Нарциссизм: норма или патология?

В конце 1960-х гг. Кохут бросил серьезный вызов взглядам (тогда вполне конвенциональным) относительно нарциссизма. Он вы сказал мнение, что необходимо отказаться от концепции Фрейда о единой линии развития от нарциссизма до объектных отношений. Согласно Кохуту, рост и формирование нормального здорового нарциссизма является совершенно отдельным и необходимым процессом развития. Вместо того, чтобы рассматривать нарциссизм как нечто сугубо "плохое", считая его признаком того, что человек психически нездоров, незрел или просто не достаточно обследован, Кохут нашел, что здоровый нарциссизм является залогом успеха в жизни, включая объектные отношения, и что феномен вторичного нарциссизма следует рассматривать как результат расстройства нормального процесса нарциссического созревания.

Кохут приводит известное утверждение Фрейда, что "человек, являющийся бесспорным любимцем своей матери, идет по жизни с ощущением завоевателя; такая уверенность в успехе часто провоцирует реальный успех", а также цитирует "Барсетширские хроники". Антони Троллопа, главу под названием «Поклонение ребенку», где мать наблюдает за своим маленьким сыном:

"Баю, баю.... бай..... правда, у него чудные ножки?"...сказала восторженная мать" "...Мой маленький... мой славный, вот какой; и у него самые милые розовые ножки в мире..

В моем собственном исследовании демонстрируется, насколько часто процесс формирования здорового нарциссизма нарушается в младенчестве у людей, страдающих впоследствии от нарциссических и пограничных личностных расстройств. Такой пациент верит в то, что он был нежеланным ребенком или его усыновили; что у его матери были "ужасные" роды, после которых она решила никогда больше не иметь детей; что из-за него у матери была послеродовая депрессия или ушел отец. Все это предполагает нарциссическое я, которому с рождения наносится ущерб.

Когда все происходит должным образом, у ребенка накапливается восприятие себя как особенного и любимого, он способен переживать ощущение своей грандиозности и получать удовольствие от здорового эксгибиционизма. На трехлетнего ребенка, который перепрыгивает с кресла на кровать и кричит родителям "Смотрите, я умею летать!", будут смотреть с нежной гордостью. Когда годом или двумя позже ребенок идет в школу, родители будут забирать его из школы, сразу видя своего ребенка в толпе других детей, как если бы он был озарен особым светом. Родители, не способные так любить своих детей, сеют в них семена стыда и самонеприятия.

Для описания этой особой близкой связи, при которой другой не является полностью частью "я", но и не отделен полностью, Кохут ввел термин "селф-объект". Родители маленького ребенка являются селф-объектами, в этом смысле они переживаются как расширение эго, которым ребенок может до некоторой степени управлять. Такую селф-объектную связь можно рассматривать как чисто иллюзорную и защитную - способ из бежать травматичного осознания беспомощности и ранимости ребенка. По Кохуту, однако, селф-объектность является противоядием против чрезмерной озабоченности вопросами автономности и самостоятельности, которые он рассматривает как патологическую эндемическую особенность западной культуры.

В ходе развития реальность и самосознание несколько умеряют инфантильную грандиозность (или "всемогущество") и эксгибиционизм. Этот процесс Кохут называет "оптимальной фрустрацией", утверждая, что:

«Если ребенок избалован (не создана оптимальная фрустрация), у него сохраняется необычайное количество нарциссизма или всемогущества; при этом, по той же причине ему не хватает реальных навыков и он чувствует себя неполноценным. Соответственно, излишне фрустрирующий опыт... ведет к сохранению фантазий о всемогуществе».

Сохранение правильного равновесия между необходимым уровнем фрустрации и по стыдным осознанием беспомощности - не легкая задача, которая, согласно Кохуту, при участии более чем одного родителя выполняется успешнее: примером служит хотя бы классическая эдипова парадигма, когда роль отца состоит в том, чтобы фрустрировать в ребенке ощущение исключительного права на единоличное обладание матерью. В то же время отец, или "отцовская фигура" (роль которой с тем же успехом может играть мать или любой родственник мужского пола), помогает ребенку трансформировать свою грандиозность и эксгибиционизм в "биполярное Я" (по терминологии Кохута), т.е. в конфигурацию, на одном полюсе которой находятся идеалы, к которым мы стремимся, а на другом - "претензии": этому термину Кохут придает значение реальной эффективности (в противоположность иллюзиям всемогущества) при достижении этих идеалов. Кроме того, заслуживает внимания тот факт, что в детстве у пациентов с пограничными расстройствами чрезвычайно часто фигурирует отец - пьяница, склонный к насилию или гулящий - причем нередко все эти свойства сочетаются.

Окончательный удар по нарциссизму на носит факт нашей собственной смерти; примирение с существованием смерти свидетельствует о зрелости и мудрости. Согласно Кохуту, с помощью успешного преодоления нарциссизма достигается умение признавать за смертью право на существование, видеть себя без пере- или недооценки, развивать творческие способности и чувство юмора и доверять своей интуиции и эмпатии. Парадокс этого процесса состоит в том, что прежде чем нарциссизм может быть преодолен, он должен хорошо прижиться в человеке.

Дональд Винникотт замечательно написал об использовании ребенком ложки в ходе консультации: он ее держит, сосет и колотит ею. Виктория Гамильтон также подчеркивает приобретаемую ребенком способность хватать предмет, которая играет важную роль в качестве примера здорового нарциссизма и его экстериоризации. Хватание является огромным достижением для маленького ребенка, часто дающим ощущение господства и удовлетворения - вспомните торжествующий взгляд ребенка, которому в первый раз уда лось оторвать чашку от стола и поднести ее ко рту. В то же время хватание - это бегство от младенческого солипсизма, встреча с реальным миром, что дает возможность метафорического использования термина: как обо значение способности "ухватить", усвоить какую-либо мысль. Когда ребенка "балуют", чересчур помогая ему и подвергая опасности его независимость, это может помешать ему открывать для себя окружающий мир.

Согласно модели Кохута, недостаток нарциссизма приводит к неменьшему числу проблем, чем его избыток; патология развивается при торможении нормального селфобъектного развития. Свойство, которое Бриттон называет "эпистемический нарциссизм" - непоколебимая вера в правоту своих идей - проявляясь в малой степени, становится признаком творческой и уверенной в себе личности. Однако для Бриттона, как для последователя Розенфельда, такой эпистемический нарциссизм является, по существу, защитным. При "деструктивном нарциссизме" индивида на столько пугает существование других людей, от которых он зависит, он чувствует такую зависть к ним, что для того, чтобы сохранить свою могущественную позицию "властелина всего, что видит окрест", он должен немедленно уничтожить объект. Патологические аспекты нарциссизма - использование других как средство для достижения своих целей, безжалостный эгоцентризм, отсутствие эмпатии -являются проявлениями этой завистливой потребности, заключающейся в отвержении значимости объекта.

Со своей оборотной стороны этот "толстокожий" нарциссизм может быть представлен очень ранимой личностью, которая также распоряжается окружающими людьми, играя на струнах их душ. Лесли Сон использует мета фору Крысолова, который уводит из города всех здоровых детей и оставляет там только мальчика-калеку. Таким образом демонстрируется способ, с помощью которого нарциссические пациенты предъявляют психотерапевту лишь свои обиды, тогда как здоровые аспекты личности оказываются изолированными, разве что изредка нечаянно всплывая в сновидениях и обрывках творчества.

Кернберг также подчеркивает патологические аспекты нарциссизма, в которых он постулирует "грандиозное Я, олицетворяющее собой слияние реального Я, идеального Я и идеального объекта, и возникающую в итоге идеализируемую самодостаточность, которая делает субъекта невосприимчивым к близким отношениям и, в том числе, к психоанализу". Согласно Кернбергу, нарциссическая личность произносит:

«Я не боюсь быть отвергнутым, не достигнув идеала себя, который и позволяет мне стать любимым идеальной личностью, которая, как я себе представляю, полюбит меня. Эта идеальная личность, мой идеальный образ этой личности и мое реальное Я являются единым целым и это лучше, чем та идеальная личность, которую я хотел в себя влюбить, поэтому мне больше никто не нужен».

Или, как в детском стишке: "Никого не люблю я, не люблю никого, потому что никто не любит меня".

Радикальная самодостаточность нарциссической личности, разумеется, является прямым отрицанием неумолимой сущности родительского секса - конечного акта, к которому мы направляем наше бытие и над которым мы не имеем власти ("Я не просил, чтобы меня рожали" - таков отчаянный крик нарцисса в момент депрессии). Нарциссическая личность стремится представлять себя как "чело века, который сам себя сделал", но платит за это неспособностью "к свободному взаимодействию различных частей психики - к свободным ассоциациям".

В конечном счете, нарциссическое Я включает в себя три пласта чувств: внешнее отрицание зависимости и вытекающее из этого самолюбование; под ним кроются непреодолимые оральные гнев и зависть; а еще глубже - фрустрированное желание любви и заботы.

Поиск по сайту: