Как Бербанк выращивал растения

Знаменитый голландский ботаник Де-Фриз назвал Бербанка «гениальным садовником». Он высоко ценил Бербанка и, очевидно, не имел намерения обидеть его таким наименованием. Де-Фриз хотел подчеркнуть две бербанковские особенности: совершенно исключительный самобытный, проникновенный ум, идущий своим путем, и его почти полную теоретическую беспомощность, мастерство «от практики и таланта», но не вооруженное научными знаниями. Ведь садовник — это только практик, не понимающий и не умеющий объяснить, что и как происходит у воспитываемых им растений. Садовнику противопоставляют обычно садовода, ведущего работу с растениями на научных основах. В жизни, как во времена Бербанка, так и в наши дни, очень часто садовник-практик, владеющий в совершенстве всеми приемами ухода за растениями, их выращивания, не знает самых элементарных законов жизни и развития растительного организма, и, с другой стороны, очень не редок садовод, разбирающийся в важнейших жизненных проявлениях и запросах растения, но не умеющий правильно взять в руки садовый нож. Еще реже ученый ботаник бывает одновременно и натуралистом, широко охватывающим явления природы, и садоводом, имеющим все прикладные садоводственные знания, и хорошим садовником одновременно. Если б к тому же такой ученый ботаник, садовод и садовник обладал живым умом и талантом, то, наверное, смог бы выполнять сложные опыты перестройки растений, так как от него не ускользнула бы связь жизненных явлений растительного организма и способы направить их в желательную сторону.
В действительности, и натуралист-ботаник, и ученый садовод, и тем более садовник-практик чаще всего остаются односторонними в своей специальности.
Именно поэтому оригинаторство — создание новых растений — как профессия, требующая совершенно исключительных данных, казалось невозможным. Изменять растения, его особенности и свойства, отнимая или прибавляя произвольные отдельные его наследственные черты, — для этого действительно нужны обширные познания, а так как натуралисту-ботанику понятна чрезвычайная сложность процесса развития растения и устойчивость его наследственных свойств, то попытка произвольной переделки растения долгое время и казалась не заслуживающей серьезного внимания, пока самый механизм и материальная основа наследственности оставались почти совершенно не известными. Необычайно усложнялась задача произвольной перестройки растения для ученого натуралиста-ботаника еще и потому, что практика выращивания разнообразных растений и приемы их культуры ему по большей части представлялись областью хлопотливой и неведомой работы. Как в огороде развиваются растения, он знал, но какие для их выращивания нужны были особые приемы, основанные на этих сведениях, он не ведал.
Таким был, примерно, заколдованный круг для ботаника, изучающего растения, но лишенного возможности его изменять. Непосредственным опытом выращивания он не располагал, а теоретические научные данные не указывали путей и способов решительного вмешательства в жизнь растения. Садовод попросту не видел иной перспективы, как совершенствовать уже проторенные пути садоводственной практики, и его «теория» не выходила за пределы разработки разнообразных, чисто садоводственных, «прикладных» вопросов культурных приемов обработки, выращивания, сбора, хранения, транспортировки урожая и т. п. Мысль ученого садовода обычно загружена массой всевозможных вопросов в пределах современного состояния растениеводческих знаний, — оригинаторство редко, только в случаях исключительных привлекало и поглощало внимание профессионалов-садоводов. Но даже и в этом случае оно не могло выйти из рамок любительства — опять-таки из-за указанных трудностей и отсутствия натуралистских, ботанических знаний.
И только копающийся изо дня в день в земле, имеющий дело с растениями садовник, для которого не существует никаких теоретически осмысленных трудностей, а садоводство как область знания не загружена в его понимании бесчисленными вопросами и запросами, мог с легким сердцем предполагать осуществимость изменения наследственных свойств культурного растения, так как ежедневная практика подталкивала его неугомонную мысль в одном направлении: почему растение не перестроить, не улучшить? Все великое рождается из простого. Практик-садовник, его действенное отношение к растению создает убеждение в возможности коренной переделки растения.
Понятно, у сотен и тысяч очень знающих садовников предположения и мысли не обязательно становились делами, а те, которые начинали действовать, не получали сколько-нибудь заслуживающих всеобщего внимания результатов. Тем не менее, попытки перестройки культурных растений, как правило, начинали практики-садовники, реже садоводы и еще реже натуралисты-ботаники. Богатый опыт выращивания садовых и огородных культур, многостороннее знание развития различных растений, уменье им помочь в трудные моменты их жизни, способность распознать индивидуальное «лицо» отдельного растения и его улучшать — только такие знания могли послужить основой дальнейших дерзаний не только выращивания растений, но и коренной их перестройки. Бербанк прошел трудную школу садовника-практика, он имел еще в молодости богатейший опыт выращивания разнообразных растений, его не обременяли теоретические расчеты ботаников о трудности и даже бесполезности опытов произвольного изменения растительных форм, он не был и узким садоводом-профессионалом, которому сложность «садового дела» заслоняет пути смелых исканий.

Лютер Бербанк (в средине) за культурой ревеня

Мы знаем, что еще в юности Бербанк «неумело и неуклюже», как сам он говорил, производил опыты с выведением новых сортов растений. На этот путь его толкнула практика садовника, а теоретически перспективу преобразования растений Бербанк увидел, перечитывая Дарвина; как владелец питомника и сада и знающий садовод он хорошо разбирался в сортах культур, в разнообразных запросах садоводства.
И на вопрос, как Бербанк стал оригинатором и добился необычайных результатов, можно ответить, не колеблясь: первым и основным условием его оригинаторских успехов было замечательное уменье выращивать растения, обширные знания и богатый опыт садовника. Понятно, Бербанк прежде всего был действительно гениальный садовник, и если Де-Фриз, называя его «гениальным садовником», имел в виду ограниченность этого понятия, то в действительности подчеркнул только одну, правда, основную, черту его творческой личности.
Мы не будем подробно описывать приемы, технику и методы Бербанка. Для этого надо было бы описывать все работы и достижения этого неутомимого человека, что оказалось непосильным и для лиц, пытавшихся специально изучить работу Бербанка на месте, в его садах. Мы рассмотрим только некоторые примеры для выяснения его методов и приемов выращивания как основы всех бербанковских достижений в целом.
Заботливо взращивая сеянцы, Бербанк прежде всего думал об их здоровье, и поэтому он так последовательно применял ко всем больным и обнаруживавшим склонность к грибковым и бактериальным заболеваниям одну и ту же решительную меру — выдергивание их и уничтожение. Во избежание распространения грибковых заболеваний молодые растеньица, до высадки их в грунт, обсыпались серой, или поверхность земли покрывалась угольным порошком, крупным песком или мелкими камешками. В результате очень внимательного наблюдения за здоровьем растений с самой ранней поры их жизни Бербанк добился того, что (чему другие садоводы удивлялись) ему никогда не приходилось прибегать к опрыскиванию в фруктовых садах. Бербанк вел неутомимую истребительскую войну против всевозможных вредителей — насекомых, улиток и проч., и поэтому растения его садов пышно развивались. Ничего нового и не известного другим у Бербанка в этом отношении не было; он только установил такую заботу как совершенно обязательное условие работы над растением. К сожалению, на практике почти нигде последовательно не применяется в растениеводстве такое элементарное правило.
Именно потому, что работа у Бербанка проводилась только со здоровыми растениями, он мог их подвергать в процессе опытов всяческим испытаниям, не ослабляя их жизнеспособности. А следить за здоровьем сеянцев Бербанк мог только потому, что был очень внимательным садовником-практиком сам, не передоверяя этого важного дела своим многочисленным помощникам.
Воспитывая избранников, Бербанк окружал их таким уходом, что всякое растение — дерево, кустарник или нежная травка — проявляло необычайные, совершенно неожиданные способности буйного, пышного развития. А так как у Бербанка воспитывались растения со всех концов земли, из различнейших климатов, то хороший уход для них имел часто решающее значение. И Бербанк никогда не имел неудач с выращиванием пришельцев из самых отда ленных стран. Так, одно из его самых крупных достижений — выведение для Калифорнии лучших слив — было обеспечено только благодаря тому, что он умелым уходом вырастил присланные из Японии деревца «сливы из Сатсума». И не просто вырастил, но сумел так подействовать на них особо заботливым уходом, что вызвал у них необычайно пышное развитие и даже появление некоторых особенностей, которых они никогда не обнаруживали на родине. Хотя Бербанк и объяснял это длительным вынужденным покоем во время пересылки деревцев и переменой климата, но основная причина была, понятно, в особом уходе за ними Бербанка, поставившего «на ноги» эти деревца, так как он не жалел на их выращивание времени и сил. И так с каждым новым приглянувшимся ему растением. Как только растеньица поднимались, Бербанк приступал к выбору тех одиночек-избранников, с которыми он должен был продолжать опыты.
Одним из основных приемов Бербанка по выведению был отбор — выделение наиболее желательных, совершенных экземпляров и сеянцев на различных стадиях их развития.
Сущность отбора заключается в выборе из очень многих, на первый взгляд одинаковых растений таких, которые в действительности имеют индивидуальные отличия, или хорошо внешне заметные, как размер, окраска, величина цветов, форма листьев, стеблей и т. п., или мало заметные, почти неуловимые, но решающе важные для отбора. Многие отличия, ради которых ведется отбор, и совсем не заметны: о них можно судить только по сопутствующим им другим хорошо заметным признакам. Чаще всего селекционеру необходимо выделить не один, а несколько признаков одновременно, а иногда желательные особенности и не могут быть точно определены, и приходится вести отбор только по косвенным признакам, предположительно связанным с другими. Так на первый взгляд очень простая работа — выбор из множества растений нескольких с желательными признаками — оказывается в действительности делом в высшей степени сложным.
Чтобы понять, с чем приходится иметь дело при отборе, необходимо припомнить, что у растений (как и у всех живых существ) даже в массе семян, взятых из одного плода, не все они совершенно одинаковы. При внимательном рассмотрении у многих можно обнаружить разнообразные мелкие особенности, даже внешние; различий в быстроте развития, внутреннем строении и т. п. еще больше. Явления изменчивости резче проявляются, если родительские растения различались между собою по ряду признаков — например, принадлежащих к разновидности или даже двум видам. Тогда в первом поколении может и не быть резких различий, но во втором уже обнаруживается пестрота потомства. Если вспомним правила Менделя, станет понятной неоднородность первого поколения: те или другие отцовские и материнские признаки могут преобладать или оставаться скрытыми, а во втором поколении появляются растения с признаками в отношениях 1: 2: 1, что значит — одна четверть похожих по наследственным свойствам на отцовское растение, одна четверть на материнское и половина имеет смешанные признаки, как и в первом поколении. При наличии большого количества менделирующих признаков усложняется и картина наследования.
Совершенно исключительные способности Бербанка выявлять из тысяч одинаковых растений несколько, иногда одно, обещающее улучшение каких-нибудь важных свойств, часто поражали знатоков садоводства, наблюдавших приемы его отбора. Особенно удивительны были его работы по выделению лучших сеянцев фруктовых деревьев. Ведь у фруктовых деревьев сортовые различия имеются в первую очередь только в признаках плода, а потом уже и в других, дополнительных. Бербанк с самого начала своей работы установил обыкновение отмечать избранные растения полоской белого старого холста — «галстуком». Отмеченное растение сохранялось неприкосновенным для последующих опытов Бербанка, в то время как все остальные вокруг или немедленно выдергивались и уничтожались, или отмечались Бербанком углублением в земле с помощью носка сапога, что означало необходимость их убрать. Из сотен или тысяч таким путем оставлялась только незначительная часть. В работе с большим количеством растений на большой гряде и участках поля с многими тысячами растений Бербанку помогали два или три помощника, а сам он просто ронял на лучшие или пригодные для его опытов растения «галстуки», непригодные отмечал носком башмака, не останавливаясь притом ни на минуту. Помощники, шедшие позади, обвязывали «галстуками» отмеченные растения, а приговоренные к уничтожению выкапывали и сжигали. Однажды во время отбора Бербанком сорока экземпляров из тридцати тысяч сливовых саженцев приехал его друг любитель-садовод судья Лейб из Сан-Франциско. Бербанк продолжал работу, но Лейб через некоторое время его остановил. Между ними произошел разговор, изложенный после Бербанком в его «Жатве жизни». «— Бербанк, — сказал Лейб, — я питаю к тебе величайшее доверие и поверил, бы всему, что ты рассказываешь о своей работе, но я не могу допустить, что ты правильно поступаешь, вырывая все эти прекрасные саженцы и предавая их уничтожению. Мне кажется, что это самая возмутительная расточительность.
— Правда, — ответил Бербанк, — это выглядит так, как будто я делаю отбор по своему усмотрению, но это не так. Попробуй взять с собой пять-шесть таких приговоренных к уничтожению деревьев и посадить их в твоем саду. Тогда ты сам впоследствии убедишься, прав я или не прав».
Лейб согласился. Чтобы облегчить сравнение, Бербанк настоял, чтобы Лейб взял с собой и шесть саженцев, признанных годными.
Деревца были отправлены и посажены в саду судьи-садовода. Бербанк несколько раз навещал Лейба, осматривал саженцы, а на пятом году, когда деревца зацвели и дали плоды, Лейб сообщил своему другу результаты опыта.
«— Бербанк, — сказал он, — если бы кто-нибудь пять лет тому назад сказал мне, что подбор возможно производить почти бегом, я бы объявил этого человека сумасшедшим. Я много лет занимаюсь выведением фруктов и думаю, что кое-что смыслю в садоводстве и в выведении цветов, но то, что ты мне показал, превосходит все, что я когда-либо слышал!»
Лейб заявил, что целиком прав оказался Бербанк, а не он: шесть осужденных пять лет назад деревьев оказались негодными, и их пришлось выкопать и уничтожить, а отобранные Бербанком, наоборот, дали прекрасные и обильные плоды и остались в саду Лейба.
Чем же объяснить такую удивительную способность Бербанка быстро и безошибочно распознавать «в лицо» и выделять из тысяч других нужное ему растение, да еще в раннем возрасте, когда будущие свойства плодов крохотного прутика-саженца еще нельзя предвидеть даже гадательно?
Понятно, каждый саженец, как бы мал он ни был, имел ряд внешних, хотя и трудно различимых признаков, по которым Бербанку можно было быстро решать вопрос о его непригодности или будущих хороших качествах. Так как толщина, форма прутика, величина и расположение почек, форма листьев, цвет коры и другие признаки бросались в глаза, и Бербанк знал о связанности того или иного внешнего признака с формой, величиной, вкусом и урожайностью будущих плодов, то беглого взгляда для него могло быть достаточно, чтобы судить о будущих свойствах, и урожайности плодов. Вполне возможно, что Бербанк, как и незабвенный Иван Владимирович Мичурин, различал глазом такие мелкие особенности, которых он и не мог охарактеризовать словами, но легко находил среди тысяч других на первый взгляд похожих, как две капли воды, на выделенного счастливца.
И действительно, исследования врачей, лечивших Бербанка, свидетельствуют, что он имел более острое зрение, чем большинство людей, мог различать тончайшие нюансы и не заметные для других оттенки окраски. То же относится и к его слуху. Он сам рассказывал, что музыку он не мог слушать без физической боли — так сильно на него действовали даже самые благозвучные мелодии. Более совершенные и восприимчивые органы чувств Бербанка изощрялись к тому же огромным навыком и совершенствовались на постоянной работе.
Несомненно, никто из помощников Бербанка, превосходно усвоивших его методы и приемы отбора, не мог ни в какой мере сравниться с ним в этом искусстве и уменьи. И Бербанк был вполне прав, когда иронически замечал, что между человеком, строящим по определенному плану дом, и тем, который вбивает в стены гвозди, есть кое-какая разница! И действительно, огромным преимуществом Бербанка перед другими растениеводами и садоводами-селекционерами, помимо его прирожденных дарований художника, было и глубокое понимание природы растения, знание особенностей его развития, выявленных и скрытых возможностей и свойств.
Задумывая создание какого-нибудь нового растения, Бербанк первоначально намечал его «идеал» — каким оно должно быть. Затем подыскивал, пользуясь богатейшим знанием разнообразной дикой и культурной флоры, исходные, родительские растения, выбирал приемы, наиболее применимые в данном случае, и во всеоружии приступал к работе — с материалами и средствами, нужными для создания задуманного им нового сорта. Перестройка и создание навой формы для него были делом только времени и средств.

Поиск по сайту: