Южные поселения

Мы полетели дешёвым арабским рейсом через Сирию в Бомбей, в то время мало заботясь о том, какую культуру поддерживаем. Все прошлые ночи мы веселились, вместо того чтобы спать, и теперь проснулись лишь несколько раз, чтобы поесть и посмотреть на песок пустыни. Ну, а потом нас снова встречала старая добрая Индия. Бомбей не вызвал у нас особенного энтузиазма; если в Дели преобладает злость, в Калькутте - запутанность, то здесь царь - гордость. В тот же вечер мы сели на тряский поезд в Майсор. Оттуда до тибетских поселений ходил автобус. Всю ночь мы тряслись в переполненном купе и весь следующий день пересаживались с поезда на поезд, не имея времени как следует отдохнуть. Кроме того, благополучно провезя через таможню множество подарков, мы не хотели, чтобы теперь кто-нибудь их унёс. Однако на следующее утро, во время пересадки на очередной поезд, мы увидели по карте, что едва отъехали от Бомбея. Это было действительно так, и можно было лишь сожалеть о столь прискорбном пробеле в нашей информации - не знать, что в западной части страны автобусы и пароходы передвигаются быстрее, чем поезда.

Постоянно меняющиеся пейзажи, тем не менее, радовали глаз, и мы видели здесь больше различных рас, чем на севере и на востоке. Почти на каждой станции толпы людей различной внешности и совсем разных вибраций наполняли вагоны, и только великие новоиндийские мантры "рупия" и "пайса" не переставали повторяться на всех языках, чуть ли не в каждом предложении.

Проведя следующую ночь и утро в поезде, мы, наконец, прибыли в Майсор, на полпути между Мангалуру и Бенгалуру. Мы наняли рикшу, запряжённого здоровой лошадью, - редкий случай в Азии, за исключением Афганистана и буддийских стран (хуже всего, конечно, в Иране, где подгоняемые кнутом скелеты на трёх негнущихся ногах тащат повозки по улицам их святого города Мешхеда). Добравшись до автобусной станции, мы запаслись апельсинами на оставшиеся часы поездки и втиснулись в уже переполненный автобус. Город вызывал неприятное чувство. Как и в нескольких других местах по пути, здесь демонстрировались фильмы "анти-хиппи", а индийцы верят всему, что видят.

Здесь, наверное, показывали наиболее неприятные картины. Мы явно не нравились местным, и мне пришлось почти силой поднимать людей, чтобы освободить наши места в автобусе. Через несколько часов езды вдоль аллей из цветущих деревьев справа появились первые тибетские молитвенные флаги, и я просто не мог сдержать слёзы. Я пытался скрыть их, кашляя, чихая и глада с большим интересом в окно, но на самом деле я плакал. Я просто был так счастлив видеть, что буддийская мудрость и её действенные пути освобождения живут также и здесь. Как это часто бывало раньше, вскоре возник поток сильных обещаний, - мы готовы были сделать всё для сохранения мудрости тибетского буддизма.

Индийцы не хотели, чтобы западные люди посещали поселения, поэтому мы не сошли у главного входа, а проехали ещё несколько километров. Оттуда разные тибетцы провели нас по узким тропинкам через поля и группы кустов и деревьев. С таким количеством багажа на наших горбах, это был очень подходящий короткий путь к четвёртому лагерю, нашей цели; такой выбор маршрута, к тому же, позволил нам избежать расспросов со стороны индийских чиновников у главных ворот лагеря. Белые люди у них ассоциировались с деньгами и положением в обществе, и, хотя нам они ничего не могли сделать, мы должны были учитывать зависть, которую местные питают к беженцам из-за хорошей организованности последних. Индийцы с радостью пользовались любым случаем оказать давление на своих гостей. Было начало февраля, и праздновался тибетский Новый Год. Этот район называется "Кург" и находится на высоте около 1000 метров, поэтому ночи были приятно прохладными, а дни тоже не слишком жаркими.

Авалокитешвара - Ченрезиг. Кармана подарил нам эту тханку

сочувствия, мудрости и силы осенью 1972 года, уполномочив

основывать центры на Западе

Тропа вилась мимо тесно посаженных кукурузных полей, разительно отличавшихся от полей местных жителей, и было очевидно, что тибетцы, известные своей старательностью, могли процветать и здесь, если только им не мешать. Мы легко нашли четвёртый лагерь и дом номер два - простую хижину из веток с земляным полом, в левой половине которой Аянг Ринпоче жил вместе со своими тремя братьями. Как всегда, система заблаговременного оповещения у тибетцев сработала хорошо, и скоро нас окружила стая в высшей степени воспитанных детей; они повели нас к восьмому дому с твёрдыми стенами, где всё было приготовлено к встрече. Пока на маленьких тарелках прибывал нескончаемый поток деликатесов, в большинстве своём съедобных для европейца, мы завязали хороший контакт.

Лама, которого мы собирались попросить о поучениях Пхо-вы, был уже несколько недель в отъезде, но вслед ему послали нашу телеграмму. Он прибудет через несколько дней, сказали нам, а пока мы можем остановиться у его братьев, которые появятся через несколько часов.

Вынужденная задержка позволила наладить дружеские отношения с хозяевами, освежить наш запущенный тибетский и вдоволь налюбоваться изысканным алтарём, занимавшим всю стену. Хотя это была не совсем наша традиция (наши хозяева относились к школе Сакья), мы наслаждались тханками и статуями Будд вокруг и чувствовали опьянение от той среды, где во многих вещах видят инструменты для Просветления. Мы разбирали провезённые контрабандой подарки и показывали нашим хозяевам, как пользоваться пишущей машинкой и клейкой лентой, а на следующий день вернулся лама.

Его главной практикой была вышеупомянутая Пхова - пере-сылание сознания, и нам предстояло стать первыми из людей с Запада, кто получит эту медитацию. Мы приступили к ней уже на следующий день, устроившись под одиноким деревом в открытом поле. При первом же "отсылании ума" я чуть не потерял сознание. Вокруг начали собираться любопытные, и мы решили продолжить расширение нашего опыта в близлежащей деревушке, которая носила то же имя, что и место, выбранное для своей кончины Буддой: Кушинагар, Город Счастья. В сыром и не полезном для здоровья недостроенном бетонном здании мы нашли то, что столь редко и ценно в Индии, - покой и тишину, позволяющие как следует сосредоточиться.

Лагерь Мандгод находился всего в нескольких часах езды от Гоа, «хипповой Мекки». Может быть, поэтому он особенно бдительно оберегался индийцами от контактов с западными людьми. Мы сели на скорый ночной автобус до города Хубли и прибыли к воротам лагеря на раннем грузовике, набитом рабочими. Нам нужно было добраться туда до того, как проснутся индийские полицейские. Мы незамеченными прошли между спящими стражами порядка. Это был прямо-таки мегаполис: с верхней точки местности рядом с кооперативной лавкой мы насчитали 12 деревень. Окружённые полями, они раскинулись на большом, немного холмистом пространстве, недавно расчищенном от джунглей. Это место почему-то вызывало у нас необычное ощущение, и не только из-за недавно построенного монастыря и развевающихся молитвенных флагов, которые, конечно, приятно было видеть. Просто вся территория вызывала какое-то неповторимое чувство.

Постепенно мы осознали, что есть особенного в этом лагере. Мы попали в необычный мир. Здесь, в Мандгоде, жила подлинная часть Тибета, сбалансированная и коллективно целостная - нечто такое, что мы встречали только в людях из внутренних долин Бутана. Хотя климат и окрестности составляли полную противоположность холодной центральной Азии, сюда переместилось не сломленное и всё ещё жизнеспособное силовое поле старого Тибета. Мы пропадали шесть недель в этом посёлке, став одним целым с его жителями и вернувшись к тем условиям жизни, которые всегда были нормой для людей. Эти условия лежат совсем близко под лощёной поверхностью материально обеспеченной жизни со временного человека, которая продлилась всего каких-то 50 лет.

Всё, с чем мы столкнулись там за это время, надолго отпечаталось в наших умах, - как весьма откровенные ситуации, в которых мы наблюдали людей, так и заметные примеры инстинктивного сотрудничества. Мы начали лучше понимать механизмы, благодаря которым ранимое человечество сумело пройти сквозь столько всяких перипетий в течение стольких тысяч лет.

Один случай показал нам значение и силу передачи. Во Время посвящения в Безграничный Свет, которое нужно было для практики, в комнату на простыне внесли больного туберкулёзом. Он весил от силы килограммов тридцать. Мы пересели с ковра для гостей на пыльный пол к остальным, освободив больному более мягкое место впереди. Было удивительно, как он ещё жив: от него оставались только кожа да кости. Он часто отхаркивал кровь и слизь в чашку, которую мы спешили прикрыть бумагой в перерывах, объясняя людям, что это уменьшает количество микробов, разносимых тучами мух среди играющих детей. Больной лежал впереди нас и получал благословение освящёнными ритуальными предметами; выражение его глаз явно менялось. Они сильнее светились изнутри, а морщины от боли на лице постепенно разглаживались. Наконец, стало очевидно, что он вошёл в состояние возрастающего блаженства и воспринимал истинную сущность всего, что было вокруг.

Через два часа после посвящения он смог попасть в ту умственную сферу, входа в которую ждал. Он покинул своё разрушенное тело ради великого освобождения. Он получил билет туда. Доктора списали его в мертвецы ещё за год до этого.

В отличие от большинства центральных и западных тибетцев, среди жителей Мандгода было меньше смешной политики. Они, однако, часто играли в другие игры, обусловленные их культурой, но быстро обнаружили тщетность своих попыток втянуть в это нас. Мне было всё равно, а несколько раз я даже здорово ошарашил тех, кто пытался это сделать. Дело ограничилось лишь вспышкой грязных сплетен, когда маленькие грудастые женщины обнаружили, что нордическая Ханна - женщина, а я, соответственно, не монах. Многие отличались свободными, хорошими манерами, свидетельствующими о внутренней зрелости, и продолжали работать на основе того, чего уже достигли: на восходе и закате по всему лагерю раздавались голоса, декламирующие тексты, а также бодрящие звуки колокольчиков и ручных барабанов. Хижины были построены из цемента или веток и переполнены жильцами, но, несмотря на духоту и жару, туберкулёз и бедность, многие местные жители представляли собой прекрасные примеры практикующих мирян и йогов. Соединяя жизненный опыт со взглядом Алмазного Пути и его методами, они воплощали тот тип поведения, который y впоследствии будет глубоко j вдохновлять Запад.

В основном, они пришли из западных и северных частей Тибета, расположенных недалеко от Ладакха и Монголии. Это были не крепкие воины кхампа, которые вывели 85000 своих соотечественников и большинство лам из Тибета в Беженка-кхампа в южном лагере

1959 году, а мирные кочевники, столь далёкие от основных событий, что они были действительно замечены и захвачены врасплох, прожив целых восемь лет под красным Китаем. Когда культурная революция поставила крест на остатках свободы и людей заставляли уничтожать свои места для медитаций, около восьми тысяч человек, оставив всё своё имущество, бежало в Индию через Ла-дакх. Уступая давлению Китая, индийцы поместили большинство из них в вагоны для перевозки скота и отправили в в джунгли на юге, где затем месяцами не затухали погребальные костры. Около 30 процентов беженцев не смогли адаптироваться к чужому климату и справиться с болезнями, но те, кто выжил, достигли мастерства в земледелии и уже обучают местное население. Почти все индийцы, живущие изначально в этом районе, получили хорошие рабочие места благодаря находчивым людям с севера.

Поначалу одной из самых серьёзных проблем были стада слонов, которые убили немалое число поселенцев. Слонам джунгли нравились такими, как они были раньше. Проходя по окрестностям, люди показывают то туда, то сюда, говоря: "Здесь был убит Таши, здесь гнались за Долмой". Но потом Кармапу попросили окружить поселение защитной энергией, и после этого животные уже не возвращались. Мы слышали нечто подобное в Билакуппе, который также подвергался жестоким набегам слонов, пока туда не нанёс визит Далай-Лама.

Это был самостоятельный мир, но едва ли так могло продолжаться долго. Два тревожных знака предупреждали об упадке и выхолащивании основанной на традициях культуры: молодёжи вокруг было немного - большинство уехало в города - и надвигалось электричество. Уже были установлены столбы, протягивались первые линии, и открывалась дорога для отвлекающего, бессмысленного шума радио и сонливости по утрам. Тибетцы, казалось, не замечали угрозы своему, пока ещё нетронутому, укладу жизни. Мы сказали им, чего следует опасаться, хотя, может быть, и не слишком категорично. Это выглядело немного как недооценка их способностей с нашей стороны. Практикующий тантру рассчитывает на свою способность трансформировать и усваивать

происходящее, вместо того чтобы избегать его. Ничто не требует, однако, большей духовной стойкости, чем такой подход; это весьма быстрый путь, но только для зрелого ума. Будущие годы покажут, сумеют ли люди Мандгода его пройти.

Как несколько месяцев назад в Дании мы увидели знаки, что надо посетить южные поселения, так и теперь мы поняли, что пришло время их покинуть. Опять мы почувствовали, что Кармапа зовёт нас, но я интуитивно знал также, что нам нужно сначала посетить Чечу Ринпоче в Непале. Поэтому в Мандгоде мы тепло простились со своими друзьями, с которыми нас связывали целые миры переживаний, и снова взвалили на плечи рюкзаки. Когда мы проходили через ворота лагеря, в котором провели шесть недель, индийская полиция смотрела на нас так, словно мы упали с неба.

Поиск по сайту: