея подмывало соврать. Что стоит сказать «космонавтом» или «врачом»? Но врать начальству Сергей не умел.

— Никем, — проговорил он, глядя в пол. — Не признался Скробов.

— Почему?

— Якобы вообще мечтать не умеет. Такая легенда.

Горлохватов не стал ругаться или выпытывать подробности. Кивнул, задумался на несколько минут и после паузы спросил:

— Задачу он решил?

— Практически нет. Запутался и… и все. Сергей не рискнул передать пожелание Антона тем, кто выдумывает подобные задачки.

— Иди! — попрощался ББГ.

Сергей открыл рот, хотел покаяться, извиниться, обещать, что исправится, поплакаться на тяжелое материальное положение, но так ничего и не произнес. Ожидать сочувствия от людей с такими глазами, как у Удава, бессмысленно.

— Свободен! — повторил ББГ и напомнил: — Никому ни слова!

Сергей шел к своему кабинету и прикидывал, как долго они смогут продержаться на его военную пенсию и крохотную зарплату жены. Дочка просила новые лыжи, сын из куртки вырос, теще операцию на глазах надо делать, они обещали оплатить, холодильник сломался, надо новый покупать. На какие шиши и как жить без холодильника?

У себя в кабинете он снял трубку телефона и набрал номер Антона, позвал покурить. Хоть одно доброе дело сделать напоследок, друга предостеречь.

Но Сергей задержался. Только положил трубку, звонок от непосредственного начальника БГ: зайди! То ли потому, что считал себя уже уволенным, то ли от нервотрепки последних суток, но Сергей привычного трепета, переступив порог БГ, не испытывал.

— Что за дело тебе Горлохватов поручал? — спросил начальник.

— Это вы у него можете узнать, — почти смело ответил Сергей.

— Я-то узнаю! А тебе хвост распускать не советую! По Скробову работал?

— Спрашивайте Горлохватова, — стоял на своем Сергей.

Несколько минут назад у БГ состоялся разговор с ББГ. Было поручено составить новую разработку на Скробова, уже без спешки, но очень тщательную. Конкретно не указано, что именно Афанасьев должен копать. Значит, его можно не задействовать, и так много воли взял — от командира секретничать.

Сергей не подозревал, как ему повезло, а следующие слова БГ повергли его в шок:

— Зайди в бухгалтерию, тебе премия выписана.

— Два оклада? — нервно глотнул Сергей. — Годовых?

— Ты же в курсе! Чего тут передо мной девочку корчишь?

На радостях Сергей забыл, что назначил Антону свидание. Но спускался он по той лестнице, где они обычно курили.

Антон увидел счастливое лицо друга и рассмеялся:

— Ну, Серега! Вчера был мрачнее тучи, а сегодня светишься, как медный чайник! Колись! Что все-таки произошло?

— Да так… вот премию получил…

— Здорово! Большую?

— Оклад… месячный, то есть два оклада, — постеснялся Сергей назвать сумму, заработанную на друге.

Ему хотелось поскорее распрощаться с Антоном, но тот допытывался:

— За что премия-то?

— За службу.

— «Ваша служба и опасна и трудна! И на первый взгляд, конечно, не видна!» — весело пропел Антон и перешел на нормальный язык: — В этом трогательном гимне правоохранников есть потрясающие слова: «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…» Класс! Кто-то, кое-где, порой… Благословенное общество! Ты чего? Обиделся?

— Просто тороплюсь.

— А меня зачем высвистал? — разумно спросил Антон.

— Хотел… хотел тебя поблагодарить за вчерашнее, что домой доставил.

— К вашим услугам, мадемуазель! — Антон шутливо раскланялся.

Желание каяться, предупреждать у Сергея начисто пропало, но он все-таки поинтересовался:

— Ты сам-то как? В последнее время и вообще?

— По-прежнему, ориентацию не поменял.

— Ну, бывай! — Сергей загасил в пепельнице только что прикуренную сигарету и быстро пошел вниз по ступенькам.

Контузии даром не проходят, подумал Антон, глядя ему в спину.

* * *

В приемной у Бориса томились люди. Но Борис никого не принимал. Стоял у окна, смотрел на оживленную московскую улицу, по которой беззвучно (стеклопакеты шума не пропускали) то неслись машины, то тормозили на светофоре, чихая синими облачками из выхлопных труб. Борис решал судьбу Антона Скробова и переживал непривычное волнение. Он уже давно не волновался перед встречей с живыми или мертвыми всех рангов и положений. Но здесь случай особый. Или Скробов станет союзником, или его необходимо ликвидировать. Реально ли его уничтожить? Живой ли он вообще? Может, покойник? Устроился на работу, получает зарплату, шуточки плоские отпускает, а сам давно коньки отбросил? Тогда черта с два его завалишь! Как проверить? Надо дотронуться, покойники все противно-ватные. Но не идти же самому лапать сотрудников! И никому не поручишь!

Борис подошел к столу, нажал кнопку переговорного устройства и велел секретарше соединить его с медпунктом. Главному врачу Борис приказал взять кровь на анализ у всех сотрудников главного офиса.

— На СПИД? — уточнил доктор. — На ВИЧ-инфекцию?

— Да, — усмехнулся подсказке Борис. — Начать с департамента информационных технологий.

— Видите ли, — мямлил главврач, — наша лаборатория не приспособлена…

— Что? — гаркнул Борис. — У тебя пробирок не хватает? Завтра сам их мыть будешь!

— Я только хотел сказать, что нам придется заключить договор со специальной лабораторией, в которой есть тесты…

— Заключай! И чтобы сегодня к вечеру у меня был список всех, сдавших кровь! — Борис бросил трубку.

Накричав на доктора, он немного успокоился, выпустил пар.

В списке, который появился на столе Бориса через несколько часов, Скробов стоял под номером пять. Значит, живой. Значит, пободаемся!

* * *

День выдался суматошный. Друг Серега чудил. В компьютерах финансового управления завелся вреднючий вирус. Бухгалтерши махали руками «мы не виноваты», словно их в прелюбодеянии уличали. Виновата была молоденькая сотрудница, которая в нарушение инструкции подключалась к Интернету. Антон ее не выдал, но прозрачно намекнул, что рискует собственной головой, покрывая преступницу. И весь из себя благородный пригласил девушку в ресторан. Она смешно и поспешно была готова отдаться, чуть не плакала и при этом шептала в затылок Антона:

— Только не сегодня, пожалуйста! У мамы день рождения!

— Родители — это святое! — согласился Антон. — Тогда завтра? И я тебя очень прошу, малыш (уже «ты» и «малыш»), забудь про Интернет на работе. У вас ведь тут все финансовые махинации, пардон, тайны Корпорации. Договорились? Держи модем, я его вытащил, спрячь подальше. Правильно, в лифчик! Дальше некуда.

Потом их вдруг погнали сдавать кровь на анализ, как выяснилось, на СПИД. Народ зароптал и вспомнил о правах человека. Антон выступил миротворцем: во-первых, никогда не мешает провериться, во-вторых, Корпорации нужна свежая кровь, иначе и быть не может за такую зарплату. Главное — чтоб в стерильных условиях. Пока нас не просят с кистенем на улицу выходить и паркет до зеркального блеска языками в кабинете ББГ натирать, жить можно.

Он позвонил домой спросить у мамы, что она приготовила на ужин. Телефон не отвечал. Это был признак появления визитеров с того света, у которых на этом свете остались неотложные дела. Мама продолжала (с молчаливого согласия и декларируемого протеста отца) подсовывать ему челобитчиков. Причем теперь они дожидались Антона дома (и на улице бы не замерзли). Из вежливости он поил их чаем (покойников страшно трогало) и выслушивал просьбы, обычно укутанные в нескончаемые: «я был бы вам крайне признателен», «не знаю, как благодарить», «извините за назойливость», «простите за беспокойство» — это у интеллигенции, а у тех, кто попроще: «мужик, я тебе по гроб жизни… то есть гроб уже был… ну, ты понял», «я на вас молиться буду… то есть молиться мне уже бесполезно».

Тайная игра в связника того света с этим Антону даже нравилась. Что-то в ней было от ожившей волшебной сказки: и чертовщина, и его могущество, и даже проблески мечтательного воображения, о котором когда-то страстно мечтал, но так и не добился.

Покойников не было. У подъезда его ожидала Лена, последняя, не обремененная его вниманием пассия. Антон ей обрадовался. Когда инициатива исходит не от тебя, получаешь фору: возможность легко сделать ручкой.

— Замерзла, малыш? — Антон хотел потрепать ее по щеке и поцеловать.

Но Лена неожиданно отпрянула, он поскользнулся, и лобызания не получилось.

— Окоченела! — Она рассмеялась, что случалось не часто. — Пошли скорее домой! Или ты против?

Кокетливости и веселости в Лене прежде не замечалось. Изменения в лучшую сторону. Антон набрал код и открыл дверь, пропуская даму вперед. Они зашли в квартиру, Лена быстро расстегнула дубленку и (опять-таки новым) жестом, поворотом плеч и взмахом рук бросила ее Антону. Избалованной веселой дамой она нравилась Антону больше, чем академической крыской.

В кастрюльках на плите стоял ужин, заботливо приготовленный мамой. Самих родителей, конечно, не было. Скрылись, обеспечивая сыну личную свободу. Все-таки в мертвых родителях, по сравнению с живыми, есть свои положительные моменты. Антон хотел поделиться этой мыслью с Леной, но вовремя прикусил язык. Она накрыла на стол, увернулась от его объятий с дежурным поцелуем:

— Ты же голоден! Давай ужинать!

— Как волк! — заверил Антон. — Ты не куришь? — вспомнил он пристрастие Лены.

— Но тебе ведь не нравятся курящие женщины! Она откинулась на спинку стула и расхохоталась.

Другой человек! Соблазнительная чертовка! Антон быстро расправился с маринованными овощами, рыбой и картофельным пюре. Лена только поковыряла вилкой в своей тарелке.

— Ну-с! — игриво потерла ладони Лена и хитро прищурилась. — В коечку?

Девушку просто не узнать, какая славная да понятливая!

— Если вы настаиваете, — включился в игру Антон и развел руками.

— Вот именно! Но все должно быть по справедливости! Ты стелишь постель и первым идешь в душ. Я мою посуду.

— Богиня! — Антон чмокнул губами, посылая ей воздушный поцелуй, и выбрался из-за стола.

Он лежал на тахте, откатившись к стеночке. Он с детства не любил спать на краю постели, предпочитал у стеночки. Но по негласному джентльменскому кодексу уступал лучший угол даме. Если Лена стала такой понятливой, то, возможно, не воспротивится перемене мест? Антону нравились эти минуты предвозбуждения, когда ты еще полностью не готов, нетерпеливо бьешь копытом на старте, предчувствуешь забег, кровь нагревается, скоро закипит, ты рванешь вперед, задохнешься, но перед финишем затормозишь, пропуская даму вперед (как в дверях — хочешь иметь славу таланта и сексуального удальца, не показывай женщинам спину), у тебя вырвется победный рык и ты выстрелишь в пространство. Залп будет содержать накопленные за день отрицательные эмоции, глупые или злые мысли, желания, томления, хотения. Все! Свобода!

Лена погасила настольную лампу. Антон секса в темноте не любил, но промолчал. Она скользнула под одеяло и прижалась к нему. Он автоматически ответил и в первую секунду не понял, что происходит не так. А потом ему стало дурно. Лена была ватной, как сухая губка, без костей и мышц, без температуры, как тряпка.

— Ну, пожалуйста! — шептала она и целовала его лицо (сухо, точно ватным тампоном гладила). — Люби меня! Давай, прошу тебя! Люби, как прежде!

Какое там «люби»! Антона замутило от отвращения. Он перекатился через Лену (как через диванный валик), вскочил. Хотел зажечь свет, но свалил настольную лампу, бросился в выключателю на стене, щелкнул, зажглась люстра на потолке.

Антон стоял посреди комнаты, голый, с вытаращенными глазами. Лена забилась в угол, натянула одеяло до подбородка, зажав его в кулачки.

— Ты!.. Ты! — заикался Антон. — Ты что? Умерла?

— Да.

— Тогда зачем?.. Какого черта ко мне?.. Я, конечно, очень сочувствую, в смысле соболезную… Но извините! Спать с покойницами? Это выше моих сил! Никогда!

— Я отравилась. Выпила смертельную дозу лекарства.

— Зачем?

— Потому что очень тебя любила.

— Здрасте! — возмутился Антон. — Я же и виноват! В чем, позвольте узнать?

Он дрожал то ли от холода, то ли от ужаса. Схватил покрывало, которым днем закрывалась тахта, и накинул на плечи.

— Мне было очень трудно жить с мыслью, — говорила Лена, — что я у тебя одна из многих. Проходной вариант, рутинная интрижка. Я-то любила тебя безумно, каждой клеточкой тела, болела тобой, как самой страшной неизлечимой болезнью. Я устала жить, зависнув над пропастью. Ведь ты бы столкнул меня в нее рано или поздно, не задумываясь. Я не выдержала и решила уйти сама. Было единственное место, где я надеялась найти спасение от тебя, — загробный мир.

— Нашла? — невольно спросил Антон.

— Отчасти.

— А как там вообще?

Там? — переспросила Лена. — Все есть, и все ненастоящее. Трудно объяснить. Представь себе гладь озера, в котором отражается лес, или зеркало и человека перед ним. Деревья в воде — это деревья, но ненастоящие, отражение в зеркале похоже на человека, но это не человек. Для полноты картины надо еще убрать и гладь озера, и зеркало, оставить только изображения… Нет, это невозможно объяснить привычными словами.

— И что вы там все делаете?

— То, что могут делать души, когда они не покоятся в телах.

— Туманно.

— Рано или поздно сам все узнаешь. Я искренне желаю, чтобы как можно позже.

— Спасибо, дорогая моя покойница! Извини! Просто я ошарашен и не знаю, что говорю. Мне тебя правда жаль! Уместно ли будет сказать, что ты поторопилась?

— А что, ты меня по-настоящему любил? — подалась вперед Лена.

Антон задумался. У него не было опыта разговоров на подобную тему с покойницами. Как ни крути, все получается не в масть. Сказать, что поторопилась, я в тебе души не чаю, — вызвать сожаления и страшную горечь неисправимой ошибки. Сказать: я тебя действительно не то чтобы очень… безумно любил — значит, признать, что она правильно покончила с собой.

— Вот видишь!

Лена растолковала его молчание по второму варианту. Антон счел деликатным ее разубедить по варианту первому:

— Если бы ты дала понять, что желаешь жить со мной под одной крышей… или даже в ЗАГС прогуляться…

— Не лги! Согласись, нелепо обманывать умершую девушку! ЗАГС! Ты не хотел, чтобы я задерживалась в твоей квартире лишние полчаса.

А ты, Лена, согласись, что абсурдно выяснять отношения, когда один из нас… ну, ты понимаешь. — Он взял со столика часы и демонстративно посмотрел на циферблат. — Первый час ночи. Мне завтра рано на работу.

— Знакомые интонации! Антон! Я не уйду.

— То есть как?! Совсем?! Никогда?!

— Испугался?

— Естественно! — зло проговорил Антон.

— Пожалуйста, не злись! У меня к тебе только одна просьба. Давай проведем эту ночь вместе? Последний раз?

— Лена, извини! У меня на покойников не… сама понимаешь… ничего не получится.

— И не надо по-настоящему. Просто полежи рядом со мной, а?

— Нет, очень сожалею!

— Даже приговоренному к смерти не отказывают в последней просьбе…

— Покурить, выпить чашечку кофе, написать письмо, — перечислял Антон раздраженно, — но если приговоренный попросит отпустить его на свободу? Просьба просьбе рознь. Лена, ты говоришь о совершенно невозможных вещах! Дать сигарету? Кофе? Водки?

— Разве тебе трудно?

— Не то слово!

«Меня легко стошнит, — подумал Антон. — Ты ничего не почувствуешь, а мне в блевотине с мертвечиной лежать? Фу, гадость! Она бы еще вместе с гробом заявилась и предложила вдвоем бочком устроиться!»

— Буду каждый день приходить!

Антон не испытывал острого раскаяния, которым обычно терзаются люди, ставшие виновниками самоубийства. Он слишком часто видел покойников, чтобы их жалеть. Лена поступила глупо, но это был ее выбор. А теперь угрожает:

— И просить, просить тебя!

— Только этого не хватало!

Антон выскочил в коридор и закричал:

— Мама! Папа! Где вы? Заберите от меня эту самоубийцу!

Родители не показывались. Антон забаррикадировался в большой комнате, воткнув в ручку двери зонтик-трость. Свалился на диван, через несколько минут почувствовал рядом кукольно-ватное тело. Так и есть! Приперлась! Антон вскочил с проклятиями.

Он ругался, Лена канючила. Он просил, и она просила. Он ее — уйти подобру-поздорову, она его — подарить одну ночь. Битых три часа длилась дискуссия. Антон уже не стеснялся в выражениях, которые, впрочем, звучали нелепо.

— Убил бы тебя!

— Поздно, — резонно отвечала Лена.

— Чтоб ты пропала!

— Уже.

Антон сначала носился по квартире, потом еле плелся из комнаты на кухню и обратно. Лена не отставала, намертво (вот уж точное слово!) приклеилась. Он выставлял ее за дверь, запирал в ванной, на балкон в сердцах вытолкнул. Но Лена как черт из табакерки появлялась снова и снова.

В конце концов, очумелый, отупевший и обессиленный Антон упал на тахту, откатился в угол, стараясь как можно сильнее втиснуться в ложбинку между стеной и матрасом, накрыл голову подушкой. И тут же почувствовал, как к его спине, ногам прижались другие подушки, не в пример первой, настоящей, отвратительные. Лена что-то шептала, тихо смеялась.

«Вурдалачка! Кикимора! Нечистая сила! — мысленно обзывал ее Антон. — За что мне такая напасть? Надо заснуть! Меня не тошнит! Не тошнит! Желудок, сиди на месте, не выпрыгивай! Мне хорошо! Куда уж лучше! Спать! Всем спать!»

Сны Антону снились редко и никогда — фантазийные. Только цитаты из недавнего или давнего прошлого: кадры из фильма, увиденного накануне, или сцены вроде сдачи экзамена по чужой шпаргалке.

Нынче сон был кинематографический. Фильм «Вий», Панночка (с лицом отдаленно напоминающим Ленино), стоя в гробу, растопырив руки, летала по церкви и жутко выла.

Первой мыслью проснувшегося Антона было: «Еще одна такая ночка, и о половом влечении будет забыто, начисто отрубит». Он нервно передернулся и повернул голову. Лены не было, подушка лежит рядом, не примята.

Ему решительно не хотелось становиться импотентом, как и иметь дело с виртуальными или в бозе почившими девушками.

Не только девушками, думал Антон, бреясь в ванной. Игры затянулись. Родители — это прекрасно. Но мама и папа давно умерли, отошли в мир иной. Будет лучше, если они там и останутся. Надо вернуться к нормальной жизни. Иначе дело кончится помешательством, на фоне которого импотенция покажется легким насморком. Хватит тимуровских героических поступков, хватит помогать умершим, то есть живым. «Вот! — Антон замер с бритвенным станком в руке. — Уже путаюсь! Нет, братцы мои! Наигрались, хватит!

С сегодняшнего дня живу нормальной человеческой жизнью. И никаких покойников!»

Он не знал, достаточно ли его желания, волевого усилия, чтобы прекратить связь с потусторонним. Где та кнопка, на которую нажать и выключить изображение на мониторе? Где бы она ни была, он ее найдет!

На работу, как обычно, Антон собирался явиться к одиннадцати. Но в девять раздался звонок: ты срочно нужен!

Оказалось, его вызывает ни много ни мало его святейшество ББГ. Зачем?

Неужели СПИД обнаружили? Только этого не хватало!

Поиск по сайту: