АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

О бельгийском аптекаре и семье Вильморенов

Читайте также:
  1. А Ходорковский с Инной и Невзлин с семьей в итоге снимут пополам деревянную дачу в поселке Совета министров на Успенском шоссе и переедут туда.
  2. Боль за ближнего помогает семье
  3. Бросить семье вызов, ведущий к росту
  4. В индоевропейской языковой семье самый распространённый язык-
  5. Ветераны в моей семье.
  6. Взаимодействие с семьей
  7. Виды насилия в семье и основные направления корректирующих вмешательств.
  8. Власть женщины в семье
  9. Возделывание добродетели в семье
  10. Его семье, сподвижникам и всем верным последователям до самого Судного Дня.
  11. Именно в семье формируется характер и развивается личность человека.
  12. Как опыт, полученный ребенком в семье, влияет на его отношения с Богом

Никто не может оказать, когда и у кого впервые явилась мысль о необходимости улучшать культурные растения посевом отборных семян, но уже на самых ранних ступенях земледельческой культуры делались попытки искусственного отбора колосовых хлебов, особенно пшеницы и др.
Отбор велся ощупью, без ясного понимания его биологического значения. Однако хозяйственные выгоды выращивания лучших по качеству форм были понятны еще на заре земледелия.
Простой выбор плодоносящих растений или семян с лучшими, наиболее ценными признаками для посева и был началом селекции (по-русски латинское слово selectio означает «отбор»).
В XVIII в. в Англии, на родине первого растительного гибрида Ферчайльда, селекция широко применялась в огородничестве и садоводстве. Довольствуясь для хлебных злаков сравнительно немногими сортами, которые были получены постепенно массовым отбором — выделением лучших колосьев, более крупных и тяжелых зерен и т. д., в огородничестве и особенно цветоводстве англичане достигли значительных успехов. Разнообразие огородных и садовых декоративных растений было очень большим, причем один какой-нибудь сорт путем селекции на протяжении иногда немногих лет становился родоначальником многих новых сортов.
Так, в 1899 г. дикорастущий в Сицилии душистый горошек был прислан в Англию и с тех пор стал разводиться в садах из-за декоративности формы и приятного запаха. Вначале там был известен только один сорт душистого горошка, соответствовавший дикой сицилийской форме. Но в 1718 г. возник новый сорт с белыми цветами, а в 1731 г. появился третий сорт — с розовым «флагом» и белыми «крыльями» — «румяная дама». К концу XVIII в. уже было пять сортов, потом количество их стало очень быстро нарастать, и в начале XX в. уже было более 600 сортов душистого горошка.
Всем известно огромное разнообразие сортов роз, львиного зева и т. д. Каждый новый сорт обычно не очень долго держится в садоводстве и огородничестве и, как правило, заменяется другим, с новыми, лучшими качествами. Были попытки установить, хотя бы приблизительно, длительность жизни сорта. Так, предполагают, что жизнь сорта садовой земляники равна (по Р. X. Регелю) приблизительно 60 годам — втрое дольше, чем может прожить до одряхления отдельный ее экземпляр. Жизнь сорта яблони, по предположению английского садовода Найта, равна 300 годам. Понятно, эти цифры очень условны. Однако не подлежит сомнению, что сады наших дедов не имели многих теперешних сортов декоративных и плодовых деревьев.
Но в то время как введением травянистых декоративных растений, цветов занимались не только профессионалы-садоводы, но и очень многие любители, за выведение новых сортов плодовых деревьев принимались лишь очень немногие. Причина проста и понятна: получить какое-нибудь уклонение, новый сорт травянистого растения можно при удаче, имея достаточное количество экземпляров для отбора, через 2—3—4 года. Плодовое же дерево от посева семян до вызревания новых плодов хоти бы первого урожая потребует 10—15 лет, а так как трудность ухода за деревьями очень ограничивает их количество для селекции, то практически вся работа селекционера-плодовода, даже в случае прививок сеянцев к взрослым деревьям (для ускорения получения плодов), становится похожей на подвиг энтузиаста, бескорыстно отдающего свои силы и время работе, на плоды которой он не может уверенно рассчитывать даже в случае полного успеха. Поэтому селекционеров-плодоводов всегда было немного, а плодоводы, получившие на протяжении своей жизни ряд новых сортов плодовых деревьев, насчитывались единицами, и их имена сохранились в истории плодоводства.
К таким самоотверженным труженикам-плодоводам принадлежит бельгиец Ван-Монс. Он был любителем-плодоводом, занимался селекцией и кропотливой работой в саду только в часы досуга. Свое любимое занятие — выведение новых сортов плодовых деревьев — он с удивительным терпением и постоянством осуществлял на протяжении всей своей жизни. Как и многие другие передовые люди его времени, Ван-Монс в изучении природы был человеком очень разносторонним и к тому же необычайно работоспособным.
Еще в (молодости, будучи аптекарем, Ван-Монс не отгораживался от мира банками и склянками в своей требовавшей усидчивости профессиональной работе. Трудно представить себе аптекаря, рыскающего по рощам и лесам в поисках за дикорастущими плодовыми деревьями. Но Ван-Монс был энтузиастом-растениеводом, точнее — плодоводом, который умел сочетать практические вопросы своего ремесла с требованиями развивающегося садоводства. Тогдашний аптекарь был поневоле человеком) разносторонним, даже если и не отличался особыми дарованиями. Ведь ему приходилось быть отчасти и врачом, и химиком, и технологом-фармацевтом, не только приготовляющим, но и измышляющим снадобья и лекарства: ему поэтому в какой-то мере надо было быть ботаником, чтобы выискивать, всевозможные травы — «растительное сырье», необходимое для его аптеки.
Интерес к природе у Ван-Монса был сосредоточен на диких плодовых деревьях; он отыскивал среди них экземпляры с наиболее съедобными плодами и пересаживал их в свой сад или сеял на грядках своего плодового питомника семена из найденных в лесу и понравившихся ему плодов — яблок или груш. Выращенные сеянцы он доводил до плодоношения; испытав их пригодность, он либо уничтожал, либо оставлял их в качестве родоначальников новых сортов. Понятно, нельзя было ожидать получения от сеянцев каких-нибудь надежных результатов, так как семена и хорошего плода только изредка дают ценные новые формы, а чаще потомство в разнообразных отклонениях повторяет признаки родителей, мало пригодные для плодового дерева. Чтобы добиться какого-нибудь успеха, надо сеять многие тысячи семян, умело выделять из них, по мере подращивания, наиболее желательные и обещающие давать хорошие плоды.
Ван-Монс действовал больше наугад и на основании личных наблюдений. И, очевидно, накопившийся с годами опыт, а главное, проницательная наблюдательность прирожденного натуралиста, изощренная, не знавшая устали, в конце-концов вознаградили его новыми сортами яблок и груш и сохранили память о нем, как о выдающемся плодоводе конца XVIII в. Результаты своей пятидесятилетней работы по выведению новых сортов плодовых деревьев Ван-Монс описал незадолго до своей смерти в книге, вышедшей из печати в 1835 г.
Подробно рассказывая о своих многолетних опытах, Ван-Монс не дает каких-нибудь определенных, разработанных им и обоснованных хотя бы личными опытами и наблюдениями способов, правил и приемов работы. Он не создал теории, хотя и вывел много хороших сортов яблок и груш.
Сам Ван-Монс считал, что главная причина его успеха в хорошем уходе, которым он обеспечил деревья и их сеянцы.
Влиянием культуры, усиленного питания, хорошего ухода за дикими деревьями объясняли причину успеха Ван-Монса и его читатели-растениеводы.
В своей книге бывший аптекарь, а под старость профессор химии в Лувенском университете (Бельгия), Ван-Монс говорит, что своих диких питомцев он «заставлял жить среди наиболее тонких 1 пород их вида так, чтобы их ветви перекрещивались, затем сеял их семена и давал сеянцам плодоносить».

1 Т. е. культурных сортов. А. М.

Как видим из этой короткой выдержки, Ван-Монс создал в своем саду условия для естественного скрещивания диких форм с культурными и из полученных гибридных семян выращивал сеянцы и, подвергая их многократному отбору, сумел получить в отдельных случаях до девяти поколений, каждый раз последовательно отобранных из множества сеянцев.
Так ощупью, ценой огромного труда всей жизни Ван-Монс стал на путь, полстолетия спустя сознательно выбранный Лютером Бербанком и разработанный Мичуриным и его последователями в теорию перестройки растений.

Одновременно с Ван Монсом новые сорта плодовых деревьев выводили и другие садоводы (например, Пуато, Эсперен), и так как это было делом чрезвычайно трудным, то в 1835 г. «Французское общество садоводства» объявило своеобразный конкурс, назначив 1000 франков тому, кто выведет новый сорт груши. Премия вызвала у многих интерес к посеву семян груши и выращиванию сеянцев, но все их работы были только опытами одиночек-любителей, которые усердно экспериментировали (опытничали) без теории, не имея прочно установленных приемов селекции плодовых деревьев.
У английских садоводов селекционная работа сделала в начале XIX в. большие успехи.
Особенно необходимо отметить деятельность Томаса Найта — основателя и президента «Лондонского общества садоводства», который хорошо понимал необходимость перенести практику селекционной работы на полевые культуры.
Он писал в 1799 г., что ботаники обращают мало внимания на усовершенствование овощей, считают растениеводство делом для них посторонним: «...оттого и получается, что в то время как наибольшее внимание уделяется улучшению любого вида полезных животных, наиболее ценные съедобные растения почти совершенно пренебрегаются. Однако, если принять во внимание размеры выгод, получаемых от растений, которые при том же количестве земли и труда дадут даже небольшое увеличение продуктивности,— этот вопрос покажется имеющим вовсе не столь несущественное значение...»
Этот отзыв Найта нашел отклик в Англии несколько позже, в начале XIX в., когда появились и развили свою деятельность знаменитые селекционеры — Ширеф, Ле-Кутер и Галлета.
Наиболее широко развернулась работа селекционеров во Франции, стране по преимуществу земледельческой. Важнейшими отраслями сельского хозяйства Франции были шелководство, виноградарство, плодоводство, а позднее и сахарное свекловодство. Конец XVIII и начало XIX вв. — время бурного развития сельского хозяйства Франции. К вопросам земледелия стали проявлять огромное внимание не только сельские хозяева, но и представители буржуазной интеллигенции, ученые, писатели. Научные общества ставили и обсуждали на своих собраниях агрономические вопросы, академии объявляли конкурсы на сельскохозяйственные опыты. В провинциальных городах Франции возникали, как грибы после дождя, сельскохозяйственные общества. Страна только оправлялась от нищеты феодализма, и натуральное хозяйство быстро капитализировалось. Хлеб стал товаром и поэтому так интересовал верхушку буржуазии.
В это время начинался расцвет знаменитой садоводственной торговли фирмы Вильморенов.
Из поколения в поколение торговый дом Вильморенов снабжал страну семенами овощей, цветов и злаков. Блестящие торговые успехи фирмы были обеспечены своеобразными особенностями этого торгового предприятия. Фирма Вильморенов была для передовых сельских хозяйств как бы практической академией, где не только торговали хорошими посевами и посадочными материалами, но и разрабатывали прикладные и жизненно необходимые вопросы улучшения культурных растений.
Вильморены имели широкую сеть мелких семеноводческих хозяйств, занятых производством семян для фирмы, а также свои опытные поля и плантации, где разрабатывались практические вопросы семеноводства и селекции. Покупатель — мелкий земельный собственник — мог рассчитывать, покупая посадочный материал, на лучшие и более надежные сорта, на новинки, обещающие повышенные урожаи. Фирма Вильморенов привлекала всех наиболее видных деятелей в области практического семеноводства, селекции, садоводства в качестве консультантов, ученых сотрудников на опытных участках и в семенных испытательных станциях-лабораториях.
Семь поколений семеноводов этой семьи, возглавляя фирму лично, занимались не только торговыми делами, но и научно-производственными вопросами. Некоторые из Вильморенов, как Филипп или знаменитый Луи Вильморен, были фактически организаторами всех передовых селекционеров и специалистов растениеводства, занимаясь репродукцией (размножением) новых сортов, снабжая ими земледельцев, садоводов и огородников.
Понятно, торговая садоводческая фирма не могла иметь на всем протяжении своей 120-летней истории иных целей, кроме наживы. Однако фирма Вильморен-Андре сыграла в прошлом большую и положительную роль в улучшении культивируемых растений Европы.
Вильморены затрагивали и пытались разрешать вопросы выведения новых сортов, выясняли пути введения в культуру диких растений, занимались вопросами акклиматизации чужеземных. Луи Вильморен первый разработал селекцию сахарной свеклы и фактически ввел культуру ее новых сортов на полях Франции.
Какова же была роль ботаников, посвятивших свою жизнь изучению растительных организмов? То, что Найт сказал накануне XIX в. об английских ботаниках, одинаково применимо и к ботаникам Франции да и всей Европы на протяжении первой половины XIX в. Ботаники занимались изучением дикой растительности, культурную же создавали практики-растениеводы.

4. Книга Чарлза Дарвина «Прирученные животные
и возделываемые растения»

В наше время изменение растений под влиянием человека настолько общеизвестно, что не требует новых доказательств. Культурное растение всегда отличается от своего дикого родича теми чертами и особенностями, которые наиболее важны людям. Однако в повседневной практике редко сопоставляют дикое и культурное растения и не всегда замечают, что, например, дивный по красоте и изяществу крупный махровый цветок розы есть уродливость и обрекает куст розы на бесплодие. И если подобные вредные для растительного организма изменения и возникали в природе в виде мутаций (внезапное изменение внешних признаков, передающееся по наследству), то, как правило, они и погибали, не давая потомства. Но непригодную для самостоятельного существования в природе особенность — махровый цветок — человек заметил, подхватил и стал культивировать, приняв на себя заботу о его дальнейшей судьбе. Махровая роза размножается не половым путем, семенами, а помощью искусных рук садовников: она тысячами и тысячами размножена прививкой и расселена далеко от родины материнского куста. Благоухание розовых аллей в садах уже не удивляет человека, отдыхающего среди моря цветов, так как для большинства из нас розы — самые обычные декоративные растения, скорее могло бы удивлять их отсутствие в саду. Только специалист-садовод может живо представить себе, скольких забот и хлопот стоит выращивание этого изнеженного тысячелетней культурой, привередливого растения. И только натуралист-ботаник, умеющий читать книгу природы и знающий дикие шиповники, может вспомнить, любуясь гирляндами замечательных бутонов розы, как обреченный природою махровый цветок заботами человека смог стать украшением садов. Махровые георгины теперь встречаются в тысячах сортов, но только в 1872 г. в Голландии у Ван-дер-Берга возникла форма с лепестками, загнутыми и прихотливо закрученными внутрь. Эта форма и стала родоначальницей современных нам «кактусовых» георгин. Таких примеров можно очень много привести из истории культуры тюльпанов, петуний, левкоев.
Поразительно разнообразны культурные сорта капусты. Если посадить на одном небольшом участке коллекцию различных сортов капусты (кочанной, цветной, брюссельской, кольраби, красно-кочанной, савойской, декоративной садовой), а по соседству с этой очень живописной и разнообразной по формам, капустной выставкой иметь на такой же по размерам площадке высаженные для получения семян кочерыжки тех же самых сортов и форм капусты, то зрелище во время цветения второго участка будет исключительно интересным и поучительным. Прежде всего бросится в глаза разнообразная форма стеблей, листьев, даже зачаточных соцветий капусты на первом участке и однообразие их на втором: одинаковые мелкие желтоватые цветы, обильные на густых разветвлениях серовато-зеленых стеблей. Все эти растения, выращенные из кочерыжек, по наружному их виду очень похожи на цветущую дикую капусту. Различия первого года развития исчезают, и культурные и дикие капусты одинаково цветут, плодоносят, и по форме семян уже совсем нельзя узнать, как будет выглядеть и чем отличаться какой-либо один сорт от всех других или от своей родоначальницы — дикой капусты.

Почему цветы и семена всех сортов капусты одинаковы и не отличаются от дикой формы, а листья, стебли и соцветия резко и до неузнаваемости изменены? Ответ очень прост: все разнообразие сортов капусты — результат селекции, искусственного отбора. Но для того, чтобы этот простой и как будто бы бесспорный факт стал общепризнанным, нужен был всеобъемлющий гений Дарвина, его огромный труд, обработка колоссального материала, накопленного практикой сельского хозяйства.
Философы XVIII в., включая и ученых-естествоиспытателей, мир живых существ считали неизменным. Ботаники, описывая растительные формы, различали только роды, например: дуб, сосну, полынь, как это и теперь принято в широком обиходе. А так как родовая характеристика слишком груба, чтобы позволить различить разнообразие мелких отклонений, изменений, особенностей, хотя бы внешних признаков, то ничто не мешало утверждать, что «дуб есть, был и всегда останется дубом».
Идея извечности существования мира распространялась на все живое. И когда Карл Линней, фактически положивший начало современной ботанике, ее реформатор, приступил к своему колоссальному труду классификации форм живых существ по единой разработанной им системе, он твердо признавал неизменность, постоянство растительных форм. Однако по мере углубления в мелкие подробности внешнего строения органов растений Линней обнаружил почти в каждой группе близко-родственных растений (названных «видом», теперь — «линнеевский вид», или «линнеон») много переходных признаков, затруднявших разграничение видов. Некоторые виды он вынужден был признать «дурными», плохо поддающимися видовой характеристике, например, всем известные ястребинки, клевера и др. Как проницательный натуралист Линней понимал несостоятельность идеи постоянства видов, хотя в его распоряжении и не было сведений об ископаемых растениях и отсутствовали историко-географические данные. Только груды описаний разнообразных форм поражали воображение и требовали прежде всего приведения в систему уже накопленных материалов.
Как бы понимая свою историческую роль, Линней и ограничился инвентаризацией флоры, что к тому же совпадало и с его признанием неизменяемости видов.
Последние десятилетия XVIII в. уже были потрясены приближением французской буржуазной революции, феодализм с его идеей вечности и неизменности мира доживал последние дни. Новые взгляды «великих просветителей», безбожников-энциклопедистов (Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеций и др.) влекли к работе неутомимых естественников-эволюционистов, увидевших в грудах накопленных данных о живой природе не предустановленный порядок и неизменность, а движение вперед, исторически развивающееся совершенствование живых существ.
Против Линнея выступил с огромным трудом — 36-томной «Естественной историей» — Бюффон, сознательно противопоставлявший нарочитую бессистемность своей «истории» линнеевской классификации. «Великий регистратор природы» Линней зло отомстил своему недругу Бюффону, назвав его именем полезное, беззащитное, но вызывающее часто неприязнь и отвращение животное — жабу («Буфо-буфо»).
Впервые подробно развил эволюционную идею, уже «носившуюся в воздухе», французский ученый Ламарк (1744—1829) в своем труде «Философия зоологии». Он выдвинул и пытался обосновать единство и происхождение живых существ, историческое возникновение все новых форм в результате взаимодействия их со средой обитания, а общее направление процесса развития как эволюцию, поступательное совершенствование организмов. У Ламарка не было достаточно фактических данных, он прибегал к очень неудачным сравнениям и необоснованным допущениям, и его теория не нашла отклика у современников. Ламарк объяснял происхождение органов «потребностью в них», совершенствование организации и усложнение или упрощение органов — «упражнением или неупражнением». Поэтому Ламарку пришлось делать просто нелепые допущения, как, например, предположение, что четвероногие животные «набегали» себе ноги, птицы «налетали» крылья и т. п.

Основной же недочет его учения заключался в том, что эволюция живых существ признавалась как постепенное и непрерывное развитие. Мы не можем здесь подробно разбирать теорию Ламарка, нам важно только отметить, что он дал первый черновой набросок эволюционной теории, но не смог удовлетворительно объяснить изменчивость организмов.
Знаменитый философ и натуралист того времени Иммануил Кант и французский математик Лаплас обосновали теорию развития солнечной системы. Английский геолог Чарлз Ляйелль в «Основах геологии» блестяще развил учение об эволюции земли, обобщив свои доказательства утверждением, что для самых неожиданных и необыкновенных изменений земной поверхности «необходимо только одно условие — время».
Но все это были только подступы к разрешению основного вопроса — как происходит развитие жизни, почему живые существа разнообразны и в то же время обособлены, отграничены в формах?
На эти вопросы смог ответить только Чарлз Дарвин (1809—1882). На огромном материале он показал, что всем живым существам в известных пределах свойственна изменчивость как ответ организма на воздействие внешней среды. Он установил, что приобретаемые организмом на протяжении множества поколений в процессе видовой жизни изменения становятся его наследственной особенностью и в дальнейших поколениях служат исходным моментом выживания или гибели существа в сложной обстановке жизни.
Проще говоря, Дарвин показал, что все организмы изменяются, что изменения закрепляются по наследству, а разнообразие наследственных особенностей в изменяющейся внешней среде служит материалом естественного отбора, выживания наиболее приспособленных.
Изменчивость, наследственность и естественный отбор — вот средства и пути эволюции жизни.
В 1859 г. Дарвином, была опубликована книга «Происхождение видов», встреченная большинством ученых враждебно, а двадцать лет спустя дарвинизм стал основой всей современной биологии — науки о жизни в целом.
Поразительная по ясности, убедительности и простоте картина эволюции жизни, обоснованная теорией Дарвина, открыла пути для дальнейшей работы натуралистов, но не отвечала в то время на некоторые вопросы, остававшиеся и долго после Дарвина неразрешенными.
Прежде всего оказался чрезвычайно сложным вопрос об изменчивости и наследственности организмов.
На огромном материале, взятом из практики сельского хозяйства — животноводства и растениеводства, Дарвин показал, что человек на протяжении своей короткой земледельческой (по сравнению с миллионами лет развития животных и растительных форм) деятельности сначала бессознательным массовым, а потом и сознательным отбором, оставляя для разведения лучших животных и лучшие семена, вывел новые породы домашних животных и новые сорта растений, часто отличающиеся между собой резче, чем естественные виды в природе. Дарвин убедительно показал, что изменению в процессе искусственного отбора подвергаются именно те органы животных и растений, которые особенно важны человеку. Следовательно, человек сам создает в конце-концов новые виды домашних животных и растений. И если короткая деятельность человека способна вызывать глубокие и прочные изменения различных органов живых существ, то насколько же более могущественным должно быть действие естественного отбора в природе на протяжении неопределенно долгих сроков?
На головы «регистраторов природы» с огромной силой обрушил Дарвин свое стройнее и простое объяснение жизненных явлений и закономерностей развития.
Исследователи, которых дарвиновское обобщение проделанного человечеством хозяйственного опыта возвратило к наблюдению и изучению живой природы, стали усердно собирать все новые и новые доказательства эволюционной теории естественного отбора. Кабинетные ученые углублялись в остро выдвинутые дарвинизмом проблемы изменчивости и наследственности.
Действие естественного отбора обусловлено наличием и постоянным возникновением все новых признаков, новых особенностей живых существ, их изменчивостью. Если бы не было изменчивости, не за что было бы «зацепиться» и естественному отбору. Проявления изменчивости оказались настолько многообразными и всеобщими для живых существ, что оценка их подчинялась методам математической обработки. Подсчет возможных отклонений, «коэфициент изменчивости» скоро стал доступным и для школьников. Но «кривая изменчивости» еще ничего не объяснила в природе этого явления.
Как возникают новые особенности организма? Накоплением мелких и мельчайших, еле уловимых отклонений, которые постепенно наследственно закрепляются организмом, трудно было объяснить возникновение изменчивости. Открытие голландским ботаником Де-Фризом (и русским Коржинским) мутаций не могло быть правильно истолковано ни самим Де-Фризом, ни другими биологами, в то время как именно остававшиеся неизвестными Дарвину мутации объясняют формообразовательный процесс — возникновение все новых и новых признаков для естественного отбора.
Мутации — внезапные и наследственно стойкие изменения, появляющиеся и у животных и у растений, — являются результатом частичной перестройки самого растения, набора хромосом в ядре зародышевой клетки. А так как наука о наследственности — генетика, изучающая и материальную основу и проявления наследственности, развилась вместе с усовершенствованием микроскопической техники очень недавно — в начале XX в., то весь предыдущий этап был в значительной мере только умозрительным и ограничивался со времен Гальтона (современник Дарвина) лишь наблюдением проявлений и форм изменчивости и наследственности.

Начало научного изучения наследственности положено работами Грегора Менделя (1822—1882), монаха, преподавателя и любителя-натуралиста в Брюнне (Чехословакия), в 1866 г., когда им была опубликована работа «Опыты над растительными гибридами». Эта работа оставалась почти неизвестной ученому миру и была вновь «открыта» тремя ботаниками (Чермаком, Корренсом и Де-Фризом) только сорок лет спустя. Мы не будем излагать менделизма. Сущность открытия Менделя заключалась в исследовании закономерностей наследования материнских и отцовских признаков при половом размножении (скрещивании). Удивительные закономерности наследования, обнаруженные Менделем при скрещивании гороха, оказались присущими и каждому живому существу — животным и растениям одинаково. По мере разработки менделизма, положившего начало научному обоснованию селекции, широкая практика селекционеров стала все определеннее опираться на данные быстро развивавшейся новой науки — генетики. Однако это относится уже целиком к началу XX в. и не может входить в наш обзор состояния науки, предшествовавшей деятельности Лютера Бербанка.
Учение Дарвина осветило пути развития живой природы. Это была общая теория, которую растениеводы и гибридизаторы не могли непосредственно приложить к практике. Наоборот, сам Дарвин организовал и обобщил опыт практиков сельского хозяйства, чтобы показать воздействие человека на природу и опровергнуть убеждение в постоянстве видов. Он как бы говорил ученым-естественникам: смотрите, чего достигли практики сельского хозяйства за столь короткий для истории живых существ срок, как время земледельческой культуры; какой же должна быть сила естественного отбора в природе, располагающей неопределенно большими сроками! Практика привела науку к обобщению законов развития жизни. Что же в последующие годы разработки дарвинизма — во второй половине XIX в. — получила практическая селекция от науки? Очень немногое. Исследование изменчивости надолго завело биологов в теоретические тупики и закоулки. Это дало основание Де-Фризу, крупнейшему биологу XIX в. после Дарвина, заявить: «нет ничего изменчивее слова «изменчивость». Открытие Менделя стало известно биологам (как мы уже отметили) только с 1900 г., когда далеко вперед продвинулось и учение о клетке. И мутации Де-Фриза поняты вполне только в последние десятилетия, когда разработано учение о гене, как носителе наследственных признаков. Усиленная разработка в конце XIX и начале XX вв. явлений наследственности и изменчивости позволила генетике разрастись в огромную область теоретических и экспериментальных знаний, странным образом оторванных или плохо связанных с практикой полей и садов.
Биология после Дарвина разбилась на множество ручьев и ручейков. Появилась масса узких и в известной мере обособленных специальностей. Биология в значительной части потеряла перспективу, открытую Дарвином. Не теоретики-биологи, а практики-селекционеры оказались прямыми преемниками дарвиновских идей, примененных в земледелии.
Бербанк и Мичурин — имена смелых экспериментаторов, преобразователей природы, создателей новых растений, разработавших и обосновавших под влиянием теории Дарвина пути перестройки флоры земли, — вошли в историю.
Они практически разрешили многое, над чем бесплодно билась мысль кабинетных ученых. Наперекор утверждениям «теоретиков» они не только осуществили, но и ввели в практику отдаленное скрещивание. В то время как Вейсман (1834—1914), экспериментируя, обрезывал упорно отраставшие у мышей хвосты, пытаясь доказать отвлеченное понятие «ненаследуемость приобретенных признаков», Лютер Бербанк, садовод в Калифорнии, «перевоспитал» японскую сливу. Не будем дальше продолжать сопоставления. Было бы нелепостью подвергать сомнению ценность для человечества огромных достижений последарвиновской биологии в целом.
Но в области растениеводства, селекции, в преобразовании флоры земли биология последарвиновского времени помогла практике очень мало и даже определенно отставала, не умея даже объяснить достижения Бербанка и Мичурина и их последователей.
И только книги Дарвина, вдохновлявшие Бербанка на подвиг его жизни, указывали ему путь неустанных наблюдений, опытов, проверки, выводов. Первой книгой Дарвина, которую Бербанк читал и изучал, была работа «Прирученные животные и возделываемые растения».
«Эта книга открыла мне новый мир, — вспоминал Бербанк много лет спустя,— трудно себе представить, какое значение имела для меня эта книга!»


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.)